Махровые лапки

– Тебе не понравилось? – Алик с надеждой посмотрел на Свету. Вот сейчас она улыбнется и скажет, что просто устала. Или кикбоксинг – это не ее, но ей было в целом интересно. Или еще что-нибудь подобное.

Они остановились под фонарем и она, глядя ему прямо в глаза, сказала:

– Послушай меня внимательно, если ты еще раз ко мне подойдешь, я переведусь в другой институт. Даже не смей здороваться со мной, просто иди мимо ровно. Мне не нужны твои ухаживания, я никогда не буду твоей, – все это она говорила стальным от гнева голосом, а ее тон был таким безапелляционным, что Алик не стал отпираться, мол у него и в мыслях не было кадрить ее, а проведенный вместе вечер – всего лишь дружеская встреча двух будущих родственников.

Она еще раз посмотрела ему прямо в глаза – как бы ставя печать сказанному, и, развернувшись, пошла прочь.

Такого удара под дых Алик никак не ожидал. Сначала он стоял, часто моргая, не веря в происходящее и глядя в спину удаляющейся Светы. Он понимал, что его мечта, его цель, уходит от него, уплывает из рук, исчезает из-под самого носа. Он так старался, готовился, ему казалось – он все продумал. А потом Алик разозлился. «Ломаешься? Сопротивляешься? Ничего, это только задорит настоящего мужчину. Никуда ты от меня не денешься». Азарт охотника, преследующего свою добычу, заполнял все его сознание. Так уже бывало: когда Алик сильно чего-то хотел, он не мог отступить и все его мысли были только о том, чтобы заполучить свое, несмотря ни на что.

Для начала он переспал со всеми студентками, проживающими в их общежитии. Первыми были те две, которые жили со Светой в одной комнате. Конечно, он очень старался, чтобы девушки оставались довольными, и уже скоро первая часть его нового плана была достигнута: на каждом углу девчонки обсуждали самые пикантные подробности секса с ним, а завидев его самого, игриво улыбались и призывно стреляли глазками. Алик чувствовал себя Казановой, а встречая Свету хитро и высокомерно ей улыбался – сама то не созрела еще на встречу со мной?

Потом были два ботана, которых Алик всеми правдами и неправдами заставил следить за Светой, подслушивать ее разговоры и собирать информацию о ней. Алик должен был знать о ней все: куда ходит, с кем общается, какие продукты покупает, какие шмотки примеряет, чем интересуется. Ботанам пришлось для начала устроить несладкую жизнь, а когда они взмолились о пощаде, то были готовы на все. Моральные слабаки, Алик презирал их, но они были нужными актеришками в его большой постановке.

Сам Алик тоже времени не терял и брался за любую подработку. На полученные деньги он покупал подарки и анонимно оставлял в пакете у двери комнаты Светы. Помощь ботанов здесь оказалась весьма кстати: Алик точно знал, какие духи или цветы выбрать, тона косметики, размер белья и чулков, любит ли она клубнику и многое другое. Человек всегда быстро привыкает к хорошему, и Алик ни разу не заметил, чтобы его подарки оказались выкинутыми. Это вселяло в него трепетную надежду.

При всем при этом он не оставлял занятий спортом и часто в коридоре общежития обсуждал с ребятами свои успехи, показывая им разные приемы. Все делалось нарочито громко, чтобы было слышно в комнатах даже за закрытыми дверьми. За нужными дверьми. Алик гордился тем, что тренер сказал ему как-то, что если он и дальше так усердно будет тренироваться, то скоро тоже начнет участвовать в соревнованиях.

Вскоре уже все в общежитии обсуждали, как герой-спортсмен пытается покорить неприступную красавицу. Кто-то даже делал ставки. Как правило парни из мужской солидарности были убеждены, что крепость падет. Девчонки же в первую очередь из-за того, что сами не устояли, очень хотели, чтобы Света дала Алику «от ворот поворот» и он, забыв про нее, вернулся к кому-нибудь из них.

В тот вечер Света возвращалась в общежитие, когда уже стемнело. Алик шел по аллее ей навстречу, и когда они поравнялись, сказал:

– Свет, давай просто поговорим. Я не буду ни на чем настаивать, но эту ситуацию лучше обсудить, чем делать вид, что ничего не происходит.

Его слова, звучавшие вполне разумно, а также все предварительно проведенные подготовительные мероприятия, на которые Алик отдавал столько сил все эти месяцы, склонили Свету согласиться. Они медленно пошли по пустеющим улицам. Помолчав какое-то время, они поговорили о своих родителях, об общих знакомых, о родном городке. Такие темы сближают и снимают подозрительность – Алик это знал. Он не спешил переходить к обсуждению их отношений, нужно было, чтобы она привыкла к нему и расслабилась, да и не это было главным.

Со стороны казалось, что они бесцельно бредут по улицам вечернего города, но Алик наверняка знал конечную точку их маршрута и прилагал все усилия, чтобы достигнуть нужного дома будто случайно. А оказавшись с местом назначения и посмотрев на окна второго этажа, удивленно сообщил:

– Слушай, так здесь живет моя давняя приятельница – Лена Сабо, восходящая звезда нашего драмтеатра. Сто лет ее не видел. Давай зайдем к ней на рюмку чая, у нее вон окна светятся.

Ботаны давно доложили: Света, как будущий учитель русского языка и литературы, часто ходила на спектакли в драматический театр. Со своими подружками они потом бурно обсуждали просмотренные представления, и Ленка, уже окончившая институт культуры и активно протежируемая худруком на ведущие роли, вызывала одобрение Светы. Да, та самая Ленка, когда-то встретившаяся Алику в образе пропойцы, ныне – Лена Сабо, не сходила с уст всех театралов города. Света была приятно удивлена такому знакомству Алика и конечно же ей хотелось приобщиться к искусству и познакомится с талантливой восходящей звездой.

Лена приняла их в своей уютной гостиной. На самом деле все происходящее этим вечером являлось завершающим актом той большой пьесы, где Алик должен был все-таки взять неприступную вершину. Детально спланированной и тщательно организованной постановкой. Лену Алик заранее подготовил, он представил ей все именно как театральное действо с покорением красавицы, которая на самом деле не прочь ему отдаться, но не хочет, чтобы все было банально. Поэтому, улучшив момент, Лена незаметно ушла прогуляться, оставив режиссера-Алика, со своей главной героиней наедине.

Света конечно сопротивлялась. Но сопротивлялась как-то устало и обреченно. Алик достиг долгожданного и был на седьмом небе от счастья: приложив немало усилий он снова оказался победителем. Он даже не понял – хорошо ли ему было физически с ней, главным было то ощущение эйфории, которое дает достижение заветной мечты.

***

Лена не мучилась, задохнувшись во сне от приложенной сильной рукой к ее лицу подушки. Разложив на постели ее голое тело в позе скромницы – одна рука прикрывала грудь,       другая – пах, он обложил ее масками, которые до сего момента коллекцией группировались на стене. Осмотрев еще раз сотворенную собственными руками композицию, он вышел, оставив ее дожидаться своего последнего зрителя.

***

Алик достал из белого конверта газетную статью, аккуратно вырезанную и сложенную пополам. В ней подробно описывались детали зверского убийства восходящей театральной звезды Лены Сабо.

Чей риск – того и выгода.

– Ты пойдешь сегодня на «Римское право»?

– Конечно!

– Интересненько, чем же вызван твой энтузиазм? – хитро улыбаясь спросила Жанна.

– Хочу учиться и стать самой умной, – наиграно-невинно ответила ей Элла.

Жанна и Элла были второкурсницами юридического факультета и вместе снимали квартиру. Никому доподлинно не было известно – как они нашли друг друга, особенно с такими подходящими именами. Несмотря на разницу в типажах – одна шатенка, другая брюнетка – они обе имели общее представление о женской красоте: прическа от хорошего стилиста, длинные ноготки с ярким дизайном, обязательный макияж, без которого из дома не выйти ни под каким предлогом. В нарядах отдавалось предпочтение короткой длине, прозрачным тканям, сеточке, высоким каблукам. Однокурсники робко разглядывали аппетитные формы их молодых тел, но не смели приближаться к ним: хищницы, справедливо полагали юнцы, вон как когти наточили. Впрочем, Эллу и Жанну эти сопляки и не интересовали. Что с них взять то? Таким красавицам, знающим себе цену, нужны были достойные мужчины. Ярко-рыжая копна кудрявых длинных волос Эллы соперничала с густо-черным ухоженным каре Жанны, девушки знали об этом и часто, знакомясь с кавалерами, весело наблюдали, как мужчины не могут определиться с выбором – кому кто.

– Ну так что, не будешь признаваться? – не отставала Жанна.

– Не в чем, – не сдавалась Элла.

– Ой, да я и без тебя знаю: тебя тоже заинтересовал этот аспирант – Альберт Нилович, который будет читать нам «Римское право». И что в нем такого, что все бабы сохнут? Маленький росточек, неказистая внешность, но сколько уверенности во взгляде – я б дала ему только за один этот взгляд. Как ты думаешь, он хорош в постели?

– Думаю – да, раз вся женская половина нашего института только о нем и говорит.

Элла вовсе не приукрашивала: весь студгородок от студенток до преподавательниц, невзирая на свой возраст, судачили о молодом и подающем надежды аспиранте – Альберте Ниловиче. Альберт Нилович, проходя коридорами института, часто слышал за спиной женские восклики и шепоток, определенно относящиеся к нему. «Вон он пошел, смотри!» – восторженно сообщала одна молоденькая преподавательница другой. «Говорят, он такой наааглый», – обсуждали студентки, интонационно придавая слову «наглый» иную, некую положительную характеристику и мечтательно закатывая глазки. «И она уже с ним успела?! Смотри, какой прыткий», – удивлялись престарелые профессорши.

Войдя в аудиторию, Альберт Нилович оглядел доставшихся ему студентов и прикинул: кого и как в дальнейшем можно будет использовать. Вон те две размалеванные и выставляющие напоказ свои прелести шатенка и брюнетка подойдут для того, чтобы приблизить их к телу. Желательно обеих одновременно. Потом будут выполнять мелкие поручения. Альберт Нилович послал им по оценивающему взгляду, и каждая, жеманно поерзав, поняла – она ему интересна. Тот очкарик – явно зубрила и за хорошие баллы родину продаст, а значит сорганизуем его стучать и доносить. Кто тут самый смелый – ага, вон тот разодетый и важно развалившийся пижон; будешь дань с народа собирать перед сессией. В институте круговой порукой обосновалась давняя традиция – «не можешь выучить, плати за свое юродство», и Альберт Нилович был твердо намерен соблюдать это.

– Ну здравствуйте, – поприветствовал Альберт Нилович собравшихся в аудитории с широкой улыбкой. Распределенные только что роли придали ему авторитетности в своих собственных глазах, а спустя несколько мгновений и в глазах студентов. Это всегда действовало волшебно: главное самому искренне поверить, что ты король, как другие тут же вторили тебе и признавали тебя королем. Не нужно было даже сообщать о своем королевском статусе – невербалика, мать ее.

– Ой, а что это за цуцик к нам зашел? Дядя, ты видимо ошибся, ступай отседова, к нам препод сейчас должен прийти «Римское право» читать, а ты на препода никак не тянешь, – с заднего ряда лохматый парнишка нарочито противным голосом явно намеревался поглумиться над молодым аспирантом.

Этот щенок внезапно разозлил Альберта Ниловича. Сам того не подозревая, лохмач опрокинул его во времена неуверенности и закомплексованности, во времена, когда Альберт Нилович был еще просто Аликом.

– Ты что, не узнал что ли, это же и есть наш преподаватель по «Римскому праву», Альберт Нилович, – зашипели одновременно на лохматого Элла и Жанна.

Альберт Нилович, невольно окунувшись в свои воспоминания, и сам бы себя не узнал в том неуверенном простачке, из которого вырос. А еще правильнее было бы сказать, что он и вовсе хотел забыть, что когда-то был Аликом. Но этот поганый лохмач каким-то удивительным образом заставил вспомнить Альберта Ниловича о своем непривлекательном прошлом, о том, как издевались и дразнили его пацаны, тем самым просто выбив Альберта Ниловича из благостного расположения духа. «Будешь у меня Петрушкой, мальчиком для битья», – подумал Альберт Нилович, а в слух сказал:

– Преподаватель, это тот человек, который не только дает знания, но и проверяет их.

– Вы что, угрожаете мне? – правильно истолковав намек, спросил лохмач.

– Нет, констатирую факт. А человек, не способный усвоить простые истины и сделать очевидные выводы, называется дебил.

– Вы еще и обзываете меня?

– Отнюдь. Я тебя не обзывал, а лишь дал определение дебилу, – довольный своей способностью вывернуться из любой ситуации, при этом не теряя своих позиций, Альберт Нилович почувствовал, что хорошее настроение снова возвращается к нему.

Так было во всем: Альберту Ниловичу важно было выглядеть лучше и значимее других. При этом он не считал зазорным подчеркивать свое превосходство любыми способами. А практика показала, что самым действенным из всех способов оказалось втоптать другого в грязь, чтобы самому возвыситься. Альберт Нилович не задумывался, что этим мерилом – быть выше других – живут далеко не все. Ему казалось это правильным и само собой разумеющимся. И уж тем более он не копался в первопричинах такой своей позиции, лишь смутно понимая, что от ненавистного Алика из своего прошлого, ему лучше отгородиться.

По окончании пары студенты покинули аудиторию, лишь брюнетка и шатенка задержались.

– Я – Жанна, – томно протянула брюнетка.

– А я – Элла, – с придыханием сообщила шатенка.

– Ой, вы так интересно рассказываете, столько всего знаете, мы слушали вас с таким вниманием и интересом. Вот хоть один преподаватель появился, который хоть что-то может дать, – девушки наперебой щебетали, и Альберт Нилович еще раз убедился: опустив при всех лохмача, он вышел победителем, а эти две цыпочки, преданно заглядывая ему в глаза, были явным тому подтверждением.

Еще Альберт Нилович удивился – с какой легкостью они ему достались. Заперев аудиторию изнутри и пройдя в прилегающую лаборантскую, девочки присоединились к армии тех, кто эмпирическим путем опробовал на себе мужские способности молодого аспиранта.

– Как фамилия этого лохматого? – спросил Альберт Нилович, надевая пиджак после «внеклассной работы» с двумя горячими штучками в лаборантской.

– Самсонов. Данила.

Позже, встретив профессора криминалистики и поболтав с ним о том о сем, Альберт Нилович, выражая озабоченность, сообщил, что пресек сегодня грубые насмешки в его адрес со стороны Данилы Самсонова. А преподавателю «Теория государства и права», буквально живущему своим предметом, поделился своим наблюдением за нынешней молодежью, их нежеланием учится: вот взять к примеру Данилу Самсонова – ведь на всех углах он высказывается о том, что «Теория государства и права» – абсолютно не нужный предмет. Закинув еще несколько таких нелицеприятных камней в огород лохматого Данилы, Альберт Нилович полностью успокоился, а после первой сессии, когда студент Самсонов не сдал ни одного предмета, навсегда забыл о нем. Альберт Нилович не любил прощать.

Тем временем, давняя институтская «традиция» – собирать дань в сессию – не очень радовала молодого преподавателя, чаявшего закрыть столь многое количество вопросов с ее помощью. Пропорциональность распределения собранных в сессию податей являла собой образчик несправедливости: профессоры делили ее с ректором в доле пятьдесят на пятьдесят, ну а прочий преподавательский состав отдавал ректору семь десятых, оставляя при себе ничтожные тридцать процентов. Подразумевалось, что их ректор, известный корифей в научных кругах, имеет в этих кругах определенный вес и мог в любой момент замять скандалец, вызванный каким-нибудь студентиком, не желающим или не имеющим возможности вносить свою лепту в успешное закрытие сессии. Один такой чудак в прошлом году аж до прокуратуры дошел, возмущенный тем фактом, что и так обучается на коммерческом отделении, вследствие чего не желающий сверх этой меры сколько-либо еще платить. И ничего – улеглось все. Улеглось и снова вернулось в прежнее русло.

Альберту Ниловичу катастрофически не хватало столь мизерной доли на реализацию своих планов и замыслов. Не хватало еще и потому, что теперь он был женат, а любимая жена подарила ему желанного сына. Любимая, но не любящая: Света согласилась выйти за него замуж, видимо осознав всю безысходность своего положения, но полюбить его так и не смогла. Отсутствие взаимности частично компенсировалось за счет рождения сына, и Альберт Нилович, вне себя от счастья из-за появления наследника, прилагал все усилия, чтобы обеспечить свою жену и сына всем самым лучшим. Рано или поздно она поймет, что сделала правильный выбор и тогда полюбит его.

Однако, получать блага земные хотелось здесь и сейчас, пока ты молод. А самые простые подсчеты показывали, что такими темпами Альберт Нилович недалеко оторвется в материальном плане от своего брата, который даже не соизволил прийти на их со Светой свадьбу. Он докажет, он обязательно докажет.

Тот день не задался с самого начала. Светка, эта фригидная дрянь, еще ночью перешла в комнату сына и уснула там. Секс в жизни Альберта Ниловича имел большое значение и был равносилен тренировке. Нет секса – нет тебя как мужчины. К тому же он давно понял – какой это отличный инструмент для достижения целей и управления женщинами. В последнее время его жена все чаще увиливала от своих супружеских обязанностей, и Альберт Нилович сейчас уже не мог припомнить – когда это было у них в последний раз. Решив, что без заряда бодрости и адреналина, которую получаешь от утреннего секса, он все же не останется, Альберт Нилович отправился поупражняться в душе. Но все как-то не клеилось и не получалось, к тому же даже сквозь шум вытекаемой из крана воды доносился плач сына, у которого начали резаться зубки.

Наспех собравшись и даже не позавтракав, Альберт Нилович выскочил из дома с мыслью – пораньше прийти в институт и поскорее оприходовать какую-нибудь одну из своих пассий, чтобы разрядиться и войти в свой обычный ритм. Еще издалека заметив рыжую студентку, которая почему-то стояла одна, без своей черненькой подружки, Альберт Нилович немного приободрился и подошел к ней, широко улыбаясь.

– Я как раз хотел обсудить с вами ваш последний доклад, – продолжая улыбаться девушке и не сбавляя шаг сообщил Альберт Нилович.

Это был известный прием: говоришь собеседнику о чем-нибудь, что его обязательно интересует, а сам продолжаешь идти в нужном тебе направлении; таким образом, твой собеседник невольно последует за тобой, чтобы дослушать, даже если изначально не планировал двигаться в ту сторону.

Вот и сейчас Элла невольно двинулась за Альбертом Ниловичем. Продолжая говорить на ходу, аспирант уверенно двигался в сторону аудитории, в которой через пол часа должна была начаться его лекция. Галантно пропустив девушку вперед, Альберт Нилович прошел в аудиторию следом за ней и запер дверь. Повернувшись к ней лицом прямо у входной двери, он продолжал масляно улыбаться, явно давая понять, что разговор о докладе студентки окончен, и настало время заняться кое-чем другим. Его взгляд был настолько требовательно-принуждающим, что Элла немного растерялась.

– Но… Альберт Нилович, у меня эти дни, я не могу.

Альберт Нилович, не переставая улыбаться, глазами и кивком головы указал ей опускаться на колени, а сам потянулся расстегивать ширинку. А чтобы подбодрить ее, решил сказать что-нибудь ласковое. Но что-то ничего не приходило на ум.

– Жанночка… – Альберт Нилович всегда путал имена этих двух подружек и сейчас на секунду внутренне замер – угадал имя или перед ним Элла?

– Я – Элла, – обиженно отчеканила девушка и, отперев дверь аудитории, выскочила, хлопнув дверью.

– Ну и дура! – сообщил уже в одиночестве Альберт Нилович, наливаясь злостью и застегивая зря расстегнутую ширинку.

После первой же пары его вызвали в кабинет ректора. Яков Лаврентьевич, ректор их института, был высоким и плечистым, несмотря на свой почтенный возраст. Альберт Нилович, сам не выдавшись ростом, не любил рослых и от чего-то всегда робел перед ними. Зайдя в кабинет ректора и поздоровавшись, он неуверенно топтался у входа, будто студентик какой. Яков Лаврентьевич даже бровью не повел на появление молодого аспиранта и продолжал что-то писать за своим рабочим столом. Через несколько минут, закончив писать, Яков Лаврентьевич пристально посмотрел на жмущегося в дурном предчувствии Альберта Ниловича и сообщил, подтверждая его нехорошие ожидания:

– Вынужден огорчить вас, молодой человек. Я перераспределил нагрузку и ваши часы по «Римскому праву» передал другому преподавателю.

– Но… Как же так… Яков Лаврентьевич, ведь у меня семья, – Альберт Нилович даже вспотел от осознания ускользающего из его рук источника дохода. Это был полнейший крах. От такого решения ректора он терял не только свои официально заработанные в результате преподавательской деятельности средства. Он также прощался и со схемой «тридцать на семьдесят», которая регулярно дважды в год кормила институтскую братию.

– Послушайте, голубчик, решение принято и внедрено. Обжалованию, как говориться не подлежит. Позволю себе напомнить вам, что аспирантура является не работой, а дальнейшим обучением. Неплохо было бы вам впредь помнить о своих основных целях. Вы можете идти. – Яков Лаврентьевич снова что-то начал писать, тем самым давая понять, что аудиенция окончена.

На ватных ногах Альберт Нилович вышел в приемную, где деловитая секретарша ректора, уже ждала его:

– Альберт Нилович, вам нужно подписать вот здесь. Да что вы так расстраиваетесь! Не берите в голову, у него, у ректора нашего, между прочим, тоже не было выбора: эти часы, которые у вас отобрали, срочно понадобились для родственницы мэра, которую так неожиданно к нам пристроили…

Альберт Нилович шел коридорами института, никого и ничего не видя. Какое-то странное оцепенение завладело его сознанием, и он не понимал – что ему делать дальше. В голове был туман и на его фоне четко стоял всего один вопрос, извечно мучавший человечество: где взять денег? Вот он стремился-пыжился, суетился-вертелся, прилагал усилия и думал, что нащупал верный путь. А тут за какие-то пару минут – бац, и нет этого ничего, растоптали все, что он так кропотливо создавал. Интересно, есть ли в мире хотя бы одна история человека, который, имея достаточно средств для того, чтобы считать себя состоятельным, мог не боятся потерять все. Не бояться и не опасаться. Одно дело, когда алчущие конкуренты отбирают процветающий бизнес. Другое дело – преподавательские часы аспиранта, ну кому они могли понадобиться? Сколько еще таких невероятных примеров, когда человек в момент терял все, что имеет? Это как у Винни-Пуха, мультфильм про которого он не так давно смотрел с сыном: мед то он есть, то его сразу нет.

За такими размышлениями Альберт Нилович не заметил, как ноги сами вывели его из института, провели по знакомым, но неузнаваемым из-за погруженности в свои невеселые мысли, маршрутам и привели в спортзал. «Видимо тело интуитивно просило разрядки себе, мозгу и нервам, раз я оказался здесь», – подумал Альберт Нилович настраиваясь на тренировку и предвкушая интенсивную работу, которая сбросит с него весь негатив и заставит здраво оценить ситуацию.

Уже смеркалось, в раздевалке никого кроме него не было, и Альберт Нилович не стал включать свет, переодеваясь в темноте, что давало ощущение защищенности от этого непредсказуемого мира. Он не сразу понял, что в тренерской, которая располагалась за соседней дверью, кто-то есть. Альберт Нилович прислушался, говоривших было двое. Один голос был ему хорошо знаком и принадлежал тренеру, Николаю Степановичу, в прошлом заслуженному спортсмену, обласканному удачей и триумфом. Обычно Николай Степанович разговаривал короткими громкими выкриками, как бы отдавая приказания. Но сегодня этот голос звучал непривычно, по-лакейски услужливым. Судя по всему, сейчас собеседником тренера был такой человек, ради которого стоило сменить привычку командного тона на более покорный. Второй голос был тихим, но властным и уверенным. Человек, которому принадлежал этот голос, говорил мало, что компенсировалось нетипичной для тренера говорливостью.

Альберт Нилович не оставил занятий спортом, несмотря на свой интеллигентный статус аспиранта и молодого преподавателя. Но в отличие от неуверенного Алика, пришедшего когда-то на секцию кикбоксинга за красивым телом и уверенностью в себе, интерес Альберта Ниловича сейчас был в другом. Он знал о проходящих нелегально, поэтому без огласки, боях без правил, вокруг которых крутились большие бабки. Там делались ставки, за счет чего даже проигравший боец получал приличный гонорар. И теперь в тренерской Николай Степанович со своим гостем обсуждали предстоящие на днях такие бои.

– Распределение стандартное, понял, понял, – лебезил тренер.

– Ты лучше подумай, не пора ли новую кровь в свет выводить, – сказал незнакомец.

– Да у нас сложившиеся же уже ребятки. И дело свое знают, и не болтают лишнего. А кого, нового-то? У нас и новых то никого нет. Нынче в школах секций наоткрывали, вот ленивые мамашки и перестали к нам своих чад водить, в школе после уроков занимаются.

– Зритель любит новые впечатления, а твои замыленные уже. Соображаешь?

– Это я конечно соображаю. Вот опять же набрал ребят покрупнее, в тяжелом весе ведь у меня почти никого не осталось, тяжиков готовлю.

– Тяжики неповоротливые и активный бой с ними не всегда получается. Что за мелкий сморчок к тебе который год ходит? Его если поставить, как думаешь?

Альберт Нилович, затаив дыхание, прикидывал – не о нем ли речь. Его даже не обидело сравнение с весенним грибом. Лишь бы взяли, лишь бы взяли. Возьмут конечно, не зря же ему сегодня весь день так не прет – это перед большой удачей часто так бывает. Однако тренер медлил с ответом и молчал.

– Чего завис то, кто это? – прервал молчание гость.

– Мелкий? Это Алик что ли? Не, этот не потянет. Слаб он еще и духом, и телом. Ему пока сумки для спортсменов таскать – вот это для него в самый раз. И потом, он на юридическом в этом институте. Ну их, этих юристов! От них не знаешь, чего ожидать, умные больно, – затараторил тренер.

– Чмошник, значит, – подытожил гость.

У Альберта Ниловича от обиды свело скулы до скрипа в зубах. Шарахнув со всей силы кулаком в шкафчик, он влетел в тренерскую и уже собрался высказать тренеру, все, что о нем думает, но тот опередил:

– Подслушивал? Сопляк, ты даже не знаешь, куда суешься!.. – негодованию тренера не было предела. Он всем своим видом показывал, что всякая мелкая шелупонь права не имела входить в святая святых без спроса.

– Погоди кипятиться, Николай Степанович, – гость жестом велел подойти, и Альберт Нилович, в который раз за сегодняшний день, сменив гнев на испуг, покорно подошел.

Гостем оказался мужчина в хорошо сидящем на нем пиджаке и подозрительно черными волосами, которые никак не вязались с его возрастом. «Подкрашивает, похоже», – почему-то не к месту подумал Альберт Нилович.

– Альма-матер, значит, говорите, – холеный гость, растягивая слова и думая о чем-то своем, явно переваривал сложившуюся ситуацию с намерением использовать ее максимально выгодно для себя. – Уж не в заведении ли Якова Лаврентьевича вы трудитесь? Мы как раз туда на днях одну важную особу от мэра пристроили.

То ли из-за всех сегодняшних потрясений и поворотов судьбы, то ли из-за особенностей вкрадчивого голоса таинственного гостя, но только Альберт Нилович выложил все как на духу про свои сегодняшние потери – как его вызвал ректор и бессовестно отобрал часы преподавания в пользу пристроенной особы. Выговорившись, Альберт Нилович испытал чувство вины за свою несдержанную болтливость и, прикусив нижнюю губу, молча смотрел на вальяжного.

– У меня к тебе будет деликатное предложении. Ты переодевайся и ступай на улицу, подожди там меня. А мы с Николаем Степановичем закончим тут свое.

Разговор состоялся в машине. Альберт Нилович сидел на заднем сиденье между двумя громилами, которых разглядеть в темноте было сложно, но от которых просто за километр веяло угрозой, в подтверждение чего в руках они держали резиновые палки. Водитель тоже был не из щупленьких. Вальяжный гость тренера сидел на переднем пассажирском сиденье и, не поворачиваясь к Альберту Ниловичу, описывал задание. Именно задание, а не предложение – Альберт Нилович, сидя как в тисках плечом к плечу с телохранителями на заднем сидении, четко это осознал. Сделать нужно было следующее: под видом просьбы восстановить его в преподавательской деятельности, Альберт Нилович должен передать денежки ректору. Денежки не простые, а меченые. И передаются они не просто так, а в рамках операции по пресечению взяточничеству. Альберт Нилович, будто давно сотрудничая со следствием и всячески помогая и способствуя ему, выступал в роли наживки, этакого раскаявшегося взяткодателя. По мнению вальяжного, Яков Лаврентьевич слишком долго сидел у своей кормушки, не желая уступать это доходное место другим. Пришло время подвинуться. Альберту Ниловичу дали два конверта. Один увесистый и тяжеленький в качестве взятки ректору. А второй тощенький и практически невесомый в качестве вознаграждения за свои труды.

Машина скрылась за поворотом, оставив Альберта Ниловича посреди ночной улицы в одиночестве. Странное смешение эмоций овладело им. Сначала ему захотелось громко расхохотаться, но он почему-то просто глупо улыбался, а из горла вырвался лишь короткий хриповатый смешок. Затем на него навалилась злость на себя: «Какой же я лох, – думал Альберт Нилович, – весь день меня сегодня бортовали. А я покорно мирился с этим. Об тебя все, все кто мог сегодня вытерли ноги». Сознание собственной никчемности вызвало ярость. Ему срочно захотелось что-то сломать или разбить. Казалось, если он сейчас это не сделает, то его самого просто разорвет на части от скопившейся внутри энергии. Завидев впереди одинокую мужскую фигуру, Альберт Нилович направился навстречу.

Он бил точно и беспощадно. Каждый удар достигал цели. Это тебе за несостоявшийся утренний секс. Это тебе за отобранные часы преподавания. Это тебе за унижения тренером. Это тебе за копеечную оплату рискового задания. Насытившись, Альберт Нилович окинул взглядом распростертое на асфальте тело. Им оказался мужчина средних лет худощавого телосложения, который лежал сейчас неподвижно.

Альберт Нилович чувствовал, как радость заполняет его. Это ощущение превосходства дурманило и пьянило его. Пока он бил случайного прохожего, в голове его уже сложился план действий. Как там у классика? В Москву, в Москву, в Москву! Не зря этот город считается городом больших возможностей. Конвертик ректору он проредит, заменив пусть меченые, но все же настоящие купюры на фантики. Какая разница, что будет лежать в качестве вещдока. Ищите его потом в Москве – хоть как свидетеля, хоть за прореженный конвертик, хоть еще за что.