Трансформация – дорога домой. Воин Огня

Глава 3. Друг

Утром проснулся без будильника, голова болела неимоверно, слегка подташнивало. Понуро поплелся в ванную, включив воду, принялся чистить зубы. Глянул на себя в зеркало, увиденное не порадовало, левый глаз заплыл и практически не открывался, за ночь под ним образовался огромный темно-фиолетовый синяк. Пощупал голову, так и есть, на макушке выросла шишка с мой кулак. Тяжело вздохнул, сплюнул в раковину, умылся и пошел собираться в школу. Будет сегодня очередной «серьезный разговор» с училкой, а то и опять с директрисой в придачу.

Мама спала, отца дома не было, похоже так и не вернулся.

Вдруг, он больше никогда не придет, вот было бы счастье!

Или, устыдившись своего поступка, он наконец бросит пить, и все будет по-старому?!

– Да, конечно, устыдится он… Что ты как маленький веришь в чудеса? – мысленно отругал себя. – Вернется, как ни печально, куда ему деваться. Как бы еще хуже ни стало.

Быстро собравшись, отправился в школу.

Как и предполагал, в школе произошел очередной разбор полетов в главной роли со мной. Наслушался очередных нелицеприятных эпитетов в свой адрес, узнал прогноз на будущее: «Такие, как ты, отправляются на малолетку, дальше зона, вот все твое будущее». Сообщала мне предсказательница Полина Тарасовна. «Уж я на таких насмотрелась,» – вторила ей директриса.

Хорошо еще вчера домашку сделал, намного быстрее иссяк их поток негодования, а я молчал, не хотел подбрасывать поленьев в этот огонь праведного гнева.

Пришел домой в надежде, что отец не вернулся. Но моим надеждам не суждено было сбыться. Он был дома. Стоило мне войти, встал с дивана, подошел, схватил за шиворот, поднял в воздух. Яростно глядя мне в глаза, дыхнул своим застарелым, отвратительно-тошнотворным перегаром прямо в лицо:

– Еще раз кинешься на меня щенок – убью.

Отшвырнул, вернулся на диван, махнул стакан водки без закуски, налил снова.

Встал, потирая ушибленный зад, поплелся на кухню, нашел спрятанные для меня мамой бутерброды, положил в школьный рюкзак и вышел из дома. Делать нечего, нужно искать место, где можно сделать уроки. Вышел во двор, стол занят старшаками, побродил по району, присесть негде, где-то старики играли в домино или карты, где-то местная шпана тусовалась, или бабульки и декретные мамаши оккупировали столы и беседки, а бедному несчастному школьнику негде и приткнуться. Я раз спросил у мамаш, можно рядом присесть, позаниматься, они меня погнали. Такие дела…

Делать нечего, поплелся в подъезд, если тетрадь опять порвут, по крайней мере останется надежда позаниматься завтра в школе после уроков.

Между первым и вторым этажом подоконник, который хотел занять я, уже был занят. На нем нагло сидела неизвестная мне девчонка, безразлично наблюдавшая через окно за происходящим во дворе. Точно не мой день.

Услышав шум поднимающегося по лестнице меня, она повернулась. Довольно симпатичная, чуть постарше, лет 11—12, вряд ли больше. Карие глаза, довольно крупный с горбинкой нос, узкие, но красиво очерченные нежно-розовые губы. Темно-русые волосы коротко по-мальчишески пострижены, что меня удивило. Все девочки моего класса отращивали волосы и тщательно за ними ухаживали, скажи какой-нибудь из них подстричься, пришли бы в ужас.

Одета в старые, но чистые джинсы и толстовку, на ногах дешевые кеды.

– Что вылупился? – неласково бросила она мне.

– Ничего, – буркнул я и решил пройти мимо, сяду на следующем пролете.

– Местный? – неожиданно спросила она.

Я остановился, еще раз глянул на нее. Стало интересно, с чего она вдруг заинтересовалась.

– Местный, – кивнул я, – тут на третьем этаже живу, а ты кто такая?

– Новенькая, – вдруг как-то расслабившись, откинувшись спиной на стену, ответила она, – вчера заехали, на первом этаже живу. Ты че-то поздно со школы приперся, на продленку ходишь?

– Нет, – отрицательно замотал головой я, – искал, где можно притулиться, домашку сделать, вот думал тут, а тут ты.

– Тебе че негде заниматься? – удивленно спросила девчонка.

Я только отрицательно помотал головой:

– Ладно, сиди, я выше поднимусь.

– Ну спасибо, что разрешаешь… – усмехнулась она и резко спросила. – Есть чего пожрать?

– Пара бутербродов, – ответил я.

– Гуд, – обрадовалась она, – пойдем со мной.

Вскочила со своего насеста, потопала мимо меня вниз по лестнице, я засеменил следом.

Оказалось, что она жила на первом этаже, здесь недавно помер одинокий старик, видимо в освободившуюся хату они и заехали. Девчонка открыла входную дверь ключом, повернулась ко мне:

– Только тихо, мои дрыхнут.

Вошли в дом, здесь царил полнейший бардак, и стояла ужасающая смесь запахов алкоголя, перегара, давно немытых тел и нестираной одежды. У нас подобный аромат тоже присутствовал благодаря папаше, не отягчающего себя заботой лишний раз помыться, но спасибо маме, она его протирала и переодевала, когда был в отключке, и каждый день проветривала квартиру, запах был не столь ужасающий. В данном жилье похоже никто себя подобными действиями не отягощал. Девчонка поманила меня пальцем за собой, делать нечего, придется потерпеть, зажал нос пальцами, чтобы хоть немного приглушить оглушающую вонь.

Прошли, судя по всему, в ее комнату, она тут же захлопнула за мной дверь, закрыла на шпингалет.

Ее комната сильно отличалась от остальной хаты, здесь было чисто и так сильно не воняло, форточка раскрыта настежь, отчего было довольно прохладно.

– Да, нежарко, зато не воняет, – словно прочитала мои мысли она. – Давай жратву, а сам садись за мой стол, делай домашку.

– А ты?

Подошел к столу, закинул на него рюкзак, стал выгружать учебники и тетради. Достал бутерброды, заботливо завернутые в пищевую бумагу мамой, протянул ей. Она схватила, развернула и принялась за еду. Я понял – голодная, еще голоднее меня, мне стало ее жаль.

– Тебя как звать? – спросила она.

– Андрей. – ответил я, усаживаясь за стол.

– Меня Милена, – назвалась она и предложила, – слушай, если у тебя есть жратва, я могу за нее тебе арендовать свой стол.

– Согласен! – тут же согласился я. – Только много у меня не бывает, но чего-нибудь смогу притащить.

– Класс, – кивнула она, развалившись на своей кровати и уплетая за обе щеки бутерброды с дешевой ливерной колбасой. – После школы заходи ко мне, мои обычно в это время уже пьяные дрыхнут, стучи вот так, – она показала, как стучать, – будет наш код.

– Хорошо.

– Запомнил? – решила она уточнить.

– Запомнил, запомнил.

– Ладно, занимайся, я пока почитаю.

Она взяла книгу, которая лежала рядом с кроватью на тумбочке, уткнулась в нее, а я принялся за домашку.

Время пролетело незаметно, мне давно не было так спокойно. Сидя дома и занимаясь даже в те дни, когда удавалось, отца не было дома, я вздрагивал от каждого шороха. Мне все время казалось, вот он сейчас войдет, начнет орать и материться, как обычно, а может и мне прилетит не за что-то, а вот просто так. Нет, так сильно как вчера он меня никогда еще не бил, но отвесить подзатыльник – так запросто, причем такой, что в ушах потом пару часов отчаянно звенит. Здесь я впервые почувствовал себя в безопасности. Закончив, повернулся к Милене.

– Я все. – отчитался я.

– Круто, – равнодушно пожала плечами.

– А ты делаешь домашку? – задал глупый вопрос, просто хотелось с ней еще поболтать, а не знал о чем.

– Я сразу сделала, у меня проблем с учебой нет.

– А мне математика очень нравится, а вот с языками – беда, не даются, все время делаю ошибки, ничего не понимаю, – как-то сбивчиво стал объяснять я.

Очень сильно нервничал, аж вспотел, постарался незаметно вытереть о штаны влажные ладони, затем тыльной стороной вытер выступивший пот на лбу. Я ни с кем кроме мамы и не общался, друзей не было, родственников тоже, а тут говорю! Да еще и с девчонкой! Стало совсем не по себе, но и уходить не хотелось, хотелось вот так вот, чтобы как все. Иметь хотя бы одного друга, с которым можно поболтать о том о сем.

– Если есть бабки, могу подтянуть по этим предметам, да и по другим тоже. Я твердая хорошистка, у меня только с математикой не очень, четыре, и физика хромает, а все остальное твердое 5.

– Нету у меня бабок, от слова совсем, – развел я руками и повесил нос.

Она долго и внимательно смотрела на меня улыбаясь. Улыбалась как-то странно, вроде и не улыбка, и не усмешка, что-то среднее между ними, при этом не ставя себя выше меня, не принижая себя, а еще очень по-доброму. Я не понимал, каким образом все это умещалось в ее странной загадочной улыбке. В ее теплых карих глазах. Я ни до, ни после, больше таких людей не встречал. А еще в ней была какая-то спокойная мудрость, что совсем не вязалось с ее возрастом. Мне было хорошо с ней рядом, как было до того только рядом с мамой. Мелькнула мысль в голове: «Как было бы здорово, если б она была моей старшей сестрой».

– Ладно, – неожиданно сказала Милена, – буду с тобой заниматься бесплатно, ты мне нравишься.

Она встала с кровати, поставила еще один стул рядом со мной, села.

– Давай шпана, будем грызть гранит науки, как завещал нам дедушка Ленин: «Учение свет, а не учение тьма и мракобесие.»

Я удивленно посмотрел на нее.

– Что нельзя уже и от себя что-нибудь добавить? – рассмеялась она. – Давай заниматься, будет у тебя если не пятерка, то твердая четверка точно.

Тут она преувеличила мои способности, языки мне так и не дались. Но она смогла вытянуть мой уровень знаний с тройки, отчаянно стремящейся к двойке, на твердую три в том классе. И три с маленьким плюсом к окончанию школы.

Да, мы подружились, я бы сказал она была моим первым и самым значимым другом всю мою жизнь. Но мы не будем забегать вперед, все по порядку.

– Мне очень повезло, что ты переехала к нам, – сказал я ей в тот вечер.

Она так понятно и доступно объясняла в свои одиннадцать лет, как не могла объяснить моя училка с не знаю каким, но по любому длительным стажем.

– А мне не повезло, – зло ответила Милена. – Знаешь, почему мы здесь?

Я отрицательно помотал головой.

– Раньше я с родителями жила в другом городе, у нас была классная жизнь, они оба актеры, работали в театре, неплохо зарабатывали, жили в просторной квартире с высоченными потолками, большими окнами и красивой мебелью. Мама дочь профессора. У меня были много очень красивых игрушек, сладостей и практически всего, что могла пожелать душа. А потом бабушки с дедушкой не стало. Дед умер от пневмонии, бабушка не оправилась после его кончины, ушла следом, инсульт.

Мама сильно переживала, но довольно быстро оправилась от потери. А вот от чего она не смогла оправиться, так от пристрастия к алкоголю.

Началось все банально. Бокал другой шампанского после премьеры, после удачного сыгранного спектакля, в гостях или когда местный бомонд бывали в гостях у нас. Затем и перед спектаклем – для храбрости. И так дальше, пока не превратилась в обычную пьянчужку, а вместе с ней и отец. Из театра поперли, на работу больше никуда не брали, они ж актеры, больше ничего не умеют, да и не хотят, честно сказать. Так спились совсем, продали нашу квартиру, купили этот бомжатник, остальные деньги медленно, но верно, пропивают.

– Я в этом бомжатнике родился и вырос, – обиженно сказал я и начал быстро собирать свои пожитки.

– Не обижайся, – останавливая, она нежно взяла меня за руку, – просто в сравнении с моим бывшим жилищем, – она обвела рукой окружающую обстановку, – иначе и не назовешь. Тебя кто такой красотой наградил?

Я притронулся к фингалу, слегка поморщившись от боли, пробурчал:

– Отец, – она была первая, кому я признался.

– Ясно. Тоже бухает?

Кивнул.

– Значит, мы с тобой родственные души и должны друг другу помогать.

– Завтра приду, поесть чего-нибудь принесу.

– Хорошо, буду ждать.

Милена проводила меня до двери.

Пошел домой, осторожно открыл дверь и тихо прикрыл за собой. Прислушался. По соответствующему аромату и громкому храпу, доносившемуся из комнаты родителей, понял – отец дома, но спит. На кухне слышалась какая-то возня, значит мама дома. Прошел к ней. Действительно она была здесь, хлопотала, готовя что-то на ужин. Услышав мои тихие шаги, обернулась, улыбнулась мне, подошла и поцеловала в щеку.

– Ты где был? Уже темно, я начала беспокоиться.

– Мам, у меня сегодня был такой замечательный день!

– Подожди минутку, я принесла мазь, помажем твои ушибы, и ты мне все расскажешь.

Мама достала из холодильника какую-то мазь, стала наносить на мои синяки, мазь дурно пахнула, но я молча терпел.

– Рассказывай, – попросила мама, убирая лекарство.

– Сегодня познакомился с девчонкой, она только вчера переехала в наш дом. Мам, она такая хорошая! Я поделился с ней бутербродами, и она пустила меня к себе домой, сделать уроки. Потом я узнал, что она очень умная, согласилась помогать мне с учебой, мы с ней сегодня занимались и она обещала и дальше меня подтягивать.

– Здорово, я очень рада, что у тебя появился друг, – она отвернулась к плите, на которой стояла кастрюлька с закипающей водой, открыла пачку пельменей, готовясь забросить в кипяток. – Тебе сколько пельменей сварить?

– Штук десять, можно пятнадцать, если получится, – робко попросил я.

– Проголодался? – мама повернулась. – Понятное дело, супом на воде не наешься, а бутерброды отдал. Что ж, я постараюсь оставлять Вам еды на двоих, чтоб хватало. Что с ее родителями?

– Пьют, – просто ответил я. – Как наш отец, хорошо еще ее не бьют, а вот с продуктами дома – беда.

– Это все моя вина, – мама резко села на стул, закрыла лицо руками, тихо расплакалась.

– Мам, – подлетел я к ней и что было силы обнял. – Не твоя вина, ничья вина, он просто сломался, как и они. Так бывает.

– Сейчас много таких, – мама отняла руки от лица и крепко меня обняла, – переходный период всегда самый сложный, тут или выдюжишь, или пропадешь. Главное ты выстои, не пропади.

– Не пропаду, мам. Главное у меня теперь есть Друг.

Она ласково улыбнулась мне и снова крепко обняла.

Я с удовольствием прильнул к ней, от нее вкусно пахло, не знаю, чем – может добротой, может любовью; какой-то такой родной теплый запах мамы, а еще немного лекарствами.

Вдруг, в комнате стало ужасно холодно, словно температура резко упала до минуса. Меня охватил озноб, начало слегка трясти.

И снова я краем глаза увидел тень промелькнувшею у меня за левым плечом. Охватил ужас. Замер, крепко зажмурив глаза.

– Сынок, с тобой все в порядке? – спросила мама и приложила свою теплую ладонь к моему лбу. – Ты случаем не заболел?

– Нет, мам, – прошептал я, боясь открыть глаза, – снова та тень, она опять пришла, мне страшно. Мам, здесь монстр, привидение? Или я просто шизанулся? Или ударился головой так, что чердак поехал? Мам, что со мной? Мне страшно…

Она немного отодвинула меня от себя, взяла в ладони мое лицо, ласково сказала.

– Все у тебя нормально. Я сегодня поговорила на работе с девчонками, мне вот, что рассказали. Оказывается, не только ты видишь иногда подобное. Говорят, за левым плечом следом за нами ходит смерть, очень чувствительные люди могут ее увидеть, как ты, например. Но стоит плюнуть через левое плечо трижды, и она уберется восвояси, не тронет тебя. По крайней мере до того момента, пока не настанет твой черед. Вот так.

Я сразу трижды поплевал через левое плечо и облегченно вздохнул. Действительно стало сразу легче и спокойней, в комнате потеплело, а там и пельмени подошли. Поужинали с мамой вдвоем, болтая о том о сем, она рассказывала забавные случаи в больнице, я делился впечатлениями о Милене. О проблемах в школе я никогда ей не рассказывал, зачем ее лишний раз расстраивать? Нам было очень хорошо вдвоем, и я в очередной раз решил, что как только смогу, так мы уедем и будем всегда-всегда жить вот так – вдвоем. И никто нас больше не обидит. И мы будем счастливы, и все у нас будет хорошо!

В тот вечер я уснул очень счастливым.

Глава 4. Стройка

И пошло-поехало. Жизнь практически приобрела нормальное свое движение, как у всех нормальных людей. Учебу подтянул, благодаря возможности делать домашку и занятиями с Миленкой. Она мне здорово помогала. Вообще она была не такая, как все знакомые девчонки. Все они были слабачками, только и умеющими ныть или говорить глупости. Милена была совсем не такой. Она была очень сильной духом. Даже сильнее меня. Жизнь вышвырнула ее из красивого, благополучного мира на самую свалку человеческих отходов, но она не сломалась, ни тогда, ни после. Только иногда раскрывала свой старый семейный альбом и тихо плакала, рассматривая фото.

Думаете она мне об этом рассказывала или жаловалась? Не угадали! Она никогда не жаловалась, а если б узнала, что я подглядывал иногда в ее альбом, когда приходил к ней делать домашку, а она по необходимости выходила из комнаты, и видел маленькие пятна, на промокших от капающих из ее красивых темно-карих глаз слез, страницах. То, что они красивые я понял не сразу, потом, когда подрос. Но я опять забегаю вперед.

Она, как и я, поставила перед собой цель – вылезти из этого ада. Для этого очень хорошо училась, учителя только диву давались, какая способная девочка растет в столь неблагополучной семье. Тогда-то я и убедился, что они и про меня, и про мою семью все знали, специально что ли меня доставали? Но мне было все равно. Мы много времени проводили вместе за учебой, или просто болтая, она много знала интересного из книг, которые брала в школьной и в детской библиотеках, читала их и самое интересное рассказывала потом мне, чем здорово расширила мой кругозор.

Еще рассказывала много о море, куда раньше по путевкам ездила с родителями в санатории. Какое оно сказочно красивое, теплое и просто замечательное! Как здорово качаться на его волнах, нежась на летнем солнышке, слушая шум прибоя и крики чаек. А вечером на берегу ужинать с родителями в небольшом ресторанчике, слушать музыку, наслаждаясь теплым летним солоноватым ветерком, дувшим с моря, наблюдая как взрослые веселятся, танцуют. А ночью, когда родители уснут, любоваться в окно лунной дорожкой, появляющейся на поверхности моря и мечтать, что когда-нибудь отправишься по ней в дальний путь, открывать новые города и страны, а может быть и сказочно-фантастические миры, например, нырнуть в морские глубины и найти на дне глубоких ущелий и впадин новый мир, населенный сказочными существами: русалками, морскими ведьмами и чудовищами.

Тогда мы впервые договорились переехать, когда вырастем, куда-нибудь на берег моря.

Но сначала нужно окончить школу, там видно будет.

Да, вы совершенно правы, ей было гораздо сложнее. Она большую часть своей жизни прожила «нормально», я всего лишь первые несколько лет, о которых практически не осталось никаких воспоминаний.

Но и как всегда и все в моей жизни – счастье длилось недолго.

Первое, с деньгами стало совсем туго, как и предсказывала мама, заработков становилось все меньше, а потребности отца в алкоголе все больше, опять же нас стало двое, не я один, мама старалась кормить обоих. Деньги с продажи квартиры у родителей Милены тоже быстро заканчивались, хоть какие-то продукты появлялись все реже. Я вообще не представляю, о чем они думали? Мой папаша хотя бы пенсию по инвалидности получал. Им на что рассчитывать? До пенсии, даже до минимальной, если будут платить, не передумают, еще ох как долго. Жить на что собирались? Их заначка закончилась года через три, еще удивительно, что так надолго хватило, видимо действительно крутая хата у Миленки была.

Но помимо вечной и привычной проблемы с деньгами, остро встал и иной вопрос. Я был слишком слаб.

После того раза, когда отец шарахнул меня головой о стену, несколько недель он не трогал ни меня, ни маму. Но надолго его не хватило. Через несколько недель принялся за старое.

Я больше не кидался на него. Понял, слишком я слабый, не могу ему противостоять, а если в следующий раз он меня убьет? Что будет с мамой? Кто ее защитит и вытащит, вернет в нормальную жизнь? Кроме меня некому.

Но и сидеть смотреть, как он ее бьет, я просто не мог. Поэтому, когда он начинал, я подбегал к маме и закрывал ее собой, стараясь, чтобы большая часть ударов попала мне по спине, вжимал голову в плечи. Мама плакала, пыталась меня оттолкнуть, но я вцеплялся в нее словно клещ, не оторвешь, и наши слезы смешивались горьким соленым потоком. Сколько бы она ни просила меня перестать, я сразу притворялся глухим, слепым и немым.

И каждый раз во время побоев я видел тень за моим левым плечом. И каждый раз плевал на нее, и она исчезала.

И каждый раз думал, неужели это действительно она? Моя смерть? И когда-нибудь не рассчитав силы, отец нанесет мне такие удары, от которых я уже не оправлюсь. Синяки на спине от его кулаков заживали довольно быстро, буквально в считанные дни, как и фингалы на лице, когда он в ярости все-таки с чудовищной силой отрывал меня от мамы и бил со всей силы по лицу.

Дело было печальное, но привычное. А непривычное и показавшее всю мою позорную слабость случилось через пару лет после знакомства с Миленкой.

Как-то я пришел как обычно после школы к ней домой, постучал условным знаком, но мне никто не открыл, я повторил стук несколько раз – безрезультатно. Тогда начал колотить в дверь, что было силы, стало страшно, вдруг с ней что случилось?

Она слегка приоткрыла дверь, буркнув, чтоб я проваливал и попыталась ее закрыть. Удивленный ее странным поведением, успел подставить ногу в дверной проем, не дав закрыть дверь, от чего получил удар с такой силой, что чуть не взвыл, но ногу не убрал.

– Проваливай, я сказала, – зло бросила она, – сегодня ко мне нельзя.

Несмотря на то, что я неплохо подрос и мне было уже одиннадцать, я был все равно на голову ниже ее, однако, с силой навалился на дверь, пытаясь открыть шире, и проникнуть в дом. Она резко на шаг отступила, я ввалился внутрь, чуть не врезавшись головой в стену напротив. В последний момент вернул равновесие, развернулся, заметил, что Миленка уже хотела схватить меня за шиворот, наверняка, чтобы выставить из дома, как нашкодившего котенка, но я успел увернуться из ее цепких рук.

– Да постой ты! – крикнул я. – Можешь объяснить, что случилось?! Я тебя чем-то обидел?! Что-то не так сделал?

– Уходи!

Она еще раз крикнула и снова попыталась меня схватить, неудачно, я может и был слабым, но был шустрым. В момент, когда она снова попыталась меня схватить, ее длинная челка, до того закрывавшая половину лица, откинулась, и даже в полумраке прихожей я увидел огромный фингал под ее глазом и разбитую губу.

– Кто?! – сразу перестав дергаться, спросил я.

Похоже что-то во мне изменилось, она перестала пытаться меня схватить, замерла, глаза расширились от удивления.

– Кто я спрашиваю?! – еще раз зло бросил я.

Волна ослепительной ярости охватила меня с головы до ног:

– Они? – кивнул в сторону родительской комнаты.

Она только отрицательно покачала головой.

– Последний раз спрашиваю, кто?! – от злости меня начало слегка трясти.

Она наконец рассказала. Шла со школы домой. В одном из дворов к ней подошла компания гопников, зная, что защитить ее некому, схватили и попытались затащить в подвал одного из домов, она стала яростно защищаться, после чего и получила несколько ударов по лицу. Спасло ее чудо. Большинство редких прохожих не обратили внимания на происходящее, шли себе спокойно мимо, одна только тетенька поинтересовалась происходящим, на что один из пацанов заявил:

– Моя сестра, опять набухалась малолетка. Домой вот не могу затащить.

Удовлетворенная таким объяснением тетенька со спокойным сердцем направилась домой. А гопники принялись за старое, схватили ее за руки и потащили в подвал. Спасло Миленку то, что домой спешила ее учительница, позвонили из дома, трубы прорвало, ей пришлось уйти из школы, спасать дом от полнейшего затопления. По дороге она и увидела свою подопечную, разогнала шпану, и только после заспешила к себе. Ну, а Милена пришла домой. Видеть никого, даже меня, сегодня у нее не было ни желания, ни настроения.

Узнав, в каком дворе все произошло, я ушел от нее, сказав, что обойдусь сегодня без занятий, пусть отдыхает.

Зашел домой, сбросил рюкзак, переоделся в старый рваный спортивный костюм и убитые в хлам кеды, вооружившись маминой скалкой, пошел искать ту компанию. Их оказалось четверо, а я один. Каждый из них как минимум на пару-тройку лет старше, на полголовы выше и вдвое шире в плечах.

Стоило мне увидеть этих уродов, волна ослепительной ярости захватила меня всего, до кончиков пальцев, до каждой клеточки моего тщедушного организма. Я кинулся на них. Все, что помню из той драки – это красная пелена перед глазами и мерзкие ненавистные рожи, которые во что бы то ни стало нужно уничтожить, разбить, размазать об асфальт…

Нас растащили местные мужики.

На мне живого места не было. Итак, видавший лучшие виды и знавший лучшие годы, причем не в моем гардеробе спортивный костюм был изорван в лоскуты. У одного кеда была оторвана подошва, второй порван пополам. В зеркале, вернувшись домой, я увидел вместо лица один сплошной синяк. Лицо на следующее утро опухло так, что стало в два раза больше и приобрело лилово-фиолетово-желтый цвет. Белки глаз стали красными как у заправского вампирюги, синие губы так же придавали сходство с ним. На теле не было живого места, все в синяках и кровоподтеках. К счастью, обошлось без переломов.

Но и на них, на всех четверых, было страшно смотреть. Разбитые носы, губы, у двоих заплыли оба глаза, у одного ухо опухло так, что стало в три раза больше другого. Позже узнал, они не обошлись и без переломов.

Итогов того инцидента было три.

Первый. Меня чуть не поставили на учет в детскую комнату милиции. Сначала родители гопоты настаивали. Милена вступилась за меня, но никто ей не поверил. Повезло, что учительница, которая ее спасла, подтвердила слова Миленки, и родители «пострадавших» решили замять дело, их детям уже было вполне прилично лет, и дело попахивало попыткой изнасилования.

Я позавидовал Миленке, к ней так хорошо относятся учителя. Я же выслушал очередную лекцию о том, что финал моего жизненного пути колония и тюрьма – без вариантов.

Второй. Местная гопота стали меня бояться и обходить стороной. Посчитали, что я отбитый на всю голову, и дали кличку – Берс.

Но я не тешил себя надеждой, что это надолго. Тогда впервые я посмотрел на Миленку не как на Друга, а как на девчонку, и понял одну простую вещь – она взрослеет и становится красивой. Данное обстоятельство в ее бывшем спокойном мире было бы крутым, но в нашем неблагополучном – ох какая серьезная проблема, можно сказать катастрофа. И попытка будет не первая, и увы далеко не последняя. А защитить ее некому. Ее отец и так был не боец, актер театра, худенький и плюгавенький, а щас, после постоянных возлияний, совсем ни о чем, его самого защищать надо.

И отсюда третий итог. Я слишком слаб. А у меня две женщины: Мама и Милена; которых кроме меня некому защитить.

И что делать?

Я видел только один ответ на этот вопрос – нужно становиться сильным. Очень сильным. Но как?

В таких невеселых раздумьях я как-то брел со школы домой. Никаких идей на этот счет в моей не раз битой многострадальной голове не появлялось. И тут, проходя мимо строящегося частного дома, я увидел мужика, он выкладывал стену из белых кирпичей. Я почему-то остановился и стал наблюдать за ним. Кирпичик за кирпичиком стена становилась все выше. Труд монотонный, но какой-то правильный. Как в моей любимой математике, складываешь одно к другому, и получается что-то правильное и очень красивое. А тут еще и новое. Я залип. И не заметил, как подошел совсем близко, тут мужик и обратил на меня внимание:

– Чаво зеньки вылупил? – беззлобно спросил он, вытирая пот со лба. – Стыбрить чаво решил? Я те мигом ухи поотрываю!

– Дядь, да ты чего, да я ж ни в жизнь чужого не взял!

От обиды перехватило горло, на глаза навернулись слезы, которые я с трудом загнал обратно, в глубь, глубоко-глубоко. Да почему сразу, совсем меня не зная, все обо мне гадости думают?!

– Да ладно, че губы вон поджал, не реви, не ты такой, жизнь ща такая, того и гляди последние портки стыбрят. Ты че хотел?

– Да ниче не хотел, – пожал плечами, чуть успокоившись, – просто ладненько у Вас так все выходит, правильно все.

– Ну так может подсобишь? – ухмыльнулся мужик. – Я и тебя научу.

– Хорошо, – сразу согласился я, скинул рюкзак и подошел к нему.

– Смотри, тебя как звать-то?

– Андрей.

– Так Андрейка, меня зови дядь Захар, ты мне будешь вон из кучи кирпичи подавать, и смотри как выкладываю. Заметано?

– Заметано! – кивнул и принялся за дело.

Надолго меня не хватило, через полчаса выдохся, первые-то кирпичи легко таскать, подавать, а чем дальше, тем больше мышцы на руках стали болеть, ныть, странное какое-то чувство, словно чем-то забиваются. Я с завистью смотрел на перекатывающиеся мощные мышцы рук дядьки Захара. Мне бы такие! Я б любой гопоте рыло бы начистил в раз!

Посмотрел на свои руки, они мне показались тощими лапами недокормленной курицы. Я тяжело вздохнул.

Дядька Захар, то ли услышав мой тяжелый вздох, то ли увидев мое наверняка ярко-красное вспотевшее мурло, то ли заметив сбивчивое громкое дыхание почти загнанного коня, прервал работу, сказал:

– Присядь, отдышись, и я перекурю.

Закурив сигарету, долго разглядывал меня. Под его пристальным взором мне стало несколько неуютно, наконец спросил:

– Чаво смурной такой? Колись, может чем подсоблю тебе.

Я не знаю с чего, но меня как прорвало, и я все ему о себе рассказал. Все как на духу выложил. Не знаю почему, я-то не шибко разговорчивый, особенно со взрослыми, от которых, кроме мамы, отродясь ничего хорошего не видел, а вот ему рассказал, ничего не утаивая: и о моей жизни, и о моих проблемах, и о моих тревогах.

Он слушал молча, не перебивая. Как только я закончил свой печальный рассказ, сказал:

– Тебя похоже Бог ко мне привел. Я тебе подсоблю.

– Нету никакого Бога, – буркнул недовольно я, – был бы Бог, не допустил бы ничего такого.

– Сопляк еще, а уже лезешь дела Божьи осуждать, меня слушай и мотай на ус. А то усов еще нет, даже пушка на рыле, молоко на губах не обсохло, а туда же, промысел Божий осуждать. Гордыню-то поумерь.

– Дядь Захар, да причем тут гордыня-то? – растерялся я.

– А при том, – строго сказал он, – вот, когда поймешь при чем, тогда может хоть чудок что-то поймешь. Ладно, я тебе не батюшка какой, на путь духовный наставлять эт не ко мне, а вот с деньгами помочь чудок смогу. Видишь, не сижу, сопли на кулак не мотаю, работаю, дома людям строю, или ремонты там внутри квартир. Видишь, как ладно мы с тобой, немного поработали уж сколько кирпичей выложили, а то одному долго, вдвоем быстрее и сподручнее. Приходи после школы, помогай, я тебе платить буду, не шибко много, так как и работать недолго сможешь, но на харчи хватит. Согласен?