Аполлон Кучкин. Погоня за вурдалаком, или Синяя крыса счастья

Зловещая фигура в черном презрительно хмыкнула и принялась за работу. Дело предстояло не простое – запихнуть безжизненное тело, ставшее очень тяжелым, в гроб, а, после этого, захлопнуть крышку, скрыв от нескромных взглядов прекрасную Младу Великанову, совершенно обнаженную, если не считать, телесного цвета, чулок.

– Выносите. – стянув с головы черную шапочку, зловещая личность отдала распоряжение твердым и уверенным голосом. – Осторожнее – вещь дорогая и раритетная. Не поцарапайте лак и не уроните.

Пара дюжих грузчиков, с широкими плечами и длинными руками, хекнув и сплюнув, приступили к привычному делу – переноске тяжестей.

Солидный, полированный ящик аккуратно и незаметно выволокли из отдаленной гримерки и спустили по черной лестнице вниз.

А, там.. Гроб отправился к дверям, был погружен в неприметную «Газель» и увезен в неизвестном направлении.

Вместе с ним исчезла и будущая звезда Больших и Малых театров, Млада Великанова.

*

Жизель Малявкина ни на шаг не отставала от странных людей, в компании которых, ее угораздило попасть в театр.

Самым безобидным из троицы ей показался профессор философии Дохлик. Афанасий Анатольевич выглядел, как жертва страшных интриг и неуемного темперамента Горемыкиной Таисии Григорьевны. Путаясь в подоле вечернего платья, Жизель, вполуха слушала болтовню Кучкина о том, что скандальная Горемыкина, которую специалист по неизвестной причине обзывал «Зайчиха», оказывается примеряет на себя роль невесты. Пожухлой, пожеванной временем, но, тем не менее – невесты.

– Везет же некоторым. – с еле заметной завистью, произнесла Малявкина. Жизель льстила себе, называя зависть «белой». Рыжеволосая грумерша посматривала в сторону предприимчивой старушки, которая пробивалась к цели при помощи зонтика и острых локтей и восхищалась её энергичностью и целеустремленностью. Горемыкина пихала и пинала любого, мешавшего её продвижению к сцене и стоявшего на пути, а, добравшись до подмостков, бодро поскакала вверх, почти не заметив препятствия в виде крутых ступеней.

Остальные, как и сама Горемыкина, нырнули за малиновый бархат сценического занавеса и очутились в ярком и громогласном мире артистов.

Страдающий сангвиворифобией Дохлик попал в настоящий ад – повсюду сновали вампиры. Да они просто кишмя кишели, эти кровососы – бегали, прыгали, тащили куда-то фрагменты декораций и пугали несчастного коллекционера редкостей окровавленным тряпьем и зубастыми улыбками.

Горемыкиной было плевать на всех вурдалаков мира вообще и, на театральных, в частности. Безумной козой, размахивая зонтиком и тряся фиолетовыми лохмами, Таисия Григорьевна скакала по сцене, позабыв про свои неизлечимые, хронические заболевания, в великом множестве гнездившиеся в ее организме.

– Где он? – грозно потрясая зонтом, вопила Таисия Григорьевна. – Негодяи, куда вы спрятали мою собственность?

Кучкин старался не терять из виду перспективную клиентку. Задаток-задатком, но хотелось бы получить полный расчет, коли случилось так, что украденное имущество, как-то, само по себе, отыскалось, случайным и почти мистическим образом.

Он, Кучкин, на мели – ему еще пиджак нести в химчистку. И, куртку.

Окровавленные вурдалаки не желали идти на контакт и бегали от горластой бабки, точно от чумы. Горемыкина не сдавалась – она узрела того, кто всенепременно выдаст ответы на все ее вопросы и галопом устремилась к несчастному.

Гамлет Аванесович Гогулидзе почтительно внимал словам залетной знаменитости по фамилии Сморщук. Именитый театральный критик, чувствуя важность момента, вальяжно, слегка растягивая слова, изрекал перлы и бойко стрелял по сторонам блудливыми глазками, разыскивая, ту самую смазливую звезду, которая, еще недавно возлежала на смертном одре, а потом, восстав из мёртвых, превратилась в королеву вампиров Азельду.

Звезда отыскиваться не желалась, и эта досадная задержка безумно раздражала маститого писаку.

Юлиан Сморщук попал в Каменск случайно. История с ним произошла банальная, но презабавная – отмечая с друзьями юбилей одного из представителей богемы своего родного города, Юлиан, подобно герою знаменитой новогодней комедии, случайно попал в не то транспортное средство, после того, как его, перепутав с приятелем и нагрузив чужими билетом и вещами, засунув в купе, отправили в путешествие. Ещё и приплатили за срочную доставку бесчувственной тушки критика, сунув взятку ушлому проводнику.

Мерзавцы!

Хорошо еще, что приятель, оставшийся в столице, собирался путешествовать поездом.

В поезде, опять же, по странному стечению обстоятельств – ах, какая тонкая ирония судьбы! начатый в родном городе банкет имел шумное продолжение. В лице случайных попутчиков Юлиан нашел внимательных слушателей и ценителей искусства. В результате досадного пердимонокля, очнулся Сморщук в местах диких и весьма далеких от столичных эмпирей.

Некоторое время спустя, сойдя с поезда, изрядно нагрузившийся спиртосодержащими напитками, Юлиан наткнулся осоловевшими глазками на яркую афишу, небрежно налепленную на зеленый забор.

Афиша вещала о предстоящей премьере в местном Доме культуры. Упоминались название пьесы, состав труппы и дата грандиозного представления.

Сморщук, терзаемый головной болью, сухостью во рту и недосыпом, поплелся разыскивать ближайшую гостиницу, стремясь к опохмелу и лечебному сну.

Но, коварная злодейка-судьба подстерегала Сморщука на крыльце гостиницы с незатейливым названием «Парадиз».

Взгляд страдальца и путешественника поневоле, снова наткнулся на пеструю рекламу с, тем же самым, отложившимся в памяти, содержанием.

Сморщук сплюнул и распахнул входные двери.

Оформившись и мужественно собрав остатки сил, знаменитость медленно поплелась вверх по лестнице, мечтая о горячей ванне, чашке водки и крепком сне, ведущим к здоровью, как духовному, так и телесному, но, у самых дверей гостиничного номера, на зеленой, изрядно надо сказать, потертой дорожке, обнаружилась ещё одна, злополучная афиша.

– Это – знак. – решил Сморщук, пожимая плечами. – Кто я такой, чтобы противиться воле Рока?

И захлопнул двери, решив всенепременно посетить данное театральное действо, благо, состояться оно должно было через пару дней.

Как многие деятели культуры, Сморщук был слегка суеверен и не пытался рыпаться. Кто знает – может быть, среди местного творческого навоза отыщется своё жемчужное зерно?

Зерно, таки, отыскалось и теперь, пылая от желания скорее состыковаться с прелестницей, очаровавшей его сердце, Юлиан бил копытом, точно стоялый жеребец.

Гамлет Аванесович Гогулидзе, представившись и поразив залетную знаменитость цветистостью своих имени, фамилии и отчества, всячески тянул время, пытаясь ездить критику по ушам и дать время Младе Великановой избавиться от грима и рубашки, напоминающей саван.

Из зрительного зала наряд кровожадной девы смотрелся весьма миленько, но Гамлет Гогулидзе рассуждал здраво – мало какому мужику понравится, когда на него скалятся вампирские клыки, обагренные кровью. С непривычки может и отбить.. Да-да, отбить всю охоту к милым мужским радостям.

Коли случится подобный казус с почтенным господином Сморщуком, то не видать им, Гамлету и Младе, хвалебной статьи и положительных отзывов.

Гамлету осточертела провинция и все эти Дома культуры, с их тетками-вахтершами, обмотанными пуховыми платками. Душа художника рвалась в столицу, на знаменитую сцену Большого, туда, где круглосуточно горели огни шумного города, сновала продвинутая публика и крутились огромные деньги.

Унизительно считать копейки и выискивать предметы реквизита по друзьям и знакомым.

Прекрасная Млада Великанова мечтала о славе и поклонниках, Гамлет Гогулидзе – о славе и деньгах, Горемыкина намеревалась вернуть свою собственность, а нервный и покинутый Пипко – любимую жену.

– Минуточку терпения, господин Сморщук. – пытался притормозить воспламенившегося Юлиана, более сдержанный и рассудительный Гогулидзе. – Даме необходимо припудрить носик. Ну, вы же все понимаете?

Все понимал не только тот самый Сморщук, которого, с первого же взгляда, яростно возненавидел брошенный женой Пипко, но и Таисия Григорьевна, углядевшая, как она думала, виновника своих бед.

– Малолетний мерзавец! – узрев чернявую шевелюру Гамлета и длинный нос, свисающий над пухлыми губами, завопила скандальная старушка, яростно размахивающая зонтиком. – Так вот кто во всем виноват. Шалопай и пройдоха! Весь в папашу, попадись он мне под горячую руку! Немедленно поди сюда, непослушный мальчишка.

Гамлет вздрогнул и, отказываясь верить своим глазам, принялся таращиться на негодующую пожилую даму, всем своим видом умоляя: «Сгинь. Пропади. Исчезни.»

На ту самую, энергичную даму, смотрел и знаменитый критик, смотрел и восторгался.

– Это ваша сотрудница? – Сморщук изъявлял готовность аплодировать стоя. – Какой талант! Какой типаж! Сколько экспрессии! Самородок! Да-да, истинный самородок. Поверьте, мне, молодой человек – я в этом знаю толк.

Но, молодому человеку было не до вопросов веры – подскочив к Гамлету Гогулидзе, Таисия Григорьевна, засучив рукава, ухватила того за ухо и принялась несчастное ухо выкручивать.

Гогулидзе извивался и размахивал руками, пытаясь вывернуться из мертвой хватки почтенной дамы.

– Бабушка? – округлившиеся глаза чернявого парня увлажнились от еле сдерживаемых слез. – Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?

– Обыкновенно. – тяжело дыша, ответила Горемыкина, прищурившись и подбоченившись, точно торговка с колхозного рынка. – Ногами пришла спектаклю твою поганую посмотреть!

– Почему – поганую? – не на шутку разобиделся внучок, шмыгая носом и, на всякий случай, отступая назад на пару шагов. – Замечательная постановка. Вон, господину критику представление пришлось по нраву. Не так ли? – обратился Гогулидзе к столичной знаменитости, зорко следя за каждым движением разгневанной близкой родственницы.

– О, да! – восторженно произнес господин Сморщук. – Замечательное представление! И, артисты! Особенно девушка, играющая королеву вампиров! Божественно талантливая красотка! Определенно – дарование! Самородок! Жемчужное зерно в навозе посредственности! Я увезу ее в столицу и открою перед ней целый мир!

Услышавший последние слова столичного прощелыги, прячущего лысеющую макушку за встопорщенными кудрями, Пипко пришел в неистовую ярость. Лицо лаково-красочного короля налилось дурной кровью, кулаки отяжелели, а сам Викентий Георгиевич двинулся в атаку.

– Кого это ты, сморчок сморщенный собрался увозить? И, куда?

Ничего не понявший Сморщук, оскорбился и набычился.

– Не Сморчок, а, – Сморщук! – тоненьким голосом завопила столичная знаменитость, наскакивая пузом на лаково-красочного короля. – Сморщук! Запомните, а лучше – запишите!

– На твоей могиле это напишут! – толкаемый пузом, Пипко не желал отступать и сдавать позиции. – Мерзавец! Мою жену он собрался куда-то увозить! Мою Аделаидочку? Накося – выкуси! – и сунул под нос критику здоровенный кукиш.

Критик отшатнулся, шаркнул ножкой и поскользнулся на красной жидкости, коей оказались залиты сценические подмостки. Нелепо взмахнув руками, знаменитость, пискнув тоненьким голоском что-то невнятное, приземлилась объемным задом прямо в декорацию.

Напомним, что действие пьесы «Граф Дракула и все-все-все» разворачивалось на кладбище в лесу и артисты, изображавшие вампиров и прочий потусторонний элемент, кружили среди склепов и могил, поросших кудрявой травкой и угрюмыми деревьями. Травку заменял пластиковый газон, а могилы представляли из себя необычайной формы ящики с захлопывающимися крышками.

В один из таких ящиков, почему-то, распахнутый, Сморщук и свалился. Крышка плотоядно взвизгнула и захлопнулась, придавив лысеющую макушку именитого театрала, а Пипко, не растерявшись, прытко прыгнул сверху, изолировав соперника от общества и лишив того свободы маневра.

– Ишь, чего удумал, мерзавец! – вопил Викентий Георгиевич, скача по, якобы могильному холмику, бешенным зайцем. – Сиди теперь там, поганый сластолюбец! Фиг тебе, а не моя Аделаида!

Изрядно спавший с лица Гогулидзе, бабуля которого, не желая успокаиваться, гонялась за внуком по всей сцене, вопил о том, что надо немедленно выпустить Сморщука из ловушки и извиниться, но к его словам мало кто прислушивался – Пипко орал, коллекционер Дохлик пытался угомонить свою, почти что вторую, половину, Кучкин откровенно ухмылялся, а Жизель, крепко вцепившись в локоть специалиста, сверкала глазами и размышляла о том, что происходящее на сцене в данный момент куда более интереснее и живее того, что им показывали раньше.

Утомившаяся Таисия Григорьевна, вяло тыча зонтиком в сторону внука, благоразумно спрятавшегося за спину коллекционера, требовала от Гогулидзе ответа:

– Куда ты его дел, мерзавец? Как ты, вообще, осмелился покуситься на святое? Немедленно, ты слышишь, немедленно верни мне мое имущество.

«Мерзавец», то и дело облизывавший пересохшие губы, махал руками, выскакивая из-за спины своего спасителя и подтверждая родственные связи с Горемыкиной, верещал во всю мощь своих легких.

– Ничего страшного не произошло, бабуля! Твое имущество в целости и сохранности! Подумаешь – позаимствовали без спросу! Мы же не насовсем. Мы обязательно его вернем! Можем, хоть сейчас! Пожалуйста!

– Я не разрешала тебе к нему прикасаться. – никак не желала угомониться Таисия Григорьевна, оттеснившая Пипко и плюхнувшаяся задом на ящик, изображавший могилку. – Я никому не разрешала на него даже дышать – штучный товар, как-никак, изготовленный по моему эскизу, а ты..

– Ничего особенного. – буркнул талантливый, но вороватый внучок, выпархивая из-за спины Дохлика. – Стоял у тебя, пылился без дела, а мы, можно сказать, его прославили, сделали знаменитым.

– Верни немедленно, негодяй. – Таисия Григорьевна крепче вцепилась в ручку зонта. – Иначе, я за себя не отвечаю.

– Выпустите уже господина Сморщука. – взмолился Гогулидзе, расслышав хрип и стоны, раздающиеся из-под зада собственной бабушки. – Он же задохнется!

– Так ему и надо, похитителю чужих жен! – снова разъярился господин Пипко и Кучкину пришлось ухватить Викентия Георгиевича за рукав. – Я из него котлету сделаю!

– Никто Аделаиду не похищал. – Гамлет Авонесович, поддерживая бабулю под ручку, откинул крышку ящика, явив присутствующим, красного от натуги и потного от страха, критика. – Она сама решилась на Поступок! Она творческая личность и ваш «Домостой» ее не устраивал! Такую женщину – и запереть на кухне? Преступление! Это, как обрезать птице крылья, оторвать рыбе плавники и…м…м…

– И, так далее! – Кучкин принял волевое решение – вмешаться, иначе эти горячие головы наломают дров, а ему еще гонорар получать. С кого спрашивается, если все плательщики, скопом, отправятся в ближайшее отделение полиции за нарушение общественного порядка?

– Мое имущество! – по новой, начала заводиться Таисия Григорьевна, вцепившаяся в руку внука, точно пиявка в, насыщенную гемоглобином, плоть.

– Моя жена! – подобно самцу оленя во время гона, взревел Пипко. – Коля!

Шкафоподобный шофер Николай навис над чернявым Гогулидзе, проигрывавшим водителю по габаритам и напористости, приведя театрального гения в состояние смятения, но Таисия Григорьевна никому не могла позволить обижать члена своей семьи, пусть и непутевого, но родственника.

– Отвали от моего племянника! – Горемыкина больно ткнула Николая зонтом под ребро. – Изверг. Можно смотреть, но руками трогать запрещаю.

– Мы можем ногами тронуть. – воинственно вопил Пипко, подпрыгивая на месте. – За нами – не заржавеет.

– Я на вас жалобу напишу. – сверкая стеклами стильных очков и поблескивая зарождающейся лысиной, возвестил критик Сморщук.

– Коллективную. – придушенно пискнула Жизель, которой, как выяснилось, тоже был не чужд интерес к высокому искусству кино.

– А, вы, милочка, помолчите. – раздраженно рявкнул критик, наблюдая за тем, как молодое лицо автора пьесы «Дракула и все-все-все» покрывается мелкими бисеринками пота. – С вашей внешностью, дорогуша, можно только «Кушать подано» исполнять и не замахиваться на большее.

– Хам! – личико Жизель вспыхнуло ярче, чем ее волосы. – Что вы себе позволяете?

– Моя жена! – не унимался Пипко, двигаясь вперед под прикрытием своего массивного служащего. – Где Аделаида?

– Млада Великанова приводит себя в порядок в нашей гримерке. – тетке в пуховом платке, по всей видимости, надоела всеобщая перепалка и она решила вмешаться. – Вон тама, в конце коридора, желтая дверь с табличкой – «Кладовка». Её тудысь отволокли, вместе с бандуриной на колесиках. Тама и покурить можно, на черном ходе, коли кому приспичит.

«И, подраться. – хотелось добавить ушлой тетке в пуховом платке, жадной до чужих скандалов и разборок с мордобоем. – Но, разве ж от этих дождешься чего реального? Интехллигенция, будь она неладна!»

Пипко, пропустивший мимо ушей все, кроме указания к движению, на всех порах рванул к вожделенной двери. Следом помчалась Горемыкина-Зайчиха, тащившая коллекционера Дохлика на прицепе.

Гамлет Гогулидзе, прижимая руки к груди, что-то горячо пытался объяснить критику Сморщуку, но, тот, раздраженно отмахиваясь от горячего, чернявого парня, бочком следовал за ревнивым мужем и вздорной бабулькой, а Кучкин и Жизель, не отставая от компании, двигались в арьергарде, поддавшись всеобщему волнению.

– Аделаида! – вопил Пипко, вламываясь в гримерку. – Душа моя!

Душа не отзывалась, признаков жизни не подавала.

– Мое имущество – не тронь, мерзавец! – Таисия Григорьевна, смахнув с пути препятствие в виде Пипко и почти этого не заметив, проникла в помещение и воинственно потрясая зонтиком, принялась обшаривать взглядом тесную комнатушку.

– Моя вещь.. – растерянно проблеяла бабуля и, развернувшись, сжав пальцы в кулачки, принялась наступать на Пипко.

– Куда дел мое имущество, ворюга? Верни немедленно!

– Млада, дорогая, – это уже Гогулидзе вплывал в гримуборную. – позволь представить тебе господина Сморщука. Он просто жаждет свести знакомство со столь талантливой юной леди.

Гогулидзе демонстративно игнорировал всех прочих, обращаясь к исполнительнице роли королевы вампиров. Пипко он, казалось, в упор не видел.

Юная леди отсутствовала от слова совсем. Со стен, на кучку любителей театральных постановок, с ярких плакатов насмешливо таращились знаменитости прошлых лет – мол, что? Профукали олухи свое счастье?

– Где Млада? – растерянно поинтересовался Гогулидзе, обнаружив, что Великанова не спешит объявляться и знакомиться со столичной знаменитостью. Гамлет Аванесович, вмиг растеряв весь апломб, принялся обегать комнату по кругу и заглядывать в шкафы.

Шкафы, вероятно сохранившиеся еще с до перестроечных времен, отчаянно скрипели, хлопали дверцами и жаловались на жизнь.

Пипко сжал пальцы в кулаки и уставился на мускулистого красавчика тяжелым взглядом – его жена не могла пасть столь низко. Этот молодой человек ухитрился запудрить Аделаиде мозги, втравив талантливую девушку в свои сомнительные театральные делишки, но Викентий Георгиевич примет меры и сумеет вернуть ветреную супругу в лоно семьи.

Сейчас для этого, как раз, настал отличный момент.

– Где моя жена? – Пипко принялся грозно раздувать щеки и метать глазами молнии. – Немедленно верни мне мою жену, мерзавец!

Кулаки у Викентия Георгиевича отчаянно чесались, игнорируя мускулистость Гогулидзе. За свою Аделаиду Пипко был готов драться даже с железным Арнольдом.

– Моя вещь? – бабуля Таисия Григорьевна требовательным взглядом принуждала внучка к ответу. – Где она?

– Что за таинственная вещь? – ломал голову Кучкин, напрягая извилины в своей голове. – И куда она опять подевалась? Вот же непруха – а, все так удачно складывалось.

– Где? – Горемыкина, уперев в бока руки, почему-то начала требовать ответа от Кучкина. – Куда дели?

– Что дели? – прикинулся олухом Аполлон Михайлович. – Вы же уверяли меня в том, что все нашлось и благополучно разрешилось.

– Так и было. – Горемыкина-Зайчиха раздраженно махнула рукой, отпихивая Пипко в сторону. – Подождет твоя жена, чай не состарится за одну минуту.

– И?? – протянул Кучкин, пытаясь уразуметь – что же именно дорогой внучок слямзил у любимой бабули.

– Где? – Горемыкина обвела взглядом комнату. – Ничего нет.

– Ничего нет. – Аполлон Михайлович грозно взглянул на Гогулидзе. – Извольте объясниться, молодой человек – где она? – и, уточнил, дабы избежать недопонимания. – Где, та вещь, которую вы стянули у уважаемой Таисии Григорьевны?

– Гроб, что ли? – Гогулидзе запустил пятерню в растрепанную шевелюру и растерянно вздохнул. – Не знаю – здесь был, вместе с Младой. Она иногда любила в нем полежать. Репетировала. Говорила, что так она успокаивается, путем медитации.

– Лежала в гробу? – пискнула Жизель, приходя в дикий ужас – как можно успокоиться, лежа в гробу? Упокоиться – да, но, медитировать?

– Какая женщина! – Сморщук в восторге причмокнул губами. – Ох, какая женщина! Необыкновенная! Самородок.

– Молчи, сморчок столичный! – рявкнул ревнивый муж. – Аделаида – моя женщина! – Пипко схватил Сморщука за лацканы пиджака и хорошенько встряхнул. – Моя жена, понял?

– Сморщук! – взвилась столичная знаменитость, трясясь от негодования. – И, потом, пока – жена! – критик не желал сдаваться и уступать позиции. – Нельзя закапывать талант в грязь! С вами она зачахнет, увязнет в бытовой суете, потускнеет и погибнет! Она должна сверкать и искриться! Она будет блистать в столице. Свежее лицо, флёр, легкий налет провинциальности – это мейнстрим нашего времени.

– Сейчас ты будешь сверкать и искриться. И, мейнстримить! – заорал Пипко и отдал команду четким голосом. – Коля, дай ему в глаз! Нечего этим самым глазом пялиться на чужих жен! В гробу я его видел, этого Сморщука! Сморчок столичный!

Коля, сжимая внушительные кулаки, шагнул вперед, надвигаясь на критика непоколебимой грудой мускулов и послушания.

Сморщук, побледневший, но не струсивший, принялся бодро скакать, держа сжатые кулаки на уровни пухлой груди.

– Ну, давай, давай, орясина, нападай! Я, знаете ли, по молодости лет посещал секцию бокса. Помню кое-что.

Кучкин в этот момент занимался странным делом – он, подняв с пола чей-то платок, принюхивался к резкой вони, от него исходящей.

– Что это у вас, господин специалист, за ветошь в руках? – любопытная Жизель постаралась держать как можно дальше от буйных мужчин, решивших выяснить отношения здесь и сейчас. – Ой! Не надо, не прижимайте к лицу. Опасно. Бросьте эту гадость. – Жизель брезгливо скривила пухлые губки. – Платок пропитали веществом, имеющим в своем составе хлороформ. Уж очень запах специфический. Как вы думаете, господин специалист, – принюхиваясь, Жизель отступила на один шаг назад. – кому и для каких целей понадобилась тряпка, пропитанная подобной дрянью? Может быть, нам стоит вызвать полицию?

– Воняет отвратительно. – согласился Кучкин, принюхиваясь вслед за Жизель. – Но, вы правы, Жизель – не просто так кто-то подсуетился.

– Бокс! Бокс! – вопил Сморщук, скача вокруг гиганта по имени Коля. – Врешь, не возьмешь!

– Здесь кому-то сунули под нос эту самую тряпку и усыпили несчастного. – заявила Жизель и ее голосок тревожно прозвенел в неожиданно наступившей тишине. – Но, кого и с какой целью?

– Млада.. – театрально подкатив глаза, простонал Гогулидзе и, следом за ним, ахнул Пипко, который, навострив уши, прислушивался к чужому разговору.

В этот момент Николай протянул руку и схватил столичную знаменитость за шиворот, мешая тому боксировать.

– Аделаидочка! – поймав взгляд Кучкина, полный недоумения, покинутый муж поторопился пояснить свои слова. – Млада – это псевдоним моей дорогой птички. Оно написано на первой странице её дневника. Жена всегда считала свое имя пресным и невыразительным.

– Почему вы раньше мне об этом ничего не сказали? – нахмурился Кучкин.

– Мне неудобно от того, что Аделаида взяла этот глупый псевдоним – Великанова. – Пипко возмущенно засопел. – Не могу понять – чем ее не устраивает фамилия Пипко?

– У вас солидный бизнес. – пожал плечами Аполлон, пытаясь утешить брошенного супруга ветреной красотки. – Возможно, жена оберегала вас, не желая, чтобы ваше лаково-красочное предприятие связывали с таким легкомысленным делом, как театр?

– Это – самое разумное объяснение! – расцвел Пипко. – Моя птичка всегда заботилась о нашей репутации.

И, тут отмер, переставший стенать, Гамлет.

– Кто-то усыпил и украл Младу? – на Гогулидзе было больно смотреть. – Но, кто и, главное, зачем?

– Мое имущество! – взвизгнула Таисия Григорьевна. Ей не было никакого дела до, вновь пропавшей, супруги лаково-красочного короля. – Верните!

– Поставь меня на место, амбал дефективный. – возмущался Сморщук, суча ногами. – Немедленно!

– Гроб – это и есть пропажа Таисии Григорьевны? – до Кучкина, пусть и со скрипом, но все же дошло. – Да в гробу я видал подобные развлечения! Кому он понадобился на этот раз? Еще одному любителю театра?

– Вы тута еще долго толочься собираетесь? – тетка-вахтерша, обмотанная, все тем же пуховым платком, заявилась в гримерку с ведром и шваброй. – Убираться пора и мне, и вам.

– Мария Мартыновна, – очень вежливо обратился к тетке Гогулидзе. – вы здесь гроб не видели? Никуда его не убирали случайно?

Кучкин хмыкнул – гроб, небось, тяжелый, как эта тетка могла его куда-то убрать?

– Так забрали бандурину-то. – Мария Мартыновна опустила тряпку в ведро и развела руками. – Недавно и забрали. С концами.

Вахтерша с неодобрением взглянула на, болтающего ногами в воздухе, Сморщука – вот не внушал ей никакого доверия этот столичный хлыщ. Как бы не спер чего. Он сопрет, а ей потом – расплачивайся.

– Кто? – побледнела Таисия Григорьевна, дважды обокраденная. – Кто забрал?

– Так грузчики и забрали. – всплеснула руками вахтерша. – И уволокли, быстро так утянули, вместе с платьем этой вашей Великановой. Оно, как раз, из бандурины и свисало. Я им кричу – куда реквизит тянете, ироды? А, они мне – куда надо, туды и тянем, не твое, мол, дело, поломойка.

– Ищите! – Пипко, пребывающий в полном смятении, оттолкнув в сторону скорбящую Таисию Григорьевну, вцепился в Кучкина и принялся заглядывать специалисту в глаза. – Ищите её, я вас умоляю! Эти похитители! Я, вот, прямо-таки чую – они желают зла моей девочке!

– Моё имущество! – Горемыкина-Зайчиха, припав к груди Дохлика, бурно рыдала, орошая праздничный пиджак коллекционера целым водопадом слез. – Опять! Что за страна – кругом одно ворье! Так и норовят что-нибудь стянуть у законопослушных граждан.

– Мы все вернем. – твердо обещал невесте коллекционер. – Вот, господин Кучкин и вернет. Отыскал один раз – отыщет и второй.

Кучкин громко прочистил горло и отцепил от себя пальцы лаково-красочного короля.

– Поставьте уже меня на пол. – раздраженно буркнул Сморщук, уяснив, что предмет его спора с господином Пипко, кто-то умыкнул и сделал это незаметно и виртуозно. – Хватит трепать меня за холку – я вам не собака.

– Я, как бы.. – специалист по решению вопросов растерянным взглядом обвел помещение, забитое рыдающими и, пребывающими в расстроенных чувствах, людьми и наткнулся тем же взглядом на хмурое личико Жизель, которой он твердо обещал свою помощь. – уже занят.

– Плачу вдвойне. – тут же нашелся Пипко и проворно полез в карман за портмоне. – И, вот еще.. – Викентий Георгиевич поманил к себе Николая, скромно стоявшего в сторонке и держащего за шиворот брыкающегося критика. – Я выделяю вам охрану. Совершенно бесплатно и без всяких обязательств с вашей стороны. Пользуйтесь. Делайте, что хотите, но верните мне жену!

Николай осторожно опустил Сморщука на пол, отодвинул в сторону и послушно застыл за спиной Кучкина.

– Зачем мне охрана? – округлив глаза, Кучкин взглянул на водителя, похожего на тяжелый танк, который зачем – то засунули в строгий костюм-тройку. – Мне не тяжести носить, мне – думать надо, а в этом деле ваш человек не помощник.

– Зато у него кулаки внушительные и рост высокий. – Пипко уже все для себя решил. – Похитители могут вести себя опасно и агрессивно, а вы, не в обиду вам будет сказано, – Викентий Георгиевич развел руками. – далеко не атлет. Вы, Аполлон, совсем не Аполлон. Простите. – развел руками покинутый, похищенной супругой, муж. – Так что, помощник и охранник вам не помешает.

Кучкин оскорбленно засопел – да, он, разумеется, не дотягивает до Колиных габаритов, но со своими проблемами привык справляться самостоятельно. Ему не нужны никакие помощники.

Горемыкина, оторвавшись от своего Дохлика, раздраженно отпихнула Гогулидзе, полыхнув на внука яростным взглядом своих, слегка выцветших глаз и одобрительно похлопала Кучкина по плечу.

– Отличное решение, мой мальчик. Вам понадобится помощь. Искать-то придется не только вертлявую девицу в ночной рубашке, но и мою покражу. Мою вещь, дорогую и эксклюзивную. Силовая поддержка не повредит. Молодой человек, – Горемыкина кивнула в сторону водителя. – может быть и не блещет интеллектом, но силушкой его не обделили. Н-да! Только смотри, дуболом, – Таисия Григорьевна погрозила Николаю пальцем. – не поцарапай лак на моем драгоценном предмете. Не прощу!

– Хотелось бы рассчитаться. – Кучкин решил ковать железо, пока оно не остыло. – Вашу жену я уже один раз отыскал и не моя вина, что вы, промедлив, так и не смогли с ней наладить отношения.

– Я не успел. – вскипел Пипко, подпрыгивая на месте и оттирая в сторону конкурента, в лице залетной знаменитости. – И, вообще – все это, козни юного интригана! Этот проныра Гогулидзе! – Пипко обвинительным жестом обозначил виновника своих бед. – Он сбил Аделаидочку с толку, заставил участвовать в каком-то фарсе. Как она только не простыла, бегая среди этих всех могил в одной рубашечке? Моя девочка лежала в гробу. Почти голая. Без одеяла.

– Одеяло не предусмотрено комплектацией. Не в этой модели. – ощетинилась Таисия Григорьевна. – Могла бы и халат набросить. Заодно бы и срам прикрыла, вертихвостка!

– Я – художник! – взвыл разобиженный Гамлет Аванесович, осознав, что на него вот-вот повесят всех собак. – Я – никого и ни к чему не принуждал. Бабуля, скажи им. – внук умоляюще протянул руки к старшей родственнице, жестоко на него обиженной.

Но, близкая родственница повела себя странно. Вместо того, чтобы грудью стать на защиту родной крови, Таисия Григорьевна, поджав губы, взглянула на внука с неприязнью.

– Как ты проник в мою квартиру, дармоед? – поинтересовалась невеста коллекционера Дохлика, опираясь на руку избранника. – Как ты докатился до жизни такой, ворюга? Сын очень расстроится и выдерет тебя, как Сидорову козу. А я помогу и не посмотрю на то, что ты, здоровый лоб и вполне себе самостоятельный.

– Как-как.. – повинился Гогулидзе. – Ключами открыл и гроб твой вынес, вернее – приделал к нему колесики и выкатил. С колесиками – гораздо удобнее. Мне он был необходим для премьеры. Ты, бабуля, знаешь сколько стоит солидный гроб? Да я на одном реквизите чуть не разорился.