«Какой же он замечательный! – думала я, посматривая украдкой на гвардейца, – бесстрашный, ловкий, благородный. Не взял ни копейки с купца за спасение. Да ещё и сторговал ему моё платье за целый золотой, плюс в придачу тюк парчи отхватил. И не той испачканной, что гоблин уронил в пыль, а новенькой. Голубой с серебряной ниткой. Сказал, что знает в Челноках одного шноркеля, который за ночь сошьёт мне платье, подобающее статусу сестры невесты».

Я качалась в седле и гадала, кому из разбойников принадлежит кобыла, которую мы забрали как трофей? Точно не Жирко. Его серый в яблоках жеребец убежал сразу, как только его отвязали от старой липки. Моя кобылка была молодая, но смирная, с белой звёздочкой во лбу. «Каурка», именно так я решила её назвать, из-за масти. Шелковистая, ухоженная грива и тёмный хвост выдавали в лошади непростое происхождение. Из какой конюшни увёл её разбойник? А, может, на ярмарке украл? Клеймо на боку я прочесть не смогла, но Смеян покачал головой, осматривая ноги и зубы лошади. Он явно что-то знал, но делиться со мной не желал. А и пусть! Я была так счастлива, что осталась жива, что прощала своему спасителю всё и старалась не замечать, что он недоволен.

Смеян и в мою сторону смотреть не хотел. Он погрузил три измочаленных трупа разбойников в повозку господина Прутка, бездыханное тело Жирко взвалил на круп лошади-тяжеловоза, явно возившего на своей спине гоблина-главаря, и мы двинулись в путь. Пятый разбойник, человек в кожаной куртке с бахромой по спине и рукавам, сбежал, вскочив на свою лошадь.

Господин Пруток был не слишком рад тому, что с его товаром в повозке едут тела разбойников, но спорить с гвардейцем не стал. Порядки понимал: без дознания никак не обойтись, а разбойников должен судить Суд Короны.

Наконец мы двинулись в путь, немного быстрее, чем ехали до происшествия. День клонился к вечеру. Впереди ехал Смеян. Я восседала как истинная госпожа на Каурке, рядом трусил молодой жеребец без седока, за ним тяжеловоз с Жирко. Компанию замыкал купец. Он охал, когда повозку подбрасывало на кочках, словно пострадал больше всех. Я смотрела в спину Смеяну и видела, что мундир на нём сидит ладно, хоть сильно испачкан пылью и успевшей засохнуть гоблинской кровью. Я вспоминала жаркую драку и не могла понять, как нам удалось одолеть всю шайку. Не иначе эльфийская праматерь помогла. Хорошо, что Пруток помалкивал об увиденном. Не каждая девушка может силой ветра поднять палку. Смеяну об этом тоже было знать не обязательно. Он и так один раз обернулся и спросил, где я научилась так ездить, и я ему напомнила, что я – Стася Лучик, а не простая посудомойка.

В городишко Челноки мы прибыли вечером, когда садившееся солнце позолотило верхушки остроконечных крыш и балкончиков. Я слышала, что в Челноках живут преимущественно шноркели, но сама с ними никогда дел не имела. Представляла их себе скаредными, дотошными, недоверчивыми, как их описывал мой папашка. Но если они построили такие милые домики, то могли и сами быть вполне приятными.

Мы подъехали к зданию магистрата, Смеян привязал лошадей к коновязи, велел мне оставаться снаружи, а сам с господином Прутком пошёл внутрь. Я спрыгнула с Каурки и потёрла колени. Не понятно, отчего ломило тело и ноги, то ли после вчерашних побоев Жирко, то ли после пробежки по лесу и драки, то ли после долгой дороги по кочкам. Жирко уже давно пришёл в себя, но не показывал виду, что слышит и понимает происходящее. Я присела на корточки и заглянула ему в лицо, нос был расквашен, один глаз заплыл, второй смотрел мутно. Я удовлетворённо хмыкнула. Теперь мы оба были раскрашены под орех.

– Стася, – промычал он, – отпусти меня. Развяжи верёвки.

– Нет уж, тухлая требуха. За твои грехи тебя колесуют, будь уверен.

– Стася, прости меня. Я бы в обиду тебя не дал. Я жениться хотел.

– Ага, так именно и делают предложение! – хмыкнула я.

Из магистрата вышли два рослых юноши в серых мундирах с красными нашивками на рукавах. Они подошли к повозке господина Прутка и стали ворочать трупы разбойников. Юноши тихо переговаривались между собой.

– Это Чернобров, это Катуня, это Бестия. Всё сплошь знакомцы. Банда неуловимых, – сказал один.

– Теперь это банда уловимых! – ответил другой.

Юноши вернулись в магистрат и вскоре к повозке подошли уже не двое, а четверо. Кряхтя и поругиваясь, они вытащили трупы разбойников и отнесли их во двор магистрата. Затем вернулись за Жирко. Они бесцеремонно сдёрнули его с крупа лошади и поволокли прочь. Жирко бессвязно кричал: «Стойте, погодите! Я дворянский сын! Вам худо будет!»

Мне даже жалко его стало. Когда хлопнули ворота магистрата, закрывавшие двор от посторонних глаз, вопли Жирко затихли. Я снова скучала, не смея отойти от повозки. Наконец из магистрата вышел высокий пожилой усач в сером мундире с зелёными нашивками и огромной серебряной розой в петлице – знаком высочайшего расположения нашего монарха. Усач шёл в сопровождении Смеяна и господина Прутка. Они подошли к коновязи, и Смеян указал на коней, которых можно было забрать. Я в страхе вцепилась в поводья Каурки.

– Это чья лошадь? – спросил усач из магистрата у меня.

– Моя, господин.

Усач засмеялся.

– Извините её, господин старший офицер, это моя служанка Стася. Она фантазёрка у нас, выдумывает всякое. Лошадь эта принадлежит господину Верейке, знаменитому разбойнику. Обратите внимание на клеймо. Я уж себе её оставлю, как трофей.

– Добро, – кивнул усач, – а служанку, Смеян, вы бы могли и посимпатичней выбрать.

– Я прислушаюсь к вашему совету, господин старший офицер, – без улыбки ответил Смеян, – просто бедняжке слишком досталось в потасовке от разбойников. Так-то её лицо вполне смазливое.

Я стояла, как вкопанная, от возмущения не могла вымолвить ни слова. Господин Пруток хихикал, прикрыв губы ладонью.

Усач, которого Смеян называл старшим офицером, раскланялся с купцом и гвардейцем и вернулся в магистрат. Господин Пруток горячо пожал руку Смеяну, схватив её обеими лапищами.

– И тебе спасибо, храбрая девушка, – сказал он без тени улыбки, – не каждая так смогла бы. Дай тебе эльфийская праматерь жениха богатого и деток выводок.

– И вам не хворать, – буркнула я, всё ещё помня его недавнее подлое хихиканье.

– Скажи мне, всё-таки, чем кончилась история Ромилы и Джулиана? – спросил купец.

– Жили долго и счастливо, разжирели, что твои каплуны к Месяцу Первого Снега, и мостик под ними провалился, – мстительно соврала я.

– Ох, как несправедливо…– покачал головой господин Пруток.

– Да не так всё было, – вмешался Смеян, поправив седло и подпругу на моей Каурке, – Ромила отравилась от несчастной любви, а Джулиан заколол себя кинжалом на её похоронах. Умерли влюбленные во цвете лет.

– Ещё хуже, – махнул рукой господин Пруток и подошёл ко мне, шепнув, – осторожна будь. Не то попадёшься Серому Патрулю.

Когда купец распрощался с нами, Смеян подсадил меня на Каурку, и мы двинулись по Челнокам. Городок был маленький, уютный, с узкими улочками, на которых играли пушистые детишки шноркелей, ездили на странных двухколёсных приспособлениях юноши-шноркели. Они отталкивались лапами от земли, держась за рогатину впереди. Приспособления выглядели прочными, но такими нелепыми, что я засмеялась. Смеян с неодобрением покосился в мою сторону. Что же, не все жили в столице, я не стеснялась того, что мало чего видела и мало о чём знала. Я ведь была ещё так молода!

Мы ехали друг за другом, и Смеян явно знал куда. Я надеялась, что он найдёт нам ночлег и ужин. В животе урчало, ведь я и позавтракать не успела. Казалось, что этот длинный день никогда не кончится. Смеян всё петлял и петлял по улицам, пока не остановился возле неприметного дома с вывеской «Модный дом Фрунтеля». Я догадалась, что он привёз меня к портному.

Гвардеец помог мне спешиться, и мы вошли в полутёмную прихожую. На двери висели колокольчики, грустно возвестившие, что у портного будут посетители. К нам вышел пожилой, почти лысый шноркель и посмотрел подслеповатыми глазёнками.

«Самая настоящая крыса!» – мелькнуло в моей голове. Шноркели были единственной расой, имевшей хвосты. Длинный розовый хвост болтался позади этого суетливого портного, который сначала заявил, что слишком поздно для посетителей, но когда рассмотрел форму гвардейца, изобразил вежливое радушие.

– Сшить платье за одну ночь? Это не просто, и будет стоить половину золотого! – потёр передние лапки шноркель.

– Снимайте мерки, – устало произнёс гвардеец и сел на низкий пуф. Он протянул свёрток ткани, и портной тут же потащил его к окошку. Там он долго цокал языком, щупал плетение нитей пальцами, и даже мял уголок ткани.

Я с интересом оглядывалась по сторонам. Никогда раньше мне не доводилось бывать в мастерской дамского платья. Даже в хорошие времена платья для меня и сестер шили наши служанки, а потом обучилась этому ремеслу и старшая сестра – Бася.

Шноркель показался мне забавным. Он отвернулся от окна и пристально вгляделся в моё лицо, обезображенное синяком. Потом стал снимать мерки, нежно поглаживал по плечу, до которого едва мог дотянуться.

–Скорая свадьба – это хорошо. Женится – значит, любит. Девушка должна затмить всех нарядом, если уж не получается взять статью и обликом. Вы принесли мне очень дорогую ткань. Это флоранская парча. В темноте она будет светиться, но не переживайте насчёт запрещённого волшебства. Флоранская парча знает особый способ ткачества, при котором лунный свет или свет свечей на вашем празднике будет преломляться в серебряных нитях. А чтобы ваше личико не привлекало лишнего внимания, я изготовлю вам полумаску. Та же самая парча укроет синяки и ссадины от лишних любопытных глаз.

Я хихикала, догадываясь, что скажет дальше шноркель, и не ошиблась. Он попросил меня наклониться к нему, я так и сделала. И тогда сердобольный портной сказал: «Дам вам совет. Если ваш суженый такой уж раздражительный, не доводите до горячего. Даже лютый зверь укрощается лаской».

Я выпрямилась и поблагодарила шноркеля. Зачем разочаровывать этого смешного портного? Пусть старается, думая, что я для своей свадьбы шью наряд. И Смеян был бы очень подходящим суженым, жаль, что тому никогда не бывать. Я подошла к гвардейцу и увидела, что он сладко дремлет, развалившись на низком пуфике. Тронула его за плечо. И он встревожено вскинулся, не сразу поняв, где находится.

– Господин портной обещал сшить платье к утру. Завтра в десять часов мы можем забрать наряд.

Смеян устало поднялся и с неудовольствием посмотрел на портного.

– Не вздумайте украсть хотя бы кусок ткани. Платье должно быть пышным, нарядным, всё, как полагается для свадьбы.

– Эх, уважаемый господин-не-знаю вашего имени, – укоризненно покачал головой шноркель и вильнул розоватым хвостом, – вы можете спросить за мою честность у любого жителя Челноков. «Модный дом Фрунтеля» – это звучит гордо!

Я на прощанье улыбнулась шноркелю и мы со Смеяном вышли на темную улицу.

– Какие крупные звёзды, – шепнула я, задрав голову.

– Одними нарядами и созерцанием звёзд сыт не будешь, – буркнул Смеян, и мы направились обратно, в центр города, поискать гостиницу с ужином. Довольно быстро Смеян указал рукой на уютное строение, по виду тоже принадлежащее шноркелям: остроконечная крыша, балкончики и цветники на подоконниках обоих этажей. Смеян помог мне спешиться, привязал лошадей и сунул монету подбежавшему юному шноркелю.

– Накорми лошадей и хорошенько их вычисти, завтра с утра мы уже покинем город.

Шноркель вильнул хвостом в знак почтения, и мы вошли внутрь гостиницы.

Мои глаза слипались от дремоты, даже голод отступил. Я не заметила, как Смеян распорядился поселить нас в комнатах по соседству и заказал ужин. Старушка-шноркель со свечой поднялась с нами на второй этаж. Я слышала приглушённые голоса, звучащую лютню и пение звонкого голоса: «Станет мой дракон на крыло, до чего же мне повезло…». Зал, где ужинали проезжие, был в другом крыле домика.

«Как удобно, – подумала я, – одни не мешают другим. И все довольны».

– Иди к себе, жди ужина, – сказал Смеян и, не попрощавшись, указал мне на соседнюю дверь, а сам вошёл к себе.

Я пожала плечами. В конце концов, я и сама была не готова к любезностям, радовало то, что Смеян не взял одну комнату на двоих, и не предложил мне спать на коврике у двери.

Комнатка оказалась уютной, но бедной. Узкая кровать с тюфяком, набитым сеном, серая застиранная простыня, тощая подушка и клетчатый плед. Радовало, что клопов тут не водилось, я бы их сразу почувствовала. У окошка стоял кувшин с водой и таз для умывания, лежал брусок тёмного мыла. Старушка принесла длинное полотенце. Хоть и заштопанное, но чистое.

Почти сразу вошёл юный шноркель, который управлялся с нашими лошадьми. Он принёс поднос со снедью, поставил его на пол, поклонился и удалился прочь.

Я увидела, что двери тут не запираются, даже задвижки никакой не было. Это мне не понравилось, и я придвинула к двери тяжёлый стул, стоявший у окна. Посторонний не сможет войти без шума. После этого я разделась и помылась. Вода из кувшина была прохладной, а мыло вонючим, наверное, в него добавляли белоголовник. Но я почувствовала такое восхитительное облегчение, что была готова любить весь мир снова. Ну, за исключением разбойника Жирко и того негодяя, что скрылся с места преступления.

От воспоминаний прошедшего дня мне хотелось отгородиться, и потому я принялась за ужин. Свежая краюшка серого хлеба с пористым мякишем пахла тмином, сваренные вкрутую яйца и кусок холодной индюшатины показались мне эльфийским лембасом. Я насытилась и чувствовала необыкновенную бодрость. Мне даже захотелось пойти в комнату к Смеяну и задать ему несколько вопросов. Почему он едет со мной на свадьбу сестры? Как он догадался, что Жирко устроил нам засаду? И что это за гвардеец такой вообще, если он не на службе, а шатается по всему королевству? Но я вовремя поняла, что ночной визит к мужчине будет воспринят не так, как того бы мне хотелось, и потому вопросы можно было отложить до утра. Я посмотрела на грязное платье и рубашку. Ах, как не хотелось мне их надевать снова… Я повесила их на спинку стула и легла в кровать. Не помню, как провалилась в сон, а проснулась от ощущения, что на меня кто-то пристально смотрит.

Глава 6

Смеян сидел на стуле, который я легкомысленно приставила к двери, и рассматривал меня. Я натянула одеяло на самый нос и поёжилась.

– Доброе утро, синяк на лице стал гораздо меньше. Тебе на пользу прогулки по лесу и посещение портняжки. Твоя одежда выстирана и высушена. Но поедешь ты не в ней. В целях безопасности переоденешься слугой. Волосы уберёшь под шапку.

Смеян бросил мне в лицо охапку какого-то тряпья и вышел из комнаты. Я села на кровати и потянулась. Как же хорошо просыпаться после спокойной ночи. Не надо бежать на огородик, спешить в подвал за картошкой и морковью, не надо носить вёдрами воду из колодца. Ничего не надо!

Я рассмотрела вещи, которые кинул мне Смеян. Это была широкая холщовая рубаха, тёмные штаны на помочах и уродливая шапка с ушами, которую носят пастухи. Я засмеялась, представляя, каким чучелом я буду выглядеть. Понимая, что безопасность не помешает, я быстро облачилась в тряпье. Оказалось, что оно мне велико. Штаны не спадали благодаря помочам и верёвке, пропущенной внутри пояса. Как и предложил Смеян, я туго заплела косу, уложила её венцом и напялила сверху шапку. Если бы я просто закрутила узлом волосы, то и шапка, наверное, не налезла бы. У меня всегда были огромные чепчики, чтобы уместить локоны, которыми одарила меня природа. «Эх,– подумала в очередной раз я, – лучше бы мне пышную грудь, бёдра и губки бантиком, чем косы до пояса и веснушки». Аккуратно сложенное платье и рубашка были не только постираны, но и заштопаны. «Какие милые эти шноркели», – подумала я, – ни гоблины, ни люди не бывают такими заботливыми».

Я заправила постель, наскоро умылась, намазала лицо мазью, сунула чистую одежду в узел и спустилась. Смеян завтракал в одиночестве за большим дубовым столом. Перед ним стояла сковорода с яичницей, лежали густо посыпанные зеленью ломти серого хлеба с паштетом, стояла кружка взвара. Я села рядом и храбро спросила:

– Сколько я должна за ночлег и одежду?

Смеян посмотрел в мою сторону и продолжил жевать.

– Кхм, уважаемый господин Лихобор, – начала я, но он скривил надменные губы и подвинул ко мне ломоть хлеба, намазанный паштетом.

К столу подошёл вчерашний юный шноркель, ничем не выдавший удивления по поводу моего преображения, и сообщил:

– Господин Смеян, ваше поручение выполнено. Вот платье, вот сдача.

Он поклонился и отдал какой-то свёрток Смеяну и насыпал на стол несколько медных монет. Две монеты Смеян тут же вернул шноркелю, и тот поклонился с видом, преисполненным уважения.

– Это что? – робко спросила я, – мой наряд?

– Точно, – ответил Смеян, откинулся на скамейке и отодвинул от себя пустую сковороду.

– А разве не надо было его примерить у портного?

– Некогда. Быстрее завтракай и в путь. Нам еще в Забруски съездить нужно.

Я не поняла, что за такие Забруски, и мне стало очень обидно. Смеян лишил меня такого необыкновенного удовольствия, как примерка платья, что даже есть расхотелось. Смеян поднялся со скамьи, взял свёрток с платьем и мой узел, и демонстративно вышел на улицу, к коновязи. Я посмотрела ему вслед, на его надменную прямую спину, и вытерла случайную слезу. В конце концов, я не вещь!

Старушка-шноркель подошла ко мне с подносом и тихо спросила:

– Госпожа, желаете ли оладий с клубничным муссом, яичко всмятку и печенья с молоком? За завтрак уплачено господином гвардейцем.

– Желаю, – всхлипнула я и принялась за завтрак. Оказывается, кушанья могут приготовить именно для меня, а я-то за полгода привыкла к объедкам.

Я жевала оладьи, пила молоко и плакала. Старушка-шноркель наполняла букетами крохотные вазочки на столиках, косясь в мою сторону. Иногда она покачивала головой, но больше ко мне не подходила. Когда я умяла завтрак, настроение стало существенно лучше, я откланялась и вышла к коновязи.

– Что за слёзы? – удивился Смеян, сдвинув брови, но я ничего не ответила ему, похлопала Каурку по холке и взобралась в седло.

– Господин Смеян, – сказала я уверенным и упрямым голосом, – спасибо вам за помощь, когда-нибудь мы сочтёмся. Теперь нам надо расстаться. Каурку я вам не верну, она в честном бою добыта, да и мне надо на чём-то добираться до Солнечных Холмов. Лично мне ни в какие Забруски не нужно.

Смеян приблизился и взял мою лошадь за поводья.

– Стася, ты извини меня, – сказал он неожиданно ласково, – я действительно грубо с тобой обходился. Но тебе ехать одной по тракту никак нельзя. Неспокойно нынче.

– Я справлюсь, – упрямо качнула я головой, – не случайно в одежду босяка переоделась.

– Всё дело в том, что не могу я открыть тебе всей правды, Стася, – улыбнулся Смеян, – но только поверь, что я обязан охранять тебя всю дорогу до Солнечных Холмов, и никак одну не отпущу. Считай, что так распорядился господин Вильд. Он и прислал меня к тебе в таверну, очень уж переживал за сестру невесты.

– А письмо есть? – спросила я недоверчиво, – сестра ничего мне не написала о сопровождающем, и платье с письмом передала с Жирко. Так как? Не сходится.

Смеян вздохнул и покачал головой.

– Слишком много врёте, господин гвардеец, – сказала я сурово.

– Я тебе, Стася, больше скажу. В Забруски мне ехать нужно, чтобы забрать оттуда ещё одну девицу, дочь господина Чашки. Её зовут Миленка, и вас вдвоём я и должен отвезти на свадьбу.

Никакой Чашки я не знала и оттого насторожилась ещё больше.

– Забруски в двух часах езды по Широкому, в сторону от Солнечных Холмов. Оттуда вы с Миленкой поедете в карете со служанками. Господин Чашка весьма обеспеченный человек. Письмо к нему от господина Вильда у меня есть.

Смеян вытащил из кармана голубой конверт, продолжая держать Каурку под уздцы. Я не поленилась, а взяла письмо и прочла. В очень витиеватых выражениях оно действительно содержало просьбу доставить Миленку ко двору господина Вильда. Обо мне не было ни слова. Всё мне стало ясно: невелика я птица, чтобы обо мне писать, и на словах сгодится попросить. Знай своё место, кухарка, а теперь и вовсе босяк в пастушьей шапке.

– Господин Смеян, – ответила я, дерзко глядя ему в глаза, – если вы мне не скажете правды о том, зачем вы за мной следите, я не поеду ни к какому господину Чашке.

Смеян отвёл глаза, посмотрел на свои ладони, потом качнулся на каблуках, рассматривая отлично начищенные сапоги, потом поднял голову вверх, уставившись в безоблачное утреннее небо.

– Я уже сказал, что пока не могу сказать всей правды, Стася, – грустно начал он.

Я не стала его дослушивать, выдернула из рук Смеяна поводья, развернула Каурку и, не оборачиваясь на вруна, поехала прочь. Смеян не стал догонять меня, никакого цокота копыт за спиной я не услышала.

Я направилась прямиком на Северный Тракт. Не стала ехать вчерашней дорогой, а свернула. Не понаслышке знала, что он весьма загруженный, и потому надеялась примкнуть к какой-то веренице обозов, уплатить за охрану и спокойно доехать до пересечения со Срединным Торговым Трактом, а там и до Солнечных Холмов.

Чтобы отогнать раздражение, смешанное со смутной печалью, я принялась рассматривать аккуратные улочки Челноков. Дома шноркелей были уютными с виду, очень ухоженными и милыми. Была бы моя воля, я бы за шноркеля замуж вышла, до того мне нравился их уклад. Конечно, это была шутка. Хвостатый муж – не самое обычное приобретение, да и шноркели людей сторонятся. Бизнес с нами не ведут, в услужение не нанимаются, кроме случаев краткосрочных контрактов, и семей с нами не создают. Я слышала, что некоторые из шноркелей бывают весьма богаты, и даже сам король Хенрик не брезгует брать у них в долг, когда заканчиваются деньги на забавы и военные походы. Но в Челноках мне не попались на глаза дворцы или обширные подворья. Это был город небогатых, но и небедных жителей.

Навстречу моей лошадке торопились девушки-шноркели в одинаковых зелёных платьях, в белых фартуках и чепчиках, из-под которых торчали неизменные серые ушки. Их хвостики целомудренно были спрятаны под юбками, и если бы не шелковистая шерсть, девушки походили бы на нарядных куколок, что продают на ярмарках. Юные шноркели с корзинами спешили в лавки за овощами и зеленью, а некоторые уже возвращались с покупками. Один раз мне попался продавец лимонада – высокий шноркель с необычно рыжей шерстью. Он стоял у фонтана, зазывая прохожих. Покупателей не наблюдалось, всё-таки, зной еще не начал окутывать городские улицы. Мне очень хотелось попробовать, каков на вкус этот напиток, но я только посмотрела на пузатые бутылочки, в них был напиток светлого оттенка, а в высоких – тёмный. Денег я тратить я не могла, при мне был только золотой за проданное платье. Не известно, сколько возьмут с меня попутчики за охрану при обозе.

На выезде из города я увидела, как в повозку Серого Патруля толкают женщину. Она была в рваной одежде, с растрёпанными волосами, а в её глазах сквозило безумие. «Наверное, поймали очередную ведьму», – подумала я и вздохнула. Увы, охота на ведьм то разгоралась, то утихала. Говаривали, что Его Величество Хенрик, чья первая жена была ворожеёй и наслала большие беды на королевство, не мог простить ни капли волшебства в будничной жизни. По всему королевству рыскали ищейки, присматривались к людям, прислушивались к разговорам. А ещё говорили, что ведьм он отдаёт господину Вильду, и те ткут защитный полог от нападения эльфов. Смахивало на бредни, но в это верили повсюду.

Что-то мне подсказывало, что Смеян из таких вот охотников. И хотя он не походил на стражников патруля, всё-таки состоял на службе короля. Достаточно вспомнить его странные взгляды на меня и вопрос, было ли у меня видение.

Моя любимая тётка Зуска сгинула в застенках инквизиции, не дожив до суда. Да и какой бы это был суд? Разве там можно было рассчитывать на беспристрастное и справедливое разбирательство? Конечно, моя тётка была волшебницей, но она исцеляла хвори и принимала роды. Она не наводила порчу, не привораживала чужих жён и мужей, не разрушала семьи. И ткать защитный полог она точно не могла.

Глупые ищейки не знали и не хотели знать главного: волшебство не бывает вообще. Бывают добрые травники и целители, а бывают злые колдуны и колдуньи. Но никогда человек не выбирает себе дар, и от дара отказаться он не в силах. Человек может использовать дар во благо или во вред другим. Но и за помыслы судить нельзя, только за конкретные дела…

Вот о чём я подумала, когда увидела эту несчастную, которую собирались отвезти в местную тюрьму. Вот такие, как Жирко будут колесованы, а рядом с ним погибнет женщина, которая, возможно, и мухи не обидела. Или её заточат в подземелье творить волшебство во славу короля.