Гуси-лебеди. Хозяйка Дремучего леса

Она попала. Конкретно, потому что, местность, по которой протекала неширокая и, в общем-то, сонная речушка, названная русалкой Корчей, никак не могла находиться в окрестностях города Каменска, в котором, до некоторых пор, жила и работала Алёна Дмитриевна Почесуха.

Речка была чистой, то есть – абсолютно чистой, вода – прозрачной, рыбы, плещущиеся в воде – настоящими. К тому же, поблизости, в поле зрения растерянной Алёны Дмитриевны, не наблюдалось ни одной пластиковой бутылки или, целлофанового пакета, или, обертки от жвачки, конфетки или, какого иного мусора.

А, так, не бывает. Так, просто – не бывает. Мусор – вездесущ. Он неистребим, как тараканы и вскоре захватит власть над всей планетой, не считаясь с желанием человека. И погубит эту самую планету. Не понадобится никакой внешней агрессии, никаких инопланетных чужих – человечество просто задохнется, сгинув под миллиардами тонн самого обычного хлама.

В данной местности, мусора не было вообще – трава зеленела, блестела на солнце вода, квакали лягушки и стрекотали кузнечики.

И, следов от самолетов в небе не наблюдалось от слова совсем. Светило солнце, плыли облака, игривый ветерок трепал волосы на голове, а самолеты не летали, хотя, в последнее тревожное время, гул над городом стоял постоянный, нарушая покой обывателей.

– Так не бывает. – вздохнула Алёна Дмитриевна, убедившись в том, что с экологией всё в порядке. – Я же, точно помню.. Помню!

Женщина вновь подскочила, покинув многострадальную кочку и принялась внимательно разглядывать собственное, неприлично обнаженное тело.

Стало еще хуже – тело, совершенно точно, не её.

Алёне Дмитриевне, к её великой досаде, давно исполнилось сорок два года. Не девочка и даже не молодая женщина. Так, дамочка средних лет, худощавая, местами морщинистая, обогащенная целлюлитом, вставными зубами и красящая волосы в темный цвет, дабы скрыть седину.

Теперь же она резко изменилась. Помолодела, блин, точно яблок молодильных натрескалась или попала к чудо-хирургу, вернувшему ей цветущий вид. Выпуклости, опять же, появились, и спереди и сзади, как по мановению волшебной палочки. Очень доже симпатичные передние выпуклости, задорные и упругие, нагло выпирающие.

Ну, в общем, случись это раньше, Алёна Дмитриевна чувствовала бы себя на седьмом небе от счастья, а так, даже с учетом тех самых, приятных бонусов, пока что, ощущала себя словно на минус каком-то этаже здания, находящегося в самом эпицентре землятрясения – того и гляди, привалит. И, совершенно точно, что не счастьем.

И, неясно… Что же дальше?

– Куда уплыла, хвостатая? – Алёна бегала по берегу, жадно всматриваясь в водную гладь. – Греби обратно, кому сказала! Обстоятельства требуют внятных объяснений, а то кукушка, совсем того, кукукнулась!

Было очень страшно – вот так торчать на берегу, одной, в голом виде и без документов. А, вдруг маньяк какой фентезийный объявится внезапно или, стражи порядка, с этими самыми…

Алёна Дмитриевна напряглась, пытаясь вспомнить разновидности различных орудий убийств. Была она как-то на одной выставке, где демонстрировались всяческие приспособления, преимущественно, глубоко древние и слегка пожеванные временем. Очень впечатляли – такой фиговиной, если по голове жахнуть, обычным сотрясением не отделаешься.

– Алебарда! – осенило Алёну Дмитриевну. – Точно – с алебардами те мужики бегали или с … бердышами? – снова слегка подвисла бедная женщина. – А, может еще с какой железякой, их там, помнится, богато было.

– Бердышами охрана царя-батюшки вооружена. – слегка дребезжащий голос за спиной заставил Алёну Дмитриевну взвиться в воздух. Судорожно хватая сарафан, она резко развернулась и вновь едва не плюхнулась в воду.

Прежняя русалка раздвоилась, но раздвоилась как-то странно – с одной стороны плескалась та самая хвостатая, спасшая Алёну от утопления и назвавшаяся Полюшкой, с другой – почти такая же, только лет на сорок старше. Русалка, так сказать, пенсионер, заслуженная работница водных просторов и мастер по увлечению на дно несчастных утопленников.

– Здрасьте. – Алёна Дмитриевна, слегка прикрыв обретённые выпуклости просохшим сарафаном, уставилась на парочку хвостатых дам с ожиданием. – Надеюсь, вы мне все объясните, женщины, потому что, сама я в происходящем бардаке разобраться не могу.

– Чего тут разбираться-то? – удивилась престарелая русалка. – Все ясно же.

– Кому как. – возразила Алёна Дмитриевна. – Мне, вот, не очень. Позвольте представиться – меня зовут..

– Цыц! – неожиданно грубо и резко прервала церемонию знакомства та самая русалка-пенсионерка. – Молчи, глупая! И откуда ты на нашу голову свалилась такая? – она укоризненно взглянула на свою, более молодую товарку. – Вот скажи, Полька – зачем ты её, бестолковку горемычную, спасала-то? Небось, помощи какой возжелала в уплату за услугу?

Полька скромно потупилась, но, Алёна Дмитриевна была готова поставить в заклад свои новенькие, приятные выпуклости на то, что, да, возжелала!

– Ладно, то ваши дела, потом сами разберётесь. – махнула рукой старшая. – Меня Матрёной зовут, я уж лет триста, как в этой речушке проживаю. Сторожил, можно сказать.

– Сколько? – ахнула Алёна Дмитриевна. – Люди столько не живут.

– Так то, люди. – хмыкнула русалка пренебрежительно. – Да и, как сказать – не живут. С этим утверждением и поспорить можно.

Алёна Дмитриевна растерянно молчала.

– А, ты, стало быть, теперича, Алёнка наша. – задумчиво произнесла Матрена. – Н-да, девица, не повезло тебе. Угораздило ж тебе, душа чужая, в Аленку из Рябиновки попасть. Эх, и без того жизнь у девки несладкая была, а уж теперь…

– С этого места, можно поподробней – в какую-такую Алёнку? – аккуратно поинтересовалась Алёна Дмитриевна, замирая от дурных предчувствий. Ей самой, из всех Алёнок, знакома была только та, которая шоколадка. Вот догадывалась она о том, что что-то здесь не так – слишком уж гладко для реальной жизни. Под машину попала и, вместо того, чтобы окочуриться, очутилась в другом мире, в теле молоденькой девицы с весьма неплохой, можно сказать модельной фигуркой. Не утонула, опять же, в плюс, с русалками знакомство свела полезное. Где же ложка дёгтя? Когда ей, Алёне Дмитриевне, счет выставят?

– Да, в нашу Алёнку из Рябиновки. – вздохнула Полюшка. – Хорошая девушка она была, Алёнка, только в деревне не любили её, ведьмой считали.

– Ведьмой? – озадаченно приоткрыла рот несчастная попаданка по имени Алёна. Ничего такого ведьминского она в себе не ощущала.

– Погодь, Полька, – сердито рыкнула Матрена на свою молодую товарку. – Вишь, не в себе девка. Неизвестно еще, откуда её баба Яга выдернула. А, ну, как, не выдержит и топиться пойдет с таких-то новостей? Тогда, спасай-не спасай, а, конец, всё равно, один.

– Топиться – не пойду. – категорически заявила Алёна Дмитриевна. – Хватит одного раза, когда я под машину попала. Больше умирать что-то не хочется. Итак, чуть разумом не тронулась, пока меня Полина из речки вытаскивала. Воды нахлебалась и чуть не поседела от страха.

Старшая русалка недоверчиво покосилась на Алёну, но промолчала – больно решительный вид девушки, которая раньше, всё больше помалкивала и от деревенского люда стороной ходила. Оно и понятно – любой не понравится, когда вслед, сквозь зубы, шипят: «Ведьма».

– Баба Яга? – внезапно очнулась Алёна. – Вы это серьезно сказали? Сказочный персонаж – баба Яга, Костяная нога?

– Может и Костяная. – хмыкнула старшая русалка. – Я, как-то не присматривалась. Да и видела её, всего-то, один раз, когда она над Корчей в своей ступе пролетала. Ноги нам она не показывала, а так, как и положено – старуха лютая, седая и страшная.

Алёна Дмитриевна Почесуха напрягла память, пошевелила извилинами, припомнила странный вихрь, почти торнадо и ту самую, безобразную, старушечью физиономию, растворившуюся в воздухе.

Думала, глюки такие, а оказалось..

Оказалось, все гораздо печальнее.

Алёна отлично соображала и поняла, что это «жу-жу-жу», неспроста. Никто не станет просто так подарки раздаривать незнакомым иномирянкам, сорока двух лет от роду.

– Так это взаправду всё? – развела руками женщина в теле девицы. – Не шутка? Не розыгрыш и не предсмертный бред?

– Какие уж тут шутки, коли в деле баба Яга замешана? – удивились русалки и уставились на Алёну одинаковыми глазами, в которых плескалось здоровое опасение и даже, страх. – С бабой Ягой плохи шутки. Она, хоть в последнее время и не особо по округе шастает, но может и гусей-лебедей послать, а от них мало где скрыться получится.

– Так я, что – в сказку попала? – удивилась Алёна, присев обратно на кочку. – Баба Яга, гуси-лебеди.. Сейчас вы скажите, что и братец Иванушка где-то поблизости бродит.

– Нигде он не бродит. – сурово поджала губы старшая русалка. – Некогда ему бродить, Ивану-то. В Берестене он. В стольном граде, под началом боярина Вырвень-Дуба службу служит, в детях дружинных, государевых, обретается.

– Офигеть! – удивилась Алёна Дмитриевна, ерзая попой по многострадальной кочке. Более приличных слов для описания ситуации она отыскать не сумела. – Дичь какая-то. Не верится мне как-то.

– Может быть тебя еще раз в речке искупать? – предложила молодая русалка. – Чтоб поверилось лучше?

– Не надо. – отказалась Алёна Дмитриевна и отошла ближе к орешнику. – Хватит с меня на сегодня купаний. И без того голова болит, простыла, скорей всего.

Младшая русалка прыснула, а старшая брови нахмурила.

– Голова у тебя не от того болит. – заявила русалка Полина. – Не простыла ты, Алёнка. А болит потому, что сын мельника Антипка, в тебя огромным камнем кинул, едва голову не пробив. Ты от удара того сомлела и под воду ушла. Совсем бы потонула, кабы я не подоспела.

– Камнем? – в голове у Алёны Дмитриевны началось твориться что-то невероятное – мелькали какие-то неясные обрывки воспоминаний, чьи-то незнакомые лица, крики.

– Антипка, говоришь? – призадумалась Алёна Дмитриевна и вздрогнула, куда-то провалившись.

*

– Ну вот, Лизавета, свет Матвеевна, – погоняя мохноногую лошадку, тянущую воз с добром, обратился к своей супруге справный мужик, в стеганом кафтане, широких штанах и шапке, отороченной лисьим мехом. – почти добрались мы до Рябиновки. Славно съездили в город – расторговались, с сынком повидались, Алёнке, вон, нашей, обновок накупили.

– На кой ляд ей обновки, коли она цельными днями дома сидит? – сердито засопела Лизавета Матвеевна. – Со двора на улицу метлой не выгонишь. Пошла бы, с девчатами, да с парнями по деревне прогулялась, глядишь и жениха бы отыскала, а, то, люди над нами уж смеяться начали. Семнадцать лет Алёнке нашей, а все в девках прозябает. Давно уже пора косу девичью на женский манер переплести, да внучатами нас порадовать.

– Откуда они возьмутся, женихи те? – сердито зыркнула на мать своими хмуро-серыми глазами Алёнка. – Сама же знаешь, что наши, деревенские меня ведьмой считают. Никогда мне замуж не выйти, коли я в Рябиновке останусь.

– В, город тебя, что ли, свезть, – задумчиво почесал бороду Алёнкин отец, Прокопий Евстигнеевич. – к тётке Анфисе отправить? В ученицы отдать к швее? Будешь золотом по шёлку вышивать, глядишь и судьбу себе вышьешь?

– Можно подумать, в доме тётки Анфисы меня привечать станут. – фыркнула Алёнка недовольно – тётку свою, материну сестру двоеюродную, девушка терпеть не могла. – Тётка моя, сплетница известная. К нам в Рябиновку приезжает и сразу отправляется по соседям шастать, новости последние подбирать. Она, как и все прочие, меня ведьмой считает. Нет, не будет мне счастья ни в Рябиновке нашей, ни в граде княжеском. Если только в Берестень меня отправите, в стольный град, к дядьке Афанасию, да и то, сомневаюсь я – дурная слава, она, как прилипнет, так хвостом и потянется.

– Ох, ты ж! – Прокопий Евстигнеевич, внезапно натянул вожжи и заставил лошадку остановиться – впереди, перекрыв проезд, на дороге лежало поваленное дерево. Здоровенное дерево, такое враз не оттащишь.

– Ишь, ты. – хозяин сдвинул шапку на затылок. – Надо же – напасть какая, ни пройти, ни объехать. И, чего, спрашивается, упало? Вроде, бури не было, и ветер-братец здорово не озоровал?

Алёнка внезапно почувствовала неладное – в груди у неё захолодело, в кистях рук закололо. С ней иногда случалось странное – словно лед внутри просыпался и ворочаться начинал. Случалось, обычно, перед чем-то нехорошим. Помнится, было так в детстве далеком, перед тем, как Ванюшку маленького, те птицы поганые, на своих крыльях унесли, потом еще, когда бабку Ташу бык буйный копытами в землю втоптал, а еще, когда в Рябиновке пожар большой случился и десяток домов выгорели, да в тот год, когда дождем, все лето, землю било, и когда язва пришла, да мор напал…

От того, может быть, Алёнку и ведьмой считали люди деревенские? Завсегда девчонка дурное чувствовала и не было от той напасти спасения.

Легко соскочив с воза, девушка, настороженная и пребывающая в сильном волнении, бросилась вперед, пытаясь рассмотреть что-то, одной ей известное.

Так и есть!

Алёнка всплеснула руками и суматошно замахала, пытаясь предупредить отца.

– Разбойники, тятенька! Сторожитеся! Беда, беда! Ствол-то, подрублен, от того дерево и свалилось.

Отец проворно потянулся за рогатиной, а Лизавета Матвеевна – за самострелом. Людьми они были неробкими, от того и в путешествие налегке никогда не отправлялись.

Но, не успели – из леса вылетела черная стрела и ударила Елизавету Матвеевну прямо в грудь с левой стороны. Не успев пикнуть, женщина упала на землю уже бездыханным телом.

Алёнка пронзительно закричала, пытаясь предупредить отца, но, вторая стрела вылетела вслед за первой, попав Прокопию в шею. Захлебываясь кровью, мужик кулем свалился с телеги, распластавшись рядом с погибшей супругой.

Из густых придорожных зарослей выскочила пара лиходеев – широкоплечих, кудлатых, вооруженных ладными самострелами.

Алёнка сдавленно ахнула – она признала деревенского мельника Прохора Онуфриева и его младшего сына Антипку.

– Антип? – Алёнка попятилась. – А, где же, старший? Где Василько?

Василько вывалился из кустов совсем рядом, в шагах десяти от перепуганной Алёнки. В глазах парня плескалась злая ярость, рот щерился в кривой ухмылке.

– Вот ты где, ведьма! – коротко хохотнул парень. – Теперь не убежишь.

Алёнка продолжала пятиться, понимая, что мельнику и его сынам не нужны живые свидетели их темных дел. Не в первый раз, наверное, они на дороге шалят и грабят прохожих, но, что б, вот так, в открытую, напасть на собственных соседей?

– Девку, девку хватай! – завопил Прохор Онуфриев, добивая дубинкой, постанывающего от боли Прокопия. – Не дайте ей уйти. Шевелитесь, парни, не ровен час, кого нечистый принесёт.

Тяжелая дубина, с размаху, опустилась на голову Алёнкиного отца, послышался влажный хруст, и девушка поняла, что всё кончено – отец и мать убиты, а она осталась одна среди лихих людей.

И, только теперь, очнувшись, Алёнка озаботилась собственной судьбой. Громко взвизгнув и высоко подпрыгнув в воздухе, она, юркой лаской, ловко выскользнув из растопыренных рук Василько, бросилась бежать, петляя среди кустов, точно всполошенный заяц.

Молодые ноги уносили девушку подальше от места трагедии, но и парни, сыновья местного богатея, не имели намерений оставлять в живых кого-то из свидетелей своих темных делишек.

Антип выстрелил и злая стрела, шершнем прогудев мимо, воткнулась в ствол ближайшей берёзки.

– Хватай-держи! – хохотал Василько, предвкушая отличное развлечение с молодой и красивой девушкой. – Лови ведьму! На костер нечистую силу!

На мгновение Алёнке показалось, что всё, ушла. До Рябиновки-то, рукой подать. Вон, уже и крыша завиднелись, и сизый дым на теми крышами вверх ползет.

– Еще немного. – девушка затравленно оглянулась назад – разбойники ломились через лес, точно молодые лоси. – Почти спасена..

Но, не тут-то было – дорогу девушке преградила речка. В этом месте, Корча, петляя, извивалась особенно прихотливо и Аленка, с размаху влетев в холодную воду, застыла неподалеку от берега. Дальше идти было боязно – Корча, речка коварная, богата на омуты, ямы глыбокие, стремнину и всяких тварей, речку эту обживших.

– Выходи на берег, ведьма. – довольный Василько поигрывал тяжелой дубинкой и лыбился. Второй, Антип, отложив в сторону самострел, достал обычную пращу и подобрал подходящий голыш. – Выходи добром. Все равно помирать, так хоть развлечешься напоследок. Все слаще бабой умереть, чем девкой, никем не целованной.

Алёнка затравленно огляделась – помощи ждать неоткуда. Болтали про мельника и сынов его, помнится, разное – мол, лихими делишками семья Онуфриевых занимается, чуть ли не с нечистью дружбу водит, да разбоем промышляет на большой дороге. Отец Алёнкин, всё не верил, отмахивался от бабских сплетен – мол, брехня, быть того не может, чтобы такой крепкий хозяин, как Прохор, да татем стал ночным? Вот и до отмахивался – сам погиб и близких не уберег.

– Сюда иди, кому говорю! – приказал Василько, понимая, что бежать Алёнке некуда. Не в речке же тонуть, на самом то, деле? – Оглохла от страха, убогая?

Но, Алёнка, призвав на помощь всю свою смелость, побрела к середине реки – авось, повезет и она доберется до противоположного берега, тем и спасется. Дай час – набегут деревенские, да и помогут ей. Пусть её саму, после той, давней истории с гусями-лебедями, считают ведьмой, но маменька с тятенькой с соседями завсегда дружбу водили, да и братец её, Иванушка, в стольном граде, чай не лаптем щи хлебает.

– Уйдёт девка! – вопил недовольный мельник, тряся кулаками. – Чаго застыли истуканами, дурни? Дави её, пока не сбежала.

Василько, мечтавший о том, как бы завалить Алёнку с ближайшие кусты, сиганул в воду с разбегу. Холодна вода в Корче, да и сама река сурова, да неприветлива. Вот и остановился парень близко от берега, дальше не сунулся, потому как была причина на то. Антипка дожидаться никого не стал – раскрутил пращу над головой, да и попал, куда целился.

Аленка, пытавшаяся брести по глубокой воде, почувствовала, как что-то тяжелое ударило её по затылку. Ноги у девушки подломились и она, как была, вся, с головой под воду ушла.

Василько и Антипка топтались на берегу, всматриваясь в речную рябь – не вынесет ли девку на берег, но сердитый рык отца прервал то бесполезное занятие.

– Хватит на воду глазеть. – рявкнул Прохор, воровато озираясь по сторонам. – Ведите лошадь в лес, да тащите добро в схрон.

– А, что с убитыми делать, тятенька? – разочарованный тем, что Алёнка предпочла утонуть, но не очутиться в его жарких объятиях, скреб макушку Василько.

– В, овраг бросьте, волкам на поживу. Будет младшим братьям нынче радость, да пиршество. – буркнул мельник, заткнув за пояс увесистую дубинку. – Пошевеливайтесь, увальни деревенские.

– Как бы Ванька ихний, дружинников боярских за собой не приволок. – остерег отца более сообразительный, чем брат, Антип. – Говорят, что богатырь Веливол благоволит к нему, привечает. Прокопий болтал – мол, челядинцем своим сделать обещал.

– Вот и доболтался. – хмыкнул мельник. – Где богатырь именитый, а где Ванька, ведьмы деревенской брат никчёмный? Пустое то, больше верь бабским языкам, они у них длинные.

И разбойничье семейство покинуло берег Корчи, не заметив, как среди волн мелькнул серебристый хвост.

А, там, ухватив девушку за волосы, русалка потащила Алёнку к берегу и где-то, на самой середине реки, в несчастную девчонку и вселилась душа некой Алёны Дмитриевны Почесухи, погибшей в своем мире и возродившейся в этом.

*

– Дела.. – протянула Алёна Дмитриевна, теперь уже, Алёнка, девица семнадцати лет от роду, весьма фигуристая с виду.– Что ж, им всё с рук так и сойдет, что ли? Убили людей, а управу на разбойников не сыскать? Здесь, что – ни полиции, ни иных силовых структур не имеется? За порядком кто следит? Кто людей от бандитов оберегать поставлен?

– Так на то дружина княжеская имеется. – пожала плечами старшая русалка. – Да богатыри, что заставой в разных местах стоят. Они покой людской хранят, от разбойников, нечисти и нежити, жителей страны нашей оберегают.

– Оно и заметно. – скривилась Алёна, нервно прохаживаясь по бережку. – Это, что ж, получается – мне теперь и податься некуда? Я ж, теперь, вроде как, сиротой считаюсь? Может быть, – Алёна Дмитриевна на мгновение прекратила беготню и замерла. – мне пособие какое от государства положено? Как пострадавшей от криминального элемента? А, мельника того, с сыновьями, надобно богатырям сдать, дабы они вздернули разбойничью семейку на ближайшей осине.

– Держи карман шире. – разочаровала попаданку русалка. – Не так всё просто. Не вы первые, не вы последние, кто от лихих людей беду поимели. Ты, коли жаловаться надумаешь, так до града живой не доберешься – убьют по дороге. Говорят, кто-то из ближников царских, делишки темные разбойничьи покрывает, потому на Онуфриевых и управы нет. К тому же, – старшая русалка поджала губы. – никто тебя в деревне и слушать не станет. Тебя же ведьмой деревенской считают, а ведьм у нас, в Берестяном царстве, не любят. Могут и в гибели родных обвинить, да и забить камнями.

– Вот уроды дурные. – высказалась Алёна Дмитриевна в адрес своих будущих соседей. – Как же быть в таком случае? Ой, – спохватилась она. – у меня же брат, вроде как, имеется? Ванька?

– Брат твой мал еще. – вмешалась русалка Полина. – Ему, всего-то, тринадцать лет. Отрок он, конечно же, справный, не иным чета, но зеленый совсем. И тебе в град к нему соваться нечего – забыла, что у мельника сообщники имеются? Одна у тебя дорога – к бабе Яге, тем более, что она весточку прислала, и сама тебя к себе требует.

Алёна Дмитриевна, то бишь, Алёнушка, вспомнив ту рожу страшную, которая ей в вихре сером привиделась, призадумалась – женщиной она была не робкой, сообразительной, хваткой и, порой, безжалостной. Иначе, никак. Иные, в бизнесе, особенно таком специфическом, как строительный, не выживали, разорялись и шли ко дну.

Вот и сама Алёна Дмитриевна не убереглась. Как говорится – и на старуху найдется проруха. Нашлась и на неё.

– Олежка, Олежка.. – качала головой Алёна Дмитриевна, прохаживаясь по бережку неведомой реки неведомого мира. – Подлец ты, Олежка, первостатейный. И не сам ты план этакий хитрый придумал. Чувствуется рука мастера интриг.

Русалки внимательно наблюдали за хаотичными метаниями девушки по берегу и то, что деревенская девчонка не бьется в рыданиях, не заламывает руки и не кидается обратно в речку, дабы утопиться, внушало рыбохвостым определенные надежды.

Ссориться с могущественной сущностью, такой, как баба Яга, живущая в дремучем лесу, русалкам не хотелось. У них, как бы, свой имелся господин и повелитель, хозяин местной речки, водяной, Карп Сазаныч, но баба Яга, есть баба Яга. Дюже злобная она женщина, могущественная и злопамятная.

Не зря деревенские болтали о том, что гуси-лебеди те, много лет назад, не просто так малолетнего Ванюшку унесли на своих крыльях в темный лес. Испытание то было, для сестры его, Алёнки. И Алёнка, испытание, выдержала, потому и требует нынче баба Яга, чтобы девица Алёнка из Рябиновки, к ней явилась по зову её, а иначе, не станет спокойствия в этих краях. Мстительная ведьма из Дремучего леса, могуществом большим обладает. Легко может старуха недобрая жизнь люду деревенскому поломать – порчу наслать на скотину, поля потравить, да мор напустить на малых детишек.

– Мается девка, мечется. – шепнула старшая русалка младшей. – Ты-то, лягуха лупоглазая, клубочек волшебный не потеряла, разом? Смотри, не утопи вещицу волшебную, ненароком.

– Как же, утопишь его. – скривилась русалка. – Он в воде не тонет, да и в огне, небось не горит. Сама баба Яга зачаровывала. Это вам не баран чихнул!

– Видать, преемницу старуха лютая себе ищет. – предположила Матрёна. – Состарилась совсем баба Яга, вот и желает ученицу взять, дабы было кому власть над нашими лесами и полями передать.

– Алёнку нашу? – округлила глаза младшая. – Куда уж ей, распутёхе?

– А, ты, не кудахтай, как курица глупая. – одернула старшая Полинку. – Не видишь, изменилась Алёнка наша. Как бы из девицы этой не вылупилось диво-дивное. Сдается мне, что из неё-то, баба Яга отличная получится, как бы не лучше нынешней.

– Надумала чего, девица? – Матрёне надоело ждать, и она решила поторопить девушку. – Ты, так и будешь, травку ноженьками утаптывать? Гляди, как бы беды не случилось – скоро пастух стадо на водопой погонит, да тебя приметит. А ты, до сих пор, шастаешь в непотребном виде, хотя, сарафан твой, высох давно.

– Кто бы говорил. – буркнула Алёна Дмитриевна, намекая на то, что русалки и сами не без греха. Вон как сиськами своими трясут, словно в стрип-баре танцы исполняют. Буркнуть – буркнула, но сарафан на себя натянула проворно. Мало того, что сама голым задом перед посторонними сверкает, так еще и пастуха местного шокировать? И без того, судя по всему, сплетен про Алёнку немало ходит – и ведьма она, и колдунья, и, вообще, человек нехороший. Такую прибить, самое благое дело. Глядишь, мельнику с сыновьями, ещё и премию какую выпишут от общества. За истребление, так сказать, нечисти в лице одной глупенькой девицы.

Но, Алёна Дмитриевна себя глупой не считала, а коли так, то..

– Полина, – обратилась нынешняя Алёнка к молодой русалке. – Я, кажется, что-то тебе задолжала. Услугу, да? За своё спасение? Хотелось бы расплатиться, за всё и сразу, а то такие проценты набегут, что и не унесешь.

Полина реплику про проценты мимо ушей пропустила – не знала русалка простая слов иноземных, а, вот то, что Алёнка про долг вспомнила, хвостатую порадовало.

– Поможешь мне в дельце одном и в расчете мы будем. – деловым тоном заговорила русалка. – Тебе, кстати, дельце моё, в радость станет – святое дело мельнику напакостить, да сынам его подлым.

Алёна Дмитриевна шишку на затылке пощупала, мимолетно порадовалась тому, что крепкая голова ей досталась, коли камень из пращи в ней дырку сделать не смог и кивнула.

– Излагай своё дело, не торопясь и по порядку.

Случай, как водится, выдался тёмный, мутный и неприятный.

Полюшка, странное дело, но молодая русалка не удивлялась тому, что Алёнка её не помнит – жила, как и Алёнка Васильева, некогда, в Рябиновке, пускай и на другом краю деревни. Девкой Полина справной, при своей земной жизни была, годками, лишь слегка постарше самой Алёнки, работящей, да фигуристой. Парни на молодуху заглядывались и всё ждали, пока она в пору девичества войдет, да заневестится. Тогда уж, можно к родителям зазнобы женихов засылать, да про свадебку сговариваться.

Только переборчивая Поля на парней деревенских смотреть не желала, всё носом крутила. Не хотела девушка за абы кого идти, а полюбился ей старший сын местного мельника, Василько.

Василько в ту пору первым женихом считался – красавец широкоплечий, да черноволосый, рукастый и говорливый. К тому ж, родители у парня не абы кто – папаня, тот и вовсе, мельник, а матушка, стряпуха знатная – такие пироги печет, что на весь край дух идет заманчивый. Ни у кого такие пироги не получались, как у тетки Фёклы Онуфриевой.

Загуляла Полинка с Васильком, задружила. Любовь про меж них пошла великая, да недолго только. Как призналась девка парню в том, что непраздна она, да о свадьбе заикнулась, так Василько вмиг суровым стал и строго-настрого наказал зазнобе про то не болтать никому, а сидеть тихо и помалкивать до поры, до времени.

Полинка и помалкивала, опасаясь, что парень от неё откажется, да и бросит одну. Куда она потом, с пузом-то? Родители, прознав про блуд позорный, из дома выгонят и придется ей идти неизвестно куда, по дороге побираться, как последней нищенке.

Но однажды Василько заявился, под вечер приехал, никем не замеченный. Полинку на повозку усадил, да и повез далеко, на отдаленный хутор, где проживала бабка-повитуха Сунея, про которую болтали, что, мол ведьма она, да и служит богам старым, недобрым.

Полинка беды не почуяла – хорошо ей было, радостно от того, что Василько не забыл про неё, а что до бабки на хутор едут, так, мало ли. Может спрятать решил любый зазнобу свою, гнева родительского убоявшись.

Но, случилось дело плохое – старуха та, Полинку дурман-травой опоила, да и дитя невинное погубила, из чрева материнского вытравила колдовством недобрым, а когда очнулась девка от сна тяжкого, то любого и след простыл, как и не было его вовсе.

Полина в плач, в слезы, на бабку с упреками набросилась, а старуха, прогневавшись, сказала страшное.

– Василько повелел тебе забыть про него. Зачем ты ему теперь, порченная и пустобрюхая? После травок моих заговорённых, никогда уж не родить тебе, так и знай. А, теперь – вон пошла, дрянь распутная. Чтобы больше ко мне никогда приходить не смела!

Не поверила Полина словам тем лютым, да пешком, как была, измученная и пораненная, в Рябиновку потопала, к широкому двору, на котором мельник с семейством проживал.

Василько, как её на дороге приметил, так псов с цепи и спустил, а псы те, зверюги страшные, злобные и зубастые. Полинка в тот раз едва спаслась от клыков острых.

Не в силах совладать с горем своим, пошла она на речку, да в омут глубокий, головой и ухнула. К водяному, Карпу Сазанович попала на суд. У хозяина речного, с мельником, свои счеты имелись, стародавние. Не поделил что-то Карп Сазанович еще с дедом нынешнего мельника, так вражда и зародилась. Потому и определил водяной Полинку в русалки и наказал наблюдать за семейством подлым, дабы при первом же, удобном случае, им пакость какую учинить.

– И чем же это Онуфриевы водяному насолили, – в который раз удивилась Алёна Дмитриевна, сидя на кочке и поджав босые ноги. – коли он на них так осерчал?

– Договор они порушили с хозяином водяным. – шепнула Полинка, опасливо косясь на Матрену. Но, та, на девичье щебетание внимания не обращала – забралась Матрёна на ветку ивы, что низко над водой склонилась и принялась косы свои чесать. Косы у Матрёны дивные были, толстые, пушистые, даром, что годков ей немало исполнилось, а поди ты.. Полинки, той, кудри и то, пожиже достались.

– Онуфриевы, как мельницу на реке поставили, так и богатеть стали незамедлительно. – прошептала Полинка. – Со всей округи пшеницу им на помол везут, с боярского соизволения. Так и заматерели, первыми на Рябиновке стали, да по окрестным деревням никого богаче Онуфриевых не сыскать. А всё потому, что ряд они заключили с батюшкой-водяным.

– Понятное дело, – усмехнулась Алёна Дмитриевна, ничему не удивляясь. – взятку дали должностному лицу. Это же надо, – хмыкнула она. – мир иной, а порядки, как у нас. Не подмажешь, не поедешь.

– Правильно говоришь. – подтвердила Полинка, уважительно взглянув на девушку. – Обещались они каждого своего первенца водяному отдавать, в качестве откупного за покровительство, да, только, обманули они речного хозяина. Одного лишь младенчика притопили в заводи, да и то, потому что, квелым он уродился, да невзрачным. В остальном, Карп Сазанович, только что облизнулся и отдарка не дождался. Осерчал батюшка сильно, но Онуфриевы с кем-то сговорились и оберег возле мельницы своей поставили. Не достать теперь их речному хозяину. Сами же Онуфриевы к речке не подходят, опасаются мести водяного.