Длит холодно взглянула на Гриватту – та не выдержала её взгляда и потупилась.
– Досадно, что праздник сорван, – обратилась Длит к слугам, – но я надеюсь на ваше понимание. А сейчас прошу разойтись. Лорна, пожалуйста, проследите, чтобы здесь навели порядок.
2
Длит, Лунг и Фанни вместе с Айлин отправились в её кабинет на втором этаже.
– Какой кошмар! В моём доме люди оказались на грани гибели! Просто не могу поверить! – сказала Айлин. Она уселась за стол и трясущимися руками взяла стакан воды, который ей подала Длит. – Спасибо, дорогая…
– Бабушка, ты, наверное, огорчишься ещё сильнее, когда узнаешь, сколько народу отравили в Спящей крепости за всё время её существования, – сказала Фанни, занимая зелёное кресло. – Господин Ульпин рассказывал, что всех переплюнул Фэрвор Монца, наследник своей тётки Прасовиты. За год этот изверг погубил сто тридцать шесть человек, в том числе…
– Довольно! Лучше скажи, как тебе пришло в голову сдёрнуть скатерть со стола?
– Предчувствие…
– У тебя было видение? – ледяным тоном спросила Айлин.
– Не у меня, а у Летки. Если бы не она, я бы не решилась… – Фанни радовалась, что нашлось удобное объяснение, ведь теперь не придётся рассказывать, что она залезла в чужой шкаф.
В дверь постучали, вошёл и встал посреди комнаты доктор Риц. В руках он держал листок бумаги.
– Госпожа Айлин, нет никакого сомнения, что в блюда был подмешан сильный яд. Вот формула. Это вываренный янтарник.
Айлин ахнула.
– Но откуда он у Барри?!
– Полагаю, его легко можно купить в любой из тех лавчонок, что битком набиты всякими амулетами и снадобьями, – сказал Лунг.
– Ошибаетесь. Не то что легко – его невозможно купить. За такие дела артельщики шею свернут. Но до чего додумался! Рассыпать по дому яд! – сцепив пальцы рук, воскликнула Айлин. – А если бы мурры… пострадали?! Мы должны срочно поговорить с Барри.
Длит покачала головой.
– Сейчас не получится. Ему дали успокоительное, и он заснул. Что мы должны выяснить в первую очередь, так это сам ли он перепутал, или кто-то подменил ему солонку. – Длит выразила общие сомнения, потому что все переглянулись. – Если это была попытка отравления, а не случайность, нам не помешают меры предосторожности. – Она быстро делала пометки в блокноте.
– Ты, как всегда, права, Длит. – Заметив, что Эдам стоит неподвижно и смотрит в пространство перед собой, Айлин спохватилась: – Благодарю вас, доктор. Вы свободны.
– Я недоговорил, госпожа Монца.
– Да?
– В солонке господина Строжара только соль. Обыкновенная соль.
Он слегка качнулся вперёд – поклонился так, будто у него не гнулась шея, и резко повернувшись на каблуках, вышел, оставив всех в полном смятении.
…Вскоре Спящую крепость наводнили полицейские. Все солонки с кухни изъяли, провели допросы и обыски в комнатах персонала. Комнаты Фанни и Айлин не обыскивали. Длит – третье по важности лицо в доме – обычно сама занималась уборкой в своей комнате, не допуская туда горничных, но полицейские вторглись в её скромные апартаменты, проигнорировав протесты Айлин.
– Я просила не досматривать твою комнату, дорогая, но они даже слушать не стали…
– Всё нормально, – успокоила её ловисса. – Этого требуют обстоятельства.
…Через несколько часов Фанни пригласили в кабинет Айлин, и с ней побеседовал молодой полицейский в чёрной форме, смуглый красавец по имени Яр Порох, возглавлявший расследование. Фанни изложила ему своё видение случившегося, не упомянув о найденных иглах.
– Так вы говорите, госпожа Монца, что ваше желание сорвать со стола скатерть было продиктовано истеричным поведением служанки Летки Призор, которой что-то показалось? И ничем иным?
– Да. Безусловно. – Фанни старалась держаться уверенно, ей не нравилось, как пристально он на неё смотрит.
Айлин деликатно кашлянула.
– Летка у нас вроде ясновидящей. Многие её предсказания сбылись…
Порох полистал свой блокнот.
– «Я увидела вокруг себя чёрный туман и сказала об этом госпоже Фанни». Как из этих слов можно было понять, что опасность исходит от накрытого стола?
– Чёрный туман символизирует смерть. Стол накрыли, чтобы угоститься, поэтому только еда таила смертельную угрозу, – сказала Фанни. – Ничто другое мне и в голову не пришло. Вы не видели, в какой панике была Летка… Мне передалось её чувство тревоги, и я решила действовать на свой страх и риск… почти инстинктивно…
Он не верил, по глазам было видно, но отпустил её и о чём-то довольно долго говорил с Айлин за запертой дверью. Фанни не могла разобрать ни слова, но этот Яр Порох был спокоен, а Айлин – встревожена.
Когда Порох наконец вышел, Фанни, постучавшись, ворвалась в кабинет. Совершенно измотанная, Айлин сидела за столом.
– Бабушка, ну, что?!
– Они сделали анализы содержимого солонок – яд нигде не обнаружили, и на порогах тоже. Барри не то посыпал пороги, не то хотел – у него в голове всё перемешалось. Придут завтра, когда он проспится. Записи с камер наблюдения показали, что в дом не проникал никто из посторонних. Это ужасно. Злодействовал кто-то из своих. – Айлин кусала губы. – Но кем бы ни был этот человек, своим или чужим, мы должны вызывать у него самую жгучую ненависть. Какое исключительное, беспримерное зло – отравить всех и сразу…
– Нам бы сейчас очень пригодилась эта вещь. С ней бы мы сразу нашли врага!
Фанни тут же пожалела о своей несдержанности: Айлин была потрясена.
– Кажется, мои уговоры не доходят до тебя, Фанни…
– Ну, ладно, ладно! Я поняла. Хотя что тут такого? Можно провернуть всё незаметно… Никто не узнает…
– Ты не могла бы замолчать? А то с каждым словом всё хуже.
– Ну, да… никто не узнает – это не про наш город, – пробормотала Фанни.
– Любой мой промах может вызвать катастрофу… Если я нарушу клятву применять только фамильные заклинания, мне этого не простят…
Истерические нотки в её голосе нервировали Фанни.
– Хватит, я молчу! Только не делай такое лицо, бабушка! Твой Порох что-нибудь нарыл?
– Интересовался, не случилось ли в доме ещё чего из ряда вон выходящего. Я сказала ему, что Марьяна работала у нас.
– Я сегодня слышала на кухне, что она видела своего сына. И не одна, а вместе с той её подругой, помнишь? Обеим же не могло привидеться?
– Полиция отреагировала, конечно. Обшарили весь квартал, проверили лавки… Ничего не нашли. К сожалению, они обе были, м-м, нетрезвы, и это сильно подорвало доверие к их показаниям.
– И что ещё ты сказала своему Пороху? Про чёрные карты – сказала?
– Он уже знал… живу, как в аквариуме… а больше ничего не смогла припомнить.
– А что полотенца пропали?
– Сегодня их только хватились, они могли потеряться раньше. Но как это связано с отравлением? Барри, как всегда, придаёт самой ничтожной покраже масштаб вселенской катастрофы.
– А Ляля?
– Ляля… – с грустью сказала Айлин. – Это случилось ещё осенью. Старая была наша Лялечка, ушла умирать.
– Но в Спящей крепости всегда жили ежи, а до сих пор никого нет из ежиного семейства!
– Придут, не переживай.
Повернувшись, Фанни заметила на ковре упавший со стола листок бумаги. Она подняла его и прочитала вслух:
– Завтра наступит тьма, и устрашатся люди при виде зверей и чудовищ, что хлынут из чащи лесной… Что это?
– Да так… Танита бредила, когда я навещала её на днях. На всякий случай записала по памяти…
– Нет, это не бред, – задумчиво сказала Фанни. – Я вспомнила. Это цитата из «Книги страданий», одно из знаменитых пророчеств Тарабая о конце света. Жил во времена Птаха Миротворца, полный безумец.
– Тарабай… – Айлин нахмурилась, что-то припоминая. – То-то, я смотрю, слова знакомые…
Фанни почеркала на листке карандашом.
– Правильно так: не «Наступит тьма», а «Придёт Тьма». Пророчество «Пришествие Тьмы».
Айлин впилась взглядом в исправления.
– Так это про Тьму? Про седьмую мурру? Об этой твари в Дубъюке не слышали со времён второй войны с кошками, и как-то не соскучились, как мне кажется. С чего вдруг Танита вспомнила о ней?
– Спроси её сама, бабушка, а у нас своих тайн хватает. Порох мне не поверил, да?
Айлин отвела глаза.
– Мы договорились честно отвечать на вопросы друг друга. Бабушка, пожалуйста! – Если она снова спросит, я не стану врать, покажу ей иглы, подумала Фанни.
– Ну, хорошо… раз ты настаиваешь… Господин Порох считает, что ты могла… язык не поворачивается… могла быть сообщницей отравителя, но в последний момент передумала. Летка тоже под подозрением.
– Но какой у меня мотив?!
– Фанни, милая…
– Нет, скажи!
Айлин вздохнула.
– Ярко видит в сегодняшнем происшествии классическую схему преступления, когда одно убийство прячут среди других. Но тебе нет необходимости оправдываться, Фанни, я убеждена, что ты невиновна.
– Думает, я хотела тебя убить, чтобы иметь возможность уехать из Дубъюка? Извини, но твой Ярко Порох дурацкий дурак!
– Прекрати, пожалуйста. У него работа такая – подозревать всех, неужели ты не понимаешь? Не стоит его винить за то, что он слишком ответственно относится к своим обязанностям.
– Не буду, – скрепившись, тихо сказала Фанни. – Потому что он не знает, что я люблю тебя и желаю тебе долгих лет жизни.
– Спасибо, дорогая, – растрогалась Айлин.
Я обязательно найду отравителя, решила Фанни и всё своё время посвятила поискам того, кто больше остальных подходил на эту роль.
Глава 15. Отравитель
1
Двери на кухню теперь запирали по распоряжению ловиссы, и входить в неё дозволялось только Виктории с Леткой, Лорне, Длит и обеим хозяйкам.
– Виктория, я хочу к тебе, – плачущим голосом жаловался Гонзарик, постучавшись в раздаточное окно. Как только они с дядей переселились в крепость, Виктория разрешила мальчику самому выбрать, как к ней обращаться. Ему понравилось обращение по имени и на ты, оно и прижилось. – У меня голова болит… Мне плохой сон приснился…
И только Виктория потихоньку открывала дверь, чтобы его впустить, откуда-то тотчас появлялась бдительная Бомбаст.
– Госпожа ловисса никого не велела!
– Тебя не спросили, – злилась Виктория. – Ишь, глаза вылупила. Проходи мимо!
Слуги столовались в тесноватой чайной комнате и всякий раз бурно обсуждали несостоявшееся покушение. Главным подозреваемым оставался, естественно, Барри, и это больно ранило повариху. Передав в чайную комнату горячую супницу или блюдо с горой ароматных фаршированных блинчиков, с которыми расправлялись в считанные мгновения, Виктория по пояс высовывалась в окошко и нависала над жующими, как внезапно оживший скульптурный бюст во гневе.
– Да не мог он, Мартон! Не до такой степени Барри из ума выжил, чтоб яд от соли не отличить!
Но Мартон, однажды впустив в себя определённую мысль, далеко её уже не отпускал.
– Тогда скажи, где солонка с ядом?
– У Барри стресс… не может вспомнить…
– Он это, Виктория-заступница! Напортачил, а солонку со страху выбросил, гадкий старикашка…
– Ну, давайте! Идите ещё в мусоре пошарьтесь! – разъярялась Виктория. – Накинулись на старика, как коты на рыбу, а настоящий вражина ходит среди нас, дураков, и смеётся! Фиги нам крутит!
– Типун тебе на язык, мать…
…Размышляя о дедушке Барри, Фанни не могла не признать, что кое-какие тараканы всё же водились в его трясущейся седой голове – чего стоила одна выходка с уничтожением той самой чашки с нарисованным корешком. Но своей хозяйке он был верен, и рьяная верность эта была непритворной. Поэтому либо вышла ошибка с солонкой, либо Барри здесь ни при чём. Фанни рискнула обратиться к нему, но запуталась в объяснениях – когда видела чашку, зачем понадобилось знать… Старик что-то заподозрил, прохрипел:
– Ничего не знаю! – И махнув рукой, торопливо заковылял по коридору.
Следующими в списке подозреваемых стояли кастелянша Бомбаст – чрезвычайно неприятная особа, а также с виду безобидная Тавала, прачка со стажем, едва ли не родившаяся в Спящей крепости. У обеих Фанни обнаружила существенный мотив: когда ежедневно приходится иметь дело с горой грязного белья, поневоле взбесишься.
Она целый день ходила взад-вперёд мимо прачечной, крутилась возле Бомбаст, выискивая в её лице признаки скрытого безумия. Такое назойливое внимание не осталось незамеченным. В двадцатый раз наткнувшись на пытливый взор младшей госпожи, Бомбаст начала соображать, побагровела, как закатное небо при сильном ветре, замедленным движением упёрлась кулачками в тощие бока и гипнотически уставила на Фанни свои выразительные рачьи глазки. Фанни поспешила убраться, более не сомневаясь, что кастелянша вполне способна на отчаянные поступки.
Тихоня Тавала, скромная, с простодушным круглым лицом, смотрелась на фоне Бомбаст нежной овечкой на пажитях зелёных. Жертва, но не хищник, решила Фанни и с лёгким сердцем реабилитировала прачку.
Кого же подозревать? Может, Фелиси? За глаза её все называют Сумасшедшей Лиси, ей постоянно кажется, что всё висит криво. Окулисты и психиатры не нашли никакой патологии, а значит, и вылечить её нельзя. Бедная Лиси.
Лорна-сладкоежка? Не может без шоколада, как двигатель без электричества. Прячет шоколадки про запас, а потом забывает, куда положила, и бродит до полуночи, ищет. Прямо как белки и птички, которые зарывают в землю орехи и жёлуди. Удивительный факт: из-за чьей-то забывчивости появляются новые леса. Из-за Лорны не растут шоколадные деревья, зато она трудится на благо дома не жалея сил. Ловисса запрещает ей шарашиться по дому, когда все спят, но ей неймётся. Лиси и Лорна иногда встречаются ночью в зимнем саду. Фанни сама видела, сядут на диванчик, обнимутся и плачут: молодость проходит, а они всё еще не замужем. И обе любят доктора Рица, от этого тоже много слёз.
Доктор – желанная добыча даже для красавицы Гриватты. Как-то она призналась, что этот орешек ей не по зубам. Ещё бы. Такие, как доктор, любят только себя. Оказывается, он мечтает разбогатеть. Наверное, думает, что у богатых сладкая жизнь. Он немного свихнулся на своей гордости, ему неприятно кому-то прислуживать. А ведь возвращать людям здоровье – хорошая работа, очень хорошая, его здесь все уважают. Бомбаст, которая слова доброго ни о ком не сказала, и та похвалила, когда он вылечил ей воспалившийся коготь. То есть ноготь. Но, кажется, чихать он хотел на всеобщее уважение. До истории с этой вещью всё было неплохо, Фанни хорошо к нему относилась. Теперь всё изменилось. Когда человеку кажется, что его мечта вот-вот осуществится, а потом её вдруг выхватывают из рук, он просто слетает с катушек. Так что вопрос стоит остро: мог ли доктор с расстройства сыпануть яду в тарелки? Считается, что яд – оружие женщин, но у доктора слишком лёгкий доступ к химикатам, и мало ли что он там говорил про вываренного янтарника, следы замести так просто…
Да, в этом доме надо быть осторожной. Мысленно Фанни снова вернулась к Лиси – если приглядеться, девушка не так проста… Да и Лорна, чует сердце, заедает шоколадом какую-то тайну, определённо, что-то мучает главную по кухне, что-то ещё, кроме несчастной любви. Задавшись целью, можно всё выведать. Не так уж сложно, если проявить наблюдательность. Знать бы, куда смотреть.
Бабушка рассказывала, в их роду был один ненормальный дед, который изводил всех своими наблюдениями. В нём было столько энергии, что он никогда не спал. Подремлет в кресле и снова бодр, и так по многу раз за сутки. Дробный сон. Неспящий Монца – так его прозвали – был настоящим проклятием, в сто раз хуже Барри. Следил за всеми, вынюхивал, шагу не мог ступить, не раздавая указаний. А однажды подозрительно замолчал на целых два часа. Нашли почившим. Говорят, никто не верил, что он наконец-то того… слуги отказывались стоять рядом с телом, боялись, что он подскочит и начнёт отдавать распоряжения относительно похорон. Нет, кто бы что ни говорил, своей смертью он не умер – скорей всего, у слуг сдали нервы. Навалились и задушили дедушку, сварливого, вредного старикашку, который чётко знал, сколько у него пар носков и сколько серебряных ложек должно лежать в буфете. Ну, а кто бы не психанул? Слуги хотят иметь немного больше, чем получают за работу, ну, и пусть слегка приворовывают, лично ей не жалко. Если они честные люди, чувство вины заставит их работать лучше и тем компенсировать взятое, а если человек гнилой, вроде доктора Рица, это всё равно выйдет ему боком.
Фанни совсем измаялась, ведя расследование, но добралась и до личных помощников бабушки. Те, что работали в городском офисе, в Спящей крепости появлялись редко. А здесь у бабушки – любимая и непогрешимая Длит и ещё Лунг, которого Фанни совсем не знает. Правда, бабушка его нахваливает за расторопность. Кто ещё? Новый водитель, бывший секретарь Кристофер. Нормальный пацан. Умеет виртуозно ковырять в носу палочкой от мороженого. Но это не преступление, а… полезный навык.
А если всё-таки Гриватта, с её красотой, лишённой обаяния, и крайней степенью эгоизма? Версия неплохая, но, к сожалению, тут проблема с мотивом. Убить всех, включая хозяйку, и лишиться работы? Ведь новый хозяин мурров первым делом сменил бы персонал. Яр Порох убеждал бабушку сделать это прямо сейчас и спать спокойно, не опасаясь нового покушения, но она отказалась. Гриватта, конечно, довольно противная и, как выразилась Виктория, языкатая, – на днях Фанни слышала, как она говорила Фелиси: «Раз в неделю фартук надела – и жизнь повидала! Пусть, как мы, походит в этом фартуке хотя бы месяц, тогда взвоет…» Но Гриватта ни за что не станет вредить себе. К тому же, Фанни видела, как она была потрясена тем, что едва не отведала отравленной еды со своей тарелки…
По мере того как Фанни день за днём обходила дом, изучая слуг и мысленно составляя психологический портрет каждого, она всё больше проникалась уверенностью, что решить поставленную задачу ей не по силам. В подвал она спустилась в самую последнюю очередь, когда надежды почти развеялись.
Господин Даймон, как всегда, сидел за столом, с головой погрузившись в правку распечатанного текста – рядом лежала внушительная стопка листов. Фанни с задумчивым видом встала в дверях. Он мельком взглянул на неё и спросил, продолжая писать:
– Уже составила мнение? Похож я на отравителя?
– Нет, – поколебавшись, сказала Фанни.
– Что перевесило?
– Я не нахожу у вас видимого мотива. И не могу представить, чтобы вы крались по коридорам с ядом в руках.
– Просто у меня катастрофически не хватает времени.
Фанни кисло улыбнулась.
– Только при бабушке так не шутите. Как вы догадались, о чём я думаю?
– Тоже мне секрет. Все в доме следят друг за другом. Вчера пошёл принять ванну, так будто побывал в стане врага, аж задымился от взглядов. – Даймон хлопнул себя по лбу. – Всё время забываю… Любезная госпожа! К несчастью, старик Ульпин умер до того, как я дочитал одну интереснейшую книгу – «Особенности миграции и промысла янтарника», за авторством Мамардики Быстрой. Шестое хранилище, первый шкаф слева. Ты не могла бы её принести?
Фанни кивнула.
– Не могла бы.
– Жаль. А как там поживает ловисса – отрада наша?
– Влюбились? – Фанни фыркнула.
– Узко мыслишь, – беззлобно сказал Даймон. – Красота нам ниспослана для радости – чтоб душа отдыхала, созерцая её. А такая красавица, как Длит, любого осчастливит одним своим появлением. Рад, что её не отравили.
– И не могли, её же не было на обеде. А почему ловисса? Гриватта, вон, намного красивее. Или Фелиси.
– Много ты понимаешь. Кстати, в том же шкафу стоят «Отравители Дубъюка». Прекрасное исследование.
– Да? – спросила Фанни скептически, больше из вежливости. – Оно мне что-то даст?
– Почерк, дитя моё! А по почерку можно многое понять о преступнике.
Фанни оживилась. Перед глазами тотчас встала Бомбаст. Типаж: злобная старая дева, почерк: отравить страшным ядом всех, кого сможешь, и побыстрее.
– Тогда, господин Даймон… раз уж вы читали эту книгу… может, соотнесёте с нашим случаем?
Даймон оторвался от бумаг.
– В принципе… Что мы имеем? Массовое отравление… На празднике… В Спящей крепости… А какой яд был подмешан?
– Вываренный янтарник.
– Ох, ты! Чтоб наверняка… Очень характерное покушение. Учитывая факты, я бы заподозрил Фэрвора Монца, великого отравителя.
У Фанни вытянулось лицо.
– Он же давно умер…
– Идея, конечно, дикая, но… вдруг кто-то нашёл его иглы? Иглы Фэрвора, созданные Рейном. Обе тестируют продукты на предмет безопасности, но вынимать их нужно быстро, потому что со второй иглой проблемы: чуть замешкался, а она уже впрыснула дозу яда. Датчик обнаружения ядов, кстати, после этого срабатывал. Фэрвор, мерзавец, любил поразвлечься. Поскольку внешне иглы выглядели абсолютно одинаково, он беспорядочно тыкал в блюда то одной, то другой, а потом наслаждался, гадая, кто выживет из «избранных». Говорят, сам однажды поплатился, напутал с иглой и помер. Спрашивается, зачем две иглы? Рейн не планировал этих ужасов. Заклинание применил неправильно, и первая игла вышла дефектная, он её выбросил, но кто-то, конечно, подобрал. Так обе иглы через столетия попали к Фэрвору. А ты чего скуксилась?
Фанни схватилась за живот.
– На обед давали квашеную капусту… я с ней не дружу…
И не попрощавшись она бросилась бежать по коридору. Её в самом деле скрутило.
2
После памятного парадного обеда прошло несколько дней. В доме чувствовалась всеобщая нервность, и Эдам всеми силами пытался сохранять душевное равновесие. Айлин он почти не видел, а Фанни, упорно его сторонившаяся, выглядела грустной; глаза у неё частенько бывали красными, словно она плакала.
Подсобное помещение, где стояла установка для фильтрации воды, заперли, и хотя бы о воде доктор мог не беспокоиться. К его великому облегчению, накануне инцидента с отравлением в доме появился медицинский анализатор, способный не только определять наличие яда, но и генерировать противоядие, так что, столуясь по обыкновению в своём кабинете, доктор со всей тщательностью делал пробы еды на безопасность.
Пока не нашлась солонка с ядом, Барри на всякий случай лишили доступа на кухню, и он тяжело переносил изгнание. Эдам предпочёл бы, чтобы старика тоже заперли где-нибудь понадёжнее; в последнее время тот слишком часто оказывался рядом, делал вид, что поправляет безделушки на комодах или смахивает пыль, одним словом, следит за порядком, но на самом деле – сторожил каждый его шаг, и когда пропали дурацкие полотенца, сто раз подступался с расспросами: не оказались ли они случайно в его кабинете?!
Все друг друга подозревали. Вчера, поднимаясь по чёрной лестнице на второй этаж, Эдам стал невольным свидетелем стычки между Гриваттой и Бомбаст из-за перепачканных косметикой полотенец.
– Такие грязнючие? Из чьей комнаты? – донёсся до Эдама снизу взвинченный голос кастелянши, принимающей в прачечной бельё.
– Из моей, – нахально отвечала Гриватта.
Бомбаст забилась в истерике:
– Ну, теперь понятно, куда полотенца пропадают! Извазюкала и выбросила?!
– Слышь, Бомба? И мне понятно, кто собирался нас отравить.
– Чего?!
– Того. Яда у тебя в переизбытке.
Гриватта никогда не лезла за словом в карман, а Бомбаст с утра была не в духе, так что перепалку самого отвратительного свойства остановила лишь прибежавшая на шум ловисса. Эдам задержался наверху, чтобы услышать её мелодичный голос. Она потрясающе быстро всех успокоила и удалилась.
– Гриватта, ты такая красивая, когда не красишься, – раздался в наступившей тишине писклявый голосок Гонзарика, который всюду совал свой нос и всё это время, очевидно, стоял рядом с двумя мегерами, пока они грызлись.
– Молчи, если хочешь сегодня послушать сказку, – злобно одёрнула его Гриватта. – Дети не должны вмешиваться в разговоры взрослых!
Зато горничная Фелиси, по любому поводу заглядывавшая к Эдаму в кабинет, излучала нежность. У неё хватало ума не кокетничать напропалую, но, поскольку Эдама сейчас раздражало абсолютно всё, то ему стала казаться пресной завораживающая кукольность её облика – широко распахнутые синие глаза, золотые локоны, пухлый рот и ладная фигурка. Интрижки с прислугой ему только не хватало, оскорблённо думал он и держался с ней холодно.
Местные красавицы из богатых семейств не могли обойти вниманием статного и элегантного доктора, служившего не где-нибудь на нижних холмах, а у самой Айлин Монца, и время от времени та или иная из них соглашалась провести с ним приятный вечер в укромном отеле. Так что у горничной Фелиси не было ни единого шанса добиться внимания красивого, образованного – великолепного во всех отношениях господина Рица. К тому же, эта девушка была со странностями. Много неудобств доставлял ей абсолютно точный от природы глазомер. Она по-настоящему страдала при виде неровно висящей картины, даже если перекос был не больше горчичного зерна. Когда два года назад Фелиси приняли на работу в дом Монца, Эдам быстро нашёл отличное, как ему казалось, средство избавить её от невроза: ей всего лишь следовало носить очки с небольшими плюсовыми диоптриями.
– Да что вы мне такое предлагаете, господин Риц? – чуть не со слезами сказала потрясённая Фелиси. – Чтобы я надела очки? Соорудила препятствие на пути?
– На пути к чему?
– К моему личному счастью…
– Разве это препятствие для девушки с вашей внешностью? – вырвалось у Эдама.
Получив комплимент, Фелиси порозовела от удовольствия.
– Ах, вы так считаете? Вы меня в краску вогнали, господин Риц… – И она поправила непослушный локон, как бы случайно проведя кончиками пальцев по лебединой шее.
Эдам посмотрел в окно.
– Если очки смущают, есть контактные линзы.
Фелиси сникла.
– Моя двоюродная сестра так мучается, бедняжка, из-за этих линз. Глаза опухают, чешутся, и все спрашивают, почему она плакала…
Айлин относилась к слабости Фелиси снисходительно, но для Эдама горничная второго этажа стала живым свидетельством его профессионального бессилия. Всякий раз, когда он видел, как она что-то поправляет со стремянки, это подтачивало его гордость, как точит камень падающая вода.
…Все самые примечательные в городе места и заведения располагались на главных холмах. Красивейшее здание магистрата, два театра – оперный и драматический, модные магазины, салоны красоты, спорткомплекс, отели, несколько ресторанов и вполне приличных кафе – всё под рукой. Но чтобы чувствовать себя независимым, Эдам сразу по приезде в Дубъюк приобрёл новенький автомобиль и менял его каждый год, несмотря на небольшой пробег и отличное техническое состояние.
Потом Гордона, который ухаживал за автомобильным парком дома Монца, сменил Кристофер. История с «дурацкой шуткой» их рассорила. Не привыкший извиняться, Эдам предпринял довольно неуклюжую попытку к примирению, чем ещё больше озлобил парня, прежде казавшегося довольно добродушным. Кристофер, похоже, вообразил, что Эдам хочет с ним помириться исключительно из корыстных побуждений, поэтому отношения между ними оставались натянутыми. Однажды придя в гараж, Эдам обнаружил свой автомобиль пыльным, с полуспущенным колесом и салоном, требующим чистки, и теперь, бывая в городе, был вынужден заворачивать на мойку или в автомастерскую, что означало трату денег и времени, а также разговоры на малоинтересные темы с малознакомыми людьми.
Покладистый Гордон нередко соглашался выручить доктора и подвезти по делам службы, но теперь Эдам скорее дал бы отрезать себе язык, чем обратился к Кристоферу с подобной просьбой. Сегодня ему предстоял довольно неприятный визит в предместье, в дом того самого Котая, к которому кастелянша Бомбаст испытывала романтические чувства. Поэтому Эдам сам сел за руль и через полчаса, пропетляв по одному из беднейших кварталов, уже стоял перед жалкой лачугой с ободранной дверью. Из обшивки торчали клочки утеплителя, звонок отсутствовал.
Зажав между ног саквояж, чтобы не ставить его на землю, Эдам натянул медицинские перчатки и постучал костяшками пальцев в дверь. Он толкнул её и оказался в крошечном закутке, отделённом от жилого пространства засаленной занавеской. Закуток служил одновременно прихожей и кухней – рядом с грудой одежды на вешалке стояла на тумбочке газовая плитка. Всюду валялись бутылки; грязная посуда горой громоздилась на столике у маленького окна. В нос ударил ужасающий запах перегара и подгоревшей пищи, и Эдам на мгновение зажмурился. Он не представлял, можно ли, живя в таких условиях, пасть ещё ниже.
– Хозяева! – позвал он.
– Здеся я! – раздался из-за занавески громкий голос. – А больше дома никого… Баб в
магазин послал.
Эдам брезгливо отдёрнул занавеску и шагнул в тесную комнатку с потерявшими цвет обоями, столом, покрытым грязной скатертью, и старым шкафом из некрашеной фанеры, с которой почти полностью облупился лак. На деревянном топчане возлежал на голом матрасе сам Котай – довольно крупный мужчина в майке и трусах до колен, с большой головой, выраставшей сразу из узких плеч; глаза его заплыли, цвет лица оставлял желать лучшего; буйные чёрные кудри и борода лопатой придавали ему разудалый вид. Бомбаст как-то разоткровенничалась с Эдамом и гордо намекала, что её зазноба водится с большими людьми, чуть ли не хозяевами подземелий.
– Доктор? Чегой-то вы к нам? – Котай попытался сесть на постели, но не смог и снова завалился на спину, взбрыкнув волосатыми ногами. – А-а… Анаболька, стервь, вызвала? Не спросясь? Ну, стервь так стервь!
– Лежите. Добрый день.
Эдам поставил саквояж на край грязно-серого матраса, взял, с трудом скрывая отвращение, потную и неживую, будто резиновую, руку Котая, чтобы посчитать пульс, и после стандартного осмотра пришёл к выводу, что жизни пациента ничто не угрожает, хотя дозы алкоголя, который тот обычно принимал, могли сокрушить великана. Эдам достал из саквояжа пластиковый стаканчик и бутылку с чистой водой, которую всегда имел при себе.
– Как врач я должен предупредить, что ваш образ жизни вас убивает, – сказал он, высыпая в стакан порошок из пакетика и добавляя воды. – Печень сильно увеличена, про показатели крови боюсь и думать.
– Моя печёнка меня убьёт? А вот хрен ей! Я её первее убью! – И Котай, довольный своей шуткой, разразился громким хохотом. – На Котае Шерстюке мно-огие пообломали зубы!
Эдам содрогнулся.
– Вы сесть сможете? Нужно выпить лекарство.
Котай с трудом, но сел на постели и заговорщически подмигнул.
– Брезговаете нами, да? Мол, грязь тут у вас, рожа немытая, вонь да нищета. Вижу-вижу… не по душе вам наши хоромы… небось, у господыни Айлин больше нравятся? Ну, звиняйте, уж такие мы смердяки… ни под кого не подстраиваемся, живём, как хочем… – Он усмехнулся и впервые при Эдаме грязно выругался. – Анаболька хотела у меня свои порядки завести. Прихожу раз, а она тут всё двигает, расхозяйничалась, как у себя дома. Давай, говорит, Котаюшка, дом вычистим и мебель переставим. Видал, чо? Переставит. Ага. Ну, и понюхала кулака. Баба должна знать свой шесток, не так ли?
– Выпейте, – процедил Эдам, вкладывая стаканчик в его скользкую ладонь.