Папа повернул голову к Тому, спросил его взглядом – о чем она? – понимающе кивнув, вспомнил происшествие накануне и сделал самый благородный поступок в мире. Он подошел к кухонному шкафчику со всякими вкусными штучками и достал бутылек с карамелью. Обычно ее в семье Эйтонов добавляли в кофе, а Том и вовсе иногда ел вприкуску с чаем, прямо ложкой. Папа полил карамелью на блинчик, смачно откусил и провозгласил:

– Ну вот, теперь это блины с соленой карамелью! – повернул маму, дал ей откусить, поцеловал, смазав остатки карамели, оставшиеся на бледно-розовой щеке, и дополнил – Ты прекрасно готовишь! Теперь это мой любимый воскресный завтрак.

Мама, удивившаяся неожиданному преображению её кулинарного произведения, в душе давно уже извинив папу, но с видом своей легкой обиженности, пихнула папу в плечо и сказала:

– Сам готовь! Если бы ты только знал, что я тут пережила!

Том сидел на стульчике и просто наблюдал за утренней картиной. Он мог точно утверждать, что видел, что такое любовь…

Сара тоже знала, что такое любовь. Вот уже третий месяц, как они приехали с Ребеккой в Англию, в дом, который принадлежал близкому другу отца Нинон, впоследствии ставший его собственным, после смерти друга. Отец же отдал этот дом своей дочери, как место, куда можно сбежать из Франции. Но Нинон являлась действительно настоящей парижанкой и никогда не держала в своей голове мысли о переезде. После разговора с Ребеккой, они посчитали разумным сменить обстановку, чтобы попытаться забыть весь ужас, случившийся в Париже. Это было невозможным, но отдых и отвлечение от былого действительно пошли на пользу девочке.

Дом был очень достойный, даже более – он был прекрасным. Друг отца Нинон был зажиточным человеком. В его состоянии было имущество, неведомое ни одному англичанину. Роскошь его не привлекала, но уют был самим собой разумеющимся. Из-за этого дом напоминал особняк представителя знати. Несмотря на свою красоту, его огромные размеры и простор навевали на Сару небольшое волнение, вызывающее диссонанс с испытываемым ею счастьем. Подле дома был садик, в котором они регулярно заботились о цветах и наслаждались еще летним, но уже увядающим к осени солнцем. Осень также знаменовали частые дожди, регулярно омывающие красную кирпичную крышу дома и каменные ступени, ведущие в огромную белую дверь, отделанную золотистой краской. В дом вела тропинка, окаймленная по сторонам травой, такой зеленой, что казалось, будто на неё вылили краску. Это было неестественно, но прекрасно. По прибытии в этот дом он уже менее напоминал роскошную усадьбу. Везде весела паутина, с которой после боролась Ребекка, беря в оборот и метлу, и совок, и даже тапок, который погрызла соседская шавка из Понтуаза (уж она не дала про себя забыть). Сара отмывала полы, которые покрылись грустным и одиноким слоем пыли.

– Ну вот, теперь осталось только отреставрировать веранду и мы будем походить на светский дамочек, обычно живущих в таких апартаментах!

– Да, Бекки, вот она – мечта! Неужели все наконец-то налаживается… – минута тишины, последовавшая после этой фразы, дала насладиться и осознать этот миг, наполненный счастьем и спокойствием.

С каждым вдохом теперь внутрь просачивалась новая жизнь, напоминая о себе: "Вот она я! Вы меня так долго ждали!".

– Кстати, Нинон не писала тебе? Она хотела приехать в августе.

– Да, она писала на днях, но я закрутилась, делая теплицу для цветов. Она писала, что не приедет, потому что мистер де Грот залил все ее цветы и у нее случился évanouissement*.

Мистер де Грот уже не раз заливал цветы Нинон, он должен был мыть улицу и дороги, но почему-то считал своей святой обязанностью помыть и цветы в ее саду. Впрочем, я думаю он не догадывался, что цветник бабушки, который каждодневно по расписанию пропалывался, опылялся и кормился агро-витаминками и минералами, не нуждался в воде. Но вот визжащая по итогу Нинон, с граблями в руках и неописуемым французским фольклором, направленным в его сторону, считала это вопиющей наглостью и беспределом.

–Да уж… Я так по ней соскучилась… Вот бы она сейчас пришла и заварила свой любимый чай, запах от которого распространялся по всему Парижу и напекла свои фирменные маковые булочки…

– Эй, принцесса?! Ты думаешь я не в состоянии заварить тебе чай с чабрецом?! Ну-ка держись, сейчас я волью в тебя слоновью дозу этого священного пойла! – под дикий хохот девчонки, размахивая руками и прихватками, Ребекка тоже видела, что такое любовь…

*evanouissement-обморок (фр.)

Когда запах с кухни заполонил дом и вместе с ним сердце Сары, она поняла, что роднее Ребекки у неё нет никого. Даже родная (и, между прочим, очень любимая Сарой) бабушка не была так близка ей. Никто в этом мире не внушал столько доверия, спокойствия и любви.

Осенний ветер уносил оставшиеся частички грусти, проникшие в последний раз в сердце девушки. Её сердце забилось, душа заболела.

– Бекки, я же могу тебе доверить всё, правильно?

– Если ты убила человека, то за этим домом есть неплохой люк, в который можно его спрятать. Никто его не найдет! – смеясь ответила та.

– Нет, я никого не убивала, – серьезный взгляд Сары заставил Ребекку отставить чашку чая, усмирить смех и настроиться внимательно слушать. – Когда мне было тринадцать лет и произошел пожар, я сильно пострадала и впала в кому, впрочем, ты знаешь. Тогда, в первый мой день без сознания, я увидела сон. В нем был мальчик, который впредь каждый день наблюдал за мной. За два года эти сны сблизили нас… Я знаю, что звучит это безумно, но так и есть. Когда я очнулась, сны прошли и мы не виделись с ним целый год. Я даже практически забыла его, но потом… – на беспредельно зеленых глазках появилась пелена слез, еле сдерживаемая мощным кремнем внутри. Сара рассказала всю историю своих снов, рассказала про Тома. Ей стало так легко, что единственным обременявшим ее стала боязнь, что Ребекка посчитает ее либо в край сумасшедшей, либо еще совсем маленькой девочкой, придающей своим снам слишком много значения.

– Я даже не знаю, что ответить… Это удивительно, правда!..

– Было бы круто, если бы он существовал на самом деле… Был со мной рядом…

– Так, по-моему, ты повесила нос! Знаешь, намного лучше его присутствие в твоих снах, его тихое понимание, чем жестокая реальность, которая опрокидывает и разлучает всех людей на пути. Во снах вы вместе, наслаждайся этим!

– В этом есть доля правды, но с того момента, как меня выписали он мне больше не снился… Ни одной ночи…

Колющее молчание повисло и прошло сквозь сердце, наполненное любовью. Она не видела его так долго, она не могла без него. Глаза мальчика, который был с ней рядом в самые ужасные моменты жизни, исцеляли ее израненную душу и наполняли смыслом не только каждую ночь, но и утро, следующее за ней. Почему же он оставил ее, когда та в нем так нуждалась? Отчего он стал причинять ей боль?

День тянулся так долго, ведь он был наполнен печалью. Ребекка была потеряна, ведь мысль о том, что нереальный человек может быть так дорог девочке совсем выбила ее из колеи. Неужели любовь настолько сильное чувство, не имеющее никаких преград, что даже видение, мираж может наполнится ею. До краев. Выплеснутся и перенестись в реальность.

С наступлением вечера, абсолютно каждого, Сара просила увидеть Тома. Но каждую ночь она бессильно смотрела в темноту, гнетущую, уничижающую ее надежды.

***

На следующее утро пришло письмо.

– Солнце мое родное! Просыпайся! Нинон приедет через два дня —ворвавшись в комнату с порывом утреннего сквозняка, прокричала Ребекка. Она бросила в Сару мягкую подушку, которая добавила еще одну прелесть в утро с этой женщиной.

–Что, правда? – еще охрипшим после сна голосом ответила девочка, которую охватило чувство счастья.

Она так соскучилась по ней.

– Да-да! Мы поедем встречать ее в аэропорт, потом пойдем гулять в наш сад в центре, съедим килограмм мороженого и будем веселиться до утра! – плюхнувшись на кровать провозгласила Бекки. – Клянусь, это будет самый лучший день! Ну а пока, собирайся, пойдем реставрировать веранду. Надо же будет Нинон чаем напоить!

Вечером в понедельник лил дождь. Да такой сильный, что кажется разгонял буйный ветер, лупивший по почти развалившейся крыше, еще больше. Сумерки уже сгущались и тучи заполнили небо. Было всего семь часов вечера и родители Тома вот-вот должны были вернуться с работы.

По своему обыкновению Том просто сидел и смотрел в окно, размышляя обо всём, что так тревожило его душу. «Вот если бы я мог её увидеть… Как же найти с ней связь?». Тут в дверь постучали, прервав тем самым все мысли, набегавшие в голову, как тараканы на сахар.

– Том, сынок, не отвлекаю?

– Пап?.. А ты чего так рано? – удивленно посмотрел Том, который никак не ожидал увидеть отца пораньше, ведь обычно он задерживался на работе.

– У меня есть новость, надеюсь ты оценишь…– садясь рядом с Томом и уставившись прямо ему в глаза. – Вчера мой начальник предложил мне съездить в командировку, в Италию. Правда всего на четыре дня, там надо уладить вопрос с клиентом. И я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Ты как?

– В Италию? Это… Просто невероятно! Конечно, я хочу поехать!

– Ну вот и замечательно! Мы едем через два дня. Можешь пока думать, что возьмешь с собой.

Ошарашенный весьма приятной новостью, Том задумался о предстоящей поездке, наконец отвлекаясь от мыслей про Сару.

"Франция, Италия…Как это чудесно, не работа – сказка просто какая-то. Жаль, что мама с нами не поедет… А что, если взять с собой краски?.. Хотя я так давно не рисовал, больше места займут… Так…"

В раздумьях о туре он провел целый вечер, даже не спускаясь к ужину. Ночь его прошла спокойно и на чудо без приключений.

***

Ласковым голосом, как в детстве, утром его разбудила мама. Он наконец-то забыл свои печали. Утреннее солнце пробивалось лучами сквозь окно, сквозь его кожу и попадала прямо в сердце, разливаясь там самым ярким и лучезарным светом. Его чувства пробудились, как птицы по весне, как цветы, распускающие свои бутоны, встречая пчел и шмелей. Каждая клеточка его тела жаждала свободы от гнетущих его тайн. Но в каждой этой клетке господствовала любовь, искренняя, не по-детски серьезная и правдивая. Она побеждала его разум, его боль, его печаль. Любовь исцеляет тех, кто любит, но их же ранит больше всех остальных.

– Томмиии!!! Я так за вас рада! Боже! Привезите мне всю Италию в фотографиях! Все фотографируйте! – мама находилась в полном кураже от предстоящей поездки ее любимых мужчин. Она ни капли не завидовали им, лишь излучала счастье и искреннюю радость за них.-Дорогой?! Купи мне там платье в настоящем бутике!

Чистя зубы в ванной, папа пробормотал что-то вроде "Аа, да, арагая, канехна. Тьфу."

– Нет! Я передумала! Ты забудешь размер или порвешь его на обратной дороге!!! Лучше запомни название самых крутых бутиков, и я закажу платье из интернета.

–Харахо, – послышалось из ванной.

Прекрасное ожидание сводило с ума. После завтрака отец поручил Тому съездить за билетами как можно быстрее. Мальчик не стал даже на секунду откладывать это дело и решил поехать в аэропорт сразу. Однако погода была настолько хороша, что у Тома родилась мысль о поездке на велосипеде, которая тут же показалось ему самой лучшей идеей.

Проспекты Англии были особенно прекрасны в этот день. Всё вокруг, казалось бы, пело вместе с душой Тома. Так, быстро переезжая дорогу за дорогой, улицу за улицей, он доехал на своём верном, но уже потрепанном временем и бытом двухколёсном «коне».

Аэропорт был по истине удивительным сооружением. Он был огромен и внушал всегда уйму эмоций. Если поездка была ожидаемая и приятная – аэропорт дарил немереную радость, если же уезд был спонтанным или не без плохого зачина – тонну грусти и даже слез.

Поставив своего «друга» на велосипедную стоянку, Том зашагал к главному входу в аэропорт. Рядом с ним красовались клумбы цветов, которые навеяли на Тома печальные воспоминания. Когда-то такие же тюльпаны он видел во сне. Когда-то он еще видел эту прекрасную девушку, несравнимую ни с одним, даже самым красивым цветком на планете. Но теперь всё по-другому. Может он просто повзрослел? Может это были лишь детские фантазии, побуждающие его сны выдавать воображаемого друга и другие интересные повороты событий? Это останется тайной, навсегда…

Внутри здания как обычно кипела своя жизнь. Аэропорт заполняли люди разного пола, роста, веса и даже цвета кожи. Маленькие дети кричали, как будто их истязали злые родители, те в свою очередь воевали с ворчащими бабушками и особо деловыми тетками, которые просили заткнуть своё чадо. С левого края раздавался голос женщины, объявляющей рейсы, а справа доносились непристойно вкусные запахи буфета. В общем, любители полетать на самолётах очень чётко представляют эту картину.

Том подошел к стойке регистрации, от которой очередь уходила концом практически на улицу. Стоящие в ней люди явно были недовольны, требуя открыть второе окно регистрации. Однако, стоящие рядом охранники и другие работники особо не торопились исполнять то, что от них хотели. Через минут десять началось кино…

Некая дама, уже довольно-таки немолодого возраста, подалась чуть влево. Её синее пальто, устремленное вниз рюшечками на кайме и вверх флисовым воротничком с прикрепленной к нему брошью в виде цветов, слегка колыхнулось. Маленький рост дамы как раз и был мотивом выйти из «гусеницы» людей. Легким движением руки она как бы предложила подойти к ней одному из работников аэропорта. Он оказался стажером, чего конечно же она не знала, но чего конечно же не могла не понять. Юноша лет двадцати пяти в форме и с бейджем на левой части идеально белой рубашки, труся поплелся к ней (конечно же нехотя, всем видом это показывая).

– Да, мэм? – риторическим вопросом он опрокинул на нее свою надежду, что зов был адресован не ему.

– Уважаемый… -взгляд вильнул на бейдж – Уважаемый, Дейв, не могли бы вы попросить кого-нибудь принять людей еще и во втором окошке регистрации. Я очень вас об этом прошу, поймите…

– Нет, к сожалению, пока что никто не может подойти, вам придется подождать своей очереди. – отрезав каждое слово, будто бы Дейв был храбрым человеком, он, еще более труся, побежал обратно на свое место.

Дама была огорошенна совершенной невежливостью по отношению к ней. Очень изумленная от наглого перебивания ее слов, да и вообще шокированная местным менталитетом, подумала и решила, что уже пора предпринять меры. Просеменив всю очередь от своего прежнего положения до второго окошечка, где за табличкой «CLOSE» сидела, мягко говоря, не атлетически сложенная тетка, поедающая жадными укусами свой сэндвич и уставившая свой взор в смартфон.

Дама постучала.

– Уважаемая… – взгляд метнулся на бейдж, которого не оказалось. – Кхм, уважаемая! Не могли бы вы, пожалуйста, открыть свое окно, для того чтобы быстрее обслужить людей? Понимаете…

– Вы что, не видите? У меня обед. – махнув табличкой «CLOSE» у самого носа дамы, тетка продолжила есть.

Тут дама резко перестала быть дамой и возмущенно проорала на весь аэропорт:

– ХВАТИТ МЕНЯ ПЕРЕБИВАТЬ! ВЕРНИТЕ МОЙ ПАСПОРТ, НАКОНЕЦ-ТО, И МОЖЕТЕ ПРОДОЛЖАТЬ ЕСТЬ СВОЙ НЕСЧАСТНЫЙ БУТЕРБРОД И ТРЯСТИСЬ ТАМ В УГЛУ. ДА-ДА, УВАЖАЕМЫЙ ДЕЙВ – ЭТО ВАМ!!!

В аэропорте настала тишина. Такая, которой отродясь там не было. Все дети мигом укачались и перестали орать, родители , отвергающие удары уже не ворчащих бабок и всё таких же деловых теток, вынувших свои наушники с бизнес-переговорами внутри, резко обернулись в сторону окон регистрации.

Дама стояла на том же месте, чуть откашливаясь и явно ожидая действий уставившейся на нее с непрожеванным куском сэндвича во рту тетки.

Вся «гусеница», словно по команде была повернута головами влево ко второму окну. Где-то в середине очереди неподвижно застыла голова Тома, смотрящего в том же направлении.

Он резко вышел и быстрым шагом направился к даме, которая уже снова стала дамой.

– Я прошу прощения, это моя бабушка, она просто очень устала после полета. Не могли бы вы вернуть то, что она просит, пожалуйста?

– Майя, дай паспорт этой женщины, пожалуйста. – не отрывая свой взгляд от дамы, прошептала тетка в соседнее работающее окно.

Паспорт был протянут новоиспеченной бабушке Тома и они отошли от окошка. Весь аэропорт как бы выдохнул и дети снова заорали, ну а дальше всё по пунктам – родители, бабушки, деловые тетки и так далее.

– Ну что же, здравствуйте, Нинон!

Дама в синем пальто оказалась старой знакомой семьи Эйтонов.

– Спасибо, Том, дорогой! Я тебя даже не узнала сначала, – чуть смеясь проговорила она.

– Ну и напугали вы весь аэропорт! – засмеялся Том. – Какими судьбами?

Мальчик взял чемоданчик Нинон и, забыв про билеты, направился к выходу, дабы помочь даме с ручной кладью добраться до такси.

– Я приехала к внучке… Да… – находясь в невероятном смущении от своего поступка и еще не оправившись, в туманном состоянии, пробормотала Нинон. – А они, представляешь… Какая-то проверка, ну и не отдают мне паспорт… А мне ж бежать уже надо, вот…

– Да ничего, они действительно не работают! Так им и надо, – продолжая смеяться, Том вспомнил, что не купил билеты. – Надо будет встретиться! Вы нынче каким адресом будете?

– Бэйвик-Хилл 25, кажется.

– Не так уж и далеко от нас. Значит решено! А сколько лет вашей внучке? Вы о ней не рассказывали.

– А, Сарочке моей 16. Она недавно болела сильно, вот оправилась и сейчас здесь восстанавливается.

Том слегка пошатнулся.

– Как вы сказали? Сара?

– Да-да, удивительная девчушка. Так… У меня где-то фотография была…

Удерживая белоснежную сумочку с лазурными вставками, Нинон начала аккуратно отыскивать фотографию.

– А, вот. Нашла. – повертев ее в наморщенных руках, протянула Тому.

На фотографии была изображена только голова и лицо девочки. Она улыбалась, её лицо покрывали веснушки, а зелёные глаза горели изумрудами. Рыжие задорные волосы спадали с плеч, на едва виднеющуюся у края фото одежду. Том смотрел и смотрел. Он не хотел верить, но и не поверить не мог. Это была она. Она не просто сон.

– Вижу, она тебе понравилась! – с легкой улыбкой проговорила Нинон. – Что же, приезжай! Будем рады и тебе, и твоей семье.

Нинон аккуратно села на сиденье подъехавшего такси, подогнула синее пальто, уложила на колени белоснежную сумку с голубыми вставками и, захлопнув дверь, помахала Тома в окошко рукой. Водитель помог Тому избавиться от чемодана дамы и уместил его в багажник. После чего направился в машину и устремился в город.

Том так и остался стоять. Растерянный мальчик внутри шума и гама аэропорта. Внутри шума своего сердца.

Прошло три минуты, прежде чем он смог сдвинуться в сторону входа. Может больше, но не минутой раньше. Ему было о чем подумать в это время. Он знал, что это невозможно, на протяжении трех лет он это знал. А сейчас ему сказали, что нет, он не прав. Возможно.

– Ну нет, не могу больше ждать. Давай поедем и встретим её!

– Успокойся! Она скоро приедет, а нам еще на стол накрыть надо.

Сара ёрзала на стуле, как маленький ребёнок, дожидающийся конца каждой скучной минуты. Ей не терпелось увидеть свою любимую бабушку, вручить ей огромный букет, который они по случаю ее приезда купили с Ребеккой и сами аккуратно завернули в пепельного оттенка упаковку, отдающую приятным запахом новой бумаги, таким, какой царит в новых книжках. Ей не терпелось напоить её чаем, погулять с ней по новым местам и показать те, что уже успели ей приглянуться.

– Ты как хочешь, а я поеду! Вдруг она потеряется? Или споткнется и сломает ногу, не дай Бог, или…

– Да, ты я вижу, оптимист. Причем с богатым воображением. – удивленно реагируя на предположения Сары и одновременно пытаясь замотать ногу утки в фольгу для запекания, которой явно не хватало на эту ногу, произнесла Ребекка. – Ладно, поезжай. Сама-то не сломаешь ногу, когда потеряешься?

Кухня заполнилась сладким и звонким смехом женщины, воюющей с уткой. Это наполняло дом всегда. Ребекка была неотъемлемой частью этого дома. В его стенах раздается эхо её смеха, пол отражает её милую слоновью походку, зеркала всегда проецируют лишь её нелепое картошечное лицо, но такое родное, такое теплое. Дом пропитан её запахом, непонятным, необъяснимым. То ли чаем, то ли пирогами, то ли деревяными стружками, а может быть и утренней росой. Этот запах соединял в себе всё неподходящее друг другу, но такое гармоничное в ней.

– Ха-ха. Очень смешно. Я побежала, не сожги утку!

– Эй! – вдогонку послышалось недовольное кряхтение и пыхтение Бекки. Наконец она запихала ногу несчастной утки в дурацкую фольгу, которая явно не походила на заявленный на упаковке размер.

Сара выбежала из дома, захватив с собой только зонтик на случай дождя. На небе гуляли облака, выстраивались в различные фигуры, опоясывая слепившее солнце. Солнце уже было не таким теплым, приближались холода. Ветер раздувал волосы юной девочки, тем самым подкрепляя её волнующийся образ. Она смотрела вперед, выискивая глазами автобус, который очень кстати подъезжал к остановке. Она залетела в него, чуть не споткнувшись об ступень. В салоне она нашла свободное место в самом дальнем углу и сев на него, наконец-то выдохнула и слегка улыбнулась.

Она едет встречать Нинон. Бабушку.

***

Еще ошарашенный мальчик, купивший билеты на самолёт до Италии, скользил по лестницам аэропорта. Сейчас он чуть-чуть подышит воздухом, сядет на свой велосипед, привалившийся к железяке, предназначенный для устойчивого положения велосипедов, и поедет домой, где обдумает новый план действий.

Но всё по порядку. Надо подышать. Было пасмурно и свежо, но не холодно. Воздух был приятный, его хотелось впустить в свои легкие и прочувствовать, как он проходит сквозь организм. Эта прохлада вкусная, осенняя. Том огляделся по сторонам, посмотрел на оживленный перекресток чуть поодаль от площади аэропорта. Там дальше виднелись дома, деревья. Первый пункт можно было считать выполненным. Том посеменил к своему товарищу на стоянке.

Ржавый руль проскрипел отрывисто, но вполне понятно, что он требовал ремонта. Колёса испустили воздух через небольшие отверстия и понесли Тома в направлении дома.

Он уже пересек небольшой промежуток дороги, как его остановил светофор. Мама всегда учила его слезать с велосипеда, когда тот переходил дорогу. Том её, впрочем, никогда не слушал, но сейчас ему почему-то захотелось сделать именно так.

Толпа была огромная, одна стая людей менялась с другой местами, проскальзывая и пихая друг друга за несчастные сорок секунд движения. Улица напоминала муравейник, где машины, возмущались сигналами, напоминая, что время перехода иссякает.

Том слез с велосипеда и, держа руль двумя руками слева от себя, начал протискиваться сквозь толпу идущих навстречу людей. И вроде всё было хорошо, пока его кто-то не пихнул с такой силой, что тот чуть не упал. Но когда Том поднял глаза и захотел сделать замечание, поток людей уже прошёл. Отряхнув задетый рукав и снова оседлав своего товарища, Том поехал домой, пересекая улицу за улицей.

***

Сара приближалась к своей остановке, ей не терпелось уже подбежать к Нинон и крепко-крепко её обнять. Наконец она вышла из автобуса и направилась к аэропорту. Однако её целеустремленное движение прервал светофор и толпа таких же, прерванных им, целеустремленных людей.

Со вздохами втискиваясь в толпу людей она держала в голове лишь мысль об аэропорте, а в руке сжимала зонтик на случай дождя. Движение началось, она тут же стала проскальзывать сквозь руки и ноги людей. Всё было хорошо, пока она не запнулась об камень, скрывающийся под ногами толпы. Сара споткнулась и, развернувшимся на сорок градусов, телом врезалась в чью-то руку. Она это поняла по косточке, которая явно выпирала и напоминала локоть. От этого удара она еще больше развернулась, но не упала. Сара хотела обернуться и извиниться, но, когда опомнилась, лица вокруг уже сменились и пешеходный переход подошел к концу. Ей было неловко, но такие случаи не редкие. Поэтому, отринув неприятные мысли, она отряхнула свой левый рукав и зашагала к цели.

Сара еще не знала, что Нинон уже уехала на такси. Она также не знала, кого она ударила на пешеходном переходе. Она не знала.

Спустя два дня после приезда Нинон, бабушка и внучка вновь воссоединившиеся под, наконец-то отреставрированным, куполом беседки в тени еще осеннего сада, разговаривали с особым теплом, которое всегда было между ними.

– Красиво здесь! Здорово всё-таки, что была возможность перебраться тебе в новую обстановку. Мне кажется, ты здесь снова повеселела и оправилась. – Нинон провела кончиками пухлой старческой руки по бархатно юной коже внучки. – Ты прямо как цветок, несмотря на погоду.

Сара трепетно улыбнулась, после мамы это был её самый близкий человек до появления Ребекки.

– Да, это действительно здорово. Мне здесь очень нравится…

– Что не так, мой цветочек?

– Иногда, сидя здесь, я вспоминаю наш дом. Я вспоминаю маму. Мне так её не хватает…

По бархатной щеке пробежала слеза, но так быстро, что её никто не заметил. Она растворилась в воздухе, оставив лишь горький след.

– Ты помнишь, как папа приходил домой и всегда с цветами? Он ее обожал. Носил на руках при любой возможности, постоянно говорил ей, какая она красивая. Он всегда ценил её труд и был первым фанатом её духов. Всегда с ней. Всегда за неё.

Наступила тишина, такая злая, такая коварная, когда хочется сказать много, но тишина отбирает все слова.

– После её смерти он совсем другой. Мой отец исчез, на его место пришел потерянный человек. Опустошенный. Ты видела его глаза? Они как будто застланы пеленой, вечной, нерушимой. Я не злюсь на него ни капли. Я знаю, что он возненавидел меня из-за моей похожести с мамой, из-за воспоминаний о ней, о постоянном её образе, который никогда не оживет и не протянет ему руку со словами: «Да, милый, это я. Я жива! Это всё был сон!» И он ненавидит меня за это. И я не злюсь на него. Я понимаю…

– Ты говоришь ужасные вещи, мой цветочек! Он не имеет права так с тобой поступать. Ты не Мария. Ты его дочь! И он не может ненавидеть тебя за то, что так случилось, – отпрянув от неё, с помутнением Нинон встала из-за стола и, посмотрев на Сару, переведя взгляд на дерево с погнутыми ветками в противоположном углу, снова посмотрела на Сару и села. – Я не говорила тебе всего и не уверена, что это то, что ты должна услышать. Но твой отец не заслуживает таких слов. Поверь мне, он не тот человек, каким выглядел в твоих глазах.

– О чем ты? Я не понимаю…

Нинон еще раз отвела взгляд и вернув его на Сару, вздохнув так сильно, что кажется воздух превышал объем легких, выдохнув и собравшись с силой, Нинон решила, что это тот самый момент.

– Нет, ты всё-таки должна знать…,

Где-то далеко от Франции сидели бабушка и внучка с тревогой и печалью в глазах, с завядшими сердцами и огромным количеством пережитой боли и мучений. Бабушка положила свою руку поверх еще маленькой неокрепшей руки.

– Пять лет назад в ресторане «Victor» протекали настоящие светские мероприятия. Приезжали публичные люди и платили за вечер не одну сотню тысяч. Их денег хватало, чтобы обеспечивать всю семью, радовать себя подарками и успевать развивать бизнес. В общем, этого хватало для роскошной жизни. Но в какой-то момент всё изменилось… Люди перестали устраивать свои вечеринки в ресторане твоего отца. Газеты больше не пытались урвать подходящий момент для новой сенсации. И про ресторан «Victor», как и про Виктора Блейка забыли. Прибыли больше не хватало даже на выплату долгов. Всего лишь год поменял жизнь нашего ресторана на все 180 градусов. И вот однажды, спустя полтора года твой отец пришел ко мне и начал кое-что требовать, называя это вежливым и «по-хорошему». А требовал он вот что… Видишь ли, никто не знает, что ресторан «Victor» принадлежит мне не три года, а уже двадцать восемь лет. Твой отец никогда не был его владельцем. Ты спросишь почему тогда все так говорили? Потому что, когда твоя мама выходила за него замуж, ей необходимо было выглядеть в глазах остальных слабее по статусу твоего отца, такие были традиции. И я согласилась с семьей Блейков сохранить тайну и объявить владельцем ресторана Виктора, своего нового зятя. После свадьбы он лишь изредка и для виду приходил в «Victor», сам же в свое отсутствие дома чаще находился в пабах и других заведениях для необремененных. Кстати, и название ресторана, вопреки всем заявлениям твоего папаши и впоследствии СМИ, не в его честь, а в честь моего отца. Виктора Дюваль, который прежде являлся владельцем. И вот, спустя время, твой отец проигрывает приличную сумму денег в одном из заведений, после чего приходит попросить денег у меня – мол мой бизнес приносит неприлично хорошие деньги, которых с лихвой хватит на погашения долга. Но я ему сказала про то, какие времена сейчас настали для «Victor», на что он рассердился еще больше и потребовал от меня передачи ресторана в его официальное владение. Он был пьян и нёс много непристойных вещей, ругал меня на чём дух стоит, говорил, что я никчемный владелец, что погубила прибыльный бизнес. Выслушав это всё, я твердо обозначила свою позицию. Никогда бы не отдала ему свой бизнес, я дорожила им в память о своем отце, а твой, непристойный игрок, никогда бы не добился моего позволения стать владельцем. Это было бы настоящей смертью для ресторана!