Краски. Бетонный дворец. Часть 2

15

Поправив шлейф длинного платья цвета ночного неба, она передернула плечиками, уравновесив на спине глубокий вырез с драпировкой-качелью. Удостоверившись, что все безупречно, Мелани вышла за дверь приемной, оставив Синтию собирать инструмент в одиночестве, потому что время поджимало. На пару с Тимоти Гудвином они неплохо подлатали ее перед Балом, потому что, несмотря на абсолютно дикие по своей сложности три последних месяца, она должна сегодня сиять. Хоть сияние, насколько знала хозяйка «Фонда», исходит не из косметики, а из сердца, это не означало, что она пренебрежет внешностью.

– Ты прекрасно выглядишь! – Пробасил ей на ухо ожидавший снаружи супруг, ходивший теперь за ней по пятам, словно телохранитель.

Послав ему воздушный поцелуй, чтобы не смазать помаду поцелуем обычным, женщина взяла сопровождающего под руку, и чета спустилась по огромным каменным ступеням в большой зал с темно-синими портьерами, ежегодно встречавший уйму щедрых гостей в своих стенах.

– Хорошо, что Алексы сегодня нет в этом дурдоме, – прошептала Мелани, окинув начинающее заполняться людьми помещение.

– Согласен, – кивнул муж, отправив серьезный взгляд на сербскую команду, вальяжно занявшую центральный столик. – Хоть сама Алекса и другого мнения.

Как только Мелани озвучила цель финансирования в этом году, список приглашенных на Весенний Бал вырос втрое, и отнюдь не за счет тех, кто мечтал отдать свои кровные денежки под намерения благотворительной организации, нет. На легкомысленное стремление хозяйки «Фонда» организовать в детских домах праздники слетелись стервятники, падальщики, аллигаторы, гиены и прочие представители фауны самых скандальных изданий штата. Всем не терпелось посмотреть, как женщине удастся внедрить излишества туда, где порой не хватает элементарно необходимого.

Однако Мелани твердо придерживалась выбранной тематики. Она четырежды переписывала речь и читала ее самым приближенным людям, чтобы понять эмоции слушателей. Но если бы не Оливер, слушавший все четыре редакции ни по одному разу, то не видать ей сегодня уверенности в себе, как и собранных средств, сумма которых приятно удивит по окончании процесса их обоих.

Подготовка к Балу была настолько напряженной в этом году, что женщина невольно подумывала о том, чтобы свернуть всю лавочку к чертям собачьим. Люди, мысли, средства, нервы, планы – ничего не складывалось так, как хотелось. Буквально каждый шаг в сторону мероприятия ломал ноги в трех местах, показывая всеми своими явлениями, что нужно осесть на тихом больничном и зализывать раны, а не ломиться сквозь бетонную стену головой вперед.

Но не на ту нарвались! Мелани Траст не сдается под гнетом сложностей!

И вот этот день настал, прекрасный и чудовищный. Отмытый зал сверкал диодными лампочками с черного зеркального потолка, а на столах искрились хрустальные стаканы, бокалы и графины под напитки. Да и сама зачинщица провокационного мероприятия сверкала и искрилась, не забывая, ради чего она старается.

Ей бы очень хотелось, чтобы Лиз была сегодня здесь и увидела воочию ее триумф. И пусть подруга находилась на постоянной телефонной связи с ней, следила за событием по телевизору и вообще всячески поддерживала, но Мелани этого было мало. Она хотела фурора, восторга, светящихся глаз! И изумления девушки, когда та услышит сумму, собранную за вечер.

Вздохнув, хозяйка «Фонда» принялась походкой пантеры обходить территорию, проверяя готовность столиков к началу. Впервые в ее сердце не было вкрадчивости и заискивания, лишь сухая цель и готовность получить свое сполна. Тем жестче было ее разочарование в себе во время вопросов. Тем сокрушительней был моральный провал по всем фронтам, отчаяние и слезы на сцене под взглядом шести сотен людей и пары десятков видеокамер.

– Да, возможно это глупо, вы правы, – дрогнувшим голосом призналась она. – Но это часть истории нашей страны, наших традиций. Безмерно больно, когда дети, вышедшие из бездушного интерната, вырастая, не имеют в своем доме даже елки, потому что это было не принято в их детстве. Люди, вышедшие из подобных заведений, не знают праздника. Они не умеют радоваться, полноценно быть частью социума, системы, страны. Извините, всем спасибо.

Разбитая, она спустилась со сцены и вышла в ближайшие портьеры в оглушающей тишине зала.

Едва за женщиной закрылась синяя ткань, гул в зале начал нарастать. Оливер, неизменно сидящий за самым близким к сцене столиком, проглотил ком сочувствия в горле и поднялся на сцену, готовый продолжать, но никто не обратил внимания, что сцена уже не была пустой, поэтому он, откашлявшись, призвал зал к тишине.

– Спасибо! – Кивнул он, когда тишина восстановилась. – Итак, продолжим. Повторите, пожалуйста, последний вопрос. И представьтесь.

– Меттью Флеймен, мистер Траст, Ваш любимчик, – отозвался толстяк за дальним столиком, крякнув от радости, что можно продолжить истязание. – Куда сбежала Ваша супруга?

– Добрый вечер, дорогой мистер Флеймен, – улыбнулся ответчик. – Вероятно, миссис Траст отправилась скорее составлять смету по распределению баснословной суммы, которую мы соберем сегодня вечером.

Зал расслабленно усмехнулся, радуясь надежным рукам, сжимавшим микрофон. Основных акул Мелани отбила, оставались лишь, как назвал себя язвительный корреспондент «Дейли Ньюс», «любимчики». Что ж, этих он знал в лицо, а посему, справится.

Веселье продолжалось еще целый час, пока публика не выдохлась. Свора репортеров не сильно отличалась от нападающих «Львов» на судебном процессе, поэтому натренированный директор корпорации выстоял натиск скептиков без особых проблем. Наконец, когда вопросы иссякли, мужчина смог отлучиться ненадолго из зала, чтобы навестить свою даму сердца.

Владелица «Фонда» скрылась в темной приемной, что оказалось вполне предсказуемым. В полутьме помещения ее струящееся платье искрилось серебряными всполохами, отчего женщина обретала нереальное, почти волшебное сияние вокруг себя.

– Я все испортила, – всхлипнула супруга. – Самое время закрывать «Фонд».

– Самое время умыться и спуститься вниз для интервью, – не согласился супруг, мягко обняв беглянку, убивающуюся горем возле окна. – Даже хорошо, что ты сегодня позволила себе немного эмоций, Мелани. А то уж слишком сухо было: едите индейку на День Благодарения – отдайте деньги.

Женщина зыркнула зареванным взглядом на мужа, который улыбался в вечерней сумеречной мгле. Смысла не было спорить, Оливер слишком тонко уловил ее настрой, чтобы сейчас отрицать свой надменный цинизм на сцене.

Вздохнув еще раз тяжело и горько, Мелани вынужденно признала свое поражение. Она зажгла свет в приемной и повернулась к зеркалу, которое отразило черно-бежевое месиво вместо тонко наложенного макияжа, вызвав в женщине возглас ужаса.

– Я не пойду в таком виде, Оливер! Синтия уже уехала?

– Да, но она и не потребуется, – уверенно сообщил супруг. – Тебе не нужен идеальный макияж. Сейчас тебе нужно показать, что ты обычная женщина, со своими переживаниями и трагедиями. Просто будь собой. Они ждут.

С этими словами муж оставил ее одну. Она не представляла, как теперь снова выходить на сцену. Краем мозга она пыталась зацепиться за воспоминания в ее жизни, которые слишком сильно походили на сегодняшний провал, но те ускользали сквозь пальцы струями сухого рассыпчатого песка воспоминаний. Это уже было с ней, Мелани могла поклясться, она стояла под надзором множества глаз и не могла говорить…

– Нет, бесполезно, – выдохнула она, измучавшись.

Наспех убрав с лица темные разводы, женщина покинула надежную гавань, чтобы разбиться о скалы в бушующем океане вопросов и осуждений.

16

На удивление теплый мартовский вечер обнимал их своими голубоватыми сумеречными крыльями, нежно баюкая тихой музыкой, лившейся из открытой двери служебной «БМВ». Получив внеплановый выходной в этот четверг, шофер решил полностью посвятить его делу, а именно – восстановлению жизни в небольшом недавно вверенном ему краснобоком автомобиле. Естественно, действо не обошлось без его маленькой помощницы, смиренно сидевшей рядом, пока мужчина докапывался до истины под капотом нового подопечного.

Их общение тянулось мило и гармонично, будто для обоих уже стало обыденным сидеть вот так в гараже долгими вечерами. Алекса на удивление открыто общалась с ним на любые темы, что не могло не поразить водителя, ведь разница в их возрасте ставила друзей в разные сословные группы. Впрочем, не только она. Дениэл вообще очень сильно отличался от богатого убранства поместья, гениальных патентов и многочисленных дипломов о высшем образовании. Да и девчонка меньше всего напоминала бородатого работника автослесарной мастерской, и это не мешало им жить в моменты встреч в унисон, на одной волне.

День, который изначально должен был разбить сердце этой крохе, прошел вполне сносно. К вечеру Алекса принесла чай с печеньем, а Дениэл установил новый аккумулятор на «Купер», который хоть и не спас давно умершего малыша, но дал импульсы жизни на его узлы. Ощупав индикатором некоторые из них, водитель составил список потенциально безжизненных частей, чтобы заказать новые, и на этом осмотр закончил.

Друзья завалились на легкие раскладные стулья, которые Дениэл позаимствовал у Луи в домике охраны, и, слушая душевный джаз по радио, пили теплый травяной чай с оттенком розы и ванили, глядя в звездное небо.

– У мамы началась речь, – сообщила Алекса, взглянув на часы.

– Переживаешь, что ты не там? – Спросил собеседник.

Что касалось переживаний самого Дениэла, то больше всего его терзала сейчас ситуация в корпорации. Кто-то прикинулся им и навлек такие сложности на родную контору, что шофер невольно вздрагивал от презрения к этому человеку. На что надеялся предатель, уж не на то ли, что начальник выгонит непутевого шофера, не понятно. Так что мирные посиделки с девчонкой за кружкой странного напитка как нельзя кстати успокаивали его ум, расслабляли и позволяли отвлечься.

– Не сильно, честно говоря, – протянула она, сморщив нос. – Я смирилась с тем, что Бала мне не видать. Хоть это и далось непросто.

– Ты можешь посмотреть трансляцию по телевизору, – подсказал Дениэл.

– Не то, – хмыкнула девушка и затихла.

В палисаднике надрывалась какая-то голосистая скрипучая птаха, которой, очевидно, было наплевать на синий сумрак позднего вечера. Подсветка в глубине закрытого тугим пластиком бассейна окрашивала воду золотистыми переливами, контрастировавшими с бирюзовой чашей, а из гаража лилась теплая мелодия, согревающая сердце получше чая и пледа. Они сидели рядом на стульях со спинками, уставившись в темноту сада, который лишь кое-где просвечивал желтыми фонарями, словно в кинотеатре на сеансе фильма про поместье. Молчание наполняло и совсем не напрягало слух, а затертый до дыр вид, простирающийся от поднятых ворот гаража, притягивал все их внимание, словно ничего интересней в жизни не было.

Вдруг, шурша перепончатыми крыльями в ночи, начали мелькать черные тени летучих мышей, питающихся редкими для конца марта насекомыми. Их тонкий писк ультразвука прорубал слух какими-то оглушительными и одновременно едва уловимыми волнами, словно бил не в ухо, а сразу в душу. Звезды опустились еще ниже, как будто в паре ярдов над крышей поместья им было тяжело и сложно висеть на чернильном небосводе. Теперь они повисли вплотную к крыше, зацепившись сонными лапками за острие «башни» и натянув тугое сферическое полотно без единого облачка.

Весна началась очень резко, практически в один день. Вдруг стало тепло, прекратились дожди и туманы, и природа полноправно объявила себя начинающей новый жизненный цикл. Она принялась обновлять листья и побеги, колоситься, обещая буквально завтра выдать и бутоны ранних цветов, если ей только позволят править бал.

– Так тихо, – почти прошептал Дениэл, прислушиваясь.

Птаха замолкла, для сверчков время еще не пришло, а ветер не смел шевелить ни единой травинки, штилем улегшись на газон и пластмассовую гладь бассейна. Тем звонче показался щелчок, открывающий замок ворот на въезде. После него стал приближаться едва различимый слухом в начале и очень отчетливый почти возле самой зеркальной стены мотор маминого «Ленд Крузера». Хлопнули двери, и приближающийся автомобиль осветил фарами два стула с наблюдателями, перегораживающими въезд в гараж. Дениэл помог девушке подняться и одним махом отставил оба сидения с проезда, однако машина не спешила на стоянку. Вместо этого окно водителя отъехало вниз, выпустив пушистую белую шевелюру.

– Доброго времени суток Вам, юная леди, – проговорил Альфред лукаво, и только после этого, тепло пожав руку второму шоферу, проехал в недра бетонного отсека.

Алекса немного смутилась такому приветствию, но позже, когда мистер Беррингтон вышел из помещения под звезды над головой, нашла старичка веселым и любознательным. Он расспрашивал Дениэла о его делах и поступках, удивительно точно задавая нужные вопросы, чем невольно притягивал в разговор и гостью гаража. Она едва не забыла, что приезд седого водителя ознаменовывал возвращение родителей, заслушавшись речью соратников.

– Я, пожалуй, пойду, а то меня потеряют, – будто извиняясь, сообщила девушка. – Добрых снов! И спасибо тебе за вечер, Дениэл.

– Спокойной ночи! – Отозвался молодой человек. – В выходные все в силе.

Окрыленная и улыбчивая, Алекса направилась к зеркальной стене поместья, оставив водителей наблюдать ночь.

– Ей скучно, – протянул Дениэл, глядя вслед удаляющейся девушке.

– Скучно? – Усмехнулся Альфред. – Разъясни-ка.

Молодой человек окинул задумчивым взглядом пожилого наставника и, заметив искорку интереса в его светлых выцветших глазах, вздохнул и принялся перечислять причины, казавшиеся ему вескими.

– Не знаю, почему, но у нее совсем нет друзей, – начал он. – Девчонка хотела на Бал и не попала. Плюс родители всегда заняты… Видимо, ей иногда некуда себя деть, поэтому она и тянется к машинам, к общению.

– Она здесь была совсем не поэтому, сынок, – проскрипел Альфред, тепло взглянув на собеседника. – Совсем не поэтому.

Молодой человек так и не понял, что хотел сказать мистер Беррингтон. Рассеянно пожав широкими плечами, упакованными в серую спортивную куртку, он отлучился в дом охраны, чтобы вернуть усатому сторожу стулья, и, готовый идти в дом, жестом позвал следом своего доброго приятеля. Возле дверей комнат, расположенных точно друг напротив друга, водители попрощались, готовые завершить этот странный бесконечно долгий день по своим местам уединения.

17

Заботливые руки скользили по ее лицу, массируя напрягшиеся мускулы и разглаживая мимические складочки. Маслянистое средство питало каждую клеточку ее кожи, между тем как сама Мелани лежала, погруженная в думы. Обычно в кабинете Тимоти Гудвина она спала, но не в этот раз. Сейчас она вынашивала план побега из постыдного «Фонда», хоть мероприятие и не провалилось с треском, благодаря стараниям супруга.

– Я думаю поехать в следующем году на выставку в Париже, о которой ты говорил, – произнесла она, не открывая глаз, чисто и звонко, отчего мистер Гудвин едва не уронил со стола мисочку с питательной смесью, вздрогнув.

– Я думал, ты спишь! – Пожурил он ее, но тут же смягчился и продолжил массаж, параллельно беседуя с клиенткой: – У тебя же Бал в это время.

– К черту Бал! – Вспылила Мелани и осеклась.

Легкая отеческая усмешка слетела с уст косметолога, но комментариев не последовало. Полежав молча несколько минут, женщина не выдержала тишины и начала разговор сама:

– Я хочу поехать со своими изделиями. В Нью-Йорке были очень ординарные эскизы, я могу лучше. Думаю, Парижский размах будет как раз для меня.

Она вещала, словно с трибуны. Звонкие ноты последних слов уже улеглись в светло-сером пространстве кабинета, но собеседник молчал, словно его это все не касалось. Лишь мерно позвякивала мисочка, из которой Тимоти время от времени брал слегка теплую смесь, которую наносил на ее лицо. Ей безмерно хотелось обратной связи от ставшего почти родным пожилого мужчины, но тот не проронил ни звука, пока не закончил массаж. Наконец, находясь уже у раковины, где мастер принялся отмывать руки и инструмент от остатков средства, он соизволил подать голос.

– Для кого ты хочешь выставляться, Мелани?

– Для Парижских компаний, очевидно, – удивилась она.

– В Америке проходит масса подобных выставок ежегодно, почему именно Парижская? – Напирал Тимоти, пытаясь подтолкнуть женщину к очевидному.

– Потому что ты сказал о ней, и мне понравилась идея, – ловко отбивала подачи та.

– Я сказал тебе о ней, как о примере. Сам я был там лишь единожды и больше не собираюсь во Францию.

Мистер Гудвин вздохнул и снова уселся на стул возле клиентки. Мягкой губкой он принялся снимать остатки средства с ее лица, заботливо и нежно, словно омывал родную дочь.

– Чем тебе не нравится Париж? – Удивилась Мелани и открыла глаза, уставшая лежать без визуальных картинок.

– Мне нравится Париж. Но создается ощущение, что ты пытаешься скрыться от «Фонда».

– Ничего подобного! – Вспыхнула женщина.

Она собралась уже вскочить с кушетки, гневно взмахнув полами приспущенного с плеч шерстяного платья цвета индиго, но ловкий мастер вовремя ухватил ее обеими ладонями за подбородок, вернув назад.

– Я еще не закончил, – мягко обосновал он свой вольный жест, после чего продолжил добрые поучения клиентки. – Ты можешь сделать прекрасную коллекцию, ни сколько в тебе не сомневаюсь. И поехать в Париж ты тоже можешь, хоть с семьей, хоть без нее. И оставить «Фонд» тоже в твоих силах, все, как ты решишь. Главное, чтобы ты понимала, связанны эти вещи или нет.

Насупившись, словно нашкодивший котенок, женщина не произнесла больше ни слова до самого прощания. Она знала, что ровно через три недели снова попадет в кресло косметолога, но сегодня спешила убраться отсюда поскорее.

– Береги себя, дорогая, – попрощался с ней мастер, душевно обняв на прощание, и дверь за ним закрылась.

Оливера блестящая идея тоже не очень порадовала. Он сидел в прохладе «башни», подперев обеими руками подбородок и нахмурив брови в ответ на лившийся из уст супруги восторженный поток информации. Мелани поежилась от холода его обычно теплого взгляда, который теперь обдавал альпийской свежестью посильнее, чем вечерний воздух, проникающий в помещение через окно. Льдистые оттенки стен и одежды хозяина кабинета уже не казались ей такими уж холодными, в их сиянии вполне себе можно было согреться после морозной баталии. Когда, спустя несколько минут, супруг откинулся на массивную спинку бурого кресла, его глаза ужесточились еще больше, собрав картинку воедино. Этому мужчине не пришлось даже задавать вопросов, он и так видел насквозь ее черепную коробку, словно та была прозрачной.

– А как же «Фонд»? – Выдал он заезженный вопрос.

«К черту «Фонд», – подумала Мелани, повторяясь в своих вольных эмоциях, но вслух не стала этого произносить, потому что Оливер был таким же отцом ее детища, как и она – матерью.

Ничего не оставалось, кроме как пожать плечами.

– Девять лет назад ты сказала, что никогда больше не поедешь во Францию, а тем более, в Париж, – выдал он следом, стегая бедную женщину каждым словом, словно плеткой с металлическими наконечниками.

Мелани действительно клялась и божилась не совать нос в город влюбленных, сузившийся для них в последнюю совместную поездку до номера класса люкс и старинного черного телефона на кофейном столике. После чудовищной недели поисков и неизвестности, после того, как их мирная семейная жизнь разрушилась там и выстроилась вновь, она собиралась туда опять. На фоне этого ее решение оказалось весьма смелым. И странным.

Холод взгляда супруга, убивающий своей колкостью, бьющий из-под густых бровей тяжелым психологическим ломом, сковал содержимое рта цепями. Мелани едва сдерживала дикий, какой-то животный ужас в компании того, который еще минуту назад был самым родным и близким. Все ее естество затряслось мелкой дрожью, испугавшись силы, шедшей от супруга в этот момент.

– Это было так давно, – проблеяла она, прекрасно понимая, что он имеет в виду.

– Скажи еще, что твоя память не выдала никаких воспоминаний при слове «Париж», – ядовито усмехнулся Оливер, наградив ее очередной порцией льда.

Мелани показалось, что его взгляд наполнился презрением и ненавистью к ней. Еще бы, она себя и не оправдывала, ведь это ее вина в том, что самый романтичный город мира ассоциировался теперь в их семье со смертельной опасностью. Вдруг ей стало безумно неуютно в его компании, словно оборвалась связь. Хозяйка «Ювелирного дома» обнесла себя бетонной стеной спокойствия, спрятав страх в глубинах подсознания. Каменный колодец, отделявший теперь сердца супругов друг от друга, тут же покрылся белесым инеем непонимания в местах, где раньше теплой рекой бежала любовь.

– Ты мог быть и более почтительным с женой, Оливер, – вдруг выдала она надменно, расправив плечи и вздернув нос на полдюйма. – Или в нашей семье теперь принято так разговаривать?

– Как? – Опешил супруг, округлив глаза.

И тут все закончилось, словно лед был лишь в ее воображении. Теплый удивленный взгляд мужа оценивал ее со всех сторон, настолько искренне не понимая происходящего, что гордая поза собеседницы начала выглядеть глупой и неуместной.

– Мне показалось, ты меня винишь в том, что Париж вообще существует! – Надула губки женщина и, получив добрую усмешку в свой адрес, покосилась на обмякшего мужа.

– Похоже, это ты себя винишь за Париж. Я – нет.

На том, собственно, разговор и закончился. И вроде бы Оливер, всегда доверявший ее решениям, предоставил карт-бланш и тут, но мимолетная картинка озлобленного ледяного монстра теперь навсегда поселилась в ее памяти за бетонной стеной, возведенной в тот вечер вокруг ее сердца.

Однако ни одно из переживаний не приближало Мелани к идее, что же все-таки везти в Париж. Эскизов украшений, пылящихся по шкафам и ящикам «Ювелирного Дома», хватит на десяток выставок, а набросков, забивающих шкаф в кабинете поместья, еще на два десятка, но все это казалось прожитым этапом, не вдохновляло, словно уже однажды перегорело и оставило за собой серую дорожку пепла. Хотелось свежести, нового потока, легкости дыхания, песни весны!

И помог ей с идеей Оливер, как и всегда, преподнесший ей на день рождения диковинный букет с редкими цветами. Она долго оценивала крокусы и первоцветы, перемешанные с тюльпанами и пионами, которым сейчас было совсем не время цвести, и те самые легкость и песня весны вдруг тронули ее каменное сердце. Именинница восторженно вскликнула, словно дикая амазонка, одержавшая победу над давним врагом.

– Каждый год я дарю тебе букеты на день рождения, Мелани, что не так с этим? – Удивился супруг, но она его уже не слушала.

Минуту спустя она уже неслась в кабинет, гордо размахивая пучком цветов, окрыленная внезапно пришедшей идеей. Оливер лишь пожал плечами на ее причуды и, перекинувшись взглядами с дочерью, уселся за праздничный стол.

– Похоже, сегодня мы отмечаем день рождения без именинницы, – усмехнулся он родным карим глазам.

И оказался недалек от истины. Добежав до кабинета, Мелани вывалила с десяток наборов красок на рабочий стол и принялась шуршать карандашом о бумагу. Вскоре из-под ее рук начали разлетаться листы с акварельными цветами из золота и платины, усыпанными многочисленными драгоценными камнями. Теперь у нее есть в запасе одиннадцать месяцев на произведения искусства, каждый из которых будет шедевром.

И никакой Дениэл Кентмор ей не помешает!