У Вальпурги захватило дух. Вот это куш! Она с готовностью предоставила Экспиравиту выборку карт и уверенно ответила, завидев прямого келпи:
– Это значит, что вы можете следовать своему плану, милорд! Он приведёт вас к успеху.
– Благодарю. Вы развеяли мои сомнения, – улыбнулся граф одними глазами.
После этого сеанса Эйра чуть ли не бегом устремилась к Теобу в каморку. Старый мажордом частенько покидал Летний замок и успешно доносил штабные вести Сопротивлению. Вот и теперь важно было как можно скорее дать ему знать, потому что, узнав о перемещениях его малых сил, Сопротивление вместе с воинами Эдорты смогут спланировать перехват или иначе разместиться на фронте…
Валь замешкалась уже буквально на выходе из покоев лорда. Караульный в чёрном мундире уставился на неё, а она пришла в ужас от собственной глупости. Она чуть было не… чуть было не убила и себя, и Теоба, и всех, кто мог об этом узнать. «Доверяет он мне, как же», – одна и та же мысль стучала в висках. Хорошо, что она успела протрезветь от восторга. Вот только её порыв, кажется, был достаточно заметен. Поэтому она напустила на себя деловой вид и отправилась сделать круг по замковому саду. Пускай это будет вечерней прогулкой. Просто хотя бы чтобы унять дрожь в руках.
Экспиравит же, решив, что вопрос с колдуньей поставлен ребром, решил вернуться к своему привычному занятию. Он уже открыл выпуск нового справочника валют, когда к нему постучали.
– Прошу, – прошелестел он со своего места. Потом догадался, что так его даже Золотце не услышит, набрал воздух в грудь и громко прорычал:
– Заходите!
К нему заявился смутно знакомый человек. Кажется, из военных. Он нёс свитки и бумажные пакеты. И руки его подрагивали.
– Я адъютант Бормер, милорд, – представился он нервно и передал графу посылки.
– А где Леонард?
– Умер, милорд. Два часа как.
Граф осунулся и посмотрел сердито.
– Почему я об этом ничего не знал? Он мой лучший слуга, – прошипел он. – Кто посмел?
– Змеи, милорд. Мы ловим их и убиваем по всему донжону. Всё равно они откуда-то лезут.
– Колдунью тоже укусила змея, но ничего ей не сталось!
– Тут явно была другая змея, – забормотал адъютант. – Мы потеряли его за считанные минуты, он лишился рассудка и мучился непроходящими кровотечениями. При этом служащие стерегут змеятник и пересчитывают местных змей, и ходят по пятам за чародейкой, пока она их кормит. Они все на месте; проблема в диких. Они попадаются очень часто, и те, кто не носил высокие сапоги на тот момент, прощаются с жизнью. В общем, теперь я буду вашим адъютантом. Господин фельдмаршал попросил меня занять его место.
– Адьютант Бормер, если в следующий раз кто-то в замке будет умирать, можно звать не только Валенсо, но и меня. Даже если я сказал, чтоб меня не тревожили, – бросил Экспиравит. – Так не годится.
– Я прошу прощения.
– Если вы ещё не отвыкли спать ночью, то сегодня для вас будет тяжёлый день. Мне нужно организовать наутро встречу с ририйским послом. Гостиную и тронный зал всю задёрнуть парчой, чтобы не было света. Коня тоже подготовить. Найти мне Освальда. А, и мячик. Принесите мячик.
В глубоко посаженных глазах адьютанта возникло сомнение, но он кивнул и молча удалился. А Экспиравит сел обратно на диван и разложил вокруг себя свитки и пакеты. На одном послании стояла печать ририйской короны, на другом знак Цсолтиги, на третьем, несомненно, грифон Харцев. И на четвёртом тоже. Один из пакетов оказался подписан леди Изабель Небруни, женой Клода. Какая это была женщина! Строгая, как директриса девичьего монастыря, и свирепая, как цербер, когда дело доходило до денег. Она была хранителем казны Эльсинга-старшего, а теперь занималась тем же самым для Экспиравита и управляла его капиталом да предприятиями в Юммире. Он догадывался, почему Клод с удовольствием ускакал на горизонт завоевания от столь взыскательной дамы. Они оба были хороши как казначеи, но, невзирая на то, что женщине такое дело вроде бы не пристало, Экспиравит никогда бы не предпочёл ей даже самого Клода. Кроме того, она, хоть и не выказывала графу особой любви, но никогда не падала при виде него в обморок.
Он распечатал пакет и увидел тёмно-синюю ткань. Затем развернул её и с восторгом понял, что это один из цсолтигских головных уборов – хлопковый тагельмуст. Сочетая в себе качества тюрбана и вуали, он одновременно сел бы на макушку так, чтобы закрыть основания и обрубки рогов, а также плотно залёг бы под глазами, оставляя окошко для глаз. Экспиравит давно хотел себе такое. К одежде он всегда был равнодушен; но, когда дело доходило до тряпок, которые можно натянуть себе на голову, то он становился драконом, а каждая такая вещица – его золотой горой. Ему тут же захотелось примерить, и он схватился за платок, что прятал его нос. А затем замер и внимательно огляделся.
Нет, никого нет. Только Золотце подняла на него свою острую мордочку и навострила наполовину стоячие уши. Не сводя с неё глаз, Экспиравит прошептал:
– Ты точно хочешь это видеть?
Щенок замахал хвостом, не понимая смысла озвученных слов.
– Всех твоих хозяев это повергло бы в панику, – предупредил граф. А затем, сделав вдох, стянул с лица всё, что скрывало его природные уродства. Оскал убожества, лик смерти, подкреплённый монструозными деталями. Золотце прижала уши и перестала улыбаться. Но не сдвинулась с места.
– Что же ты не убегаешь? Я хищник пострашнее, чем были твои дикие предки, – усмехнулся Экспиравит. И, увидев, что он шутит, Золотце вновь раскрыла пасть и весело заурчала. Она была готова играть!
Она не считает его жутким! Как это было глупо, но приятно. Граф невольно рассмеялся гулким смехом, а она завыла громче, будто требуя объяснить шутку. Он надел на себя тагельмуст, схватил колли на руки и пошёл вместе с нею смотреться в зеркало.
14. Рыцарь и вампир
Сэр Фиор Малини, преданный труженик следственной службы, свою должность не сохранил. Он уже после оккупации Брендама перешёл полностью на доход с аренды двух домов, что имел в городе. А теперь, когда один из них отошёл захватчикам, устроился счетоводом в банк к Диабазам. Что было по-своему унизительно, потому что в его немолодые годы заново учиться быстро считать стало настоящим испытанием. Сопротивление, конечно, должно было одолеть врага и сторицей воздать всем, кто пострадал от эльсов. Материально.
Фиор не хотел брать на свою залысину больше, чем мог выдержать. Он знал, что настоящие змеиные дворяне не ломаются под любыми пытками. До сих пор никто из жестоко казнённых эльсами аристократов не выбрал купить свою жизнь ценой жизней товарищей.
И Фиор боялся, что никогда не сможет быть таким.
Всё, на что он подвязался, это принести в дом леди Евы Умбра фразу «посёлок Тихий, последняя слева дверь на улице». Пугало только то, что это нужно было сделать за полчаса до начала комендантского часа. Поэтому он спешил как мог. Улицы и без того опустели. Свернув с проспекта, он собирался глухим переулком поскорее миновать остававшееся расстояние. Снег окутывал каждый шаг, поглощал звуки, наваливал сугробы на плечи и цилиндр.
Он так торопился, что едва не столкнулся с одиноким прохожим, идущим навстречу. Тот выглядел не менее подавленным потоком снежинок в лицо. Сгорбленный, опирающийся на трость, он был одет не по погоде. И не потрудился убраться с дороги. Хотя явно не выглядел как равный Фиору.
Почтенный дворянин сам рванулся в сторону, чтобы обойти незнакомца, но натолкнулся на него вновь.
– Не бегите так, – прошептал тот. И его тихий голос болезненным эхом начал звучать в голове, усиливаясь, поглощая все остальные звуки. Фиор упёрся в него взглядом и содрогнулся при виде чёрных век и тошнотворных красных глаз, подёрнутых болезнью.
Руки обмякли, мысли остановились.
Тикали напольные часы. Маленькая гостиная утонула во тьме, и узорные ковры превратились в чёрные провалы, а картины – в окна в бездну. Банди и Сепхинор не зажигали свеч. Просто сидели друг напротив друга, и тиканье настроило ритм их дыхания, их мыслей, их сердцебиения.
Когда руки заледенели, Банди очнулся. Ему было уже лучше, он не казался таким бледным. Хотя явно хотел спать.
– Когда же придёт этот человек? – тихо спросил Сепхинор. В чужом доме было неуютно. Хотелось обратно в тепло и свет «Рогатого Ужа», к леди Мак и Бархотке.
– Когда придёт, тогда придёт, – вздохнул Банди. – Ждём.
Они явились сюда уже четыре часа назад. Дверь им открыл мальчик лет десяти. Он выглядел таким испуганным, что Сепхинор невольно начал презирать его. Он промямлил им что-то в духе «мама ушла создавать себе алиби, а я буду на втором этаже, я болею. Так что вы встретьте гостя, потом передайте сведения маме и уходите сами, пожалуйста».
Здесь, в этом узком доме без эркера, всё казалось одновременно и дорогим, и безвкусным. Роскошные ковры ложились один к одному и покрывали весь пол. Картины без разбору пестрили на стенах. Бронзовые статуэтки стояли на каждой полке. Хозяйка пожелала остаться неизвестной, но Сепхинору уже стало любопытно, кто это могла бы быть. Ведь он знал очень многих взрослых.
Ожидание заставляло ёрзать на стуле и тягостно вздыхать. Одна мысль всё не давала маленькому барону покоя. Они наконец были наедине, чтобы он мог её озвучить.
– Банди, – с беспокойством обратился он.
– Да?
– Что ты сказал мистеру Валенсо, что он оставил нас в покое?
– Наговорил всякого, естественно, – пожал плечами Банди.
– Банди, – холодно повторил Сепхинор. Он хотел дать понять, что шутки кончились. – Ты не смог бы его обмануть, что ты и есть мистер Моллинз. Но я видел, что ты улыбаешься.
Банди поднял брови. Бурые волосинки начинали отрастать у него в основании шевелюры, но никто тактично ему об этом не сообщал.
– Думай, малыш, – просто ответил он. – Ты настоящий гений. Твоя увлечённость «Смертными грехами Легарна» многое тебе дала. И ты уж точно не питаешь иллюзий, в отличие от дам.
Сепхинор сощурился. Он подозревал худшее.
– Ты сказал что-то бесчестное?
– Скорее, наоборот.
– Ты раскрыл ему всю правду?
– Не всю. Но да. Я защитился правдой.
– Как?
– Я рассказал ему, как есть, что я не Миромо, – протяжно вздохнул Банди. – Что согласился притворяться ради дам. И что они точно так же, как и я, ничего не знают о проделках Миромо и о том, где он скрывается. Но взамен на прощение за этот цирк я поклялся, что выдам ему Миромо, если он появится. И ещё я теперь что ни день, то ухожу в следственную службу. Отвечаю на вопросы, где и кого я видел. Или ты думаешь, я гуляю по набережной?
Сепхинор нахохлился. Слышать это было неприятно. Но у него хватало разума, чтобы отчасти понять Банди и его тактику. Он хотел хотя бы для виду выказать своё неодобрение, но не стал. А Банди, удерживая его сердитый взгляд, лишь слабо улыбнулся.
– Ты знаешь, что на самом деле я тружусь ради освобождения города. И никогда, клянусь, никогда не скажу ничего против леди Моррва. Даже наших подруг-Моллинзов я пытаюсь сберечь всеми силами. Я только одного не хочу: чтобы восторжествовали злодеи.
Недоверчивый взор Сепхинора сменился на встревоженный, когда хлопнула дверь. Никогда в жизни его этот звук не пугал, а теперь при любом удобном случае хватал его сердце ледяной рукой. Он обернулся, и вместе с Банди они встретили своими бледными лицами хозяйку дома.
Дама тоже выглядела крайне настороженной. На вид она была немногим старше Вальпурги, носила похожую причёску замужней леди и традиционное зимнее платье с тёплой шерстяной накидкой и острыми узкими плечами. Снежная пороша вилась за её одеждами лососёвого и серебристого цвета. Она убедилась, что гостей не больше, чем положено, и нетвёрдой рукой закрыла дверь. Затем отряхнулась от снега, повесила при входе накидку и прошла к ним.
– Что же вы сидите тут в темноте, как летучие мыши, – пробормотала она и потянулась к канделябру и спичкам. Движение её замедлилось; она смотрела на Банди. А Банди на неё.
– Бакар, – сдавленно пробормотала леди, и её палевые глаза широко распахнулись.
– Ева, – выдохнул Банди и резко встал на ноги. Стул с громким скрипом отъехал назад. И Сепхинор невольно сжался, чтобы не оказаться на пересечении линий их взглядов.
Банди обошёл стол и остановился в паре шагов от леди, а та, подхватив подол, невольно попятилась назад.
– Леди Ева Умбра, – напряжённо молвил Банди. Сепхинор про себя подумал, что было бы странно для Умбра, землевладельцев и коневодов, обитать в столице. Но, с другой стороны, никто и не запрещает, наверное?
– Мистер Бакар Боливар, – таким же тоном ответила ему леди Ева. – Я думала, вы мертвы.
– Я думал то же самое про вас.
Они оба обернулись на Сепхинора. И тот неуверенно отозвался:
– Мы сегодня не вернёмся домой, да? Ну… Тогда я уйду, конечно, – и он сполз со стула, спрыгнул на паркетный пол, а затем пошёл по лестнице на второй этаж. Подразумевалось, что он поднимется к бесхребетному сынку леди Евы, но вместо этого он потопал ногами на середине пути и прокрался обратно. Из темноты холла он мог наблюдать происходящее в гостиной.
Мама сказала бы ему, что это бесчестно и неблагородно. Но он хотел знать, что Банди из себя представляет. Почему он на самом деле полукровка, для чего у него ненастоящее имя и что связывает его с этой женщиной. Такое настало время, что благородство превращает человека в добычу. А он не хотел быть добычей.
Оба оставались на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Голоса их, сперва тихие, заставляли вслушиваться.
– Ты, как я погляжу, уже не Умбра давно, – глухо сказал Банди.
– Нет, я всё ещё часть семьи. А вот ты уже явно перестал быть одним из Боливаров, – парировала она. Такую фамилию Сепхинор не знал, но был уверен, что она к дворянам не имеет никакого отношения.
– И ты прекрасно знаешь, почему.
– Нет, не знаю, – сухо и упрямо ответила дама.
– Так расскажи мне, почему ты Умбра. У тебя нашёлся ещё какой-то кузен, за которого удалось выйти замуж? – с язвинкой полюбопытствовал Банди.
– Нет, Бакар. Всё так, как ты думаешь. Я по-прежнему ношу девичью фамилию, хоть и не называюсь ей в городе, а ребёнок, которого ты видел, рождён вне брака. Я живу здесь сама, без ритуала, но в любви.
– В любви? – оторопел Банди.
– Да. А ты чего думал? Что я посыпала голову пеплом и ушла в рендритки после всего, что случилось?
– Как минимум, да.
– А вот чёрта с два. Я нашла хорошие стороны в своём положении, и Беласк поддержал меня.
Повисло короткое и тягостное молчание. Сепхинор вытаращил глаза при упоминании маминого дяди. У него была якобы сложная репутация, но сама мама никогда об этом не говорила. Он не знал, что последует дальше, но Банди, похоже, начал выходить из себя. Он пропал из вида, и его шаги стали мерить гостиную.
– Значит, всё это богатство, все эти цацки, ковры, картины, полированный паркет и лепнина… это всё его подарки? И ты в этом живёшь? Прекрасно, прекрасно. Просто изумительно, – он остановился, резко стукнув ботинком по полу.– А ты знаешь, дорогая моя, где мы с мистером М. провели эти десять лет? А?
– Полагаю, что на каторге, – без каких-либо эмоций оборонила леди Ева.
– Правильно полагаешь, – почти прорычал Банди. Таким Сепхинор его никогда не слышал. Он будто перекрывал гневом подступившие рыдания. – Мы десять лет долбили камень в карьерах Синих гор. Даже не на острове! Десять чёртовых лет каждый день мы вставали, чтобы проклинать этот мир, и мистер М. был лишён даже этого! Униженный, выброшенный, лишённый титула, истерзанный палачами твоего Беласка, с отрезанным языком, он не мог ни слова бранного оборонить в его адрес. И ты отлично знаешь, за что мы были высланы. За то, что попросту узнали, что герцог к тебе воспылал! Мистер М. любил тебя и был готов по законам чести бросить ему вызов за то, что он надругался над тобой. А ты вместо отдала ему своё сердце?! Я понимаю, что ты можешь быть слабохарактерной дурой; но у тебя вообще не было никакого чувства солидарности?
– На самом деле, я думала, вас там казнили, – невозмутимо ответила леди Ева и зажгла наконец свечи своей изящной рукой. Сепхинору пришлось попятиться дальше под покров темноты, но теперь их разговор стал громче, и поэтому он всё равно всё прекрасно слышал.
– Кого казнили, так это Боливаров, пускай и не буквально, – прошипел Банди. – Мой отец повесился, а моя мать в попытке сохранить остатки нашего предприятия просто угасла. Беласк выжил Умбра за город, а Боливаров уничтожил. Хотя я просто был единственным человеком, кому мистер М. рассказал о случившемся. До того, как ему отрезали язык. И то, если бы они узнали, что он успел проболтаться, меня ждала бы та же участь. А так для приговора им хватило того, что я просто поддержал его. И что? Тебе спокойно живётся?
– Я не врала кузену, когда признавалась в любви, – холодно заявила леди Ева. – И я расстроилась, когда разразился этот скандал. Но мне показалось бессмысленным из-за этого кончать свою жизнь. И я её продолжила. И нашла, что меня всё устраивает. Кроме этих проклятых мятежников, на которых ты, видимо, работаешь.
– Нет уж, – процедил Банди. – Я работаю только на леди Моррва. Одна из немногих настоящих дворянок на этом острове, где всё пропитано ложью, кровью, золотом и змеями. И покуда леди Моррва сражается с захватчиком, буду и я. Но точно не ради этого вашего лорда Видира.
– Да, кстати, о змейках, – неприятно оскалилась леди Ева. – Мне нужно место, которое назвал тебе гость. Если ты помогаешь Вальпурге, тебе придётся поучаствовать и в спасении Беласка. Ну? Или ты подставишь её из-за своей девичьей обиды?
Банди едва не подавился собственными словами. Он замер, подбирая выражение, чтобы объяснить, что нужный человек так и не пришёл. Но к неожиданности Сепхинора бросил холодно:
– Деревня Бистр, первый дом при въезде.
– Вот и прекрасно. Я знала, что ты не такой идиот, каким кажешься. В общем и целом, наверное, неплохо, что восстание помогло вам освободиться. Но это всё, за что этих бандитов следует благодарить. И я рада, что ты на верной стороне.
«Но он соврал!» – беззвучно крикнул Сепхинор. Однако теперь он не мог знать, стоит ли об этом говорить. Всё смешалось в его голове. Кузен Умбра… У Умбра действительно был кто-то известный. Он учил это на уроках истории. Но вспомнить не мог. Спросить бы сейчас маму!
Банди выглядел подавленным, силы оставили его. Сепхинор видел его ноги и подол леди Евы, который подплыл к нему и остановился рядом. Мелькнула её ручка – должно быть, она взяла его запястье.
– Бакар, – проворковала она. – Это же вы с отцом в банке Диабазов занимались вкладами и всякой этой чепухой. Ты же знаешь, что деньги не пахнут. Ты знаешь, что в мои четырнадцать хотелось жить, а не родить позорного ребёнка и отправиться в рендритки. Я нашла в себе храбрость потребовать с Беласка некую компенсацию, а потом сблизилась с ним. И оказалось, что он не так уж счастлив со своей женой. Он никогда не оскорбил бы её разводом, но он доверил мне даже те знания, которые не доверял ей. Мы нашли друг в друге такое понимание, которое просто немыслимо в наше время.
– Тебе кажется, – еле слышно ответил Банди. – У такого человека нет сердца. Он никогда не рассказал бы тебе что-то действительно важное.
– Ты думаешь, что я настолько глупа?
– Ты доверчива.
– Нет. Никто, кроме меня и тех, кого уже нет на этом свете, не знает его главную тайну.
– У него нет главной тайны, Ева! – едва не простонал Банди. – Все эти секреты – лишь уловка!
– Неправда, – медленно выговорила Ева. – Он сказал мне вот что: он сам такой ребёнок. Ясно?
Повисло продолжительное молчание. Оба пожалели, что это вообще было озвучено. Сепхинор до конца не понял, о чём они, но почувствовал, что подслушал что-то щекотливое.
– Избавь меня от подробностей, – вяло отмахнулся Банди и сделал шаг назад. – Мы и так задержались здесь дольше, чем положено. Мы уходим.
– Разве не запретное чувство держит тебя рядом с этой женщиной? – настаивала леди Ева. – Разве не потому ты носишься с её ребёнком, как со своим?
– Нет, – усмехнулся Банди. – Я всё ещё могу отличить влюблённость от дружбы, начальниц от любовниц. Госпожа Моррва летает слишком высоко. И такие бесчестные люди как ты или я могут лишь следить за нею снизу вверх. Прощай, Ева.
Он отстранился от неё и так быстро вышел в холл, что Сепхинор только до верха лестницы добежать успел. Естественно, он тут же был застигнут и замер, сверкая из темноты жёлтыми глазами.
– Пошли, – без назидательных речей велел ему Банди. Голос у него был такой мрачный, что Сепхинор не стал ни оправдываться, ни задавать вопросов. Он подошёл к нему и одновременно с ним надел шерстяной плащ. Они покинули дом леди Умбра; дверь за ними щёлкнула, и они поспешили обратно в кабаре. Сепхинор знал, что сейчас уже настал комендантский час, что нельзя быть пойманными на улице. Но если уж Банди решился на такое, значит, другого выхода нет. Оставалось лишь молиться всем богам, что минует их и взгляд зорких дозорных в чёрных мундирах, и хищный гейст.
Утром в Девичью башню постучали.
– Открывайте, я к вам от Моллинзов пришёл. И принёс рецепт на лекарства для баронессы! – прозвучал приветливый голос. Эми, не поверив своим ушам, обтёрла руки о клетчатый передник, спешно выбежала в гостиную и произнесла отзыв:
– Баронесса ещё сладкого просила с рынка принести, не забыл?
– Всё с собой, мисс!
Эми быстро отодвинула щеколду и едва не запищала от радости. Банди! Он выглядел куда хуже, чем раньше: лицо осунулось, белки глаз болезненно потемнели, но обходительная улыбка мошенника ничуть не пострадала. Служанка запустила его внутрь, закрыла дверь и на радостях обнялась с ним.
– Эми, я счастлив, что ты в порядке! – вполголоса сообщил он.
– А я-то как рада! Говорили, ты ранен…
– Да, поэтому не хватайся за плечо, я тебя прошу!
Она отстранилась и позволила ему пройти в гостиную. Банди, кажется, тоже полюбил эту башню. Он с удовольствием потянулся в украшенном картинами и гобеленами пространстве и вдохнул запах пекущегося на кухне хлеба.
– Как же я скучал. А где… хозяйка? Ну и кто-нибудь ещё? – многозначительно поинтересовался он.
– «Хозяйка» у себя. А «кого-нибудь ещё» я сама позову, – ответила Эми и просеменила в комнатку под лестницей. Раньше она жила там одна. А теперь…
На кушетке почивал Мердок, который всю ночь лазил по скалам. С тех пор как Герман окончательно перестал ходить своими ногами, Мердок остался единственным, кто ступнями заучил путь вниз. Он даже показывал его Эми, но она очень надеялась, что ей никогда не придётся им пользоваться.
Она перешагнула через ночной горшок, навал испачканных одежд и прохудившиеся сапоги и склонилась над спящим верзилой. Его огромная грудная клетка вздымалась и опускалась, а иссиня-чёрные волосы спутались на подушке. Эми, счастливая принести хорошую новость, игриво пощекотала его нос. И вдруг тот резко поймал её пальцы своей намозоленной ручищей. Она едва не вскрикнула от неожиданности, а он обхватил её уже обеими своими лапами и опрокинул на себя, обнимая.
– Мистер М., дурак! – захихикала Эми и принялась извиваться, отбиваясь от его ласк. – Вставай! Там твой… пришёл!
Мердок округлил глаза и резко сел. Так, что чуть макушкой об косой потолок не стукнулся. Впрочем, он в первую очередь убедился, что подруга у него на коленях не зацепится ни о какую вешалку. Мердок был очень грозным снаружи и мягким внутри. И Эми была счастлива с тех самых пор, как он появился. Он отогнал от неё распроклятого Глена и не покушался на неё до тех пор, пока она сама не стала оказывать ему знаки внимания. Ей даже удалось немного выучить его непростой язык жестов.
Он ссадил её в сторону и вскочил, пригибаясь так, чтобы не посшибать головой связки сушёного чеснока, грибов и разных листьев. И принялся натягивать на себя кальсоны. А Эми наблюдала за ним, тепло улыбаясь.
Как только он был готов, они вместе вышли. И застали леди Эпонею с Банди в гостиной. Подставная баронесса, такая строгая и смешная одновременно, жаловалась Банди на то же, на что и всем с недавних пор:
– И она обещала заплатить четыре тысячи за башню, а заплатила только три, сказав, что я слишком много с сэром Лукасом сама танцевала. Вот и где мне взять ещё тысячу?
– Поищите-ка в документах пакеты с акциями Колониальной Компании Эльсингов. Если их продать сейчас, они уйдут по отличной цене. Я даже готов этим заняться. Где-то на половину вам хватит. А остальную половину доберите драгоценностями и украшениями. Не сомневайтесь, что Она согласилась бы пустить их в ход, – убеждал Банди. Когда они с Мердоком увидели друг друга, Банди попросту оборвал их с Эпонеей беседу, чтобы обняться с товарищем.
– Он у нас тут в секрете, мистер, – поспешила предупредить его Эпонея. – Не предлагайте ему прогуляться вокруг башни.
– Не буду! – пообещал Банди. – Но я всё же хотел бы его на пару слов посекретничать, раз вам я уже всё рассказал.
– Да пожалуйста, – равнодушно ответила Эпонея. Она была слишком занята мыслями о готовящемся побеге своего отца, чтобы долго общаться с незнакомцем.
Банди позвал Мердока за собой на кухню, и Эми тактично осталась в гостиной. Но тихий голос Банди интриговал, и она невольно задержалась рядом с дверью, протирая зеркало.
– Деревня Бистр, первый дом. Я сам подвязался влезть в это всё. Надеюсь, ты доволен. Я бы не стал, но я был очень зол. Я видел Еву, и она… Она живёт там на его подачки. Ублюдка растит. В общем, как с ужа вода. Шансов у нас не так много, но я постараюсь. Прогореть ведь могу. Что, не жалко меня? Да вижу я, вижу. Что угодно, лишь бы он пожал урожай своих преступлений.
Эми чихнула от пыли, и их беседа прекратилась. Мердок выглянул и укоризненно посмотрел на неё. А она виновато вжала голову в плечи.
– Да вы секретничайте, я всё равно ничего не понимаю, – пробормотала она. Банди нахмурился, но Мердок погладил её по спине, уверяя взглядом, что всё в порядке. Затем вывел: «Придётся на какое-то время разлучиться».
«Давай, ползи, мой хороший, ползи», – зачитывала, как мантру, Валь. Запущенный под дверь хамелеоновый бумсланг какое-то время колебался, но затем его тень скрылась внутри. А Валь выпрямилась и невозмутимо пошла дальше по ковровой дорожке коридора. Внутри неё сидело мрачное злорадство; эти дураки думают, что могут уследить за змеями. В серпентарии, когда она обходит террариумы и кидает корм тем или иным экземплярам, они разве что в рот им не заглядывают. А потом выпроваживают её и запирают змеятник на десять замков.
Но кто указ диким змеям? Заморозки сменяются дождями, и скоро их будет всё больше. Солдаты и вельможи будут натыкаться на их острые зубы. Жалко только, что им нельзя обозначить самую важную цель для укуса.
А вот бумслангу можно.
Крошечный, ядовитый и хитрый, этот змей даже на виду у всех казался лишь декоративным колье или браслетом. Валь носила его на себе спокойно, зная, что через вуаль его тем более не отличить от ювелирного изделия.
Какой же он был умница! Бумсланг сходу понимал, кого она хочет отправить в ад. Он пробирался под штанины, в рукава, в вороты. Его укус был почти безболезненным и забывался на несколько часов до тех пор, пока не приканчивал врага за считанные минуты. Такой понимающей, такой осторожной и такой точной в своих намерениях змеи Валь не встречала никогда. Она словно обрела своего питомца заново, он стал её боевым товарищем. До этого она уделяла всё внимание Вдовичке, а бумсланга держала из-за его меняющей цвет шкурки. Но крупная мулга уже не могла помогать ей в тихой войне, и, пока она заслуженно отдыхала в змеятнике, её дело делал маленький сметливый бумсланг. Его хитрости и осторожности просто не было равных. Будто бы сам Рендр вложил в его разум расчётливую ненависть.
Владыка Аспидов позволил Вальпурге жить, он простил её, и она с утроенной яростью взялась за то, чего раньше так боялась – убивать людей. То есть, врагов. Бумсланг стал её ядом, кинжалом и пулей, её орудием возмездия. И даже если неприятель надевал перчатки по самый локоть и ворот до самых ушей, он всё равно рано или поздно раздевался на ночь. А хамелеоновая шкурка делала приближение смерти незаметной.
Валь назвала его Легарн. И теперь Легарн вышел на самую важную свою миссию: он должен был убить Валенсо в его собственной комнате, где раньше жил учитель Вальпурги. А ей самой предстояло не отставать и добыть один чёрный мундир и один плащ новой морской стражи. Морских стражей в старом облачении, но с гербовыми плащами Эльсингов называли «позорной стражей».
Один позорный страж и один чёрный гвардеец стерегли дамскую спальню, где заперли Беласка. И, встроившись в их расписание, освободители собирались прийти чуть раньше рассветных сменщиков и вызволить лорда, затем переодеть его и вывести. Ему было приготовлено какое-то укрытие в предместьях Брендама. Валь не знала, кто именно согласится повторить подвиг Рудольфа, но сердце её болело за них. Она собиралась сделать всё, что может, чтобы у них получилось. У неё было несколько подходов к кордегардии, где она намеревалась стянуть нужные вещи, но, по счастью, сработал один из самых удачных. Он же обеспечивал ей устойчивое алиби на этот вечер.
Так, после обеда она нашла сонного ужа неподалёку от крыльца кордегардии. Она подбросила его внутрь и, выждав как раз до вечера, пошла проверить, что будет. Действительно, торец здания заперли. И поэтому она заявилась, пояснив, что её послали поймать и убить змею. Комендант пропустил её. Бродя меж солдатских коек в приземистом здании из серого камня, Валь отыскала мундиры, что нуждались в починке, отдельно в шкафу. Она взяла один и спрятала его под подол, сжала его ляжками. Это почти не мешало походке, если шагать так, как учила мама.
Плащ она оставила на Теоба. Он имел прямое отношение к уборке в донжоне, так что после этого испытания нервов она попросила его довершить начатое. Но перед этим, конечно, с презрением заявила солдатам, что они, дураки, испугались ужа. Они всё равно убили бедного змея, и оттого настроение у Вальпурги было плохое. Хоть бы этого не случилось с Легарном.
Потом она вновь гадала Экспиравиту и даже показывала ему какую-то чушь через подзорную трубу из башни, а потом всю ночь изводила себя, думая о том, получилось ли у маленького змея совершить задуманное. И к рассвету отправилась бродить по замковому саду. Теоб должен был под видом слуг провести в кусты храбрецов, готовых на очередную самоубийственную попытку. Там же Валь прятала мундир и плащ, в который должны были облачиться отважные бойцы. И гуляла, якобы собирая листочки, почки и прочую мелочь для ритуалов, а сама косилась в сторону кустов шиповника.
Как назло, прямо перед зарёй в сад вылез и Кристор со своим растрёпанным подмастерьем. Он что-то рассказывал рыжему юнцу и показывал ему на снежноцветы, а потом ушёл. И парень остался срывать пушистые соцветия. Его путь собирателя приводил его всё ближе и ближе к заветным кустам шиповника, меж которых Валь положила сменную одежду для членов Сопротивления. Поэтому она не вытерпела и поймала его у самых зарослей.