Змеиный Зуб

Завывание в ушах и громкое хлопанье ночной рубашки ознаменовали полёт. Невыразимый восторг затрепетал где-то под рёбрами. Валь во все глаза глядела вниз. На изумрудной земле промелькнули кордегардия, брусчатое озерцо двора, Палата Шахматной Доски, донжон… Даже донжон делался всё мельче!

Они будто стая летучих стрекоз, что вьётся в ночной тиши! Каждая деталь – повозка, лошадка, дозорный, пушка, – всё было настоящее, но такое крошечное, каким Валь никогда на свете это не видела. Она раскрыла рот, не веря своим глазам, как девчонка, впервые севшая на пони. Руки крепко стискивали шейный мех, грудь прижималась вплотную к жилистому телу зверя, зато горло так и сводило желанием запищать от неистового восхищения.

– Экспир! Экспир! – завопила она, не в силах совладать с собой. – Мы правда летим! Какое всё малюсенькое! Какой ты быстрый!

Ответом ей был снисходительный, немного рокочущий клёкот из груди гейста. Валь ощутила его и плечами, и животом, и оголёнными лодыжками ног, так плотно она к нему прильнула. Клёны, дубы и ели внизу уже стали не больше молодой картофельной поросли. Но правое крыло вдруг наклонилось вниз. Валь испуганно впилась в мех ещё крепче, однако скорость и без того вжимала её в спину зверя, и опасения её были напрасными. Гейст сделал лихой вираж и, снижаясь, понёсся прямо в огни Брендама.

Город весь был как настоящий, такой правдоподобный, что можно было разглядеть даже новые открытые эльсами лавки, изменённую на графские цвета пестроту уличных флажков, высаженные на аллеях сосны вместо платанов и множество маленьких деталей, показывающих абсолютную реальность происходящего. Тем веселее это было! Валь сперва подавляла девчачий визг ликования. Но когда покрытые черепицами багряные крыши стали стремительно приближаться, она едва не подавилась своим восхищением и испуганно захлопнула рот. Они чуть не налетели на одно из окон, она успела лишь увидеть, как мелькнула в нём зажжённая от злых духов свеча. Прямо как в Долгую Ночь. Но Экспиравит легко вырвался над домами. Затем тут же, пролетев по дуге, ушёл в пике. Его сложенные крылья позволили ему, как пуле, пробить пространство над улочками и уже у самой брусчатки на проспекте Штормов воспарить вновь. Валь подлетала и вновь шлёпалась на него, и ей хотелось вопить от щенячьего восторга при каждом вираже. Вот он лихо сиганул меж отеля Луазов и городской ратуши, так что взметнулись все простыни на бельевых верёвках. Валь охнула и расхохоталась, а затем её тут же прибило к его шкуре, когда он вскинулся вверх и намотал круг вокруг сторожевой башни.

– Держись! – проурчал он из глубины своей громадной туши. «Так ты и так говорить можешь?» – хотела было спросить Валь. И не успела – с высоты над городом он вновь поджал свои крылья и маханул прямиком в центровые переулки. Перед глазами замелькали окна, свечи, флажки, черепицы, петунии в горшках, цветные двери и питьевые фонтанчики, и Валь, не сдерживаясь, завопила во всю глотку. Ей никогда в жизни не было так сказочно весело. Ветер гудел в ушах, волосы трепало вместе с ночной рубашкой, и чей-то центровой дворик налетел на них, как сеть на рябчика. Вновь Экспиравит распахнул крылья прямо напротив подоконников первых этажей, а затем выстрелил обратно в глубины ночного неба. Мимо мелькнули чьи-то испуганные лица. И Валь рассмеялась в голос, понимая, как это всё абсурдно, безумно и потрясающе, и как весело потешаться над ничего не понимающими горожанами.

– Как же это удивительно – быть тут, наверху! – крикнула она и свесила голову вдоль его шеи, во все глаза пытаясь разглядеть знакомые проулки. Так хотелось протянуть руку и ткнуть в них пальцем! Валь не побоялась устроиться несколько посвободнее и теперь обнаружила у себя в хватке можжевеловый гребень. Она не придумала ничего лучше, чем кинуть его вниз, на рыночную площадь. И безудержно захихикать, увидев, как он сгинул из виду в тенях у самой земли. Ну какая же глупость! Но как же весело!

Гейст вновь сделал поворот над замком. Они развернулись носом к набережной. И луна, выглянув ярким белым фонарём из-за туч, подсветила им трепещущую тропу на воде. Они подумали оба, синхронно – почему бы по ней не пробежаться? Поэтому сию же секунду Экспиравит взял направление прямиком на бухту, снижаясь, как орёл на охоте. Чем ближе, тем ярче блестела рябь. Валь сощурилась, а затем невольно вытянулась выше на руках, когда вода очутилась прямо под ними. С каждым хлопком крыльев лапы гейста чуть оттопыривались вниз, и он задевал волны, рассекая их звонким плеском. Брызги полетели ему на перепонки и на лицо Вальпурге. Она рассмеялась вновь, запрокинув голову.

– Знаешь! – перекрикивая ветер, воскликнула она. – Иногда я слышала, как иные рассказывают, что им снилось, что они летали! О недостижимой в реальной жизни радости! О восторге, который ни с чем не сравнить! Я им то ли завидовала, то ли не верила, но теперь… но теперь я понимаю, о чём они!

– Мне приятно это слышать, – дёрнув своими громадными ушами, прогудел гейст. Но тут тучи, густые, как его шерсть, вновь набежали на луну. И сверкающая тропинка иссякла, исчезнув из-под его когтистых лап. Весь мир погрузился в загадочный слепящий мрак.

Нос гейста поднялся чуть выше, будто он присматривался к горизонту. А затем он оторвался от поверхности моря и набрал высоту, медленно огибая южный край бухты. Словно летучий корабль, они брали курс на запад – вглубь острова.

– Нигде на свете я ещё не ощущал такой мистической силы, что заключена в земле, – клекотал Экспиравит. – Она призывает меня так же, как и вас. Торжество тёмных сил не начнётся само по себе. Вы со мной, мисс чародейка?

Валь помяла в руках пучки его жёсткой чёрной шерсти. И немного нерешительно сказала:

– На самом деле, я никогда не видела эти «тёмные силы» настолько отчётливо, чтобы представлять, кто нас там ждёт.

– Но в глубине души-то вы знаете прекрасно, что вам нечего их бояться. Вы тоже чародейка.

«Нет, я Вальпурга», – подумала Валь. Никогда у неё не было никаких особых дарований, никогда она не ощущала себя одной из этих ведуний, что не от мира сего. Но, с другой стороны, от легендарной и порочной волшебницы прошлого ей досталось имя. И раз в год имя это делало её кем-то другим.

Почему во сне-то Экспиравит не знает, что она не Эйра? Или она стала Эйрой? Или вдруг она всегда была Эйрой, но видела это лишь на свой день рождения?

«Какая чушь! Ты придумала это имя сама, и свою магию тоже собрала из газетных вырезок, сушёных веток и витиеватых слов. И собственного ужаса, как с этим “Вальт”».

– Мисс чародейка? – его голова с усечёнными на макушке рогами поднялась чуть выше. Они пронеслись над портовым районом и теперь реяли над городом, постепенно приближая тёмные холмы предместий. Валь очнулась от своих сомнений и пробормотала:

– Я могу сказать честно? Мне жутко. По-моему, хорошее начало этого сна означает, что дальше меня ждёт ни с чем не сравнимый страх. Вы из друга станете палачом, запах ночи потонет в привкусе металла, и тьма, кромешная тьма, сгустится так, что я не буду видеть своих рук.

Большие уши то и дело двигались, улавливая её слова. И, подумав с полминуты, он ответил ей тихим рокотом:

– Тьма прекрасна, милая чародейка. Во тьме мы можем быть кем угодно. Вы не должны её бояться – вы должны принять её и возглавить её, слиться с ней, служить ей и поставить её же на службу себе. Я клянусь, вы воспоёте её.

«Выбора у меня всё равно нет, сомнения только оттягивают начало кошмара», – раздумывала Валь. – «Странно, что никогда Экспир при мне не говорил “клянусь”. Он не разбрасывается подобными словами. Если во сне он такой настоящий, значит ли это, что он и здесь не нарушит данное им обещание?»

– Я знаю, что всё равно буду на грани остановки дыхания, – смирилась она и прильнула покрепче к его меху. – Но реальность была страшнее любого морока. Я не позволю себе струсить после всего того, что пережила! Я в вашем распоряжении.

Решимость разлилась по телу теплом, и на ней с лёгкостью поднялись ростки авантюризма. Увидит ли она настоящую нечисть? Будут ли порождения ночи – упыри, мертвецы, келпи, призраки, альбы, стригои, сноходцы, бесы и колдуньи кланяться графу? «Вот и посмотрим!»

В нижней части груди вновь вспыхнуло ликование, когда мощные крылья оттолкнулись от воздуха и замахали быстро-быстро, унося гейста и его наездницу прочь от огней города с невероятной скоростью. В темноту, в спящие предгорья, к черноте оперившихся листвой лесов. Валь всё ждала, когда же привыкнут глаза, когда она разглядит дороги и знакомые горки по пути в Амарант, но напрасно. Будто бы всё за пределами Брендама потонуло в ночи.

Догадка шевельнулась в голове.

– А мы куда? – спросила она громким шёпотом.

– Ко мне, – ответил гейст. – В гости.

Едва различимые макушки деревьев мчались внизу, будто рябь на воде. Становилось холоднее. Воздух предгорий овевал их, вызывая мурашки по коже. Валь потерялась. Она уже не очень понимала, где они, хотя, казалось бы, пригород знала как свои пять пальцев. За несколько минут она будто бы попала в совсем незнакомые края. И только высокий утёс, что, окутанный чащами, вздымался над морем на юге, напомнил ей картинки: это была Высота Ольбрун.

На Высоте Ольбрун когда-то был красивый замок, от которого одно из давних завоеваний оставило необитаемые руины. Кое-как уцелел лишь донжон. И теперь это место если кому и могло сгодиться, то только прячущимся в лесах партизанам. Его и солдаты Эдорты не охраняли, и теперь тоже никто толком не стерёг. Только в сторожке на полпути к вершине утёса горела свечка одинокого караульного. Она терялась, утопая во тьме еловых лап, что протянулись со всех сторон к торчащим из чащи руинам.

– Так это здесь ваше логово? – наконец поняла Валь. – А я-то думала, где оно может быть…

– Я просто послушался намёков от звёзд, с которыми вы беседовали, – хмыкнул Экспиравит.

– Но я не говорила, что… То есть…

– Милая чародейка, вы не умеете врать, – неожиданно фыркнул гейст. Валь похолодела – пускай и во сне, она не хотела быть разоблачённой. Но рокотание вампира было вполне миролюбивым:

– Я прекрасно видел ваши сомнения, и не раз. В основном во всём, что касалось военных действий. Вы боялись причинить своими словами вред соотечественникам и одновременно не хотели поставить под удар саму себя, предав свою службу. Я наблюдал за вами, но каждый раз вы делали выбор в мою пользу, и… в конце концов, мне пришлось признать, что я зря в вас сомневался.

«Для меня это звучит как приговор», – мрачно подумала Валь. – «Всё же должно было быть наоборот. Всё, что я ни делала, должно было тебе вредить…»

Она шумно вздохнула, ощутив солёный морской дух, и крепче стиснула шерсть гейста между пальцев. Они снижались, планируя, прямо к крыше донжона. И Валь сперва предпочла промолчать, а потом и вовсе забыла ответить. Столкнуться с землёй вновь было жутко, будто вынырнуть обратно в реальность. Донжон Ольбруна из игрушечного сделался настоящим, и его крошечные зубчики по периметру плоской крыши доросли до размеров башенных оборонительных зубцов. Экспиравит завис над ними, а затем ловко повернулся к ним спиной, выровнявшись вертикально, и цокнул:

– Отпускай!

Валь доверчиво разжала кулаки и соскользнула по его крылу на запылённый, поросший мхом камень крыши. Пятки больно стукнулись по приземлении. Почти как если не рассчитать и соскочить со слишком высокой ветки. Она спружинила коленями, поймала равновесие и выпрямилась. Несобранные волосы взметнулись от взмаха крыльев. Обернувшись, она не увидела даже тени гейста. Он словно шмыгнул куда-то в руины.

На мгновение ей сделалось очень одиноко. Будто каменный гигант Ольбрун поднял её рукой в ночное небо и держит, давая ей возможность разглядеть все оттенки тьмы, стиснувшей её родной остров. Она сделала глубокий вдох. Оправила кружевной ворот, сделала несколько шагов босиком по мшистому камню. И с радостью расслышала шарканье сапог внизу лестницы. Даже невольно заулыбалась навстречу. Экспиравит высунулся, на ходу нахлобучивая на себя карнавальную шляпу с пышными перьями. Под шляпой верхнюю часть его шеи скрывал расшитый золотом платок, а лицо теперь прятала полная карнавальная маска: та самая, на которой есть и нос, и розовые губы, и прорези для глаз, и роскошные блестящие завитушки на лбу и на щеках. Но это была не простая маска «вольто», что полностью копировала лицо – это была «ньяга», то есть поверх маски-лица чернела полумаска-кот. И вот уже этот «кот» формой своих ушей над бровями напоминал скорее летучую-мышь ушана.

Валь только и могла пошутить про себя, что, чтобы касаться страшным на маскараде, ему не надевать такое надо, а снимать.

Роскошный узорчатый плащ стлался за ним. Он отсвечивал багряным подбоем и, невзирая на свою тяжесть, вздрагивал даже в ночном штиле.

– Никогда не видела у вас таких масок, – хмыкнула Валь. В любой другой момент она пришла бы в ужас от того, что кавалер одет, а она – босая да в исподнем. Но она знала, что это её сон, и поэтому такого рода приличия не имеют ровным счётом никакого смысла. Захотелось даже поиграть плечами и аккуратнее поставить ножку, насмехаясь над своим положением.

– Это маска для особых случаев, а не для того, чтобы людей добрых распугивать, поэтому у меня и не было повода её показывать, – важно ответил вампир и подошёл к ней. Правая рука его беспомощно хватала воздух при всяком шаге: ему не хватало его трости.

– Надо же, у вас даже в моём сне больная спина. А я думала, вы должны быть в полном здравии.

– Ну так это ваш сон, а не мой, вот я и получаю сполна, – фыркнул вампир и остановился над нею. Во тьме этого мира грёз в его тени было темнее, чем в самых глубинах мира, куда никогда не попадали лучи солнца. И вновь Валь поняла, что не боится его. Даже если представить на мгновение, что он реален.

– Мисс чародейка, разрешите пригласить вас в моё вампирское логово, – прошелестел он и предложил свою руку в кожаной перчатке. – Попробуйте почувствовать себя как дома. Может быть немного непривычно, но зато мне есть, чем вас угостить.

– Надеюсь, вы не считаете меня теперь вечно голодной и хромой, – хмыкнула Валь. И взяла его под локоть. Вместе они медленно спустились в полуразрушенную галерею. И запылённые, забрызганные миновавшими ливнями старинные портреты, казалось, проводили их глазами.

В гостиной графского этажа, не слишком просторной и не слишком чистой от ползучего мха, что пролез сквозь окна и пророс через щели в каменной кладке, глаз сразу распознал несколько знакомых вещей. Рояль. Резные стулья. Обитый гобеленом диван. Камин из чёрного вулканического камня. Шуршащий покров нетопырей. Скелет, сидящий на стуле, в шляпе и с трубкой в зубах.

Словом, всё вполне обыденно.

– И где именно вы спите, вися вверх ногами? – полюбопытствовала Валь. Холод камня под ногами добавлял реальности сну. Она старалась ступать аккуратно, чтобы не наступить на мелкое каменное крошево. И только когда прошлась до скелета в шляпе, поняла, что зря волнуется. Ещё бы в собственных сновидениях за такое переживать!

– В спальне, очевидно, – граф кивнул на приземистую дубовую дверцу вверху ступеней.

– А это ещё один ваш гость?

– О да. Один из тех, кто не понимает вежливых намёков на то, что ему пора. Бывший хозяин кабаре.

Валь приблизилась к окошку – в старых замках они всегда были вытянутыми, с широкими подоконниками – и подпрыгнула от неожиданности. Она разглядела в густом мраке еловых чащ огоньки. Бледные, призрачные, и более яркие цветные – то сизые и голубые, то зеленоватые и даже золотистые, как настоящие костры. Они блуждали, просвечивая сквозь толщу ветвей. Пришлось проморгаться и протереть глаза. Однако загадочные светильники никуда не исчезли.

– Экспир! – прошептала она. – Смотри! Ты тоже видишь?

Его сапоги проскрипели по полу, и он встал прямо за спиной Вальпурги, следя за её пальцем.

– Праздник скоро начнётся, – пояснил он. – Полночь вот-вот наступит.

– И он правда будет таким, как в страшных сказках про бесов? Голые ведьмы в обнимку с сатирами пляшут вокруг костров. Чёрт играет им на скрипочке, вместо смычка у него – кошачий хвост. И они пьют кровь с вином из лошадиных копыт…

Чиркнула спичка, и Валь вздрогнула. Вампир приблизился с зажжённой свечой. Она посторонилась, чтобы он мог поставить подсвечник на подоконник.

– Зачем это? – полюбопытствовала она.

– На острове все так делают в Вальпургиеву ночь, разве нет? – пожал плечами Экспиравит.

Валь хохотнула:

– Милорд, ну так это ж для защиты от злых духов!

– Правда? Свечкой? Кому пришло в голову, что это от чего-то защитит? – вампир закатил глаза, давая понять, что в такие моменты чувствует себя совершенно далёким от человечества. Затем снял алое покрывало со стула и расположил его на подоконнике. Он похлопал по нему, давая Вальпурге понять, что можно сесть. И она, отодвинув свечу к самому стеклу, устроилась и свесила ноги. Теперь далёкие лесные огни потерялись из-за свечного блика. Валь протянула руку, чтобы открыть окно, но прежде увидела отражение своего лица – и нечто тёмное, рогатое, светящее кровавыми очами позади себя.

Она спешно раскрыла створку и обернулась. Конечно, это был Экспиравит. Он принёс тёмную бутыль и два бокала, и поставил их к подсвечнику.

– Вы, наверное, пока не голодны, но как радушный хозяин я настаиваю, чтобы вы испробовали десертного вина из лесной малины.

Вальпурге почему-то стало неловко, и она зарделась, отводя взгляд. Право слово, свидание какое-то. Даже думать странно, ведь рендриток нельзя скомпрометировать, но её-то, настоящую Вальпургу, можно! Хотя, кто теперь узнает?

– Значит, я наелась при вас малиновых пирожных и выпила вина, и вы нашли, что можно собрать их в одно? О-о, господин граф, островные леди предпочитают коньяк.

– Это вздор, – ответил Экспиравит и опустился рядом. Их колени едва не касались друг друга; но, к счастью, подоконник был достаточно широк, чтобы они оба помещались без неудобств. – Вы не должны со мною изображать островную леди. Вы и так самая характерная из местных жительниц, что я встречал. И для этого вам совершенно не к лицу примерять на себя общепринятые вкусы.

– Правду говорят, что вампиры сладкоречивы. Что ж, наливайте!

Лакомый ягодный аромат защекотал ноздри. Звякнули друг о друга бокалы. Граф и чародейка выпили; Валь с непривычки сделала слишком большой глоток. Ей стало до ужаса приторно, так, будто она заглотила ложку сахарной пудры. Но затем она догадалась, что пить надо потихонечку, и она распробовала изумительное десертное вино.

Ну почему, почему на острове надо пить коньяк, чтобы не прослыть изменницей?!

Валь блаженно вздохнула, пропуская через себя пленительный запах. Затем вновь скосила глаза в сторону предгорий и чащоб.

– Никак не могу отказать вам в умении выбрать угощение, – признала она. – Скажите, мы пойдём… туда?

– Если пожелаете – конечно. Но если хотите посмотреть отсюда – ничего страшного. Как ваш кормчий в море сна, я ясно вижу, что оба пути хороши.

– Что это за огни?

– Нечистая сила, мисс.

– Понятное дело, но какая именно? И почему?..

– Потому что это всё – грех, чародейство, магия и безумие. Зачем вообще искать разумное там, где его нет? – хмыкнул Экспиравит. Они выпили вновь, и он подлил ещё. Сколько она там продержалась с той попойки с Рудольфом, когда зареклась пить наедине с мужчиной?

Это, кажется, было в другой жизни.

– Когда-то, – продолжал Экспиравит, – я тоже пытался понять область непознанного людьми. Проблема, правда, всегда заключалась в следующем: учился я по человеческим книгам, перенимал человеческие знания, постигал человеческие умения. И пока что мне не доводилось сталкиваться с теми, кто действительно мне подобен. Это должна быть иная форма восприятия мира. Самое неудобное, что иногда я об этом крайне невовремя задумываюсь. Когда надо быть здесь, на земле.

– Я в такие моменты говорю себе «не думай». И не думаю, – весело мотнула головой Валь. Приятно было представлять, что нечестивый граф не лишён вполне себе земных слабостей.

Он склонил голову к плечу, и перья на его шляпе упёрлись в оконную раму.

– Я уважаю вас за умение брать себя в руки, – шепнул он. – Вы были спокойнее всех нас в донжоне во время штурма. Даже я, кажется, нервничал больше вашего. А на баронессу вообще невозможно было смотреть.

– Баронесса тоже не трусиха, просто там был её ненаглядный Адальг, – презрительно сообщила Валь. Затем все мысли в её голове собрались в бессвязную кучу. Что она сказала? Она выдала Экспиравиту собственную тайну, перебросив её на Эпонею?

Боже правый, когда же она уже окончательно утонет в собственных россказнях!

Любопытный взгляд Экспиравита стал ещё ярче из-за выпитого ими вина. Они пошли на третий раунд, и Валь нехотя пояснила:

– Вальпурга и Адальг дружили с детства. Но с её стороны это чувство было влюблённостью. А с его, ну… в общем, ей сразу было ясно, что они не пара, хотя она всю жизнь по нему страдала. Пока не… пока не преставилась, – и подумала тут же: «Как же это чертовски печально звучит».

Подняв брови, Экспиравит покачал головой и вновь оттянул маску чуть вверх, чтобы выпить ещё.

– Какая трагичная судьба, – прошелестел он. – Могу себе представить, что это происходит нередко. Девушкам он кажется рыцарем – надёжным, отважным, честным. Но за его красивой кожурой гнилая мякоть. Образ его чести – лишь роль. На самом деле, нет женщины несчастнее той, что отдаст своё сердце Адальгу.

Валь тоже изогнула бровь и с недоверием покосилась на него. Чего ещё ожидать от чудовища, у которого этот самый «гнилой» король увёл невесту? Конечно, Адальг был не так прост, она и сама это чувствовала. Но уж не настолько, чтобы соглашаться с подобными речами из уст врага. Поэтому она ехидно осведомилась:

– Ну, раз вы, очевидно, его полная противоположность, то, стало быть, нет женщины счастливее той, что отдаст своё сердце вам?

– Уберите слово «счастливее», и тогда будет правдиво.

Хмыкнув, Валь помотала головой. И всмотрелась в его тёмные глаза, пытаясь разобрать хоть что-то в тени прорезей маски. Бесполезно.

– Я всё никак не пойму, – не выдержала она. – Я ни разу не видела вас без платков и без масок. Ну неужели вы настолько ужасны, что весь ваш такт и ваша обходительность не смогут это перекрыть? Да даже если не смогут; на что вы вообще похожи, а?

Её слова вызвали продолжительное молчание. Вампир перестал пить и замер, как настороженная кобра. Бокал отражал пляску свечи. Даже дыхания не стало слышно. Наконец он выдохнул:

– Поглядите, если хотите.

Свободной рукой он снял с себя шляпу. В воздух взметнулись бледно-серые волосы, похожие на паклю – в общей массе длинные, но местами короткие, как птичий пух. Однако Валь больше интересовали выросты по обоим краям его лба. Это действительно, как она успела увидеть у гейста, были рога. Вернее, их основания, обточенные рашпилем. Серые, ребристые, как у самого обычного козла.

Валь затаила дыхание, глядя, как он возится с верёвочкой, что держала на его лице маску. Но возня эта затянулась. Не сразу Экспиравит догадался, что можно отставить бокал и развязать обеими руками; этого и не потребовалась. Валь сама дотянулась до его затылка и распустила узел. Маска спала. Пытаясь её схватить, чтобы та не свалилась на пол, Валь задела локтем подсвечник. Тот взял и выпал с высоты донжона во мрак разорённого замкового двора.

Сразу стало темно, как в погребе. Лишь слабый отсвет безлунной ночи обрисовал мертвецкое лицо. Почти что череп, обтянутый белёсой морщинистой кожей. Глубокие впадины щёк и глазниц. Под глазами выступающая вперёд кость, за которую и держались все носимые графом платки, – потому что носа не было. Вместо него была треугольная дырка с намёком на перегородку меж ноздрями где-то внутри. Даже ушей Валь раньше не видела, а они были тонкие и острые, будто у летучей мыши.

И если б не густая тьма, что пригладила все эти черты, Валь бы точно остолбенела. А так он казался будто бы отражением в кривом зеркале. Бледным, черногубым, красноглазым отражением. Оно дышало и моргало, и оттого казалось страшнее, чем если бы просто неподвижно смотрело.

Валь сглотнула и подчинилась тому, что позвало её изнутри. Замершую у его плеча руку она подняла и опасливо дотронулась до холодной острой скулы. Затем самыми подушечками пальцев легонько провела по нижней кромке чёрной кожи под глазами. На ощупь это было ещё необычнее, чем она себе могла представить. И боязно, и весело столь беззастенчиво лезть прямо в лицо самому графу Эльсингу.

Но тот не двигался, позволяя ей делать всё, что она пожелает. Только не отводил от неё своего горящего кровавого взгляда. Он замер. Как и его сердцебиение.

Валь притянула и вторую руку, которой почему-то коснулась его тонких тёмных губ. Будто конь на рынке, который понял намёк, Экспиравит чуть оскалился и обнажил свои мелкие острые зубы. Прямо под пальцами Вальпурги оказался его длинный острый клык. Только сейчас до неё дошло, почему у него был так выпячен подбородок: похоже, это помогало держать прикус на своём месте. Она вновь застыла, сомневаясь; но затем тронула этот клык, завороженная видом его совершенной неестественности и дикости.

Главное было сейчас не начать думать, что она такое делает и начерта. И не обронить ни звука.

Она положила обе ладони ему на щёки, а большие пальцы вытянула вдоль провала на месте носа. Холодок его плоти вызывал ещё более сильное притяжение, дурное, какое-то совершенно необъяснимое.

Они встретились глазами, и тогда Валь тоже перестала дышать.

Он моргнул, а затем чуть повернул голову, и его вздох пощекотал ей руку. Она не отняла рук. И тогда он накрыл её кисть своею, а к ладони её прижался ледяными губами.

В животе ёкнуло. Валь порывисто выдохнула. Не размышляя, не объясняя себе ничего. Она просто подалась вперёд, другой рукой обхватила вампира за шею. В том же побуждении Экспиравит оторвался от её ладони и склонился к ней. Они встретились лицом к лицу. Они забылись. Они поцеловались. Её губы, чувственные и горячие, прижались к его, тонким и сухим. Контраст этот мог бы вернуть их в чувство, напомнить им, кто они, и устыдить в том, что они делают.

Но влечение было сильней. Оно заставило их неудержимо схлестнуться в объятиях, начать гладить друг друга по щекам, по плечам, по шее и по спине. Он шквалом ласк обрушился на неё, погребая её под собой, не давая ей даже продохнуть от поцелуев. Будто зверь, что сорвался с цепи, он беспрестанно напирал на неё своими нежностями, так что она съехала лопатками по стенке и оказалась прижата им к углу подоконника. Валь сделалась гибкой, как гадюка, и вся выгнулась назад. Но нрав её был далёк, ой как далёк от пугливого Бумсланга! Она не уступала любовному безумию Экспиравита. И когда он целовал её в щёки, она обжигала дыханием его шею, а руками гладила по затылку. Иногда она успевала проскальзывать пальцами за тугой ворот и щекотать вампира по бледной коже. Он содрогался, жмурясь от наслаждения, и глубже запускал пальцы в её густые волосы. Её грива вызывала у него давнее обожание. Так же, как и ей раньше хотелось ощупать его лицо, так и ему частенько представлялось, как он погружает свои руки в чёрный шёлк её локонов. А затем трётся о них щекой, вдыхая их запах.

Он опомнился, когда зарылся лицом уже куда-то в её ворот. Но не от желания впиться в лебединую шейку, а просто.

– Эйра, – шепнул он, оторвавшись от неё. Его глаза были круглыми, как два огранённых рубина. – Я же всё равно уеду поутру. В Цсолтигу.

– Поутру сон и так закончится, – выпалила Валь, которой мучительно сильно хотелось снова ощутить холодок его языка под своей челюстью. – К чёрту утро, о нём можно забыть.

Экспиравит снова было ринулся на неё коршуном. Но, распалившись, он боялся, что не остановится. Он должен был это сказать, чтобы убедить хотя бы себя:

– Но Эйра, я не люблю тебя. Покуда я не женился, ещё понятно, что я ничего не нарушаю с тобой; но не люблю, ты знай это.

Вопреки своим опасениям он увидел, как огонь её золочёных глаз разгорелся пожаром.

– А я-то тебя как не люблю, – давясь неслышным смехом, вымолвила она. – Терпеть не могу. Ненавижу!

Она выкрикнула это слово и притянула его к себе за шею. Прервала его возражения градом новых поцелуев. И, совсем забыв о титуле леди, о приличиях, о своём воспитании, закинула ногу ему на спину.

От этого Экспиравит весь дёрнулся. Он не знал, что делает, но знал, что хочет сделать. Он положил ладони на её крутые бёдра и подтянул к себе. Затем сообразил, что там, где они расположились, совсем не было места, и тогда просунул руку ей под спину, а потом стащил с подоконника. И поднял её над полом. Она, без устали смеясь от восторга, ахнула и заболтала ногами. Подол ночной рубашки соскользнул ей на ляжки; и Экспиравит, успев увидеть это краем глаза, подавился слюной.

Влекомая им в спальню, Валь себя просто не узнавала. Хотелось запрокидывать голову и хохотать в небо. В лицо воспитателям, почтенным мужам и дамам, высшему обществу, брачным обетам, трауру, судьям, священникам и родителям. Здесь был её сон, и она могла быть кем угодно. Бесчестной женщиной, например! Оно здесь пройдёт и останется, и никогда не выйдет в реальность. Эти видения, что она считала своим проклятьем, теперь благословенны. В них она слышит себя и поддаётся порыву, что заставляет позабыть всё на свете, следуя лишь желанию сделать то, что просит тело. Прижаться. Поцеловать. Обхватить, обнять, укусить за ухо. И терять разум от счастья, что позволяет не отказывать себе ни в чём.

Ударом сапога Экспиравит распахнул дверцу. Наклонился, скрипнул зубами от того, как выстрелило в спину, но не позволил себе даже забурчать.

– Тебе больно? – Валь заёрзала в его руках, сомневаясь, что ему стоило хватать её.

– Пустяки, – хрипло выдохнул вампир. Он готов был не замечать свою боль, ведомый своим пылом. Шея, которую обнимала Валь, делалась всё теплее: предвкушение разогнало его кровь, сделало его ещё капельку более живым. Валь мотнула головой и в небольшой спальне увидела всё тех же нетопырей под потолком, паутину от люстры до окошка, мох по углам и массивную кровать с балдахином. Невзирая на затхлость донжона, бельё было достаточно свежим, и карминовое бархатное покрывало застилало его до самых накрахмаленных подушек. Нетронутых. Они будто ждали этого часа.

«Что, если я поддалась страстям сна, и теперь мне из него не выбраться?» – подумала Валь. Но Экспиравит опустил её на мягкую постель, опершись коленом на край кровати, и склонился, продолжая целовать её шею и полуоткрытые ключицы; и она забыла, что думала. Всем телом она желала лишь одного. И это одно было так низко и позорно для Видира, что надо было просто не думать. И стать Эйрой.