Глава 11.
Остаток дня проходит для меня, как в тумане. Я вроде что-то делаю, но не чувствую ничего. Я сижу всю самоподготовку рядом с Красавчиком, но даже не смотрю в его сторону. Он тоже молчит, не пытаясь со мной заговорить. Аннушка что-то тявкает со своей парты, но я ее не слушаю. Вроде она рассказывает о том, что скоро наконец-то приедет Амина и вышвырнет меня с этого места. Больно-то хотелось тут оставаться. Я села сюда, чтобы лишь позлить Красавчика, но сейчас мне хочется держаться от него подальше.
Он называл его папой.
Он сказал, что он был хорошим отцом.
Но не со мной. Со своей родной дочерью он не захотел быть хорошим отцом.
Он не захотел быть в принципе моим отцом.
Он ушел, не найдя меня.
И теперь я никогда не смогу назвать его папою.
Маленькая одинокая слеза срывается с моих ресниц, падая на стекляшку. Она расплывается по голубоватому экрану, размывая под собой очертания букв электронного учебника. Я смахиваю влагу быстрым резким движением. Но фон Дервиз все замечает. Я понимаю это, потому что когда я это делаю, то слышу с его стороны такой же резкий быстрый вдох. Вижу боковым зрением, как он поднимает руку и заносит ее над моим плечом, но затем одергивает и кладет на парту. Рядом с моей рукой. Так близко, что я чувствую ее тепло. Я не убираю свою. Хочу, честно. Но не могу. Мне нужна эта молчаливая ненавязчивая поддержка. Нужна от него.
Я так расстроена, что не нахожу в себе сил идти работать на кухню. Хорошо, что у меня осталась заначка с прошлого похода в виде пары батончиков и пакетика соленого арахиса. Перекусываю ими. Хочу отменить занятия с Алиской, но все же иду. Мне нужно подтягивать английский.
Она замечает, что со мной что-то творится, но ни о чем не спрашивает. А я не хочу говорить. Интересно, ее брат рассказал о том, что подслушал? Судя по тому, что ее отношение ко мне не изменилось – вряд ли. Мы занимаемся с ней уже час или два, когда я все же не выдерживаю и спрашиваю:
– Ты тоже называла его папою?
– Что? Кого? – растерянно смотрит на меня Алиса.
Я хочу забрать свои слова обратно, потому что не уверена, что хочу услышать ответ. Но все же решаюсь повторить вопрос:
– Моего отца. Ты тоже называла его папою?
Она хмурится, опускает взгляд и качает отрицательно головой:
– Нет.
– Почему? – внезапно мне становится страшно. Все мои ревнивые переживания отходят на задний план, когда я начинаю думать о том, что его садистские наклонности могли распространяться только на женский пол. – Он обижал тебя?
– Нет, нет, – качает она головой и смеется. Но смех ее какой-то грустный и ненастоящий. – Но и папой я его никак не могла начать называть. Для этого нужно было, чтобы он хотя бы знал, что я дочь своей матери.
– Что за бред? – а именно как бред все это и звучит. – Как это он не знал? Я ничего не понимаю.
– Моя мать скрывала, что она моя мать, понятно? Я жила с ней под видом ее племянницы от никогда не существующей, но все же трагически погибшей сестры.
– Но зачем? – я продолжаю задавать тупые вопросы, потому что до меня никак не доходит.
– Она никогда не признавалась, но здесь не сложно догадаться, просто сопоставив факты. В то же самое время, как она мною забеременела, она встречалась с фон Дервизом. Но выдать меня за его дочь она никак не могла. По моим волосам сразу понятно, что я явно не в его породу.
Я тоже сопоставляю в голове даты и факты и начинаю кое-что понимать. Алисе сейчас где-то тринадцать. Примерно столько же лет назад мама сбежала из дома вместе со мною.
– Получается, они уже встречались, когда мама еще была с ним?
– Не знаю,– пожимает плечами Алиса, как будто это самая малозначительная вещь, которая ее только может волновать. – Наверное, так и есть.
Я чувствую, что меня начинает мутить, но все же решаю узнать все до конца:
– Но она ведь потом все же рассказала ему?
– Да, незадолго до его смерти. Он, конечно, разозлился на мать. Но не потому что она спала сразу с моим и твоим отцом. А потому что врала и заставляла врать нас с братом. Он хотел и меня удочерить, но не успел. Он и правда, был хорошим человеком. Барон был очень близок с моим братом, воспринимая его как сына, но все же был добр и со мной.
– Понятно, – сухо отвечаю я, не желая больше продолжать разговор на эту тему. Меня поражает не только новость о том, что фон Дервиз старший изменял моей матери с матерью Красавчика (хотя, казалось, что уж от него еще можно было ожидать), но меня до глубины души возмущает отношение этой женщины к своей родной дочери.
Мы возвращаемся к нашим занятиям, но скоро их сворачиваем, потому что настроение у обеих испорчено. Тем более что мне нужно сегодня работать. Полы не ждут. Я прощаюсь с притихшей и как будто потухшей Алисой около своей комнаты. Она идет к брату. Быстро переодевшись и удостоверившись, что в коридорах никого нет, я бегу мимо наполненных вечерним смехом и разговорами жилых комнат. Останавливаюсь и перехожу на шаг только в коридорах учебного крыла.
Здесь тихо и темно. Мои шаги раздаются гулким эхом впереди меня. Теперь, когда мое разоблачение стало так близко, мне вдруг стало страшно. Я внезапно поняла, что если меня начнут задирать и унижать я не смогу переносить это так спокойно, как считала ранее. Знаю, что глупо. Что мнение окружающих важно лишь для тех, кто не уверен в себе. Но хочу я того или нет, я живу в этом социуме и зависима от него.
За своими размышлениями я не сразу замечаю, что кто-то за мной идет. Насторожившись, я прислушиваюсь. Шаги тяжелые, явно мужские. Достаточно громкие, значит, подкрадываться не пытается, что несколько успокаивает. Хотя настораживает то, что он идет вслед за мной. Маньяк? В закрытом пансионе?
Я заворачиваю за угол и прячусь в небольшой нише. Здесь стоит полумрак, так как я самолично вчера открутила лампу. Просто у меня в комнате постоянно перегорают лампочки, а жадный завхоз сказал, что будет выдавать мне их не больше одной в неделю. Вот и пришлось выкручиваться.
Шаги приближаются. Заворачивают за тот же угол, за который повернула я. Высокая, явно мужская фигура, останавливается. Ко мне внезапно приходит понимание, что этот человек преследовал меня. Моя первая реакция – затаится. Если это действительно маньяк, то есть шанс, что он не найдя меня пойдет искать другую жертву, что в принципе меня вполне устраивает. Но затем я думаю о том, что его жертвой может оказаться, например, Алиса. Или феечка-воспитательница.
Пока все эти мысли роятся как улей в моей голове, маньяк немного передвигается и оказывается спиной прямо около меня. Я издаю боевой клич и кидаюсь ему на спину. Что уж я хотела этим добиться, я не знаю. По всем законам кинематографа ничем хорошим для меня это закончиться не могло. Но тут сыграл то ли фактор внезапности, то ли то, что мой маньяк оказался не очень то и агрессивным. В итоге он падает на пол под тяжестью моего веса, а я, конечно же, вслед за ним. То есть на нем. Ну, вы помните, что я прицепилась к его спине.
– Марта, ты совсем, что ли сдурела? – кричит подо мной фон Дервиз.
Стоп. Фон Дерввиз? Подо мной? Это что фон Дервиз?
– А какого хрена ты меня преследуешь! – ору я на него. Весь тот страх, который оказывается все это время был во мне, сейчас прорывается наружу и тут же преобразуется в ярость. – Крадется за мной как серийный убийца какой-то!
– Марта, будь так добра, слезь с меня, – стонет парень подо мной.
Я понимаю, что все это время действительно лежу на нем, а он даже ни разу не попытался меня спихнуть или перекатиться на спину. Ойкаю и поспешно сползаю с него, после уже поднимаюсь на ноги. Фон Дервиз также встает, ощупывая рукой левый глаз:
– Кажется, у меня будет синяк, – замечает он обеспокоенно.
– Да что там у тебя будет? – фыркаю я. – Я твой глаз даже не трогала.
– Ты, может, и нет, а вот твой кулак в процессе полета на меня прилетел прямо в глаз.
Я вспоминаю, что действительно вроде что-то такое было. Но я слышала, что лучшая защита – это нападение.
– А чего ты за мной крадешься? – возмущаюсь я. – Знаешь, мне вообще-то страшно было.
–Я не крался, а шел.
– И зачем же?
Он неуверенно переминается с ноги на ногу, явно обдумывая ответ. Тяжело вздыхает и признается:
– Я хотел помочь тебе с работой.
– С какой еще работой? – не доходит до меня сразу. – С домашней что ли?
– Нет. Просто ты отказалась брать деньги у меня. Но я не могу оставить это все просто так. Поэтому решил, что буду помогать тебе в работе.
– Полы что ли мыть? – кажется, сейчас мои глаза просто лопнут от того, как широко я их распахнула.
– Если именно в этом заключается твоя работа, то да.
Офигеть. Нет, ну просто офигеть. Ущипните меня, я сплю.
– Это будет занимательно, – хихикаю я, представив, как этот напыщенный павлин будет отжимать тряпку. Где-то в подсобке у завхоза я видела еще ту старинную бабушкиных времен швабру, где нужно снимать тряпку с деревянной швабры, потом полоскать ее ручками в ведре, вновь одевать и наяривать мыть.
– Ну, пойдем мой герой, – говорю я, стараясь прекратить глупо хихикать, а то еще подумает, что я заигрываю с ним.
Зайдя по дороге в подсобку, я нахожу все необходимое для работы. Фон Дервиз скептически осматривает свое орудие труда, переводит взгляд на мою автомат-швабру, подозрительно сощуривает глаза и спрашивает:
– Почему мне досталась эта музейная штука, а тебе нормальная швабра?
– Потому что больше нет ничего, – пожимаю я плечами. – Но если ты не хочешь мне помогать, можешь уйти. Я тебя не задерживаю.
Честно говоря, я ожидала, что как только он увидит фронт работ и свое орудие труда, то сбежит, не оглядываясь, растеряв весь свой благородный порыв по дороге. Однако он спокойно окидывает своим взглядом просто блин бесконечно огромный зал, сжимает в ладони дерево швабры, обреченно вздыхает и спрашивает:
– Где можно воды набрать?
И вот мы уже моем полы. Я поражена, удивлена, восхищена. Он не просто знает, как мыть полы, он делает это деревянной шваброй и делает это быстрее и лучше меня. Он однозначно знает, как мыть полы. И знаете, как он при этом одет? Не в дурацкую школьную форму, а в мои любимые джинсы и майку.
– Ты чего на меня так пялишься? – вот же черт, застукал!
Опускаю голову вниз, но завязанные в хвост волосы не могут скрыть моих красных щек.
– Ничего, – бурчу я. – Просто думаю, откуда у тебя такие навыки по мытью полов.
Он смеется. Смех его искренний, звонкий и заразительный. Я не успеваю проконтролировать свои лицевые мышцы, как они уже растягиваются в ответной улыбке.
– Марта, я же родился не с серебряной ложкой во рту. Пока моя мама занималась поисками того единственного, нам пришлось пройти через многие жизненные трудности. Так что я умею не только мыть полы.
В моем мозгу сразу проносятся разные варианты того, что еще может делать фон Дервиз и я делюсь с ним своими соображениями:
– Например, тебе приходилось мять уставшие плечи толстым потным дамочкам, тереть их ороговевшие пятки и чистить обувь прохожим?
Он опять смеется. Так надо запомнить, что я такое говорю, что заставляет его смеяться, и повторять эту шутку, как можно больше раз.
– Что за фантазия у тебя? Нет, ничего такого я делать не умею и надеюсь, никогда не придется. Но зато я умею неплохо разносить подносы с едой, собственно, готовить и просто фантастически ловко менять памперсы у малышей, – голос его становится тихим и он добавляет еле слышно: – Пока маме было не до этого, приходилось сидеть с Алисой.
Мне хочется, чтобы улыбка вновь вернулась на его лицо. Та грусть, что сейчас отражаются в его глазах, мне не нравятся.
– А знаешь, что мне приходилось делать в детстве, чего точно ты не делал? – да, да, я готова рассказать о самом главном в своей жизни, только чтобы вновь заставить его улыбнуться.
Он заинтересованно смотрит на меня, приподняв в ожидании брови.
– Только обещай не смеяться, – говорю я самым серьёзным тоном, хотя все это рассказываю, как раз для того, чтобы он повеселился. Дождавшись его утвердительного кивка, я продолжаю: – Я тогда уже училась в школе-интернате, кажется, в классе шестом. Мне не хватало денег на новый крутой рюкзак, который был у Таньки из параллельного. У нас вообще с ней всегда были соревнования по тому, кто круче. Но так как ее родители в отличие от моей мамы имели постоянную работу, то ей ничего не стоило его купить. А мне пришлось выкручиваться самой. Я ходила просто по всем открытым организациям и умоляла дать мне хоть какую-то работу. И вот только в одной будке с квасом удача мне улыбнулась. Меня взяли на работу, уверяя, что я справлюсь. Показали один раз, как пользоваться аппаратом, по наливанию этого самого кваса. И я честно думала, что запомнила. Но когда пришел первый клиент, я все перепутала, и в итоге стояла с ног до головы облитая липкой, пахнущей рожью жидкостью. Она стекала у меня с одежды и волос. То еще было зрелище! Но я все равно сделала свою работу и купила тот рюкзак. Правда через месяц у Таньки появился новый и еще более крутой, но это уже совсем другая история.
Я отрываю взгляд от полов, которые мыла, пока вспоминала тот случай, и смотрю на Красавчика. Я ожидаю увидеть улыбку, услышать поддразнивание над собой, хоть какую-то усмешку. Но вместо этого вижу, его нахмуренные брови и сосредоточение на швабре, которой он трет уже блестящий пол.
– И что никаких комментариев? – говорю я как будто бы шуткой, но на самом деле я насторожена его реакцией. Когда я рассказывала об этом маме, та смеялась.
Он качает головой, все еще не глядя на меня.
– У меня такое чувство, как будто я забрал у тебя твою жизнь.
Я молчу. Не знаю, что сказать. Ведь совсем недавно я думала также. Но когда он говорит об этом, мне хочется возразить и успокоить его. Боженьки, что со мной творится? Я же его ненавижу. Почему я об этом в последнее время так часто забываю?
Но сейчас он здесь, со мной. Моет полы. И испытывает чувство вины от того, что я не росла с отцом.
– Твоей вины в этом нет, – шепчу я, не смотря в его сторону. – Так сложились наши жизни. Ни я, ни ты не имели права выбора.
– Ты была вынуждена разливать квас, чтобы зарабатывать на жизнь!
– А ты убирал какашки Алиски, так что можно еще поспорить, кому больше не повезло!
Он слабо улыбается, и я довольствуюсь этим.
Когда оба зала помыты, мы идем в жилой отсек. Время за разговорами и смехом пролетели незаметно. И, конечно же, мне было намного легче, потому что он сделал большую часть работы.
Около дверей наших комнат Красавчик останавливается и поворачивается ко мне. Я стою, не смея пошевелиться. Мне хочется, чтобы он меня поцеловал. Хочется, чтобы прикоснулся ко мне, чтобы обнял. Он смотрит мне в глаза, затем опускается взгляд на мои губы, и я не могу ничего с собой поделать и невольно облизываю их. Он судорожно сглатывает, от чего его кадык перекатывается под кожей. Теперь уже я вовсю таращусь на его чуть влажные губы. Я замечаю, как он подается вперед и совсем немного склоняется надо мной, но тут дверь в его комнату резко распахивается, и мы синхронно поворачиваем головы на шум.
– Сладенький?
Сейчас вы, наверное, гадаете, кто же это мог назвать фон Дервиза так приторно? Что ж, не мучайтесь, я вам сама расскажу все, что сейчас вижу. Итак, на пороге его спальни стоит прекрасная высокая метисочка. Она смотрит на нас своими немного раскосыми карими глазками, переводя взгляд с меня на него. У нее прямые, черные волосы чуть ниже поясницы, тонкая талия, небольшая, но «стоячая» грудь. У нее высокий рост и в этих крошечных шортиках, ее ноги кажутся просто бесконечными. Кожа девушки имеет чуть смуглый оттенок, что в принципе, объясняет ее не совсем русское имя. Ах, да, если вы еще не догадались, это Амина. Девушка моего Красавчика. То есть не моего, просто Красавчика.
– Амина… , – на выдохе произносит фон Дервиз и отступает от меня.
Я не успеваю моргнуть глазом, как он оказывается рядом со своей девушкой и в следующее мгновение уже кружит в своих руках, а та весело и счастливо хохочет.
– Пусти, сладкий! – задыхаясь, просит она его, молотя своими кулачками по его плечам. – Пусти меня на пол, дурачок.
Он опускает ее на ноги, для того, чтобы тут же заключить в объятия и начать жадно целовать. Такое чувство, что кто-то резко ударил меня по животу. Я чувствую, как мои внутренности сворачиваются, от того, что он целует ее на моих глазах так, как я хотела, чтобы он поцеловал меня буквально минуту назад.
– Правда, противно?
Из-за их спин протискивается Алиса и встает рядом со мной. Она не пытается скрыть чувство отвращения, от того, что видит.
– Прости, – говорит она. – Я хотела предупредить, что эта приехала раньше, но вы оба оставили стекляшки в комнате.
– Ты знала, куда пошел твой брат? – я стараюсь отвести взгляд от влюбленных, которые сейчас, наконец, перестали лизаться и принялись о чем-то ворковать. Теперь все мое внимание принадлежит Алиске.
– Конечно, – пожимает та плечами. – Он очень расстроился, когда узнал, как тяжело тебе приходится и поделился со мной, – наверное, она заметила, как я напряглась, потому что тут же поспешно и шепотом добавляет: – Не волнуйся он больше ни кому не станет такое рассказывать. Это дела семейные.
– Сладенький, ты познакомишь меня со своей новой подругой? – голос у нее оказывается таким же хорошеньким, как и вся она.
– Конечно, – чуть смущенно отвечает он и оглядывается. Мне кажется, что он напрочь забыл о моем существовании, как только появилась эта Амина и сейчас судорожно пытается собрать мысли в кучу.
Внезапно мне становится обидно. Вот он вел себя как рыцарь в сияющих доспехах, пытаясь спасти меня от тяжелого труда и нищеты, смеясь вместе со мной и чуть не поцеловав (да, я уверена, что он хотел, и даже не спорьте со мной!), а вот уже не может и толком вспомнить, кто я.
– Меня зовут Марта фон Дервиз, и он мне не друг, – отчеканиваю я ровным голосом, разворачиваюсь и ухожу.
Когда закрываю за собой дверь, прилагая просто титанические усилия, чтобы ей не хлопнуть, слышу слова Алисы, произнесенные таким же нейтральным голосом:
– А ты чего ожидал?
Все я спать.
Глава 12.
Если жизнь и учеба в пансионе до сих пор были терпимыми, то сейчас все мое существование напоминает сплошной ад.
Ад происходит на учебе. Теперь Амина сидит на своем месте, а я среди фриков-середничков. Но мне, честно говоря, плевать. А вот что с моего места прекрасно видна парта Красавчика и то, как он воркует и постоянно прикасается к своей девушке, для меня превращается в настоящую пытку.
Ну, почему? Почему мне так неприятно, что он милуется с другой?! Ведь я же с самого начала знала, что у него есть девушка и что он не может быть моим Прекрасным Принцем ни при каких обстоятельствах. Это так неправильно. Мне хочется себя просто ударить за то, что я чувствую.
Ад продолжается и в общаге. Стены здесь достаточно толстые, чтобы я ничего не слышала. Но я ведь долбанная мазохиста. Я сажусь на стул около нашей общей двери и прислушиваюсь, что они там делают. Кстати говоря, ничего экстраординарного я так и не услышала. Возможно потому, что как только Красавчик намеревается провести время наедине со своей прелестницей, к ним как всегда весьма не вовремя заходит в гости Алиска. С каждым днем я обожаю эту девчонку все больше и больше.
Время идет, боль немного стихает, и я уже решаю, что просто накрутила себя и что вовсе не было никакой дурацкой влюбленности. Фон Дервиз мне просто понравился на чисто физическом уровне, и я перестала себя контролировать из-за того, что запретный плод сладок. Не думайте, я и раньше влюблялась, но никогда это не заходило так далеко.
Теперь я не наблюдаю за ними на уроках, сосредоточив все свое внимание на учебе. Через пару дней уже заканчивается четверть, и все учителя усиленно проводят контрольные и проверочные работы. Я сдаю их не на отлично, но твердые четверки меня тоже устраивают. Впрочем, как и Нарышкина. По английскому я получаю тройку, но и ей я рада. Хотя кто уж больше прыгал от радости – я или Алиска – это надо еще посмотреть.
На стуле около стены я больше также не сижу. Теперь, как только я слышу, что Амина вновь приперлась к фон Дервизу, я беру стекляшку, беспроводные наушники, ложусь на кровать и врубаю на всю мощь музыку.
Кстати, я вам не говорила, что все благородные порывы мне помогать у Красавчика в тот же вечер, когда приехала Амина, и закончились? Он не только забыл о своем желании помочь мне, но и вовсе делает вид, что меня не существует. Вот, это будет мне уроком, не понимающей с первого раза – благородные принцы, конечно же, существуют, но только в сказках.
Дура, дура! Какая же я дура…
Я втыкаю наушники в уши и врубаю «плейлист страдалицы», как я его называю. Здесь песни все надрывные и грустные.
Я не знаю, когда я успела уснуть. Возможно, когда треки стала проигрываться по кругу в сто первый раз. Мне снились сны. Сначала тот самый сон, из-за которого мне приходится с недавнего времени спать со светом. Потому что обычно я просыпаюсь после него в слезах и с застывшим криком в горле. Но сегодня мой обычный кошмар внезапно меняется на прекрасное видение.
Мне снится он, и он рядом. Я могу его обнять и прижаться. Снится его запах, его успокаивающий голос, шептавший, что все хорошо, что он рядом. Кошмары больше не возвращаются, и я с блаженным вздохом прижимаюсь к его успокаивающему теплу.
Просыпаюсь я от того, что кто-то рядом со мной шевелится.
Забив, я поворачиваюсь на другой бок, зарываюсь поглубже в одеяло я продолжаю спать.
Этот самый кто-то тяжело вздыхает около меня.
Спать, спать, спать…
СТОП
СТОП
СТОП
Это что за фигня?
Я пытаюсь скатиться с кровати, и одновременно заорать, но кто-то хватает меня одной рукой за талию, притягивая обратно к себе, а второй зажимает рот.
– Тише, чокнутая, – шипит мой будущий насильник на ухо. – Это всего лишь я.
Я отчаянно брыкаюсь, пытаясь вырваться, но у меня ничего не получается. Страх затуманивает мой мозг, и я уже ничего не соображаю. В комнате горит свет, и я все прекрасно вижу, но тот, кто напал на меня – сзади, и я его не могу разглядеть. Возможно, он подумал о том же, потому что в следующее мгновение я оказываюсь перевернутой на спину, и надо мной нависает мужская фигура. Благодаря свету я могу разглядеть его лицо. Заметив, как мои глаза удивленно распахиваются, а тело немного расслабляется, он усмехается и спрашивает, глядя мне в глаза:
– Если я сейчас отпущу тебя, ты обещаешь мне, что не станешь орать и пытаться убить меня?
Я зло щурю глаза. В голове проносятся миллионы способов убийства этого гада, но я все же киваю головой.
Освободившись от захвата, я тут же вскакиваю с кровати. Оказавшись на ногах, я зло шиплю на фон Дервиза (а вы думали, кто это еще мог быть, с безлимитным-то трафиком входа в мою комнату?):
– Какого хрена, фон Дервиз?
Он тяжело вздыхает, устало смотрит на меня и также встает с кровати, только с другой стороны – ближе к нашей общей двери.
– Прости, Марта, я сам не знаю, – голос его грустный и очень тихий. Он запускает руки в волосы и с силой дергает их.
Только сейчас я замечаю, что выглядит он неважно. Одет до сих пор в школьную форму, только без галстука и жилетки. Рубашка его наполовину распахнута, волосы взлохмачены, под глазами видны тени.
– Что случилось? – спрашиваю я, испугавшись. – Что-то с Алиской?
– Что? – он непонимающе смотрит на меня. – Нет, нет. С ней все хорошо.
Он опять замолкает, смотря куда-то мимо меня.
– Тогда что? – мое раздражение вновь возвращается. – Если с Алиской все хорошо, тогда какого ты стоишь посреди ночи в моей комнате?
– Я… просто я…прости…., – он вновь запускает руки в свои волосы и начинает их дергать. – Мне не спалось, я не знал, куда себя деть. Заглянул к тебе и увидел, что горит свет. Я думал, что ты не спишь и зашел. Ты так спряталась в груде одеяла, что заметил, что ты на кровати только, когда уже лег. Хотел уйти, честно, но ты тут начала метаться, что-то кричать и плакать. Тебе, наверное, кошмар приснился. Я хотел тебя разбудить, но ты обняла меня и успокоилась. Прости, я не хотел тебя тревожить, поэтому остался…. Прости.
Он опять смотрит на меня, и мое раздражение сменяется смущением. Блин, значит, это был не сон. Он. Это был он.
Он смог прогнать мои кошмары.
Только сейчас до меня доходит, что я стою перед ним почти раздетая. Трусики-шорты и майка без лифчика не оставляют места для воображения. При этом еще и свет горит. Я юркаю в кровать и накрываюсь одеялом. Фон Дервиз, как будто ничего не замечает. Его взгляд рассеян и затуманен.
Я понимаю, что у него что-то случилось, и что это не связано никак с Алиской. Мне хочется его прогнать, потому что я только начала избавляться от своей этой дурацкой помешанности на нем, но я не могу. Я благодарна ему за то, что хоть на одну ночь он смог прогнать мой кошмар. И он пришел ко мне, когда ему было плохо.
Я просто не имею права не помочь ему.
Я хлопаю ладонью по кровати рядом с собой и приглашающе киваю головой. Он несколько секунд колеблется, но все же опускается рядом со мной поверх одеяла.
Мы молчим. Я не знаю, сколько проходит времени, но хочу, чтобы он начал говорить первым. Иначе ничего не получится. Либо он хочет мне открыться, либо нет.
– Она любит другого.
Услышав эти полные боли слова, я делаю резкий вдох и замираю. Так и не дождавшись от меня никакой реакции, он продолжает:
– Она встретила его в Лондоне…. Он тоже там был по обмену…. Она говорит, что не хотела изменять мне, что это получилось случайно. А потом она и вовсе влюбилась.
Так, значит, она еще и сначала изменила Красавчику, а уж потом соизволила влюбиться? Ничего не скажешь, миленько.
– Они решили, что прилетев домой, расстанутся со своими половинками и начнут встречаться. Он учится не здесь, но они могут видеться на каждых выходных.
Ага, видеться. Как же, теперь это так называется.
– Она хотела порвать со мной в тот же вечер, когда прилетела, но увидела тебя и, приревновав, решила отложить наш разрыв.
Жадная стерва.
– Сегодня вечером она призналась, что планирует встретиться с ним в поездке на полуостров. Он там тоже будет от своей школы. Поэтому и решила, наконец, признаться мне во всем.
Он молчит, и я понимаю, что должна что-то сказать.
– Ты ее любишь.
Это не вопрос, а утверждение, но фон Дервиз все же отвечает мне:
– Да… – голос его тих и надломлен. Все это время мы сидим на моей кровати рядом, но не смотрим друг на друга. Мне хочется обнять его, и забрать хоть часть его боли себе. Но это, кажется, глупо.
Хотя, почему?
Я обнимаю его одной рукой все также, не смотря на парня, и начинаю успокаивающе поглаживать его плечо. Поначалу, он как будто бы не замечает этого, а потом я чувствую, как все его тело напрягается. В следующее мгновение я вновь оказываюсь перевернутой на спину, а надо мной нависает моя голубоглазая мечта.
Он внимательно смотрит мне в глаза, затем наклоняется и целует. Целует жадно, требовательно, зло. Он как будто хочет выместить на мне всю свою боль и обиду, грубо терзая мои губы.
А я ему разрешаю. Потому что ему сейчас это нужно.
Вру. Потому что это нужно мне.
Его руки уже под моей майкой, до боли сжимают мою грудь. Внезапное осознание того, что не о таком первом разе я мечтала, доходит до меня, и я замираю. Я клянусь себе, что этот момент еще повторится, только вот он будет принадлежать только мне и мыслями, и чувствами.
Я делаю резкий толчок руками, упираясь ему в грудь. Красавчик явно такого не ожидает. Мое сопротивление носит фееричную кульминацию: Красавчик падает с кровати прямо на пол с каким-то глухим стуком.
Я свешиваюсь вниз и смотрю на офигевшего парня:
– Чего разлегся? – бурчу я недовольно, а сама еле сдерживаюсь от смеха. – Поднимай свою задницу обратно, только еще раз руки распустишь – кастрирую.
Он смотрит на меня обиженно некоторое время, а потом все его тело начинает трясти.
Вот, черт, он что сейчас рыдать здесь начнет? Этого еще не хватало. Наверное, зря я с ним так грубо.
В следующее мгновение я понимаю, что он не плачет, а ржет. Все, не могу сдержаться. Начинаю заливаться смехом, не в силах себя остановить. Он смотрит на меня и начинает смеяться еще громче. Я от него не отстаю.
– Марта, у тебя все в порядке?! – громкий стук в дверь, заставляет нас с фон Дервизом остановить свой истеричный смех и замереть. Голос принадлежит феечке-воспитательнице.
Попали.
Пока я смотрю на дверь и судорожно размышляю о том, что делать, стук повторяется. Хочу спросить Красавчика, что же делать, но его уже нет.
И куда он делся?
– Марта, я захожу, – предупреждает меня Алина Анатольевна, и я слышу, как она проводит магнитным ключом. Совсем забыла, что у воспитателей есть запасные ключи.
Дверь медленно приоткрывается и на пороге появляется сонная и немного растрёпанная Алина Анатольевна в домашнем шелковом халате. Она зорким и цепким взглядом окидывает мою комнату и останавливает свой взгляд на мне.
– Девочки с этажа позвонили мне и пожаловались, что в твоей комнате шумно.
– Простите, мне жаль, что я их потревожила, – как я вру, а? Нифига мне не жаль. А этих грымз я еще отучу шестерить бегать. – Мне просто не спалось, и я смотрела комедийный фильм по планшету. Наверное, мой смех и разбудил их.
– Да, они сказали, что у тебя тут кто-то громко смеялся, – она вновь сканирует пространство, но, не заметив ничего подозрительного, вроде как успокаивается.– Марта, ложись спать, завтра уроки, – она подходит к двери и протягивает руку к выключателю.
– Нет, – вскрикиваю я слишком поспешно, из-за чего Алина Анатольевна слегка вздрагивает. – Оставьте свет, пожалуйста, – прошу я уже более спокойно. – Я не сплю без света.
– Марта, свет надо на ночь выключать. Таковы правила.
– Пожалуйста, – прошу я тихо. Я не знаю, здесь ли еще фон Дервиз или он как ниндзя успел проскользнуть в свою комнату, но мне не хочется при нем объяснять, почему я не могу оставаться ночью без света. Объяснять, что в темноте ко мне возвращаются мои кошмары.
Алина Анатольевна тяжело вздыхает, кивает головой и выходит, заперев за собой дверь.
Буквально через секунду я слышу шорох, и из-под кровати выкатывается фон Дервиз собственной персоной.
– Чуть не попались, – шепчет он. – Спасибо, что не сдала.
– Пожалуйста, – отвечаю я благосклонно, хотя думаю о том, что в таком случае ведь и мне бы досталось по первое число.
– Ладно, пойду я, – говорит он и направляется к смежной двери. Я провожаю его взглядом. Уже около самого порога он оборачивается и смущенно произносит:
– Прости.
– За что? – хочется спросить за что именно, но думаю, что на сегодня с Красавчика хватит выяснений отношений.
– За все. За то, что пришел к тебе ночью, хотя не должен был. За то, что поцеловал, хотя знал, как ты ненавидишь меня. За то, что не помогал тебе с работой, хоть и собирался. Просто, чтобы Амина не ревновала, я пообещал ей даже не разговаривать с тобой, не то, чтобы вместе полы мыть, – он на минуту замолкает и смотрит на меня. – Прости, Марта.