Глава 11. Ловисса Длит
1
Айлин вызвала её, но, направляясь к лестнице, Длит увидела в зимнем саду семилетнего племянника садовника, протиравшего листья фикуса. На шее у него был повязан тёплый шарф.
Гонзарик подбежал, и она ласково приобняла его. Он был очень славным. После смерти сестры Лунг взял племянника к себе и заботился о нём, словно он был его собственным сыном. В доме Монца Гонзарик тоже не был обделён вниманием.
– Ты почему не в школе? – спросила Длит. – Горло?
– Болит, – просипел Гонзарик. – Доктор разрешил сегодня остаться дома. Я помогаю Фелиси.
– Она тебя попросила?
– Я сам! – Гонзарик взглянул на свои наручные часы с красивым синим циферблатом. – У меня по расписанию час добрых дел.
Длит погладила мальчика по светлым вихрам и потрогала лоб.
– Да ты горишь… Бросай-ка тряпку, и пойдём покажемся доктору. Наступил час здоровья.
– Ой, – поёжился Гонзарик. – Доктор говорил, возможно, придётся ставить уколы…
– А что нам уколы?
Гонзарик повесил голову.
– Ничего…
– Хороший ответ, милый, – улыбнулась Длит.
Эдам встретил их с хмурым лицом, на которое он, как ни старался, не смог натянуть выражение "Добро пожаловать".
Прошло уже три долгих дня с тех пор, как Спящую Крепость посетил инспектор Слеж. Доктор мучился неизвестностью, но при этом старательно делал вид, что ничего не произошло. Так же вела себя и Айлин. Жизнь в особняке текла своим чередом, и Эдам спрашивал себя – может, он спятил? Не пригрезились ли ему трое зачарованных людей в тёмном кабинете? Правда, одно изменение всё же выявилось: его перестали приглашать в кабинет на втором этаже, и остались в прошлом задушевные разговоры с Айлин. Он стал внимательнее смотреть по сторонам и слушать откровения слуг. Пришлось повторить обследование, сославшись на некую вирусную напасть, поражающую бронхи, но никто не возражал. В результате удалось выяснить только, что на другой день после визита школьного инспектора госпожа Айлин выписала чек на колоссальную сумму. Имя счастливого получателя Кристофер разгласить отказался, но у Эдама на этот счёт имелись свои соображения.
Из-за постоянно терзавшей его тревоги доктору вдруг стало казаться, что тогда в кабинете был кто-то ещё – то ли человек из посторонних, то ли какая-то смутная тень, похожая на призрак. Когда эти подозрения впервые пришли к нему, его прошиб холодный пот, и ещё долго грозная тень Хранителя преследовала его в снах.
– Скажите, доктор, – поздоровавшись, своим обычным ровным голосом произнесла Длит, – а не прописан ли этому молодому человеку, который так страшно сипит, постельный режим?
– Я же запретил тебе вставать, Гонзарик, – выдавил из себя Эдам. – Регулярные полоскания и таблетки.
– Табуретки?! – переспросил ослышавшийся Гонзарик.
– Таб-лет-ки! – наклонившись к нему, громко произнёс по слогам Эдам и пальцами осторожно надавил мальчику на точки за ушами. – Не больно?
– Нет.
– С ушами вроде всё в порядке…
Длит с улыбкой скомандовала:
– Ну-ка, дружок, отправляйся в постель.
Мальчик выбежал за дверь, а Длит открыла блокнот и записала:
Навестить вечером Гонзарика.
Г-ну Куафюру: постричь Гонзарика.
Она подняла глаза.
– У вас есть какие-нибудь просьбы, господин Риц?
– Просьбы?
Длит указала на кушетку.
– Я вижу, изголовье совсем истрепалось. – Она обвела взглядом его большой кабинет, заметила треснувшее стекло на дверце шкафа. – И стекло…
Эдам сделал попытку улыбнуться.
– Ну, да, пожалуй. Если вас не затруднит. Сквозняком хлопнуло…
– Меня не затруднит, я сегодня же закажу новую кушетку, а Мартон вставит стекло.
Она быстро черкнула себе в блокнот:
У доктора разбито стекло – сквозняк (в голове).
Приписку в скобках она сделала машинально.
– Госпожа ловисса, – хриплым голосом сказал Эдам, – нам предлагают приобрести аппарат широкого спектра диагностики. Правда, он весьма не дёшев…
Длит кивнула и снова записала.
– Подготовьте письменное предложение, инструкцию, обоснование необходимости прибора для дома, координаты поставщика, ценовой диапазон – всё, как положено. Я посмотрю.
Она подошла к окну и выглянула в сад. Эдам не сводил с неё глаз. Ловисса была необыкновенно хороша – в узкой юбке и жемчужно-серой кофточке из мягкой шерсти, с глухим воротом и рукавами до локтей. Глаза только слегка подкрашены, но помада… Голова кругом от её колдовской ярко-красной помады…
Эдам почувствовал во рту горечь. Длит была единственной женщиной в доме, вызывавшей у него интерес. Раньше его мучило странное и сложное желание: то ли ему хотелось добиться её благосклонности, а потом отвергнуть, то ли в самом деле он мечтал о ней. А теперь он читал в её глазах холодное равнодушие, граничащее с презрением, и понимал, что никогда – проклятие, никогда! – не сможет привлечь её как мужчина. И от этого было горше втройне. Ловисса Длит ведёт себя так, будто тогда в кабинете Айлин ничего не случилось – хотя наверняка Айлин ей обо всём рассказала. По-другому и быть не может, ведь Длит её главная советчица, и даже больше, скорее, подруга, несмотря на разницу в возрасте. Длит служит в этом доме за деньги, но поставила себя, как королева: исчезает из дома, когда ей вздумается, бывает неизвестно где, по слухам, ищет не то родственника, не то приятеля, а Айлин, вызванивая её, спрашивает, не помешала ли. Как ей такое удаётся, как она сумела?!
Эдам стоял и смотрел без сил, как она, кивнув, вышла, красивая и недосягаемая, словно девушка с обложки. Он подошёл к окну взглянуть, что её заинтересовало. Солнце поблекло, но новый садовник, невысокий, темноволосый, в рабочем комбинезоне, методично и как-то обречённо перекапывал землю под деревьями, отбрасывающими чёрную тень. В отражении на стекле Эдам видел своё лицо с полубезумными глазами и желтоватой кожей на обострившихся скулах.
Во внутреннем кармане костюма лежал свёрнутый в трубочку листок бумаги. Каждый день, предусмотрительно закрывшись в кабинете, Эдам доставал его и, положив перед собой на стол, поглаживал кончиками пальцев, опасливо, как гадюку, и трепетно, как мешок с золотом. Он пока не представлял, как использует эту вещь, но само обладание ею будоражило, вызывая в воображении разнообразные сладкие мечты. Сейчас, когда Длит ушла, он понял, что дошёл до точки кипения, вызвал под каким-то предлогом Кристофера и вынул из ящика стола свой счастливый билет.
– Крис, ты не мог бы прочесть про себя, что здесь написано? А то я не разберу. Только, пожалуйста, не произноси вслух. Это важно.
– Хорошо, давайте, – беспечно сказал Кристофер и взглянул на листок. Губы его тронула
натянутая улыбка. – Ха-ха.
Эдам напряженно следил за его реакцией, и она ему не понравилась: никаких внешних изменений, взгляд по-прежнему ясный, да ещё и колючий, как будто Кристофер сильно разозлился.
– Повтори-ка, Крис…
– Да я понял.
– Пожалуйста! Прочти ещё раз!
Кристофер швырнул драгоценный листок на стол.
– Тупая шутка, господин Риц… Не ожидал от вас! – И с оскорблённым видом он покинул кабинет.
На Эдама будто рухнуло небо. Он развернул листок, придерживая края дрожащими пальцами. Крупным и разборчивым почерком Фанни было выведено:
Дурак.
2
Айлин сидела за столом и постукивала карандашом по крылу бронзовой кошки. На диване, распушив хвост, царственно возлежала Сантэ. Её длинная шерстка серо-голубого оттенка была хорошо расчёсана – Айлин всегда лично занималась туалетом своей любимицы. Увидев ловиссу, Сантэ замяукала, спрыгнула на пол и стала тереться о её ноги.
– Здравствуй, моя хорошая, – заворковала Длит. Она взяла Сантэ на руки и уселась в зелёное бархатное кресло. Довольная кошка начала громко мурлыкать.
При виде этой взаимной радости Айлин не могла сдержать счастливой улыбки, которая, впрочем, очень быстро исчезла с её лица.
– Ах, Длит… Если бы Фанни так же любила Сантэ…
– Ничего, Айлин, будем надеяться, что полюбит.
– Знаешь, что меня тревожит? Остальные мурры стали редко у нас появляться. Как будто прячутся.
– Кого им бояться? Они надёжно защищены, Хранители – самые грозные стражи на свете.
– Да, да, ты права… Есть предложение о назревших кадровых перестановках. Представь, Фанни считает Гордона и его жену Цвету хорошими садовниками.
– Гордона? При мне он обычно помалкивает. Но если что, лишние руки нам не помешают, сад огромен, работы по горло. Посмотрим, как Гордон будет справляться с должностью… – Длит вопросительно посмотрела на Айлин.
– Главного садовника.
– Сразу?
– Да. Пусть себя покажет. Значит, решено? А как насчёт Кристофера? Определённо, парень не на своём месте. Всё забывает, всё путает… я устала.
– Наконец-то. Давайте назначим его вместо Гордона?
Айлин удивлённо подняла брови.
– Водителем? Хорошо хоть не поваром вместо Виктории. А есть гарантия, что он не перепутает газ с тормозом?
– Я с ним ездила, осталась жива. Между прочим, несмотря на молодость, он отлично водит. И может определить характер неисправности по шуму мотора.
– Хорошо… но только на испытательный срок. И пока не посылай его за Фанни. Где же теперь найти надёжного человека на должность секретаря? Назначить садовника-эмигранта с Лусены? Чтобы уж окончательно закольцевать наши перестановки.
– Это ваше предложение, а не моё! – весело сказала Длит.
– Я же просто пошутила! – ахнула Айлин.
– Зрелый, образованный человек оказался в стеснённых обстоятельствах. Я предложила ему помощь, так он и стал садовником. Айлин, Лунг способен на большее, возьмите его к себе. Тоже на испытательный срок. Он хорошо организован, и он… смешлив.
– Что, прости?
Длит улыбалась.
– С ним легко! Он всегда шутит или кривляется… корчит рожи…
– Зрелый, образованный человек! – Айлин рассмеялась. – Ну, хорошо, Кристофера вернуть никогда не поздно. Раз ты просишь за Лунга, я согласна. Пусть они с Гонзариком перебираются из флигеля в дом. А туда поселим Гордона и Цвету.
– Они же бездетные, кажется?
– Да.
– Хорошо бы им выделить небольшой личный участок где-нибудь в саду.
– Прекрасно, – одобрила Айлин. – У Цветы слабое здоровье. Несколько лет назад она тяжело заболела, бедный Гордон, видела бы ты, как он страдал. А теперь им больше не придётся ездить из предместий в Спящую, так что сберегут время и силы. Жаль, что мне раньше не пришло это в голову.
Сантэ спрыгнула с её колен и юркнула в лаз.
Длит показала глазами на дверь переговорной.
– Вопрос о кадрах не закрыт. Кажется, нам нужен новый врач, Айлин, – без тени улыбки сказала Длит, едва они уселись на стулья спиной к зажжённым фонарям. – Наш похож на загнанного зверя. Того и гляди, опять что-нибудь учудит.
У Айлин поникли плечи.
– Не знаю, как смотреть на него, как разговаривать… Для меня эта история явилась ужасным потрясением. За эти годы я так привязалась к нашему заботливому доктору Рицу…
– Я вас понимаю. И прекрасно осознаю силу привычки. Но нельзя делать вид, что ничего не произошло. Он вас предал, и не исключено, что предаст снова, – жёстко сказала Длит. – Хотите, я всё возьму на себя? В два счёта его выставлю.
– Подожди… второпях, не обдумав хорошенько? А если Фанни тоже подверглась, м-м, некоторому воздействию и нафантазировала лишнего? Мы не можем открыто предъявить ему какие-то претензии, ведь нам всё известно только с её слов…
Длит задумалась.
– Что вы помните после того, как взглянули на эту вещь?
– Абсолютно ничего, – с досадой ответила Айлин. – Сначала мы вызвали Фанни, и инспектор раскрыл папку. И вот я уже сижу на диване, а Фанни передо мной на корточках, просит не волноваться и отослать доктора, сделать вид, будто нам не потребовалось его присутствие. Дескать, кое-что произошло, бабушка, но об этом позже. Эдам сидел, как манекен, Фанни щёлкнула пальцами перед его лицом, и он очнулся.
– Она, конечно, виновата, но поступила правильно, рассказав, что доктор Риц пытался вас ограбить. Не побоялась вашего гнева. Не каждый так сможет – признаться, наломав дров.
– Согласна. У нас случился бурный разговор… она извинилась…
– Доктор точно не успел ничего украсть?
– Фанни уверена.
– Вы проверили тайник?
– Зачем? Там ничего ценного.
Только дешёвые украшения с мелкими камнями, подумала Айлин. Да и не тайник это, а так, обманка, как раз на случай воровства или вымогательства. Из предосторожности, местонахождение настоящих тайников оставалось неизвестным даже Хозяину мурров – теперь-то Айлин оценила дальновидность такого решения. Хозяин получал информацию о тайниках, слагая полномочия, и лишь для того, чтобы перепрятать их содержимое, тем самым исполнив свой последний долг перед обществом.
…Так же пришлось действовать и тётушке Павлине, уступавшей место Айлин. Прощание Хозяйки со Спящей крепостью было ритуальным действием. Всех попросили удалиться, и, оставшись одна в огромном доме, Павлина провела, по её словам, самые неприятные минуты своей жизни – на память о них осталась приметная седая прядь в её иссиня-чёрных волосах. После она лежала, разметавшись на постели с мокрым полотенцем на голове, миниатюрная, как ребёнок, и рассказывала Айлин о десяти опустошённых тайниках.
– Ах, Айлин… Как только за всеми закрылась дверь, я не могла сдвинуться с места из-за ужасающей, мертвящей тишины. Ни шороха, ни звука… И вдруг чей-то безумный шёпот в ушах, быстрое-быстрое бормотание: «Павлина, это ты, негодница?» У меня от страха ноги подкосились. Спаслась я только благодаря швабре нашей Надины, которую она забыла в холле. Милая Надина и милая швабра… Не знаю, откуда что пришло, но словно во сне я взяла в руки швабру и стала двигаться, как горничная: возить тряпкой по полу и так же тихонько, как Надина, напевать. Не успела я закончить с первым тайником, как голос спрашивает: «Это ты, Надина, ворующая у кухарки яйца?» Я делаю вид, что не слышу, и направляюсь ко второму тайнику, на этот раз изображая охранника: так же, как он, топаю и покашливаю. «Это ты, Дём, с гниющими от табака лёгкими?» – спрашивает голос. А я такая беззащитная – без нагрома и без свистка… Ответь я ему, и со мной случилось бы что-то непоправимое… ты веришь мне, Айлин? – Мучаясь от страшной мигрени, Павлина стонала и ворочалась на сбитых простынях. – Будто бы не замечая странного голоса, ходила я от тайника к тайнику, изображая кого-то из наших слуг, а Голос каждого узнал и ни разу не ошибся. Мне пришлось даже поползать на больных коленях, но я всё перепрятала, и ты видишь, чего мне это стоило: совершенно, совершенно разбита. Я бы уехала раньше, но тут письмо от уважаемого чанси Лотаруса, а в письме задание насчёт тайников, а долг есть долг…
…Отгоняя от себя воспоминания о стенающей тётушке и о том, что Надину вскоре поймали на краже яиц, а Дём через полгода умер от болезни лёгких, Айлин сказала страдающим голосом:
– Длит… Почему-то всё во мне протестует против увольнения Эдама, что-то меня терзает… Надо же найти причину его недовольства…
– Люди называют это алчностью.
– Доктору не хватает денег? Так, может, прибавить ему жалованье?
– Не сходите с ума, дорогая, – только и смогла вымолвить Длит.
Когда Длит ушла, Айлин позвонила в школу и попросила пригласить к телефону господина Вершена, преподавателя Фанни по котоведению. Она задала ему пару вопросов и в целом осталась довольна. Господин Вершен, конечно, знает о четырёхпалости мурров как признаке породы, просто из-за огромной занятости сильно устаёт, и тогда – он был вынужден признаться – контрольные работы проверяет его дочь-третьеклассница…
– Хоть что-то радует, – пробормотала Айлин, повесив трубку.
3
Заклинания, что исхитрился украсть из её сумки Слеж, сгорели в камине в кабинете Айлин, а остальные Фанни приберегла, и даже чувство вины не удержало её от этого рискованного шага. Чтобы они больше не попали в чужие руки, Фанни решила носить их с собой и, завернув в прозрачную плёнку, прикалывала изнутри к домашним кофточкам или школьной блузке. Увы, тайну удалось хранить всего несколько дней. Скорее всего, Длит случайно заметила просвечивающий сквозь тонкую белую ткань небольшой прямоугольник под мышкой, вдоль бокового шва. Кто-то другой, возможно, оставил бы такое открытие без внимания, но только не проницательная ловисса Длит.
Она появилась в Спящей дождливым осенним вечером, измученная и бледная, в насквозь промокшем чёрном пальто, пришла неизвестно откуда с Сантэ на руках и в окружении остальных мурров. Ко всеобщему удивлению, Айлин вскоре объявила, что закрыла так долго пустовавшую вакансию экономки.
Новая ловисса, полная противоположность прежней, никогда не повышала на подчинённых голос, не отдавала туманных или невыполнимых распоряжений. Никаких уговоров и заигрываний с персоналом, и всегда – контроль за качеством работы. Первым делом она поставила на место кастеляншу Анаболию Бомбаст, терроризировавшую остальных слуг, вскрыла гнойник, по меткому замечанию доктора Рица.
Благодаря педантичной и хозяйственной Бомбаст, любившей порядок, дом всегда был обеспечен свежим бельем и чистой одеждой, а слуги опрятной униформой. Но женское одиночество с годами испортило её характер. Принимая хозяйские вещи в стирку, Бомбаст изводила горничных бесконечными придирками, к тому же существовала и более серьёзная проблема. Некоторые слуги, не имевшие семей, жили в доме, остальные тоже располагали комнатами, в которых могли, при желании, оставаться после смены на ночь. И тем, и другим разрешалось сдавать бельё в прачечную Спящей. Бомбаст же, в буквальном смысле роясь в грязном белье, отпускала непозволительные комментарии, касавшиеся их частной жизни.
Неизвестно, как и о чём с ней поговорила Длит, но только кастелянша, которая на протяжении многих лет упивалась своим исключительным положением, вдруг притихла. От прежней злопыхательницы осталась бледная тень, а вместо невыносимых для нервов разборок теперь случались редкие и вялые стычки.
– Наверное, госпожа ловисса раньше работала укротительницей змей! Наша-то – больше не суёт свой длинный нос в чужие дела! – ликовала Фелиси. – Сегодня приняла бельё без замечаний, только зыркнула на меня, а потом отвернулась к шкафу и давай бормотать. Вот пусть шкаф её и слушает, если у него есть уши!
Случившиеся с Бомбаст перемены как громом поразили слуг, авторитет ловиссы взлетел до небес. Одевалась она скромно, почти не носила украшений и не раз с улыбкой возражала Айлин, любившей драгоценности, что минималистский стиль позволяет ей пореже смотреться в зеркало и тем самым не отвлекаться от дел – и разве это не на пользу дому? Лишь недавно на её тонком запястье появилось украшение, и это не прошло незамеченным.
– Какой стильный браслет у нашей госпожи ловиссы, – вздохнула Фелиси. – Мне бы такой.
Гриватта, не выносившая, когда при ней кого-то хвалили, скривила пухлые губы.
– Не люблю серебро… Кошачье золото.
Удивительно, но мужчины из персонала при виде ловиссы Длит делались сговорчивыми, как послушные дети. Более того, её обожала Сантэ, прежде признававшая одну лишь Айлин, свою единственную хозяйку, а сама госпожа Монца считала Длит ровней.
Уже полгода она жила в своей комнате на первом этаже, окружённая некой тайной, которая не давала покоя остальным, – тайной появления, лёгкого акцента, одиночества, отсутствия второго имени, частых отлучек и необъяснимой власти над людьми.
У Фанни, напропалую дерзившей Айлин, даже мимолётная встреча с Длит вызывала смятение чувств: на младшую госпожу ловисса смотрела с благосклонной улыбкой, но та нервничала, как нервничают неуверенные в себе подростки, для которых мир взрослых кажется враждебным. Иногда их пути пересекались в библиотеке на первом этаже, любимом месте Фанни, когда ловисса проверяла, как вычищены портьеры и натёрт паркет, и все ли лампочки горят в настольных лампах и хрустальных люстрах, освещавших читальный зал. Туда же она заглядывала, если Фанни, зачитавшись, опаздывала на воскресный обед. И ни одного замечания – только напоминания, доброжелательный тон, мягкая улыбка. Такое кого угодно выведет из себя, думала Фанни и не доверяла ни этому тону, ни этой улыбке.
…Прошло несколько дней после событий с участием инспектора Слежа. Фанни удобно устроилась в кресле в дальнем уголке библиотеки и листала толстенный том эпохи Страдания. Был ясный день, свет свободно проникал сюда из высоких окон, было тихо и уютно. Похожие друг на друга вариации городских повестей о кошках и их нерадивых хозяевах скоро наскучили. Фанни достала с полки любимый сборник «Легенды Дубъюка», который, впрочем, знала почти наизусть, и принялась читать историю об основателе их рода.
Уго
Отца Агнеш звали Уго Марусс. Все говорили о нём приглушённым голосом и делали многозначительные паузы, тем самым давая понять, что был он личностью в высшей
степени загадочной и демонической.
Появление в Дубъюке семейства Марусс относится к столь давним временам, что рассказы об этом событии густо обросли небылицами. Достоверно известно лишь, что в тот год выдалась необычайно дождливая осень. В течение нескольких недель плотные туманы, накрывшие город, вынуждали жителей передвигаться с зажжёнными факелами, от которых, впрочем, не было никакого толку, поскольку во влажном воздухе они трещали и гасли. Горожане бродили по улицам подобно слепцам, с выставленными вперёд руками и с криками: "А вот я иду! Кто впереди, посторонись!" Голоса вязли во влажной пелене, и было несть числа травмам глаз и разбитым носам.
И вот, на исходе той жуткой осени, из густого тумана выкатилась на центральную площадь карета, обитая тёмно-красной парчой, без бубенцов и колокольчиков, запряжённая четверкой прекрасных белых коней с плюмажами. За каретой тянулась вереница телег, гружённых сундуками внушительных размеров, за которыми зорко следила многочисленная прислуга. Все до единого слуги Уго Марусса, и мужчины, и женщины, были громадного роста и служили своему господину исправно, и то, как не послужить, когда один его вид внушал неизъяснимый страх?
Был Уго чрезвычайно угрюм, телом тщедушен, одевался в чёрное платье, на груди носил одно-единственное украшение в виде золотой цепи с подвешенным маленьким мечом, усыпанным рубинами. Этот символ рода был вышит на всех его плащах и выбит на каждом серебряном кубке.
Водянистые глаза Уго, казалось, глядели в самую душу. Чувствительные дамы от его пристального взгляда падали в обморок, мужчины тушевались. Главная же причина всеобщего трепета крылась в приступах необузданной ярости, мстительности и полнейшей безнаказанности Уго, проистекавшей, безусловно, из невероятных размеров его богатств. Всяк в Дубъюке хотел бы знать, откуда взялось это громадное состояние, позволявшее ему вести столь праздную и беззаботную жизнь. По слухам, Уго происходил из клана свирепых воинов-наёмников, с молоком матери впитавших любовь к военным походам. Говорили, однажды он собственноручно, пытками, вынудил захваченного вождя кочевников выдать местонахождение казны его народа, зарытой в песках.
Но больше всего на свете – больше Прекрасных, которых он привёз с собой, больше денег, власти и поклонения – безжалостный Уго Марусс любил свою дочь. Белокожая, черноволосая Агнеш была всеобщей любимицей. Красоту и добросердечие она унаследовала от матери Бии, урождённой Монца, а умом и характером удалась в отца – хитрая, вспыльчивая и упрямая. Брак её родителей, продлившийся шестнадцать лет, случился, скорее всего, по расчёту – слишком они были разными, чтобы заподозрить в их отношениях взаимную симпатию. Впрочем, когда вскоре после прибытия в Дубъюк Уго потерял жену, страдавшую желудочными болями, он на время тронулся умом и повсюду ходил с её портретом, представляя всем как супругу написанное маслом прекраснейшее матово-бледное лицо с тёмными глазами. От полного безумия его спасло лишь участие Агнеш; её уговорами он начал есть, спать и постепенно овладел собой. Горечь потери вылилась в участившиеся безобразные сцены, он преследовал слуг, издевался над гостями, насильно выдал замуж Агнеш. От ненавистного мужа Агнеш родила двух дочерей. Судя по именам, которыми их наградили (Первая и Вторая), дети тоже были нелюбимыми. Но потом случилось нечто ужасное для самого Уго – без памяти влюбившись в простолюдина из долины, Агнеш сбежала к нему, прихватив с собой то, что по праву считала своим, своё наследство. Никто в Дубъюке не посмел осудить её, никто, кроме отца.
Жестокий и властный, Уго спланировал карательные меры и поставил город на колени, требуя выдать блудную дочь и предмет её страсти. Их искали, но тщетно. Безумие вновь овладело стариком. Он утверждал, что Агнеш превратилась в птицу, по ночам прилетала и заглядывала в окна его спальни. Пытаясь поймать её, он умудрился выпасть из окна и к душевным страданиям прибавил физические: из-за раздробленной пятки стал
сильно припадать на левую ногу. Вскоре началась война с кошками, и Уго убили.
…До Фанни донёсся лёгкий скрип паркета. В глубине библиотеки кто-то, осторожно ступая, прошёл между рядами высоких дубовых шкафов с книгами, потом раздалось шуршание и что-то глухо стукнуло. Бесшумно поднявшись, Фанни прокралась к проходу и выглянула из-за шкафа. Лицом к стене, обшитой деревянными панелями и увешанной портретами, стояла Длит. Издалека Фанни не могла хорошо разглядеть, что происходит. Заинтригованная, она вышла из укрытия и окликнула:
– Ловисса?
Длит в тёмном плаще до колен, с капюшоном и в узких брюках, заправленных в высокие шнурованные ботинки, стояла перед огромным, от пола до потолка портретом Агнеш. В такой одежде, лишавшей её женственности, ловисса обычно выходила прогуляться.
Кажется, Фанни появилась не вовремя, но Длит спокойно взглянула на неё.
Портрет прекрасной юной Агнеш, которым Фанни часто любовалась, был повёрнут в сторону, будто на петлях, а за ним, в неглубокой нише, находился другой, незнакомый. Встав рядом с Длит, Фанни с удивлением рассмотрела его.
…За пустым столом вполоборота сидит молодая женщина в тёмно-красном платье. Освещены лицо и прямоугольник глубокого декольте. Чёрные волосы почти сливаются с тьмой и двумя гладкими полукружьями обрамляют печальное лицо. Краски насыщенны до предела: красный цвет платья выглядит как запёкшаяся кровь, чёрного слишком много, золотистый сгущён настолько, что кожа выглядит мертвенно-жёлтой. Кажется, женщина на портрете вот-вот заплачет, у неё скорбный, полный упрёка взгляд. Она несчастна, потому что отец-тиран выдал её за нелюбимого. Это Агнеш в пору несчастливого замужества. Фанни не сразу её узнала.
– Что скажешь? – тихо спросила Длит. – Портрет нарушает все каноны.
Агнеш была редкой красавицей. Когда Айлин говорила, что внучка очень похожа на свою пра-пра-пра, Фанни даже не пыталась перечить – сравнение было слишком лестным. В Спящей крепости хранились сотни портретов Агнеш, от парадных полотен до миниатюр в медальонах и рукописных книгах. С раннего детства Фанни любила их рассматривать, жадно вникая в мельчайшие детали, и сейчас была согласна с Длит: портрет необычен, не в традициях дома изображать Агнеш страдающей.
– Уго высосал из неё жизнь, – сказала она. – Он был мастер на такие дела.
– А знаешь, ты вылитая Агнеш. Не возражаешь, если я закрою?
– Конечно.
Длит потянула первый портрет за край рамы, он с лёгким щелчком встал на место – на нём юная и счастливая Агнеш предстала во всём блеске своей красоты.
– Хитро придумано, – вырвалось у Фанни. – Как вы узнали о тайном портрете?
– От Айлин.
– Нельзя ли всё вернуть назад? Хочу рассмотреть кое-какие детали…
В глазах Длит промелькнуло лёгкое беспокойство, но она надавила пальцами на раму в нижнем правом углу, механизм тут же пришёл в движение, портрет с шорохом повернулся на скрытых петлях, и вот опять перед ними страдающая Агнеш.
Фанни подошла поближе к полотну и несколько мгновений пристально смотрела на него.
– Что-то интересное, Фанни?
– Мне показалось, что из темноты на Агнеш глядит кошка.
– Кстати, я слышала, ты пнула Сантэ? Будь осторожнее, Фанни, чтобы не лишиться ноги. Хорошенько подумай, прежде чем провернуть такое снова.
– Вы меня пугаете?
– Я о тебе беспокоюсь. Какие у тебя планы на жизнь?
– С ногой или без ноги?
Длит и бровью не повела.
– Планируешь уехать из Дубъюка? Стать хозяйкой Прекрасных – большая честь, неужели откажешься?
– Когда мне было три года, – с неприязнью сказала Фанни, – мой отец хотел убить Сантэ. Но Хранитель оказался ловчее, и я потеряла отца. Все скрывают, но почему-то мне кажется… или припоминается… что мать от горя сошла с ума… И больше не могла оставаться в этом доме. А что за жизнь у бабушки? Сплошное беспокойство из-за ваших любимых кошек. Ну, и как вы думаете, после всего этого я могу испытывать к муррам нежные чувства?
– Сможешь, если узнаешь о них побольше.
– Не тратьте время, вербуя меня в свои ряды. Я вам не Дуриан Желтобородый, эпоха Сомнений, понятно?
– Я и не настаиваю. Это твоя жизнь. Ты скучаешь по матери? Хочешь её увидеть? Я могла бы устроить вашу встречу.
Фанни посмотрела на Длит почти с ужасом.
– Зачем? О чём мне с ней говорить? Она же меня бросила!
– Ну, я просто подумала…
– Нужно любить тех, кто о тебе заботится!
– Я согласна. Знаешь, тебе стоит заранее подумать, чем ты будешь зарабатывать. Во-первых, есть куда уехать?
Фанни помолчала, потом сказала, глядя в сторону:
– Я хочу в Монровию. Там бабушкины сёстры.
– Ещё нужна профессия. Так уж здесь заведено, что состояние Монца целиком достаётся Хозяину или Хозяйке мурров, его нельзя распылять по белу свету. Конечно, тебе выделят финансовую помощь, но только на первых порах, на год-два. – Длит говорила мягко, проявляя заинтересованность, а не поучая.
– Думаете, деньги семьи меня остановят? Я вполне способна обеспечить себя сама, – буркнула Фанни.
– Чем, если не секрет?
– В цирк устроюсь. Силачом.
– А серьёзно?
– Могу работать официанткой, делов-то…
– Тяжёлая и неблагодарная работа. Всю смену на ногах, с полными подносами.
– У меня сильные руки.
– Тогда, наверное, тебе следует знать, что в дешёвых заведениях платят мало, а в дорогих требуются хорошо обученные специалисты.
– Закончу курсы.
– Но ты готова обслуживать других? Каждый день сталкиваться с хамством, с пренебрежением? Это может стать проблемой для чувствительной девушки с амбициями. А может, лучше найти другое применение своим способностям? И с пользой провести семь лет, что остались до твоего совершеннолетия?
Слишком много новой и важной информации… Фанни была озадачена.
– Давай, если не возражаешь, – сказала Длит, – поговорим об этом позже, а сейчас обсудим другое. Я знаю, история с инспектором Слежем тебя чему-то научила. Но иногда трудно противостоять соблазнам. Если у девочки-подростка появилась тайна, она может быть опасна.
Сердце у Фанни ёкнуло. Сразу зачесалось под мышкой, где была спрятана эта вещь. Неужели Длит узнала? Но как?!