– Можно и так сказать – нянька я ему старая, а он – сынок Хозяина Долгого Фьорда. Не уберегла я его – вздумалось ему, упрямому, по земле побродить, мир надводный поглядеть. Вдруг налетели на него звери страшные – сами малы, да зубы остры, покусали моего мальчика, лежит он теперь ни живой ни мёртвый. Были бы это твари морские, давно бы я его с постели подняла – все подводные травы мне ведомы, а в земных я не искустна – сказала и горько заплакала.
– Что же твой Магнус – принц морской?
– Какой принц? – просто хозяйский сын. Зачем я его на землю отпустила? Так ведь большой уже – как удержишь? Страшно у вас на земле, малые мошки и те живьём съесть норовят. Я вот старая, и то дальше берега отойти боюсь.
– Не плачь, бабушка, может смогу тебе чем помочь – травы земные я хорошо знаю, на счастье они у меня с собой в суме упрятаны.
– А не побоишься со мной под воду пойти?
– Чего мне бояться? – Глаза у тебя добрые, зла ты мне не желаешь. Обещаешь, что я как под воду уйду, так и на землю спокойно вернусь?
– Обещаю, милая. Ну, раз не боишься, иди за мной как нитка за иголкой – куда я шагну, туда и ты ступай. – Сказала так и пошла прямо в воду синюю. Вода волной крутой поднялась да над головой старушки и сомкнулась. Не испугалась Керстин глубин морских, подумать только успела – Ох, задохнусь сейчас! – но расступилась перед ней вода, встала вокруг стеной хрустальной, сводом голубым. Идёт Керстин, надивится не может – рыбы весёлыми стайками в прозрачных стенах плавают, водоросли зелёные мерно покачиваются, медузы вместо бабочек над ними порхают, крабы шустрые между камнями шныряют, раки усатые задом-наперёд ползают. Так по коридору узкому прошли они в огромный зал. В зале чудных вещей видимо-невидимо – столбы витые огоньками мерцают, голубым да синим переливаются, и от тех столбов светло под водой как на земле ясным днём. Вместо зеркал плоские рыбы-камбалы на стенах висят, вместо кресел резных – кораллы рогатые . Всюду народ толпится, одеты странно, не по земному – словно рыбья чешуя на них сверкает, мимо кого ни пройдут, все старушке кланяются.
Прошли они ещё одним прозрачным коридором, дверку низкую распахнули и вошли в комнату небольшую, уютную. В углу стоит кровать золочёная, на кровати под десятью одеялами лежит парень рослый, дрожит, согреться не может.
Две служанки молодые у кровати на стульях сидят, слёзы льют, чем помочь не знают.
– Вот он, красавец мой!
Поглядела Керстин – да, действительно красавец – глаз и не увидешь сразу – заплыли щёлками узкими, губы будто грибы перезрелые, все наружу вывернуты, щёки как мешки отрубями набитые, нос как башмак у коровницы.
– Говорить-то твой Магнус может? Кто покусал его? Что за звери лютые?
Очнулся юноша, отвечает ей хриплым голосом: – Шёл я себе по берегу, увидел на дереве жёлтый шар большой, любопытно мне стало – что за шар такой, я его и сшиб палкой. А оттуда как загудит, а оттуда как налетит, набросилась на меня туча жёлтая, едва успел до воды добежать. К счастью под воду они за мной нырнуть не осмелились.
– Так это осы были – догадалась Керстин. – Неси, бабушка горшки с водой кипящей да полотно льняное тонкое – будем травы земные заваривать, твоего питомца спасать.
Достала Керстин из перемётной сумы травы заветные, заварила их в воде кипящей, остудила, полотно льняное на тряпицы разорвала, в зелье обмакнула, да велела одеяла прочь снять, а парня мокрыми тряпицами с головы до пят обмотать.
Всю ночь они с нянькой да двуми служанками молодыми, друг друга сменяя, у постели больного провозились. К утру умаялась Керстин, заснула сидя на стуле, а как проснулась, смотрит, понять ничего не может – лежит перед ней на кровати пусть и не красавец писаный, но ведь и не урод записной – и нос у него на месте и губы не оттопыриваются и кудри словно лён серебристый – хорош парень – с таким хоть поле пахать, хоть пляски плясать, хоть беседу вести, хоть по жизни идти. – И уж отчего у неё сердце вдруг ёкнуло, очего защемило – кто ж знает – видно оттого, что не пара такому парню нищенка в чужих обносках.
Тут в дверь тихо постучали и вошли в комнату рука об руку важный господин в синем камзоле и статная красавица в платье, жемчугом расшитом. Смотрят они на юношу, а близко подойти не решаются.