– Доброй ночи, – говорила Валь Олланам. Те молчали в ответ.
– Доброго вечера, – приветствовала она Луазов. Те отводили глаза.
– Рада вас видеть, – еле слышно здоровалась она с Диабазами, и тоже тишина. Только Катрана поднялась ей навстречу, обворожительно улыбаясь.
– Валь, ты всё-таки сумела добраться до нас, – промурлыкала она и, убедившись, что на них не смотрят, хотела обнять бывшую подругу. Но та чуть отклонилась назад. Даже если Катрана была единственная, кто не демонстрировал ей своего презрения, Валь не могла пересилить себя и быть вежливой в ответ.
Она посмотрела на Катрану тяжёлым взглядом. И прекрасная леди вопросительно подняла брови, недоумевая, что не так.
– Я думала, мы правда друзья, – обронила Валь. А затем сделала реверанс пожилой баронессе. – Добрый вечер, леди Хернсьюг.
Та сделала вид, что ничего не услышала. И продолжила монотонно говорить Катране:
– И вот пришло мне письмо из этого их тайного вражеского управления. Велят, мол, явиться, поговорить. А что у них ко мне может быть за дело? Я перед законом чиста, как белый лист…
Сепхинор сам потянул Вальпургу дальше за рукав. Что тут было сказать? Им оставалось только удалиться на диваны, к шторам и угощениям, к тем, кто не танцует. И Сепхинорис, и Деметрия, и Свана тут же отправились на паркет с редкими кавалерами, более или менее молодыми. Валь и не ожидала, что её хоть кто-то пригласит. Но каждое новое объявление танца заставляло её сердце вздрагивать и темнеть. Она провожала глазами и без того редких джентльменов Эдорты. Особенно долго – после того, как они подходили с намерением предложить ей руку, и, узнавая её, делали вид, что обознались или пришли опрокинуть рюмку. Сепхинор был недалеко – он препирался с местными мальчишками. И краем глаза поглядывал, всё ли в порядке на обитом синим бархатом диване. Там баронесса Моррва стойко держала осанку. Глаза её выискивали знакомые лица среди вальсирующих, приходящих, трапезничающих и беседующих. И блекли всякий раз, когда её нарочно не замечали.
Но ничего, она справится. Главное – просто быть.
Распалённые парными танцами, разогретые спиртным и раззадоренные друг другом, аристократы принялись смеяться и наводить в зале шум. Сепхинорис и Деметрия иногда приходили посидеть с Вальпургой. Они обмахивались веерами и рассказывали о том, как неуклюжи были их партнёры. Хотя на самом деле обе сердито косились в сторону родичей, которых заранее попросили предложить Вальпурге руку хотя бы раз. Безуспешно! Онорет вообще не собирался исполнять данное им обещание, а молодые люди из Бранибринов слишком увлеклись множеством робких девушек в чёрном. К счастью, у Сепхинорис были запасные варианты.
Когда заиграла кадриль, Валь вновь осталась одна. Ей уже надоело следить за входящими: всё равно все они прошли бы мимо. Она не мучилась, не страдала. Просто в душе её узлом завязалась ночь на Высоте Ольбрун, и бал на двоих, лучше которого не было в её жизни.
А кроме этого, в общем-то, ничего такого она и не испытывала.
Душа сама потянулась к рюмке. Раз не надо танцевать и следить за тем, чтобы не отдавить ноги кавалеру, то почему бы и не развеяться немножко? И тут тень нависла над нею. Громадный мужчина в нескладном фраке молча протянул ей руку.
Валь сперва раскрыла рот, чтобы сказать, что она не конь, чтобы подавать копыто в ответ на такой жест безо всяких «здрасьте». Затем пригляделась. И едва не прикусила язык. Это был Моркант! Он впервые показался ей в парадном облачении. Его тёмные глаза посмотрели ободряюще. И он поманил её вновь.
– Сэр Моркант! – выдохнула Валь. Она затрепетала и вложила свои пальцы в его широкую сухую ладонь. – Это вы! Вас тоже позвали? Я даже не думала…
Он усмехнулся. Понимание было в его лице. Его как Умбра здесь вообще никто не помнил; а если бы что и всплыло, то только те обвинения, которыми его когда-то увешал ныне покойный герцог Видира. Однако таков был этот человек. Он мог распахивать ворота лбом, даже если они изначально открывались в другую сторону.
Они оба были предателями. Но зато, ступив вместе на танцевальный пол, они правом сильного заняли своё место среди кружащихся пар. Ни один язвительный дворянин не мог подсечь такого, как Моркант, чтобы тот споткнулся и упал на партнёршу. Подобные конфузы с громадным рыцарем просто не могли случаться. А кто не хотел сторониться, тот и сам мог опрокинуться на свою даму, сбитый его могучим плечом. Что за прелесть был этот Моркант! Будто дестриэ среди тонконогих жеребят.
Кружась с ним, Валь беспрестанно твердила:
– Милый, милый сэр Моркант, как я была неправа с вами. Я надеюсь, вы простите меня; простите меня, сэр! Я была такой глупой, я…
Он степенно моргал в ответ и улыбался.
Когда стихла музыка, они остановились ближе к входным дверям и террасе. И Валь неожиданно увидела ту, кого вообще никогда не встречала на подобных мероприятиях: рыжую, улыбчивую, полную жизни Эми.
– Леди Моррва, слава Богу, вы нашлись! – выдохнула та и заключила Вальпургу в крепкие объятия. Та готова была расплакаться от счастья. Изменница, преступник и тененска – какое, казалось бы, ужасное собрание! И какое оно на самом деле было прекрасное!
– Эми… Эми… ну вот и твой черёд наконец пришёл поплясать на лакированном паркете… – прошептала Валь. После чего оторвала нос от её плеча и с удивлением увидела карминового цвета рюши. С недоумением она сделала два шага назад и поняла: на Эми настоящее бальное платье. Такое разве что могли пошить на заказ в ателье.
– Да вот я, видите, миледи, во всеоружии, – застенчиво сказала Эми и потеребила на плече заплетённую по всем канонам змеиную косу.
Валь ахнула и посмотрела на неё круглыми глазами. Потом на Морканта. Потом снова на неё. Они оба засмущались и каждый поглядел куда-то в сторону.
Подумать только. Если бы такое случилось год назад, она потонула бы в гневе и в возмущении. А сейчас она просто была счастлива за них, позабыв совершенно заветы о чистоте крови, о породе, о сословных границах…
«Не ты ли, проклятый, научил меня этому?»
– Я очень рада, – прошептала Валь и даже достала носовой платок, чтобы промокнуть влажные глаза. И сказала:
– Если вы того пожелаете, я бы хотела, чтобы Девичья башня стала вашим домом. Но к ней прилагается весьма грубая работа.
– О, милая леди Моррва! – Эми обняла её вновь. И запах маттиолы, вплетённой в её волосы, вновь одурманил Вальпургу. – Это… это… вы… вы просто не представляете! Мы бы даже мечтать о таком не стали! Несомненно, семья Умбра не была бы от меня в восторге; мистер М. думал найти какое-то жильё в городе, хотя… ну… хотя ему всегда нравилось заниматься кладбищем!
– Тогда – о чём разговор!
Моркант тронул Эми за плечо и языком жестов что-то попытался втолковать ей. Эми, следя за его пальцами, пояснила:
– Я действительно люблю… эту работу… там похоронено так много людей… и она трындит за них за всех… эй! – возмутилась она. А Моркант гулко хохотнул и увернулся от её тычка. Они были как дети. И Валь от души смеялась вместе с ними.
Только один вопрос продолжал беспокоить её. Она задала его почему-то вполголоса, будто не могла привыкнуть к тому, что можно говорить свободно:
– Сэр Моркант, а как же… а как же Банди? Он добрался до большой земли?
Рыцарь кивнул. И Эми передала его слова:
– Он прислал письмо. У него всё хорошо. Хочет вернуться после заключения мира.
– Мира… – вздохнула Валь. И полюбопытствовала:
– Есть какие-то слухи?
– Да. Говорят, остров может нам остаться. Но покуда граф да король выясняют отношения, дни идут, и они всё пересчитывают, спорят, согласуют. Конституции, контрибуции, ну или как их там.
Валь потёрла пальцы, размышляя о том, как эти двое выглядели бы за одним столом где-нибудь в королевской приёмной. Но не успела даже толком погрузиться в свои мысли.
– Валюша! – услышала она звенящий голос. Она обернулась к нему навстречу. Хотелось упоённо запищать в ответ. К ней бегом подбежала леди Кея. Шаг её был всё ещё нетвёрд. В трауре по своему брату и по своей тёще, вся чёрная, она всё равно сияла изнутри. Они стиснули друг друга в объятиях. Аж дух захватило от ликования. Валь уже не стеснялась радостных слёз, а Кея твердила ей:
– Если ты ещё раз посмеешь, глупая моя, уехать вот так, не оставив никакой весточки, я тебя буду по-другому встречать! Я… я не знаю, что я с тобою сотворю, но никогда, никогда больше так не делай!!
– На кого же теперь остался Брендам! – рассмеялась Валь. Она беспрестанно гладила Кею по плечам и любовалась её сердцевидным лицом.
– На всяких высокомерных дураков, которых на этом острове пруд пруди, – смело заявила Кея. И представила Вальпурге своего мужа: тот резво передвигался на костылях. Хоть отсутствие ноги уже не позволило бы ему танцевать, он, кажется, был очень рад вновь оказаться на празднике. Он улыбался и то и дело кивал в знак приветствия вальсирующим мимо парам.
– Мисс чародейка, – поздоровался он с Вальпугой строго. На это она ответила неловко:
– Вольно, сэр Уолз. Моя конспирация больше не действует. Теперь я вновь леди Моррва.
– Прекрасно, – Уолз был почти так же молод, как и Кея, и лицо у него было такое же доброе. Несомненно, их дочка осталась где-то с няней в резиденции. А сами они пришли сюда поддержать её, Вальпургу. Как Моркант. Как Эми. Горло сжималось от бесконечной благодарности их великодушию. Их преданности и доброте.
Но даже это был не предел. Уолз привёз за собой весь свой отряд. И те из них, кто был без невест и жён, следуя его наказу, позвали баронессу Моррва танцевать. Так даже на персону нон-грата создалась очередь. И Валь знала, прекрасно знала, что они пытаются помочь ей. Мысль об этом была прекраснее, чем о том, что сюда в итоге явился бы сам Адальг и на глазах у всех ангажировал бы её на вальс.
– А теперь – давай поговорим как следует, – пророкотал Экспиравит, когда тяжёлые двери стукнули друг о друга, отделяя их переговорную от многочисленных казначеев, советников и прочих специалистов. – Меня утомило бросать слова в воздух, чтобы их разносили по углам твои няньки.
Адальг остановился, освещённый луной. Весь его царственный вид не стоил и ломаного гроша. Под глазами залегли пурпурные круги, а перстни то и дело сыпались с рук, когда он заламывал пальцы. Можно было подумать, что он боится вампира. Но нет. Он, как и всегда, боялся только проигрыша. Только быть последним.
Он перестал расхаживать вдоль фрески с грифоном, своим родовым зверем, и наконец отодвинул резное кресло, чтобы сесть обратно. Они оказались лицом к лицу. Граф – под маской пустого белого лица с нарисованными на губах клыками, а король – под маской уверенности в собственной правоте.
– Моя страна слишком большая, чтобы я мог принимать такие решения единолично, – буркнул Адальг и упёрся взглядом в бумаги, указы, печати и счёты.
– Ничего, – вкрадчиво ответил Экспиравит. – Я тебя научу. Смотри: вот Юммир. Вот сколько денег тебе приносила его казна до восстания. Вот Змеиный Зуб… и то же самое. Вот их военные силы. Вот их знатные семьи, что уцелели после войны. Что тебе выгоднее?
– Юммир, очевидно, – поморщился Адальг. Он хотел было взъяриться, что вампир слишком много на себя берёт, но он устал. Эти переговоры длились слишком долго. А он всё ещё не понимал, чего хочет. И хочет ли вообще.
– Так что ты должен решить?
– Что я отдаю тебе Змеиный Зуб и контрибуции. Но зачем тебе-то оставлять меня в выигрыше, я не пойму?
– Как бы тебе сказать, – Экспиравит растопырил пальцы, будто хотел на них научить короля считать. – Контрибуции дадут мне возможность выполнить мои обещания перед солдатами. А также обустроить остров так, как я хочу. Если я предпочту править на условиях автономии, как герцоги Видира, то остров мне будет всяко приятнее, чем даже собственное графство. Конечно, Змеиный Зуб очень интересен для вас как прикрытие ваших морских границ, но мы сможем договориться. Вот, вроде как, все довольны.
– И всё же нет, – Адальг положил обе ладони на стол. И мрачно встретил скучающий взор графа. – Я пока не могу решить с островом.
– Ради всего порочного и нечестивого на этом свете, Адальг, говори уже, что у тебя на уме. Иначе я решу, что продолжать войну проще, чем с тобой беседовать.
Адальг набрал полную грудь воздуха и наконец озвучил то, что хотел держать при себе.
– Это Вальпурга, – и он насладился оцепенением, которое охватило графа при звуке этого имени. – Женщина, которая ради любви ко мне пошла на всё это безумие с чародейством и подпольными играми прямо у тебя под носом. Когда я просил её помочь мне, я понятия не имел, что она… что она может быть способна зайти так далеко. Я думал, они с Эпонеей похожи, просто Эпонея более милая, менее строгая. Но на самом деле Валь настоящая героиня, а Эпонея – просто тень её, её отблеск в утреннем прибое. И теперь я в замешательстве. Ты предал её изгнанию, позору среди её бывших друзей, но они-то никогда мне не доверяли. Выходит, я бросил её по-настоящему на корм этим вшивым волкам. Тогда как она была единственной, кто никогда не поворачивался ко мне спиной.
Но Экспиравит, слушая его, застрял в самом начале его речи.
– Делала… это… ради любви к тебе? – он не верил своим ушам. – С чего ты взял, что к тебе, а не к своему острову или чему-то в этом духе?
– С того, что она сама мне это сказала. Когда мы тайно встретились перед штурмом. Она клялась мне в своих чувствах и умоляла не бросать её. И я пообещал, что не брошу. Теперь, когда она одна против целого клубка змей, я не могу… я не могу спать спокойно.
«Так значит, история о влюблённости баронессы была твоей историей», – наконец понял Экспиравит. Сердце его замерло и перестало стучать, а усталость ссутулила плечи.
Как всё это оказалось низменно, пошло, глупо.
– И что ты, предложишь ей руку и сердце сразу после того, как закопаешь хрустальный гроб с Эпонеей? – переговорный тон его вновь превратился в язвительный. Он уже не хотел доводить этот диалог до ума. Он тоже перестал вообще чего-либо желать.
Адальг дёрнул губой, будто хотел оскалиться. И огрызнулся:
– А что тебя не устраивает, Экспир? Я правильно помню, что тебе была обещана, как это у них называется, «правящая дочь» Видиров? Валь к ней не относилась ни при рождении, поскольку её отец уже тогда передал правление Беласку; ни даже если притягивать это за уши сейчас, когда она осталась одна из Видиров, поскольку у неё есть сын. Вот и все дела.
– Всё верно, – глухо ответил вампир.
– Или ты всё равно хочешь от неё исполнения клятвы?
«Хотел бы я? Конечно. Я бы заставил всех клятвопреступников платить стократно за нарушенные ими обещания. Но если она не та, что обещана мне пророчеством Софи, значит, оно просто не сбудется. Рано или поздно это должно было случиться».
– Делай, как знаешь, – он апатично откинул от себя перо. В спине вновь закололо, и поэтому он положил ноги на край стола. – Если она тебе не откажет, значит, Змеиный Зуб твой. Потому что её оттуда не сдвинешь, очевидно.
«Обрекаю ли я её на ещё худшее наказание с этим ветреным идиотом, или она действительно только о нём и мечтала в своей блеклой жизни?»
Адальг раздул ноздри и стиснул кулаки. Будто пёс, который готовился выполнить команду «фас». Теперь он видел цель и знал, куда бежать и на кого бросаться. Фигурально, разумеется.
– Ты действительно готов заключить такой договор? – выдохнул он.
– Нет, – Экспиравит почесал подбородок под своей маской. Затем откинулся на спинку резного кресла и уставился в потолок. – Пока что я хочу только одного. Я возьму перерыв и уеду к своим сородичам в Цсолтигу. Но если… если не возникнет никаких дополнительных условий, пускай так и будет. Женись на ней. Только будешь ты с нею жить раздельно, потому что ты не вытащишь её с острова. Если вытащишь – остров мне, контрибуции я уменьшу. Если не вытащишь – остров тебе, но это будет дороже. В общем и целом, чтобы ты представлял, как это выглядит. Пока что я не хочу об этом думать. Мне нужен отдых.
– Идёт, – Адальг вскочил с места и протянул ему свою ладонь. Они пожали руки. И показалось Экспиравиту, что этим рукопожатием король забрал из него больше жизни, чем это способен сделать своим укусом вампир. Будто бы вытянул из него что-то, оставив его совсем пустым.
Но зато ему было, куда возвращаться.
Под покровом ночи он со своим эскортом покидал первый дворец Харцига. И при виде его флагов люди откуда-то брались на сонных улицах, чтобы кричать проклятия. Он к такому привык. Гвардия в плащах летучих мышей не подпускала никого слишком близко. А чтобы принимать на себя снаряды тухлых помидоров и апельсинов у него был адъютант Бормер, облачённый в гербовый доспех.
Только один человек показался неопасным. Он был Экспиравиту не знаком: невысокий, складный, с пушистой бородой, он тянулся к нему через солдат.
– Милорд! – крикнул он, пробудив вампира из исступлённого безмолвия разума. – Милорд, я прошу вас, возьмите! Я обязан вам жизнью, и, если вы действительно отдаёте остров королю, я не могу… я не могу допустить, чтобы ему так повезло! Ну возьмите же!
– Ну, – бросил Экспиравит Мглуше, и та остановилась. Он велел гвардейцам посторониться и принял из рук незнакомца письмо.
– Ваше счастье, – горестно хмыкнул вампир, – что я не знаю вас. Быть моим должником слишком обременительно.
– Я понимаю, – ответил тот. – Наверное, я пожалею о том, что сделал это. Но я не хочу, чтобы он остался победителем. Пожалуйста, прочтите. Это про Беласка.
– Хорошо, – Экспиравит спрятал письмо за пазуху и подогнал Мглушу. – Спасибо, честный человек.
Он, на самом деле, уже не хотел бороться. Может, потом, когда они отплывут в Цсолтигу, он распечатает это послание. У него будет какое-то время, чтобы просто ни о чём не размышлять, пренебречь думами о клятвах, законах, пророчествах. Одарённый им за службу Валенсо теперь будет править Брендамом в новом титуле, а Клод займётся остальными колониями. Кристор присмотрит за моральной стороной вопроса. А Лукас… А Лукаса нет больше.
В общем, он сам мог себе позволить забыться хотя бы ненадолго. А Адальг и Вальпурга пускай разбираются, что у них там за любовь.
Хотя о чём разговор? Конечно же, она согласится. Раз она так о нём мечтала.
«И даже бессмертный, коронованный самим Богом, не знающий себе равных, я совершенно бессилен, когда в трауре душа», – думал он снова и снова. – «Даже Софи, сказав мне напоследок, чтобы я не боялся любить, едва ли могла предположить, что лучше б ей было молчать». «Тенекрылый» посторонился, пропуская «Победоносного», что на всех парах покидал гавань.
Пускай будет, что будет.
В десятых числах августа, когда был день рождения леди Деметрии, Валь с юным виконтом Моррва гостили в особняке Эдорта. Моркант и Эми уехали теперь уже по-хозяйски осваивать Девичью башню; счастливое семейство Ориванзов также возвратилось домой; Онорет с трудом переносил кузину в своём имении, особенно в процессе ухаживания за дамой из Луазов, и потому тоже появлялся редко. Словом, несколько деньков выдались наполненными сладостью уединения и радостью мягкого завершения лета.
Странно было жить, ничего не ожидая, и оттого получать от жизни подарки, для которых, кажется, ничего не делал. Так Валь думала, когда получила послание и строки, до боли знакомые, что предлагали ей повидаться в одном из приличных местных заведений за ужином. Она боялась верить, что угадала; она боялась даже думать о том, кого увидит; но надела мамины серьги с изумрудами, вечернее папоротниковое платье и завернулась в латунного цвета платок. Семье сказала, что пошла увидеться со старым другом, и, в общем-то, не соврала.
Это был Адальг, как всегда спрятанный под личиной обычного зажиточного горожанина. Ни короны, ни перстней, ни горностаевого меха. Только его очаровательная тёплая улыбка.
– Валюша, – прошептал он, сжав обе её руки.
– Адальг, – выдохнула она в ответ. Тень от штор пала на них, скрывая их в укромном уголке. Но даже здесь, в удалённом от всех местечке, в тени монстер и фикусов, их бы узнали. По крайней мере, её.
Но что ей теперь? Это, по меньшей мере, не самый страшный из её грехов.
Они сели вместе на бархатный диван, и официант, не глядя, поставил перед ними какое-то простенькое, но лакомое угощение, вроде медовых персиков. Однако какое им было дело до персиков. Валь смотрела в его чуть осунувшееся, посерьёзневшее лицо. В блестящие небесные глаза. Она трепетала радостью встречи; и всё же уже не чувствовала себя так ничтожно по сравнению с ним. То ли она будто выросла, то ли он стал мельче. Но теперь ей казалось, что она не готова начать лить слёзы только потому, что тот скажет: «Эпонея».
– Ты так изменилась, – тихо промолвил Адальг. Его взгляд изучал её посуровевшие черты, но постоянно возвращался к янтарю её глаз. Она даже смотрела теперь иначе, так, что внушала ему ещё больше уважения.
– Было бы трудно не поменяться, – иронично хмыкнула Валь. – Ты тоже, кажется, уже не похож на себя прежнего.
– Мы будто ветераны, что прошли войну.
– Будто?
Адальг осознал свою ошибку и хохотнул. А затем сжал её ладонь обеими своими руками и ответил честно:
– Я бы не хотел, чтобы ты вообще оказалась так близко к центру этой бури. Но никакому шторму оказалось не под силу сломить тебя. Ты стала ещё красивее, Валь.
«Я знаю, к чему ты клонишь», – отчётливо поняла Валь. И взволновалась. Не радостью, а просто. Она была совершенно не готова даже мечтать о таком.
– Адальг, – ответила она негромко и чувственно. – Я должна тебе сказать, что я сожалею о том, что тогда наговорила про Эпонею. И очень соболезную тебе.
– А я – тебе. Ты осталась совсем одна.
– Я и была совсем одна. Мой муж, как выяснилось, недолго мною восхищался.
Понимающая улыбка тронула его лицо, и он провёл пальцем по её ладони. Какое же странное от этого было ощущение; такое обыденное, будто она так долго об этом мечтала, что всё наслаждение уже пережила в своих грёзах.
Но он сам пришёл к ней, и все сомнения больше не имели права на существование.
– Валь, я всегда думал, что ты, такая воздержанная и педантичная, такая серьёзная и внимательная, ты подберёшь себе мужа по высшему сорту. Я даже не могу себе представить, как ты досталась не тем рукам.
– Я не могу сказать, что это именно «не те» руки, – призналась Валь. – Мама сама сказала мне, что раз небо даровало ей право выйти замуж по любви, то она сохранит его и для меня. Я была ограничена разве что выбором на острове. Я… ты правда хочешь знать?
– Расскажи, – благодушно кивнул Адальг. Валь порыскала рукой на сиденье рядом с собой и поняла, что не взяла с собой веер. Оттого она вздохнула тяжело и предложила:
– Давай лучше выйдем на улицу. Здесь слишком душно для таких историй.
– Всё, как ты пожелаешь, – и он помог ей встать, а затем предложил взять себя под руку.
Они вышли в вечернюю жизнь городских улочек. То и дело трещали крылья проносившихся мимо стрекоз. Звёзды подмигивали из бездонного неба.
– Понимаешь, если не вести речь именно о влюблённости, – деликатно обходя тему своего признания перед штурмом, заговорила Валь. – То я выбирала того, с кем мне было легче и веселее всего. И это был Глен. С тех пор, как мы переехали в Девичью башню, я частенько с ним пересекалась. Он всегда был весел и задорен, никогда не нудел о деньгах и вообще слыл душой компании. В какой-то момент, когда мама велела мне кого-то выбрать, я решила, что я просто хочу окно в его мир, беззаботный и красивый. И я ему намекнула, что интересуюсь им, когда он подвозил меня однажды из Купален. Он, в общем, намёк понял и как-то сходу «влюбился» в меня в ответ. Я была так горда тогда, что завоевала того, кого хотела, что у меня не хватало разума догадаться – он тоже искал способы поправить и своё финансовое положение, и свою репутацию. Но потом в моих глазах прояснилось. Когда я родила Сепхинора, я по-настоящему ощутила, что такое восхищаться ярким человеком и что такое – жить с ним. Я сама виновата, что оказалась так самонадеянна. И всё же Сепхинор – лучшее доказательство тому, что любовь ценна, даже такая глупая.
– А что с ним произошло? – аккуратно осведомился Адальг. Он полностью взял их маршрут на себя и обводил их вокруг шумных выходных толп.
– Он погиб во время штурма Амаранта. Почему-то решил принять участие в защите имения. Если бы я не сказала Сопротивлению, куда пойдёт захватчик, он бы остался жив… хотя бы ещё на какое-то время.
– А что значит – «недолго восхищался»?
Валь опустила глаза в свои мюли. Неловко и в то же время приятно было рассказывать ему это всё. Будто жизнь была уже прожита, и оставалось лишь обсуждать её сакральный литературный смысл.
– Я думала, что он говорит правду, изливая на меня комплименты и восторги. Я не верила тем, кто считал, что у него длинный язык. Но, оказывается, он и правда мог любить не одну меня за раз. Словом, приятнее супруги столь знатного рода для него могли быть лишь те дворянки, которых он ещё не покорял. И не только дворянки. Прости, Адальг; я хоть и стала свободнее в нравах, но всё ж мне непросто говорить вслух такую мерзость. Даже если я и сама его уже никак не могла любить.
– Понимаю, – Адальг согласно качнул кудрявой головой. Они вошли в городской парк и остановились, глядя на то, как чёрные лебеди готовятся ко сну. Валь поддержала непродолжительное молчание. И он продолжил:
– Я тоже так и не разобрался с тем, что чувствовал к Эпонее. Мы были счастливы вместе. Однако я совершенно не понимал её в быту. Будто владел слишком дорогой заморской птицей. Больше всего мне хотелось быть её единоличным хозяином, хотя я понятия не имел, что с нею делать. Прости, Валь. Я знаю, она твоя сестра, но…
«…ей не так повезло, как мне, когда она вернулась домой после войны», – подумалось Вальпурге. Она не раз вспоминала о предсмертной записке кузины, и только спустя какое-то время ей стало ясно, что могло привести к такому печальному исходу. – «Ей пришлось воссоединиться с Адальгом, который уже держал в уме то, что я сказала про её увлечение Лукасом. Которое и увлечением-то не было, если она действительно пыталась пользоваться им ради Сопротивления. Но у неё не стало ни матери, ни отца; зато она увидела змеиное дворянство, которое показало ей, как долг должен брать верх над любым желанием, и окончательно уверилась в своей порочности. Не получила никакой поддержки, как получила я. И угасла. Оставив мне напоследок мораль своей печальной судьбы».
– Я представляла её хуже, чем она оказалась, – честно ответила Валь. – В ней было немало жёсткости настоящей Видира. Но она настолько привыкла себе ни в чём не отказывать, что мы с нею были разделены целым ущельем непонимания. Это было прекрасно, скажу я тебе. Я любовалась её беспринципностью, как и леди Финой Луаз, и тихо завидовала её умению жить.
Она почему-то заулыбалась и подняла на Адальга глаза. Тот оторвался от мрачного созерцания паркового озера и тоже перевёл взгляд на неё.
– В конце концов, мы вернулись друг к другу, да? – усмехнулся он. – Как и тогда, когда мы могли говорить обо всём.
– Да, – прошептала Валь.
– Я бы сказал, что это неправильно. Даже у шасситов, хоть для вас это и смешно, есть законы и приличия. Но…
«Но? Но?!» – застучало в голове. Валь затаила дыхание. Что это? Счастье? Радость? Влюблённость? Или просто весьма волнительный момент в жизни?
– …но если ты не носишь траур, может быть, ты хочешь выйти за меня? Наконец.
Валь заморгала и опустила взгляд куда-то в его расшитые золотом рукава. А он продолжил настойчиво:
– Я не позову тебя прочь со Змеиного Зуба. Напротив. Он останется твоим, освободится от власти врага… и будет островом королевы. Кто теперь возразит, что ты для него лучшая защитница?
«Да кто угодно», – подумала Валь и досчитала в уме до трёх. Она всегда так делала, если слишком переживала. Затем она нашла в себе силы и посмотрела Адальгу в глаза:
– Разве я могу отказаться? Я мечтала об этом всю жизнь, милый Адальг.
И заулыбалась. И уверила себя, что продолжает бредить именно им. Его мягкими кудрями, его добродушной улыбкой и теплом его касания.
Это было лучшее завершение той Долгой Ночи, что началась больше полугода назад. Что низвергла её от баронессы до рендритки и возвела из преступницы в королеву. Лишила её того немногого, что было, и дала стократно больше.
Хорошо, что утро всё-таки настало.
Надо ли говорить, что это решение было благодушно встречено семейством? Пускай и поспешно организованная, свадьба явно должна была стать счастливым концом этой истории. Леди Сепхинорис вздохнула только, что Адальг не островитянин; но это, пожалуй, был его единственный недостаток. Сепхинор вообще бескрайне удивился, услышав эту новость. А змеиное дворянство разделилось на две части: на тех, кто считал, что Вальпурга продолжает предавать свой род подобным браком, и на тех, кто был уверен, что для неё это чересчур хорошо. Были ещё и третьи, что объединяли в себе эти два мнения, и четвёртые – исключительные, как Моркант, Кея, Эми, Уолз и Деметрия. Они желали Вальпурге счастья и были рады вновь видеть её в Брендаме. Особенно в Летнем замке, из которого Валенсо, Кристору и прочим прихвостням врага пришлось перебраться куда-то в портовый квартал. Валенсо на ходу строчил письма Эскпиравиту и бросал на Вальпургу злобные взгляды багровых вампирских глаз, а Кристор просто вежливо с нею попрощался. Вот уж воистину настал момент думать, что ей будет не хватать игр в магичку.
Она наконец стала полноправной хозяйкой Летнего замка, пускай и предстояло ей провести три дня сперва как узнице. Таков был брачный обычай острова: жених должен был созывать гостей на празднество, а она – сидеть взаперти, читать молитвы, расшивать своё свадебное платье и, в общем, всячески готовиться к дню, который бывает раз в жизни.
Для заточения она выбрала свою чародейскую башню. И лорд Оль-Одо предупредил её, что в ней неделю как померла Альберта: её туда поселил Валенсо, и её там укусил бумсланг. Но сам бумсланг оказался потерян в вехах истории и отправился куда-то, должно быть, к своим родичам в Дол Иллюзий, потому что его война тоже подошла к концу. По крайней мере, Валь зря поднимала постели и шкафы в поисках его тонкого хвостика.
Кея иногда приходила помогать с платьем; маленькое, что Валь носила в первую свою свадьбу, уже ей не подошло бы, поэтому приходилось сажать на себя мамино. Но в основном часы затворничества скрашивала как раз сама леди Сепхинорис. Она сидела рядом и подшивала к перламутровому подолу упавшие жемчужинки. А Валь в это время распускала швы на талии и в плечах, чтобы перешить их посвободнее.
Они с мамой говорили обо всём. Сперва, конечно, о регламентах. Одним глазом Валь поглядывала в свою настольную книгу – «Одеяния на дни праздничные и будничные», а другим – в трактаты о королевских одеждах Шассы. Теперь надо было соответствовать сразу двум очень строгим канонам.