Глава 12. Предположения
Тася не понимала, чем она не угодила Маше: на Мурата не имела никаких видов, с Антоном они развлекались, хрустя сухарями и хохоча во всё горло над школьными беспардонными анекдотами, за которые их ругала Маша (Мурат улыбался в бороду, щурил от смеха глаза и молчал). А то, что было у них с Виктором, Маши не касалось и к дружбе не имело никакого отношения. Маша была и останется её лучшей подругой. Тася так ей и сказала. Но Маша всё равно обиделась и не звонила.
Ну и пусть! Машка сама виновата – вздыхала две недели по Мурату, нашла о ком вздыхать. Он и не заметил даже… А когда заметил, к Тасе прибежал – помоги, придумай что-нибудь! Болван. А Машка дура. Тася больше не думала о ней: надо было решать вопрос – Павел или Виктор. После недолгих размышлений Тася выбрала Виктора, с которым было интересней.
С Павлом встречалась тоже – не могла отказать, когда он звонил и приглашал. Они шли в кино, или на концерт, или на выставку… Или просто гуляли. Павел вёл себя странно: о поездке на Селигер вопросов не задавал, спросил только, понравилось ли ей и какая была погода. Тася отвечала односложно, ей отчего-то не хотелось говорить о Селигере, ведь тогда пришлось бы рассказать о Мурате с Тошей, которые уехали не попрощавшись (Тася так и не поняла, почему) и о размолвке с Машей (что она ей такого сделала? Тася не знала).
А Павел словно не замечал, что теперь Тася проводит с ним гораздо меньше времени и часто отказывается от встреч, не объясняя причины: «Завтра я занята, завтра не смогу». «Боюсь, что в субботу не получится, и в воскресенье тоже. Давай как-нибудь в другой раз» – говорила ему Тася, и Павел покорно кивал, соглашаясь – он всегда и во всём с ней соглашался! – «Ну, тогда ладно… А я хотел… Ну, значит, в другой раз сходим».
И не расстраивается даже, и не ревнует. Вот медведь! Неужели ему безразлично, с кем она проводит время? Никогда не обижается, ни о чём не расспрашивает… Не любит он её, что ли? А она его?
О любви между ними не было сказано ни слова – с того зимнего дня в лесу за кольцевой дорогой, когда он признался, что Тася ему понравилась. И больше – ни слова. Даже не целовал при встрече, а расставаясь, долго не выпускал её руки из своих и переминался с ноги на ногу, повторяя: «Когда теперь увидимся? Завтра? Не можешь? А когда?». Сидя рядом с Тасей в тёмном зале кинотеатра, Павел прижимался ногой к её ноге – это была единственная вольность, других он себе не позволял. В отличие от Виктора.
Тася обиделась – на них обоих, поняв в конце концов, что ей нужен робкий и неуклюжий Павел, а вовсе не цыганистый красавец Виктор, который тоже не торопился расставить все точки над «и», хотя они встречались уже давно.
– Знаешь, что про тебя на Селигере говорили? Что тебя жена из дома выгнала, вот ты и поехал в лодочный поход! – выдала она Виктору, вне себя от гнева и душившей её обиды. Тася ожидала в ответ всего, но только не того, что услышала.
– Ну, выгнала, – уныло подтвердил Виктор. – До сих пор у друга живу, дочку ни разу не видел. Она не даёт.
– Так это не твоя квартира? – не поверила Тася: Виктор говорил об этом впервые, а раньше ничего такого не говорил. – Это всё чужое? И мебель? И книги?
– Ну конечно, чужое. Ты думала, я к нему с мебелью переехал? Просто он в командировке сейчас, в Финляндии. Приедет скоро…
– И куда же ты?..
– Домой, куда же ещё? Ничего, переживёт. Сколько можно злиться? Если любит, простит. Даже ещё рада будет, что вернулся, – размышлял Виктор вслух, и по лицу его бродила мечтательная улыбка. – А не простит, разведёмся и дело с концом! У меня тоже гордость есть, – заявил Виктор и, взглянув на Тасю, понял, что проговорился…
– А знаешь, Витя… У меня тоже есть гордость, – еле слышно сказала Тася.
– Да-аа? Что-то я не заметил. Ты же у нас добрая. Одна меня бросила, выгнала, а ты подобрала. Пожалела. Теперь вот – жалеешь, что пожалела, – вывернул Виктор глагольно-головокружительную конструкцию, но она поняла. – Только я вам не мячик – бросили-поймали, снова бросили. Я сам решу, как мне жить. У меня, между прочим, семья.
– Да, я помню. Ты говорил. А ещё ты говорил, что разведёшься и мы поженимся.
– А без развода я тебе, значит, не нужен? Тебе штамп в паспорте нужен или муж? Я-то думал, ты меня любишь, а ты, оказывается, развода ждёшь, как коршун крови?
Тася его уже не слушала. В голове у неё стучали горячие молоточки, к щекам приливали жаркие волны. Она всё застёгивала пуговицы на пальто, и у неё не получалось – застегнуть. Так, в распахнутом пальто, она и выбежала из подъезда на улицу и жадно вдохнула холодно-сладкий воздух. Почему он такой сладкий? Как мороженое… Почему она не заметила, как пришла зима?
С Павлом они встречались по-прежнему, и он по-прежнему был неразговорчив, и непонятно было – нужна ему Тася или он звонит просто из вежливости. Тася до сих пор помнила, как предложила ему погулять в Лосином Острове. И принесла с собой большой пакет жареных семечек. Павел запустил в пакет пятерню и одобрительно промычал: «Угу-м. М-ммм, солёненькие, я такие люблю». И замолчал – на три часа. Только семечки грыз, три часа, не переставая.
Тася пыталась о чём-то с ним говорить, Павел отвечал нехотя или отмалчивался, Тася обиделась и замолчала. Так и ходили по аллеям молча – три часа молчания.
С прогулки Тася вернулась в смятении: не хочет с ней разговаривать? Зачем тогда гуляли три часа? Зачем вообще он ей звонит?! Эти невесёлые размышления были прерваны телефонным звонком – звонил, конечно, Павел. Тася с удивлением услышала, что он остался доволен прогулкой.
– А здорово погуляли! Аж ноги гудят. Мне понравилось, а тебе? В следующий раз опять в Лосиный Остров пойдём, а ты семечек нажарь, как сегодня. Ты так вкусно жаришь, у мамы такие не получаются…
Семечки Тася обдавала кипятком, потом заливала холодной водой и долго тёрла между ладоней. На сковороду бросала мокрыми, посыпала мелкой солью, а когда подсохнут, сбрызгивала кукурузным маслом.
– А чего ж не сказал, молчал три часа?! – опешила Тася. – Я думала, ты на меня обиделся за что-то. Так сказал бы, за что.
– Ну, ты скажешь… Обиделся! Я не обиделся, я просто молчал. Я же семечки грыз, как же говорить, когда рот занят? Я почему неразговорчивый такой – у нас в роду все такие. Порода такая…
Пашина неразговорчивость Тасю не радовала, она любила поболтать и молчанию предпочитала общение. Молчит – значит, отмалчивается, значит, есть что скрывать. Не по душе была и Пашина вечная возня с племянниками. Как медведь-пестун! В няньку превратили, а он, дурак, радуется.
Ещё ей не нравилась Пашина нерешительность. Профессиональный программист, Павел работал в богом забытом НИИ, получая зарплату рядового инженера. Тася уговаривала его уйти, но Павел беспомощно разводил руками.
– Куда я уйду? Это моя работа, я всю жизнь…
– Жизнь не стоит на месте, Паша! Программист сегодня самая востребованная профессия. А ты в своём НИИ копейки получаешь, не ценят там тебя. Значит, надо пойти туда, где оценят!
Павел согласно кивал, кряхтел, сопел, вздыхал… И до сих пор работал всё в том же НИИ.
Тасе всё больше не нравились их затянувшиеся «отношения». Она уже ничего не ждала от Павла, а он всё звонил и звонил. Тасе было с ним невыносимо скучно. Проще говоря, Павел ей надоел.
– Что он всё ходит и ходит, сколько можно ходить? – возмущалась Тасина мама, и при появлении Павла, сухо кивнув, уходила на кухню. Павел не проявлял по этому поводу никаких эмоций и, к неудовольствию Таси, напросился к ним на Новый год. Вот чего ей точно не хотелось – так это встречать Новый год в его обществе. Будет сидеть перед телевизором и щёлкать семечки, – грустно думала Тася, но отказать было неудобно, как-никак, жених.
Решить проблему помогла Тасина мама. – «А ты его пораньше пригласи, часа в четыре. Не будет же он до двенадцати у нас сидеть! Домой уедет, к племянникам. Новый год встречать».
Вышло всё не так. Павел приехал в семь, когда его уже не ждали.
– Раньше не мог, с работы не отпускали, – объявил Павел, ввалившись к ним в дверь с двумя объёмистыми сумками.
– Да они ж неподъёмные, как же ты их нёс-то? – ужаснулась Тасина мама, принимая сумки из его рук и от удивления перейдя на ты. – У тебя там что, кирпичи?
– Продуктовые заказы. На работе дали к празднику. Я четыре взял, нам с мамой и сестре с мужем. Ну и вам тоже взял, – простодушно объяснил Павел и расстегнув куртку, вытащил из-за пазухи завёрнутые в шуршащий целлофан букетики тюльпанов. – С Новым годом!
В их маленькой прихожей запахло весной и чем-то нежным, эфемерным.
– Летом пахнет! – улыбнулся Павел. – Я вам лето подарить хотел. Помнишь, ты летом к нам приезжала, у нас тюльпаны цвели, и ты сказала, что тебе нравятся…
Тася помнила.
В тот день Павел пригласил её «на тюльпаны». Он так и сказал – поедем с тобой на тюльпаны, ты ведь у нас только зимой была, а летом ни разу.
Дом был, как тогда говорили, частный, с двускатной крышей и уютной верандой с белыми тюлевыми занавесками. В саду росли огромные раскидистые яблони, по-молодому стройные вишни и смородиновые кусты, за которыми сверкал чистыми стёклами парник. А под самыми окнами пламенели невиданной красоты тюльпаны. Тася уставилась на них, не в силах отвести глаз.
– Нравятся? – с гордостью спросил Павел. – Это мама моя посадила, называются махровые. Она у меня цветы любит. Весной ещё снег не сошёл, а у неё подснежники растут, крокусы, потом нарциссы зацветают… Теперь вот – тюльпаны. А осенью астры. Необыкновенные! Вот приедешь осенью, сама увидишь.
Когда Тася собралась уходить, Павел задержал её у калитки – «Подожди, я сейчас…» – и вернувшись, сунул ей в руки целую охапку тюльпанов с изгибистыми резными лепестками. Тюльпаны пахли чудесной, волшебной свежестью, словно изысканные, баснословно дорогие духи.
– Паша, ну зачем ты? Зачем мне столько? – отбивалась Тася, отталкивая от себя букет, который можно поставить разве что в ведро. За её спиной кто-то сдавленно охнул, Тася обернулась – и встретила тяжёлый, полный ненависти взгляд.
– Я не хотела! Пусть бы лучше росли, – пролепетала Тася, с ужасом глядя на разорённую грядку.
– Чего уж теперь, – овладев собой, натянуто улыбнулась мать Павла. – Бери, коль тебе подарили. Другие вырастут.
Больше Павел её не приглашал.
И теперь, принимая из его рук тюльпаны, Тася вспомнила ненавидящий взгляд его матери. За что она её невзлюбила? У неё высшее образование, престижная, как теперь говорят, работа, наконец, квартира в Москве. И Павел без неё не может, каждый день звонит. Чем же она не угодила его матери? Злится, наверное, что её сыночек от Таси ни на шаг… Вот и на Новый год припёрся, сам напросился, и теперь будет сидеть и молчать -всю новогоднюю ночь.
Тасины предположения оправдались: Павел сидел у телевизора уже четвёртый час. Грыз семечки, которые Тася нажарила как он любил – с солью и с маслом, и молчал… четвёртый час!
– Вы как хотите, а я не могу больше сидеть, я спать пойду, – не выдержала Тасина мама, – Устала я от телевизора этого…
Мама ушла к себе, и тут случилось невероятное: Павел раскрыл рот. То есть, он и раньше его открывал, чтобы что-нибудь туда положить. И вот – заговорил. Изумлённая Тася услышала, что телевизор ему надоел, и он бы удовольствием лёг.
– Хочешь, на диване тебе постелю? – предложила ему Тася. – Как ты поедешь по темноте? Да и электрички не ходят уже…
– Да я и не собирался, я здесь хотел. Я пойду умоюсь, – и Павел буднично протопал в ванную. Тася постелила ему на диване и вышла.
– Тебе удобно? – спросила Тася, когда Павел улёгся, выключив телевизор и погасив свет.
– Да, спасибо, – донеслось с дивана. – Я бы давно лёг, да как-то неудобно было. Думал, ты посидеть хочешь, телик посмотреть.
– Так чего же молчал? Если честно, я из-за тебя сидела, – с досадой сказала Тася. Диван жалобно скрипнул, Павел негромко рассмеялся и пробормотал что-то вроде «дурочка! Надо же…» или «доброй ночи», Тася не разобрала. Она ушла к себе и долго лежала с открытыми глазами и ждала Павла. Глаза слипались, хотелось спать… Тася встала и на цыпочках прошла в гостиную. С дивана доносилось мерное сопение. Павел спал.
Тася вернулась к себе и легла, ощущая смешную детскую обиду – как ребёнок, который искал под ёлкой подарок, а подарка не было. Так и лежала без сна, а мысли кружились по бесконечному кругу, из которого не было выхода.
Утром в дверь деликатно поскреблись: «Тук-тук! Ты не спишь? А под ёлочкой подарочек лежит! Дед Мороз принёс, – радовался Павел. «И чего радуется, дурачок? С племянниками своими меня перепутал, шоколадку под ёлочку положил» – с досадой подумала Тася, одеваясь.
– Тась, ты скоро? Я вообще-то есть хочу. Тась! – гудел под дверью Павел. – «Как телёнок!» – разозлилась Тася.
Подарки были извлечены из-под ёлки, освобождены от нарядно-ярких обёрток и восторженно приняты, как и подобает подаркам.
– У меня завтрак готов, завтракать идите, – пригласила с кухни мама. Тася принуждённо улыбнулась Павлу, взяла его за руку и повела на кухню…
Павел за обе щеки уплетал всё, что ему подавали. – Как Роник! – прыснула Тася. Роник (полное имя Рональд, в честь Рональда Рейгана бывшего тогда президентом) был стаффордширским терьером их соседей по даче и больше всего на свете любил поесть. Валентина Тихоновна говорила – кушать: «Роник, детка, кушай, супчик с курочкой тебе сварила, как ты любишь» – и с умилением смотрела, как он ест, двигая крупными страшными челюстями и смешно фыркая, когда супчик заливался ему в ноздри – Роник совался мордой в тазик, заменявший ему миску, и вылезал только когда в тазике ничего не оставалось. Курицу он съедал целиком, доставая из бульона и брезгливо отряхивая налипшую на неё вермишель. Потом наступала очередь бульона. «Завтрака» ему хватало на весь день. Вечером Роник хрустел собачьими галетами и улыбался во всю пасть американской фальшиво-доброжелательной улыбкой (перекусал половину дачников, хозяева отделались штрафами), за которую и получил своё имя.
– Павел, вы бы позвонили домой, там, наверное, ждут, волнуются, – сказала Тасина мама, и Тася подумала, что он ей тоже надоел. Как Тасе. Хуже горькой редьки. Тася только сейчас поняла смысл этой поговорки. Может, позвонит своим и домой уедет, вот было бы здорово…
– Да, конечно! Я забыл совсем! – всполошился Павел. На круглом добродушном лице проступило отчаяние. – Мальчишкам подарки под ёлку положить забыл, – сокрушался Павел.
– А разве они не с родителями? – удивилась Тася.
– Да нет, – махнул рукой Павел. – Родители на Новый год в Египет улетели. Звонили оттуда, маму поздравили. А племяшки с нами… Наверное, спят ещё, я успею… Ведь проснутся, побегут подарки искать, как же я забыл-то… – И Павел, дожёвывая на ходу котлету, бросился в коридор, сорвал куртку с вешалки…
– Уходите? А как же чай? – опешила Тасина мама. – Хоть тортик съешьте, нам одним не осилить…
– Мам, не надо, пусть едет, – Тася отрезала от торта два кусочка – себе и маме, завязала коробку и сунула Павлу: «Вот возьми, дома съешь и племянников угостишь. Маме привет передавай». – Захлопнула за Павлом дверь и с облегчением выдохнула: «Слава тебе, Господи, ушёл».
– Ты зачем его выставила? – начала было мать. – Ты замуж за него хочешь или нет?
– Не хочу, – честно ответила Тася.
– Вот и скажи ему, что не хочешь. Хороводишься с ним, только время тратишь… Я-то думала, внуков нянчить буду, – обиженно ворчала мама. Павла она считала почти зятем и удивлялась, почему они тянут со свадьбой.
Никакой свадьбы! Замуж – за этого телёнка?! А жить с ними как? Ведь с ним скучно, невыносимо скучно. Телёнок и есть, куда хочу, туда идёт, словно на верёвочке. А ведь всё совсем не так! – одёрнула себя Тася. – И на Селигер телёнок не поехал, как ни тянула его Тася «за верёвочку»! Не оправдывался, не извинялся, молчал – и всё. И о предстоящей свадьбе телёнок ни разу не заикнулся. И о том, что любит её, не сказал ни слова. Он не так уж прост, этот Павел. Себе на уме…
Тася лихорадочно соображала… Почему у них с Павлом «не складывалось»? Почему муж сестры сказал ей тогда, чтобы она больше не звонила? Почему так недобро смотрела на неё мать Павла? Воспоминания кружились, словно фрагменты мозаики, не желая складываться в одно целое. Не хватало какого-то фрагмента.
И она догадалась, она нашла этот фрагмент! И сразу всё встало на свои места, только легче от этого Тасе не стало. Зато она знала ответ на все эти бесконечные «почему». – Да потому, что у Павла уже была невеста. Или жена. Ещё до Таси была. Может, они тогда поссорились, а может, разошлись. А дома решили, что это не навсегда, и не хотели – Тасю. А Павел молчал.
Как же она раньше не догадалась! Зачем же он с ней… Из мести? А на Новый год зачем пришёл, прийти на Новый год из мести – это даже не смешно… Та не пустила, вот он и пришёл к Тасе…
Павел позвонил через неделю (а раньше каждый день звонил!). Тася отговорилась делами, и Павел даже не спросил, что у неё за дела. Павел звонил ещё несколько раз и наконец отстал, и она была этому рада, словно освободившись от надоевшего груза, который несла уже давно. Последний раз он позвонил в феврале, в день её рождения. Тася выслушала поздравления и сказала: «Ты извини, я тороплюсь. Мне в аптеку надо. Извини, что не приглашаю. Мама болеет».
Павел поверил (или сделал вид, что поверил), что-то там бормотал насчет шиповника и смородины, которая сплошные витамины, и если Тася захочет, он привезёт. Тася повесила трубку. Больше они не виделись.
Глава 13. Терпение и труд
В лесу за кольцевой дорогой она больше не каталась, ограничила лыжные прогулки лесопарком и постаралась забыть, как это было – с Павлом. Март с рыхловатым подтаявшим снегом и вытаявшими на лыжне еловыми иголками – март, от которого Тася всегда приходила в неистовый восторг, наслаждаясь последним снегом и робким весенним теплом – март старался изо всех сил, сыпал снегопадами и метелями, которые она так любила… Но никакими снегами нельзя было замести колючие иголочки, вытаявшие в сердце и больно коловшие всякий раз, когда по нему прокатывались, словно на лыжах – не догонишь! – воспоминания о том, другом марте, который был у них с Павлом. И о Павле, который у неё – был, а потом стал кем-то другим. Их дороги разошлись, как лыжни на перекрестке. А сворачивать не хотелось.
В апреле им позвонил бывший начальник Тасиного отца. Распределяли дачные участки, и поскольку Тасин папа проработал в институте двадцать лет, решили выделить участок его семье. Тася с мамой оказались «землевладельцами».
– Зачем нам этот участок, что мы с ним делать будем? – сетовала мама. – Сарайчик бы поставить или бытовку, да кто ж нам поставит! Нет, придётся отказаться.
Тасе было жаль – отказываться. У них никогда не было своей земли, и вот – целых шесть соток! И лес! И озеро с горластыми чайками и густо растущей по берегам калиной. Тася впервые в жизни видела, как растёт калина. А в лесу, наверное, полно грибов, и ягод, и орехов!
О грибах и орехах не вспоминали: приезжали с первой электричкой и до вечера бестолково толклись на участке, пытаясь корчевать упрямые пни, расчищать участок, вскапывать землю. На месте участка раньше был лес, деревья спилили и увезли, а корчевать пни пришлось владельцам участков.
Вместо лесной пуховой земли лопата втыкалась в каменно-твёрдые корни, Тася с трудом её вытаскивала и пробовала копать в другом месте, но везде было то же самое. Пни не желали быть выкорчеванными и держались за землю с упорством альпиниста, висящего над пропастью. Участок не желал быть расчищенным, там и сям валялись брёвна, ноги спотыкались о коряги и булыжники, взявшиеся неизвестно откуда – ведь в прошлый раз всё убрали…
Вдобавок ко всему, им приходилось каждый раз брать с собой лопату, грабли, топор, рукавицы, рабочую одежду, термос с чаем и бутерброды. А вечером, когда ноги уже не в силах идти, а руки не в силах держать, увозить домой. – «Построить бы домик какой-никакой, не таскали бы мы с тобой лопаты туда-сюда», – мечтательно говорила мама. Но где искать строителей? Задать этот вопрос было некому: в садоводческом товариществе (названном, кстати, «Красная калина») Тася с мамой были чужими и кроме папиного начальника никого не знали.
Строители пришли к ним сами, когда промёрзнув на холодном ветру, они безуспешно пытались разжечь костёр в яме из-под вывороченного пня. В яме было тихо и пламя не задувало ветром, но костёр всё равно не желал разгораться.
– Кто же костёр в яме разводит? – засмеялись проходившие мимо молодые ребята. Чьи-то руки взяли из одеревеневших от холода Тасиных пальцев спичечный коробок, выгребли из ямы хворост… И вскоре Тася с мамой сидели у жаркого костра, отогревая замёрзшие руки и ноги.
– Хороший у вас участок! Вид великолепный, лес рядом, – похвалили ребята.
– Хороший, а всё равно отдавать придётся, – пожаловалась мама. – Строителей не найти, стройматериалов не купить, да и машины нет, не довезти.
– А хозяин где?
– А хозяина нет, умер хозяин-то. Был бы жив, сарайчик поставил бы.
– А зачем вам сарай? Мы вам дом поставим, и стройматериалы сами привезём. Вы только договор подпишите на строительство и на доставку. Мы и есть – строители! – улыбнулись ребята. – Ну, как? Согласны? Только чтобы без претензий. Что построим, то построим.
– Да какие претензии, – замахала руками Тасина мама…
Через неделю им позвонили: «Приезжайте дом принимать. Деньги не забудьте». Тася с мамой решили, что это шутка, но приехали – «на всякий случай». И не поверили своим глазам: на участке стоял двухэтажный дом с шиферной крышей и крошечным крылечком (садовый домик пять на пять, на первом этаже комната и веранда, на второй – мансардный – вела крутая деревянная лестница без перил). Дом был из экспортной вагонки, оставшейся от строительства какого-то дома – интересно, как её могло остаться столько, что хватило на целый дом? Тасина мама подозревала, что с вагонкой дело тёмное, но спрашивать не стала, заплатила сколько требовали (тем более, что требовали ребята недорого, и получив деньги, сразу же испарились).
Тася не верила своему счастью: у них теперь дом, две комнатки (одна внизу, другая наверху, в мансарде), узенькая столовая-веранда, чуланчик под лестницей – для хозинвентаря… Свой дом!
На дом приходили смотреть: никому ничего не построили, и даже стройматериалы пока не завезли, а у них уже стоял дом – двухэтажный, с верандой и шиферной крышей. Правда, в полу чернели щели, а из окон нещадно дуло, но они застелили полы старенькими ковровыми дорожками, законопатили окна, повесили занавески, оклеили стены обоями, покрасили полы – и в маленьком домике стало уютно… хотя и не слишком тепло.
Азы садоводства и огородничества Тася осваивала по справочнику садовода-любителя, купленному в магазине «Наш сад». Если в справочнике было написано: «Выкопать под саженец яму шестьдесят на шестьдесят», Тася отмеряла сантиметры линейкой и, подумав, добавляла с каждой стороны по нескольку сантиметров «на швы», как при раскрое ткани. Водя по справочнику пальцем, смешивала торф с песком и удобрениями. Проклиная в душе настырный справочник, выкопала дренажную канаву, отводящую воду от умывальника. Работа на участке захватила её целиком, не оставляя времени на размышления и копание в себе – теперь она копалась на грядках.
Прошлое понемногу отпускало, не обжигало болью, не холодило сердце. Тася постаралась о нём забыть – и чувствовала себя счастливой, проводя свободное время в непривычных для горожанки хлопотах: покупала саженцы, краску для полов, олифу для пропитки стен, садовый инструмент… Как заправский дизайнер, распланировала рельеф участка : здесь будут грядки, там посадим яблоньку, а у дома вишню, чтобы тень давала.
– За домом будет расти клубника, ей надо солнце. А смородину и крыжовник посадим по границе участка, – распределяла мама. Обе были довольны друг другом.
Через год они уже знали всех соседей на своей улице. Электричество к «Красной калине» ещё не провели, за водой ходили в ближнюю (семьсот метров, полторы тысячи шагов и столько же обратно) деревню, продукты привозили с собой – магазина тоже не было, в деревенском продавалась каменно-твердая соль, гадкие рыбные консервы и серые макароны.. Общие трудности и неустроенность быта сплотили людей, и все терпеливо ждали: вот – дадут нам воду, свет проведут, дома построят – и будем вспоминать, как мучились…
Дом пока был только один – Тасин. Остальные обходились бытовками и сарайчиками, спали в палатках и даже в шалашах. Тася с мамой слышали, что садовое товарищество судилось с какой-то фирмой-застройщиком. Ретивые строители оформили со всеми договора – отдельно на поставку стройматериалов и на строительство. Составленные по всем правилам – с печатью и подписями директора фирмы и главного бухгалтера – договора ни у кого не вызвали подозрения. Заказов было сделано много, и каких! – Бревенчатые срубы, кирпичные дома и дома из бруса на монолитных фундаментах, бани, сауны, хозблоки, душевые кабины… Стоило это дорого, и авансы были внесены солидные. После чего фирма исчезла вместе с деньгами. То ли распалась, то ли обанкротилась, точно не знал никто. Знали одно: денег не вернуть.
Тася с мамой, которые без колебаний согласились на домик из остатков чужой вагонки (может, даже нестандартной, они в глаза её не видели), оказались единственными, кому фирма построила дом. Единственными не обманутыми – на сто участков! А остальные девяносто девять судились с фирмой до сих пор, пока безрезультатно. С кем судиться? – Фирмы-то больше нет…
Председатель «Красной калины» – толстая, рыночного вида тётка, которой принадлежали два участка (по уточнённым слухам – три) и которая подписала с фирмой сногсшибательный договор (два трёхэтажных дома семь на семь, две финских бани и четыре гаража с подвалом) – бегала по участкам злая и взъерошенная, отмахиваясь от всех здоровенной ручищей… Не до них было председательше.
– Ничего, они на колёсах, машины у всех, им не надо рюкзаки таскать, – говорила мама. Они с Тасей ездили «на дачу» на электричке. Вставали в пять утра, поскольку в шестичасовую электричку было уже не сесть, да что там – не влезть…. И радовались: полтора часа на поезде и двадцать пять минут пешком через поле с высокой травой, колокольчиками, ромашками, луговой геранью и розовым тысячелистником, счастье какое, Тася видела только белый, а здесь он – розовый! Два с половиной часа – и они дома! Счастье.
С собой везли двухлитровый китайский термос с чаем и пирожки с капустой, с рисом и с вареньем. Пирожки с чаем и сваренные вкрутую яйца – вот и вся еда. Им хватало, тем долее, что ели немного, иначе как – работать? Зато лопаты, грабли, вёдра, пила и топор хранились в доме, и не надо было всё это каждый раз возить с собой, как делали остальные. На электричке ездили многие: машины были далеко не у всех…
Как-то за полдень Тася присела на крылечко отдохнуть, да так там и осталась, уже не в силах встать: только что вскопала большой участок земли под картошку, удивляясь, как на шести сотках ещё оставалось место для огорода. И теперь сидела, поджав под себя загорелые ноги и подставив солнцу лицо. Неимоверная усталость была приятной – хотя бы тем, что больше не надо копать и можно вот так – бездумно сидеть на тёплых ступеньках своего крыльца, на своей земле, жевать сладкую травинку и ждать, когда её позовут завтракать.
Завтракать у них было принято ближе к обеду: на сытый желудок копать получалось плохо, а тем более корчевать пни. Тася слушала, как на веранде мама гремит посудой, накрывая на стол, как скрипят под её ногами половицы, как поёт в высокой черемухе неугомонная птица – и испытывала невыразимое блаженство, какое всегда испытываешь, наработавшись до полной усталости. Тася закрыла глаза…
– Здрасьте! – дурашливо сказал кто-то над самым ухом, и глаза пришлось открыть. Перед ней стоял незнакомый парень. Лицо у парня было несчастное, а глаза смотрели с тоскливым ожиданием. Так смотрят собаки в надежде, что люди поделятся с ними едой, кинут кусок. Тася снова зажмурилась, прогоняя наваждение. Собачьи глаза, вот – придумает же… Она просто устала.
– Загораете? – не дождавшись ответа, осведомился незнакомец.
– Загораю! – беззаботно сказала ему Тася. – А что здесь ещё делать?
– Вот и я… загораю, – пробурчал парень. – У вас тут Бермудский треугольник какой-то, не доехать, не уехать.
– Почему? – не согласилась Тася. – До города автобус ходит. Ну, до станции. А там два часа – и вы в Москве.
– Где он, автобус этот?
– Остановка на шоссе, у деревни. Тут недалеко, километр всего, через поле. Правда, оно вспаханное… Но там тропинка есть, я вам покажу, – заторопилась Тася.
– Да знаю я, не надо мне показывать, – вскинулся её собеседник. – Я сюда на автобусе приехал. Машина в сервисе, кардан полетел… Приехал, а уехать не могу! С ума сойти, четыре часа ждать… А автобус только в пять!
– В полшестого, – поправила его Тася. И встретила умоляющий взгляд.
– Девушка, у вас водички не найдётся? У вас тут и магазина нет, и воды тоже нет. Как в пустыне Гоби. Хоть бы колонку поставили!
– Я что-то не пойму, у нас тут – Бермудский треугольник или пустыня? В принципе, никакой разницы, но вы всё-таки определитесь, – предложила вредная Тася.
– Нет, я понимаю, что ни электричества, ни воды… И машины у вас нет… Но хоть чуть-чуть налейте водички, а то я до автобуса не доживу! – взмолился Тасин собеседник.
– Да вы садитесь, чего стоять? – предложила вежливая Тася. Гость послушно уселся на ступеньки, вытянул длинные, как у кузнечика, ноги в бледно-голубых лэйбловских джинсах и блаженно улыбнулся: «Тепло… Как на Багамах! И ветер в пальмах шумит».
– А то! – сказала Тася, не зная, о чём говорить. И надо ли – говорить.
– А у вас хорошо… И тишина такая… как в другом измерении! Я с утра на ногах, понимаешь, – пожаловался парень. Тася кивнула ему и ушла в дом. По неписаному закону гостеприимства гостя полагалось накормить и напоить, даже если гость незваный, а вода на вес золота. Два литра чая на двоих на весь день. Была ещё фляжка, в которой оставалось немного воды. Тася поболтала фляжкой и отставила в сторону. Гостю она нальёт чаю – благо он в термосе горячий, с сахаром.
– Ой, да что вы, не надо, – смутился парень, увидев термос. – Мне бы водички готочек.
– Ой, да пейте, – передразнила его Тася. У нас чаю целый термос, всем хватит. И пирожки ешьте, вы же есть хотите.
– А ты откуда знаешь? – перешёл на ты парень.
– Я по голосу догадалась. Ешь давай. Вы… ты какие любишь? Вот с вареньем, а эти длинненькие – с капустой и грибами. А вот эти с рисом. Ешь, а то на автобус опоздаешь! Три часа всего осталось, а идти-то через поле, да после пирожков… Что ты ржёшь-то, тарелку уронишь! – и забрала у него тарелку, на которой подпрыгивали от смеха пирожки.