– Не медлите, – увещевал он. – Я пришёл, но Бог Горя ждёт вас на улицах этого города, во тьме и во страхе пряча истинную мощь твоего рода. Он даровал вам больше, чем другим. Они мёртвые и восставшие, а вы живой, увенчанный его короной. Вы его Принц Горя, и охота зовёт вас.
– Я закончу и пойду, – прошелестел Экспиравит в ответ.
– Пойдите сейчас. Тучи скрывают луну.
Валь прислушалась и поняла, что схолит расхаживает туда-сюда по гостиной и, наверное, рассматривает гобелены да портреты.
– Просто удивительно. Ваш разум подводит вас, как у сонливого человека, ваши руки слабы. И вы всё равно пытаетесь дрессировать жажду, что призвана исцелить вас. Этим давая фору своему врагу. Прямо сейчас нутро зовёт вас в полёт, а вы кормите его стоимостью акций.
– Это всё из-за вони твоего питья, Освальд. Но я не хочу лишиться мозгов в погоне за наслаждением.
– Так испробуйте.
– Нет уж, я предпочту сам, – и Экспиравит протяжно вздохнул. – Ладно, если луны и правда нет, это то, что нужно.
Звякнула чернильница, и Валь спешно поднялась на ноги. Она не поняла, о чём они говорят, но не могла позволить им разойтись. И поэтому, взяв книжку под мышку, она вышла в арку и негромко кашлянула, обращая на себя внимание. Оба обернулись к ней.
– Господа, простите, что я врываюсь в столь поздний час, – заговорила она. Скрыть частое дыхание не удавалось, но она старалась выглядеть взволнованной по другому поводу. – Я едва не упустила. Вот-вот настанет важнейшее астрологическое событие января, и с моей стороны преступно было позабыть вам это сообщить заранее. Но вы обязаны меня выслушать!
Она спешно подошла к креслу, однако граф жестом остановил её.
– Час-другой погоды не сделают.
– Но я соберусь спать, я же просто человек! – выпалила Валь. – Я очень утомилась сегодня! Кроме того, событие это уже прямо на пороге!
– Что же это за событие такое? – вкрадчиво поинтересовался Освальд. От его смоляного взгляда из глубины комнаты было так же неприятно, как и от болезных глаз графа.
– Звёзды Сирс и Магнум соединяются в Лучистой змее!
Экспиравит махнул рукой и поднялся на ноги.
– Мисс чародейка, их даже не видно за облаками. Можете рассказать мне завтра на рассвете, а на сегодня у меня другие планы.
Но Валь вскочила ему навстречу. И в очередной раз почувствовала себя на удивление низкой. Будто курицей у ног тяжеловоза. Ни один из мужчин на острове – кроме, разве что, генерала Сульира или Мердока – не был выше неё. Однако Экспиравит даже скорченной горгульей бросал на неё внушительную тень.
– Нет, постойте, – упрямо сказала она. Руки до скрипа стиснули томик. – Это означает большую опасность! Это событие в последний раз происходило сорок восемь лет назад. Оно ознаменовало крупные бедствия: войны, мятежи, природные катастрофы. Отнеситесь к нему с неуважением, и оно коснётся и вас! Для вас, как для правителя, это большая ответственность. И вы должны… вы… – слова застряли и потерялись в горле. Валь смотрела в затянутые красной мембраной зрачки и не могла больше говорить. Стукнула книжка, безвольно упавшая на пол. Всё замедлилось. Сердце ударяло раз в минуту. И голос Освальда, как сквозь стену ваты, донёсся будто из другого мира шуршанием пламени:
– Видите, даже ходить далеко не надо. Достаточно намерения, и они сами приходят.
Ни мысли, ни жеста. Всё пропало, будто отнялось, парализовалось. Она видела лишь глаза. Цвет киновари наливался тёмным блеском кроваво-красного, как у огранённых рубинов. Она смотрела в них и не существовала.
А потом вдруг грянули выстрелы. Один, второй. Оглушительно ударили по ушам. Жизнь рывком ворвалась в оцепеневший разум, расколола голову. Дыхание сбилось и едва не заставило её задохнуться от внезапного возвращения в её грудь. Валь издала сдавленный стон и упала на кресло, а Экспиравит, схватив револьвер, выбежал к лестнице. С нею остался лишь Освальд и полное непонимание того, что случилось.
«Что это было? Что он со мной сделал?» – в ужасе и омерзении думала она и лихорадочно ощупывала на себе одежду, чтобы убедиться, что её не обесчестили. Но всё было на месте.
Тогда сразу же пришло осознание другого. Выстрелы!
Их засекли!
Она заставила себя вскочить на ноги и пошатнулась. Освальд поддержал её под локоть, и его насмешливое лицо вызвало в ней ярость.
– Отпустите меня! – крикнула она. Но не гневно, а скорее жалобно. – Не смейте… не смейте ко мне приближаться! Нечисть!
Дрожащей рукой она отпихнула от себя жреца и кинулась вслед за Демоном к двери. Ноги не слушались, линия пола то и дело угрожающе наклонялась. Но она хваталась за стены и спешила к лестнице. Они не должны убить Рудольфа! Она объяснит им, что Рудольф… она что-нибудь придумает!
Чёрный мундир поймал её на выходе из покоев лорда и велел ей оставаться внутри. Но она в отчаянии пыталась бороться с ним. Ясность потихоньку возвращалась в голову, однако ногу больно закололо.
Это всё неважно. Рудольф!
Но солдат устал с нею бороться и силком затащил её обратно наверх. Её истеричные крики затихли бессильным молчанием.
Тем временем Экспиравит на удивление резво для себя пробежал по тронному залу и высунулся во двор. Пальба стихла, и он подоспел уже после того, как всё разрешилось. Запах крови до сих пор щекотал его ноздри. Освальд был невыносим, он буквально провоцировал его. Голод пробудился сам, когда Экспиравит поймал доверчивый взгляд почтенной женщины. Когда он позволил зверю в себе стать настолько сильным, чтобы тот возобладал и сам навёл морок на её разум? Хорошо, что он не успел пойти дальше. На любой сознательной охоте он не тронул бы пожилую жрицу. Это было слишком.
Здесь вонь пороха усилилась вместе со свежим, пьянящим ароматом. Мертвец лежал у крыльца, убитый выстрелом в висок. Алая жижа растекалась под ним, и горло вновь предательски свело.
– Как вы посмели?! – надрывался Валенсо. Он был в одних портках, и его бледный, покрытый шрамами торс контрастировал с загорелым лицом. – Этого я велел любыми силами брать недобитым! Я обещал ему такую кару божью, если он посмеет предать меня, а вы взяли и дали ему…
– Он сам убился, когда мы напали, господин советник! Зуб даю! – божился капитан сегодняшнего дозора.
Экспиравит приблизился и скосил взгляд на застреленного островитянина. Он испытал было некое сожаление при виде очередного погибшего дворянина. Каждый такой случай напоминал ему, что он ещё не воцарился здесь как истинный правитель. Но кровь затмевала всё. Сколько времени прошло с последней настоящей охоты?
– Кто это? – спросил он тихо, и Валенсо аж подпрыгнул от неожиданности. Он поморщился и заявил раздражённо:
– Этот жук, главный следователь. Думал, сможет играть в двойную игру. А вот шиш…
– Сэр! Сэр! Вот второй! – прокричал страж с башни, и они оба обернулись к замковым воротам. Всадник на полном скаку примчался и остановился, разбрызгав грязный снег. Он скинул им под ноги связанного беглеца. И, увидев его лицо, Экспиравит на мгновение позабыл о грызущей его жажде. Измождённый, постаревший и осунувшийся, на коленях перед ним стоял сам герцог Видира.
Может, и прав был Освальд, говоря, что всё идёт в руки, если не противишься судьбе.
– Добрый вечер, дорогой мой тесть, – прошипел граф, смакуя каждое слово. И, обернувшись к Валенсо, велел:
– Пускай у нас будет пир этой ночью. Право же, мой рогатый Бог обеспечил и повод, и угощение.
Во тьме подвальной комнаты собственного донжона Беласк впервые оказался в качестве жертвы. Даже невзирая на то жалкое зрелище, что он из себя теперь представлял, его привязали к стулу. Захватчики, очевидно, много сил бросили на то, чтобы иметь честь нынче беседовать с ним.
Огонёк крошечной, практически церковной свечи плясал на столе. И свет его не дотягивался до лица чудовищного графа. Лишь красные отблески его очей вырывались из полотна тьмы. Запах сырости, каменных стен и земляного пола вновь испытывали на прочность пленного лорда. Его уже тошнило от таких интерьеров.
– Может, вы меня ещё вверх ногами подвесите? – предложил он. – А то вдруг найду способ на вас напасть.
– Это у вас-то осторожность считают за глупость? – уточнил Экспиравит своим загробным шёпотом, сквозь который прорезались хрипы гласных. – Я сломаю себе обе ноги, если буду бегать за вами. Таракана – и того поймать проще.
– Не люблю тараканов, но их сноровка мне сейчас бы не помешала, – вздохнул Беласк. Что ему оставалось, кроме природного ехидства? Он знал о Сопротивлении не так уж много, чтобы рассказать что-то критично важное. Но всё же побаивался, что пытки будут жестоки, и ему придётся заговорить.
Однако осмелится ли Демон на подобное? По сравнению с ним он ещё молод, хотя, по правде сказать, игры его колониальной компании впечатляли даже умудрённого в этих делах Беласка.
Протяжный вздох и отблеск стального кубка оживили темноту. Он пил. Праздновал, вестимо.
– Раз уж мы говорим по душам, – продолжил Беласк, – может, насытите моё любопытство? Вы сосёте кровь, едите младенцев, похищаете девственниц и проводите богохульные ритуалы с поверженными врагами? Так, если честно?
– Только одно из этого, – хмыкнул Экспиравит.
– Девственниц на этом острове раз-два и обчёлся.
– Ну, это уж, если верить слухам, ваша заслуга.
Беласк весело покивал и, едва сдерживая улыбку, огляделся. Да, он любил эту комнату. Здесь развязывались языки, и негодные люди превращались в верных. Сейчас тут не было многочисленных инструментов, но обычно их часто пускали в ход. Жаль, очень жаль, что он не заставил палача так же поработать с генералом Сульиром.
– Скажите, граф, как вам удалось уломать моего капитана морской стражи на измену? Я с ним лаялся давно, но всегда был уверен, что он не предаст остров.
– Я позаботился о том, чтобы в ваши игры вступил мой тайный советник, и он подстроил убийство единственного сына генерала так, будто это сделали вы. Так что оказалось, что предел его терпению всё-таки есть.
– Похвально…
– Не очень. Я всё же рассчитываю в дальнейшем обойтись без подобных эпизодов. Вы могли бы прекратить это легко и быстро, могли бы остановить распри ради своих драгоценных подданных. Как истинный Видира, вы нашли бы в себе силы передать право на Эпонею мне, и всё бы закончилось миром для вашего города. Я бы даже подумал оставить этот остров, хотя он и приглянулся мне тем, что не щедр на солнечные дни. Вы любите слушать голос разума или вы предпочтёте крик ломаных костей?
Беласк поёжился. Но, внимая этим речам, подобным завыванию зимней бури в далёких горах, он сохранял последнее, что в нём было благородного: мысли о дочери. О том, что, если он будет слаб, это ей придётся лечь в постель с этой нечистью. Любые муки островитян меркли перед этим фактом, становились безразличны. Поэтому он собрал свои истощённые силы в кулак и вымученно улыбнулся:
– Придётся услышать весь оркестр, господин «зять». Но ничто не заставит меня отдать вам руку Эпонеи. Я уж не говорю о том, что она уже принадлежит Адальгу; для вас это пустой звук. Я веду к другому, – и он исступлённо посмотрел в узор дубовых досок на столе. Они рябили и мешались перед глазами, напоминая об усталости и голоде. – К тому, что… я могу быть последним подлецом, но она заслуживает лучшего. Моя милая девочка, она такая солнечная, такая красивая, такая открытая. Каждый день для неё подобен целой жизни, наполненной счастьем и восторгом. И вы хотите, чтобы я своими руками превратил эти дни в вечную муку страха? Уничтожил ту прелесть, что делает её собой? Я не пойду на это. Даже если б я знал, где она теперь и с кем, я бы не сказал. А не зная – чем я полезен? Я могу лишь, истерзанный вашими палачами, воззвать в надежде, что она меня услышит и из жалости своего доброго сердца явится к вам сама. Вы хотите восторжествовать над нею вот так? Тогда вы не её получите, а бледный призрак, вечно мучимый болью несбывшихся мечт и причинённых всему миру страданий. Она возьмёт вину за эту войну на себя, хотя мы с вами прекрасно знаем, что она лежит на…
«Тебе? Мне?» – замешкался Беласк, но Экспиравит спокойно закончил:
– …нас.
Герцог Видира перевёл дух и согласно кивнул в ответ.
– И всё же, даже если б я заранее знал, что это приведёт к вашему восстанию, я бы не изменил своего решения.
– Восстание во имя нарушенной клятвы… или всё же по каким-то ещё причинам? – багряные глаза насмешливо сощурились. – Безусловно, я в первую очередь ищу брачного ложа Эпонеи, но, будь оно у меня, это не значит, что я бы остаток дней своих провёл верноподданным Адальга. Он и прежде пережил такое количество мятежей, что мог бы и задуматься, что ничего из себя не представляет как правитель. Своенравие во всём нажило ему столько врагов, что почти не оставило союзников. Вы бы всё равно остались на проигравшей стороне; и я удивлён, что вы этого не предвидели, ваша светлость.
– Признаться, я считал, что на Змеиный Зуб никто не придёт, – честно ответил Беласк. – Это во-первых. А во-вторых – я был уверен, что уж сам выбрал надёжных союзников. До сих пор гадаю, кто предал. Моллинзы?
Бледная тьма пошевелилась вновь, раззадоренная этим вопросом.
– Вы столько дней провели под завалом, и всё же так и не додумались? – потешаясь над ним, поинтересовался граф.
– Увы.
– Ваша жена.
Беласк остолбенел и округлил глаза.
Она могла быть ему неверна. Могла вести себя скандально и глупо. Но…
– Вы что, пытали Альберту? – прорычал он.
– Ничуть, – мотнул головой Экспиравит. – Просто мои люди перехватили её на пути в Ририю. И предложили ей много хорошего в обмен на сведения об Эпонее. Она подкрепила их вашими тайными письмами и секретным указом короля, и мы поверили ей. Конечно, в первую очередь мы предложили сделать её вдовой. Этого она, судя по слухам, давно желала, и вот… мы угадали. Но Эпонею мы всё ещё не получили, невзирая на уверенность в том, что она здесь. Поэтому и свою часть уговора выполнять не спешим.
Сломленный этой новостью, Беласк отвернулся и хмуро уставился в земляной пол. Одинокий скелетик крысы светлел на тёмной холодной почве.
– Не думайте о ней так уж плохо, милорд, – шептал Демон дальше. – Ей было сказано многое о том, что я обещаюсь быть ласковым мужем. Более старательным, чем Адальг с его буйной расточительностью как денег, так и внимания на всех окружающих его женщин. А уж каким верным… – нечестивый граф неслышно рассмеялся. – Словом, она не пожелала личного счастья ценой бед собственной дочери. Но нечто крайне эгоистичное этой особе всё же присуще, как ни крути.
– Я знал, но чтобы настолько…
– Могу вам посочувствовать. Но, может, вы желаете обернуть уговор вспять? Попробуем довести его до ума, избежав новых жертв.
Беласк вздохнул и заявил:
– Нет, спасибо. Убейте меня уже, ради всего святого. Если уж и Альберта решила, что эта ваша клятва важнее всего, что есть теперь у Адальга и Эпонеи, то я умываю руки. Может, они сами справятся. А я себе опостылел теперь ещё боле. Тьфу, шалава.
Беззвучный хохот продолжал сотрясать графа, но он отрицательно покачал головой.
– Я уготовал вам другую судьбу, герцог Видира. Вы умрёте при любом раскладе, но не так быстро. Валенсо! Я думаю, мы закончили.
Низкая дверка открылась, и внутрь вошёл смуглый тайный советник. Взор его был буквально прикован к пленнику. Когда он подошёл и принялся развязывать его, Беласк презрительно поинтересовался:
– На что ты так уставился, позволь спросить?
Бледные глаза Валенсо налились кровью. И он спросил негромко:
– Ты не помнишь меня, герцог Видира?
Беласк окинул его недоумевающим взглядом и бросил:
– Понятия не имею, кто ты такой.
Из своего тёмного угла Экспиравит увидел, как Валенсо дёрнулся, будто ужаленный. Он тяжело вздохнул, сочувствуя товарищу. Валенсо уже многое повидал, но почему-то считал, что птица столь высокого полёта будет держать в памяти его, охотника на лис.
– Тогда вспомни, – процедил Валенсо и, отвязав лорда от стула, развернул его к себе. – Ририя, двадцать лет назад. Ты решил, что будет очень смешно затравить меня охотничьими собаками, когда увидел, что я пытаюсь ухаживать за леди Альбертой. Будто разницы сословий было недостаточно, чтобы из этого и так ничего не вышло.
Беласк поднял брови, его взгляд блуждающе прошёлся по комнате и вновь остановился на Валенсо.
– Честно говоря, совсем вылетело из головы, – и усмешка, полная издёвки, искривила его лицо. – Я из черни только своего дворецкого по имени называл.
Валенсо врезал низвергнутому лорду в челюсть как следует, от души, так, что тот громыхнулся оземь вместе со стулом. Даром что через голову не кувырнулся. Связанные руки помешали ему быстро прийти в нормальное положение. И, глядя на то, как он ворочается в попытке приподняться, Валенсо сдавленно прорычал:
– Тогда запомни, герцог Видира. Меня зовут Валенсо, и я был охотником на лис у леди Альберты Эльсинг. После этого я перестал им быть. Я стал охотником на людей. И это я убедил Альберту предать тебя. Спустя столько лет она предпочла меня.
Он рассчитывал, что эти слова будут больнее удара, но Беласк лишь сплюнул в сторону и гоготнул:
– Да, на следующие пару лет. Может быть.
Этот человек, которого оказалось не так уж трудно одолеть на его же родной земле, отбивался тем, что умел лучше всего. А умел он не давать победителю чувство победы. И, понимая, что Валенсо выходит из себя по-настоящему, чего с ним раньше не случалось, Экспиравит глухо позвал его:
– Друг мой, посели его в какой-нибудь дамской спальне. Он будет нашим столько, сколько пожелаешь. Сохрани достоинство.
Обычно уговорами Валенсо было не успокоить, но Экспиравит умел быть убедительным. Он не раз замечал, что тихо произнесённые слова способны на куда большее, чем громкий лай. Поэтому тайный советник взял себя в руки. Он коротко кивнул, а затем рывком поднял Беласка с земли и пнул его к двери.
Двумя этажами выше, в ныне графских покоях, Освальд наконец уговорил Вальпургу подняться обратно в башню. Им обоим казалось, что она просто подавлена и испугана то ли гипнозом графа, то ли выстрелами и их причиной, но после преодоления лестницы у неё не на шутку вскружилась голова. Жгучая боль в ноге не прекращалась, уже не похожая на ушиб в порыве борьбы со стражем. Поэтому, пройдя к своей кровати, Валь дрожащей рукой приподняла подол и увидела на лодыжке укус. А вокруг него – покраснение и кровянистую опухоль.
Не иначе как она умудрилась наступить на гадюку.
Но какая это гадюка? Пот начал заливать глаза, сердце застучало сбивчиво. Ощущалось что-то похожее на озноб.
Рендр покарал её за слабость.
– Да что с вами, мисс чародейка? – заглянул к ней Освальд, и она вздрогнула, уронив край платья. Но было уже поздно: он заметил кровь и спешно приблизился. – Вы поранились?
– Змея, – сама не веря тому, что говорит это, выжала из себя Валь. – Меня укусила змея.
Схолитский жрец резво покинул башню, а затем вернулся с одним из солдат. Тот, не получив от Вальпурги никаких возражений, взял её на руки и по указанию Освальда донёс до покоев замкового змееведа. Когда-то здесь, меж террариумов и алхимических агрегатов, жили почтенные заклинатели змей семьи Видира. Но сейчас тут расположился Советник со своим бестолковым рыжим учеником.
Вальпурге казалось, что даже дышится тяжело. Однако она пыталась себя убедить, что это просто паника. И неравномерное биение сердца. Листья монстеры мелькнули перед глазами, а потом солдат уложил её на кушетку. Тут же над нею склонился одетый в домашнюю сорочку заспанный Кристор, а также сам Освальд. Но Кристор безо всякой симпатии покосился на жреца и попросил его вон, сказав:
– Ваших услуг боле не понадобится, я вас уверяю.
– Не зарекайтесь, – хмыкнул тот в ответ и удалился вместе с солдатом.
Кристор же обернулся к дрожащей волшебнице и успокаивающе попросил:
– Расскажите мне, мисс; вы видели виновницу? Хотя бы цвет?
– Вы шутите что ль, – прошептала Валь и сжала покрывало в кулаки. Почему она? Остров отверг её? Это потому, что она не спасла Рудольфа? Но ей пришлось собраться с мыслями:
– Ничего я не видела. Но судя по ширине следов и кровоподтёкам, это крупная гадюка. То есть, вероятнее всего, гюрза. Теперь лишь Бог мне судья.
– Ах, точно! Это же мне впору вас спрашивать! – спохватился Кристор, а затем склонился к её ногам. – Вы позволите? Да? Хорошо…
Он оттянул подол и всмотрелся в укус. А затем с некоторым недоумением обвёл взглядом её белую девичью лодыжку. Догадался, что она не так стара?
Да какая к чёрту разница?
«Рудольф», – думала Валь, дрожа, и пот вперемешку со слезами лился по её щекам.
– Мастер, с покойником-то что делать? – вмешался ученик. Валь кинула на него безумный взгляд. И заметила на полу, из-за угла, сапоги. Он был тут же. Рудольф!
– Тш-ш-ш, недоумок, – всплеснул руками Кристор и оттащил его за ухо подальше от кушетки. Но Валь всё равно услышала: «Я же сказал, пусти ему кровь».
– Но она уже свернулась, – так же громко прошипел подмастерье в ответ.
– Тогда сиди и жди, пока разжижится обратно! И заткнись!
Валь не сдержалась и принялась плакать. Так не рыдала она даже по Глену. Чувство вины, раскаяние за собственную холодность, ужас от разрушенного мира её семьи, что сопроводили гибель её мужа, теперь вытеснили слёзы всеобъемлющей, безумной, ослепительной боли. Рудольф не заслуживал умереть. Не заслуживал лежать тут.
Вдруг это не Рудольф? Их было ещё двое. Это мог быть не он!
Но сердце не врало ей, и она знала истину.
Кристор подбежал и наклонился к ней вновь.
– Мисс, я дам вам воды. Вам нужно много пить и лежать в покое. Я не знаю, чем ещё помочь…
– Можно приложить измельчённую синюху голубую, – прошептала Валь сквозь рыдания. – И красного вина с можжевеловыми ягодами. И воды, вы правы, много воды.
– Слышал, олух? Принеси! – крикнул старик, а затем утёр платком её покрытое потом лицо. Белый отрез ткани весь потемнел от разводов тёмной пудры, которой были нарисованы морщины. «Всё пропало», – подумала Валь и попыталась забыться, раствориться в боли телесной и сердечной.
Она приходила в себя, чтобы принять питьё из рук старательного Советника. А также иногда оттого, что сердце начинало стучать, как бешеное, и пот заливался в глаза. Не раз она видела, как корчатся укушенные люди, птицы или звери, агонически извиваясь на земле. Одни погибали от удушья, а другие, как и предстояло ей, от, вероятно, свернувшейся крови. Жуткая боль терзала ногу, но Валь остатками сознания пыталась не шевелить ею.
Эта смерть будет заслуженной. «Я виновата, и пусть Он накажет меня», – думала Валь. Но это было страшно. Она всё равно не хотела умирать. И поэтому позорно, но безропотно соглашалась на помощь врагов, что сновали туда-сюда и отпаивали её вином и водой до тех пор, пока не начинало булькать в горле. Ужас погибели холодил грудь, и отчаянная мольба внутри не прекращалась: «Я исправлюсь! Я сделаю всё! Я сделаю! Не убивай меня, Хозяин Змей! Оставь меня!»
Она так хотела встретить эту Долгую Ночь с Сепхинором. И он хотел. Что же теперь, она больше никогда его не увидит?
Слёзы лились снова, и подмастерье ворчал где-то над ухом, что эдак она выплачет всю воду, что ей пытаются дать. Но Кристор шикал на него вновь. Час за часом она то мучилась, то приходила в себя. Пока наконец не открыла глаза и не ощутила себя в полной силе немедленно встать и дойти до уборной. Надо было только собраться с силами.
Капля пота опять упала на веко, и она смахнула её. Платок оказался у неё прямо под носом, и она взяла его, чтобы утереть лицо. А потом отпустила, отдавая обратно, и увидела черные пальцы и острые когти.
Дыхание остановилось, и она перевела взор на графа. Одни лишь глаза его, как всегда, отсвечивали розоватой умброй из-под шляпы. Он стоял рядом с кушеткой, и носовой платок в его руках был практически чист. Вся возможная краска уже стёрлась. И Валь поняла это сразу, поняла по его выжидательному вопросу в его лице.
– Не знал, что яд змей так полезен для женской молодости, – прошелестел он, и её бросило в жар. Она дрогнула и сжалась. Кристор, накинувший поверх сорочки халат, подошёл ближе.
– Экспир, не мучь, – решительно молвил он. – Оставь девушку в покое. Придёт в себя, тогда и устроишь допрос.
– Это не допрос, а самое что ни на есть искреннее беспокойство, – прошипел граф в ответ, но тон этих слов не давал обмануться: в них была угроза. – Всего пара слов.
– Я прошу тебя.
– Дай мне ещё минуту; всего за минуту она не умрёт от страха.
Советник помрачнел, но спорить не стал и отстранился. А Демон вновь обернулся к Вальпурге. И спросил вкрадчиво:
– Итак?
– Я… я признаю, что пыталась обмануть вас, – пробормотала Валь. – Что…
«Что? Что я баронесса? А как же Эпонея? Нет, конец света для меня хоть и настал, но Рудольф умер не для того, чтобы я устроила его всем остальным. Пока есть легенда, есть и оправдания. Думай, думай!»
– Продолжайте, продолжайте, мисс Эйра, дочь Эйры.
– Я сделала это сознательно, – выдавила она. Ей хотелось убежать, исчезнуть из тени, которую на неё, вопреки поверьям о вампирах, отбрасывал проклятый граф. Но нельзя было даже шевельнуться. – Я боялась, что буду неубедительна без тени минувших лет. Что вы не поверите, что молодая женщина может быть одарённой чародейкой. И что… ну…
– Ну?
– …что вы ворвётесь и будете насиловать всех, кроме баронессы. На вас же не написано, что вы обязуетесь соблюдать свои обещания.
Граф склонил голову набок. Синева зимней ночи качнулась в его недоверчивых очах.
– Кроме вас там была ещё служанка. Что ж вы и её не разукрасили? – усмехнулся он.
– Ну так она служанка… её не жалко, – пробурчала Валь и тут же устыдилась сказанного. А урод расхохотался, что получилось у него чуть громче, чем обычная речь.
– Слышал, Кристор? Наша подруга совсем не беззубый уж.
– Ты если закончил, уходи! – упрямо ответил Советник из алхимического угла, где готовил отвар из клевера, вина и укропа.
– Ещё чуть-чуть, – веселясь, как положено победителю, ответил Экспиравит и опять поймал её взгляд. И голос его сделался холоднее, жёстче:
– Вы обещались быть правдивы со мной, а на деле всё же обманывали меня.
– Чем? – упёрлась Валь. – Разве то был обман? Я по-прежнему Эйра, дочь Эйры, дочери Эйры. Будь то мой страх перед чужими мужчинами или моё увлечение, я ничем вам не соврала, пока ходила в гриме.
– Даже тем, что прислуживали Беласку?
– Да. Он меня не слушал как раз потому, наверное, что у меня на лице было недостаточно морщин, – заявила она смело, но несколько осеклась. Она не знала, что с Беласком. А что, если он в плену и всё уже рассказал о ней, и Демон лишь ждёт, пока она перестанет играть дурочку?
Но если нет? Она не будет слабым звеном. По крайней мере, пока её ещё не подвергли истязаниям, от которых можно потерять разум.
– Что ж, – протянул нечестивый граф. – Тогда я не посчитаю это за провинность. Но с этих пор я не потерплю с вашей стороны подобных сюрпризов, мисс Эйра.
Валь попыталась кивнуть ему в ответ. Хотя то ли мышцы задеревенели, то ли стиснувший её кулак ненависти не позволял ей быть податливой врагу. Который, тем временем, продолжал насмехаться:
– Вы представляете, сколько зеркал в этом замке? Как много уродства я вижу каждый день? При таких условиях впору ваше намеренное обезображивание считать преступлением.
– Умышленное сокрытие красоты? – поморщилась она.
– Если считать, что всякая молодость красива, то… да.
«Ты только что назвал меня уродиной?» – изумилась Валь и вспомнила слова Эпонеи о том, что жители большой земли называют их лица «лошадиными».
– Вы разве должны отражаться в зеркалах? – огрызнулась она.
– Увы.
– А что вы ещё делаете из того, что не умеют вампиры?
– То же, что и вы. Уж вам ли не знать, что вампиры – нежить, они не рождаются такими.
– Минута прошла, Экспир.
Граф поднял взгляд на Кристора, но затем мотнул головой и опять вернулся к Вальпурге. Зачастую он любил сделать вид, что уважает старших и слушается их указаний. Но когда ему было надо, он взглядом давал понять, что эти шутки его больше не интересуют.
– Последний вопрос. Теперь, по крайней мере, ваш роман с лордом Кромором вполне убедителен. И я так понимаю, вы пришли ко мне с изумительными астрологическими известиями, чтобы помочь ему. Поэтому я должен вам разъяснить: герцог Видира пленён, а лорд Кромор мёртв, он пустил пулю себе в висок на выходе из донжона. Ваша месть или какие-то дальнейшие интриги меня не привлекают, поскольку я не воюю с женщинами. И я хотел бы, чтобы вы намекнули мне, куда бы вы отправились, попроси я вас прочь из замка.
У Вальпурги перехватило дыхание. Свобода?
Или поражение?
Рудольф просил её не подвергать себя опасности. Но он умер за дело Сопротивления, своим примером показав, что ставит выше всего. Она не может просто взять и забыть об этом.
Тем более, если она всё ещё не раскрыта. И если Рендр уготовал ей жизнь, то точно не ради самой себя.
– Господин граф, – обратилась она. Её иссушённые глаза посмотрели с мрачной решимостью, хотя пытались казаться проникновенными. – Спросите любого, и вам скажут о благородстве лорда Кромора. Будь вы рыцарем, вы приняли хотя бы малейшую помощь своей возлюбленной в таком ужасном деле? Нет? Вот именно. Я не предлагала её, потому что не являюсь частью партизанского движения. А он её не просил. В тот день интуиция, дарованная мне моим созвездием, не давала мне покоя. Но я могу поклясться, что ничего не знала. Я не бесполезная фрейлина при вашем дворе, господин граф, и я не согласна с увольнением. Я клялась, что буду служить вам своим дарованием, и теперь… – она бессильно положила голову себе на плечо. – …теперь этому никто не помешает.
– Я польщён подобной верностью, – то ли серьёзно, то ли лукаво ответил Экспиравит. – Мне как раз хотелось узнать, что же вы, согласно вашему магическому знанию, завидели во вхождении Сирса и Магнума в созвездие Лучистой змеи…
Кристор подошёл уже решительнее, и тогда граф махнул рукой, отстранившись наконец от кушетки.
– Ладно, вы правы. Выздоравливайте, мисс чародейка, мне будет очень интересно продолжить наши сеансы. На всякий случай я дам знать баронессе про вас и про Беласка, так что не удивляйтесь, если она придёт в гости. Доброй ночи, – и он ушёл, согбенный, опираясь на свою извечную трость. А Валь тут же опустила ноги на пол, чтобы, невзирая на возражения Кристора, последовать в уборную.
– Граф запретил мне быть старухой, так что не поднимайте шум; я справлюсь, – твёрдо заявила она.
На следующий же день, десятого января, Эпонея была у Беласка. Заключённый в когда-то дамской спальне с узкими бойницами в старой части донжона, герцог Видира выглядел утомлённо, но по крайней мере достаточно сыто. Эпонея едва сдержала слёзы при виде него. Её траурная вуаль скрывала отчаяние и раскрасневшийся нос. Но даже под строгим наблюдением одного из солдат она имела полное право кинуться к «дяде» на грудь и прижаться к нему.