Аникин стал расползаться в довольной улыбке! Он глянул на Курицына, ожидая ответного ликования, но Никитка сверлил Андрея неподвижным взглядом, полным ненависти и обиды. На лицах учителей в разной степени отражалось удивление и неверие. Но на отца Богдан боялся даже взглянуть! Языческий костер, устроенный младшим сыном православного батюшки…

– Так! – Олег Дмитриевич повернулся к столу, но в растерянности замолчал: – Минуточку… – он снял очки и принялся тереть виски кончиками пальцев. Зашевелилась Могила. Андрей взглянул на нее, ожидая негодующей брани, но она выпалила только:

– Мой жакет… – на чем окончательно потеряла дар речи!

– И Даша с вами!? – севшим голосом спросила Татьяна Михайловна

– Нет! – подскочил Андрей. – Я ее заставил! И Герасимова тоже! Они не причем, я насильно их втравил!

– Как можно заставить… – начал директор.

– Я могу, умею! У меня талант!

– Все! – крикнул Олег Дмитриевич. Он снова снял очки, сжал переносицу и стал натирать виски. С минуту директор молчал, пытаясь взять себя в руки и осознать ситуацию, чтобы что-то решить, разобраться, назначить наказание, но здравомыслие отказывало! Тем временем все собравшиеся взирали на него в ожидании слов. – Хорошо, все могут быть свободны! – отчеканил директор. – Я подумаю о мерах воздействия и сообщу о решении позже! Герасимовы, задержитесь.

Остальные неуверенно задвигали стульями, стали расходиться. Взрослые перешептывались и бросали на Андрея косые взгляды, но мальчик намеренно не замечал их. Богдан смог вздохнуть спокойно, только когда покинул кабинет директора и оказался в коридоре.

– Аж живот свело от страха! – шепнул он брату, но Андрей негодующей выкрикнул:

– Ну ты и трепло! Зачем ты это все рассказал? Кто дал тебе право? Я не хотел, чтоб об этом знали! Какая разница, с чего все началось, драка так и есть на своем месте, а нас накажут именно за нее! Так что мог бы и помолчать!

– Неужели!? – взорвался Богдан. – А ты почему молчал, не вступился за Мишку? Все пострадали – Герасимов, Дашка, я, ты сам – все из-за твоего уязвленного эго! А к чему привели бредовые пьяные затеи!? Да тебя теперь все считают помешанным психом!

– Лучше быть психом, чем жертвой! К тому же, – Андрей лукаво улыбнулся, – помню, брат, это ты мне крикнул "швыряй"! – Андрей резко развернулся и отошел, давая понять, что разговор окончен. У Богдана внутри все клокотало. Сколько он уже натерпелся по милости Андрея – с него хватит! Пусть Андрей больше не ждет от него дружбы! Пусть любезничает со своим ненаглядным Герасимовым! Пусть дальше поддерживают идиотские выходки друг друга – посмотрим, к чему это приведет! А потом пусть таскают передачки друг другу в тюрьму! А у Богдана есть и своя жизнь, свои интересы…

– Богдан, я совсем не ожидала от тебя такого! Ты всегда такой спокойный, рассудительный, а тут вдруг драка! – Богдана словно прострелило от звуков этого голоса! Он вздрогнул и поднял глаза – упиваясь своим гневом, он совсем не заметил, как подошла Елена Сергеевна. – Ты хотел постоять за брата? Иначе, я совсем не понимаю, почему ты подрался с Максимом! Зачем тебе это было нужно? – Елена Сергеевна смотрела на него сверху вниз выжидательно и мягко. Но что же ответить!? Богдан стал теребить уголок рубашки, неожиданно собственные руки показались ему лишними, громоздкими, их некуда было деть! А она правда ждет ответа! Богдан сжал руки на груди и опустил взгляд. Надо сказать хоть что-то!

– Он плохо о вас говорил. – выпалил он. Учительница поджала губы, но Богдан снова опустил взгляд и замолк. Наверное, Елена Сергеевна ожидала, что он скажет еще что-то, поэтому выжидательно смотрела на Богдана. А он только сжался и старался не шевелиться. Она ушла. Как можно было такое ляпнуть! Провалиться ему на этом месте!

Дверь кабинета директора отворилась и оттуда вышел Мишка.

– Ну как? – спросил Богдан. – Что тебе будет?

– Из школы не попрут! – довольно улыбнулся Герасимов. – Спасибо, что выставил меня в хорошем свете, теперь я чист, как банный лист!

– А как быть с костром?

Тут Мишка пожал плечами:

– По идее – наказание. Но бабушка так стенает, что директор боится что-то против меня решить!

Отец все это время стоял чуть поодаль вместе с Могилой и родителями Курицына. Они решали вопрос о возмещении ущерба, но сейчас, видимо, договорились, пожали руки и отец направился к мальчикам.

– Идемте домой, – на ходу бросил он сыновьям, и они посеменили следом.

По дороге Богдан даже не смотрел на брата. Он старательно отводил взгляд и пялился куда угодно, лишь бы не на Андрея. А тому дела нет! Что ж, раз так, то и Богдану не очень-то и нужно примирение! В конце концов, он духовно развитый человек, целостная личность, и, в отличии от многих, ему незачем искать самоутверждение в обществе. Теперь он больше слова не скажет Андрею, так даже лучше – не придется бесконечно болтать и обсуждать его трудности. Почему люди так любят выносить на показ свои проблемы – это же стыдно! Вот Андрей враждует с Курицыным: раньше они дружили, теперь Курицын его тиранит – кто виноват? Конечно, сам Андрей! Ведь Курицын не в мгновение ока превратился в злобного аспида, он был таким, был вредным гадом и раньше. Андрей водил с ним дружбу, и не мог не знать о гнусных чертах своего товарища. Вот и получается, что Андрей сам вкрячился и терпит бедствие, так зачем выставлять на обозрение свои ошибки и просить жалобливую милостыню за них!? Хм… Вообще-то, Андрей и не выставлял ничего, напротив, молчал, как рыба! Обсуждал все только с самыми близкими. Ну вот пусть теперь не лезет к Богдану за советом! Все равно не слушает. Нет, он не пойдет на мировую! Пусть Андрей с Мишкой обмусоливает свои дела – интересно, что из этого выйдет! А Богдан будет сам по себе, жаль только, комната одна на двоих. Решено, ни слова больше!

– Богдан?

– Да!? – сердце тревожно екнуло!

Андрей подошел поближе и тронул брата за плечо:

– Ты извини, я был резок! Не хотел переступать через себя и от этого многим досталось.

– Ничего. Мы оба хороши!

– Почему оба? Я бы все равно бросил этот злосчастный телефон в клозет – уж очень хотелось! А медлил, только чтобы подразнить Никитку.

– Я не об этом. – Богдан взглянул брату в глаза. – Ведь мы же оба не смогли придумать ничего лучше драки, а, значит, виноваты.

Андрей усмехнулся, от чего болячка на губе треснула и закровила. Мальчик утер тонкую струйку пальцами.

– Ты, по крайней мере, не устраивал буйную пьянку! А я резвился, как черт, глупостей понаделал: костер, татуировка, Дашку втянул… – Андрей шумно выдохнул и покачал головой в укоризне. – Я совсем слетел с катушек, напортачил! Тогда казалось, что это принесет мне утешение! Но радости вышло на кукиш!

Богдан понимающе кивнул:

– Разрушение не призвано утешать, Андрей.

– Все-то ты знаешь! – раздраженно бросил Андрей и вгляделся в лицо Богдану. – У тебя нос распух еще сильнее моего!

– Такого не может быть! – воскликнул Богдан. – Больше, чем твой шнопак, только купол на нашем храме!

Отец безмолвно шествовал впереди, задевая опавшие листья полами рясы. Андрей взглянул ему в затылок, отец, словно ощутил взгляд и обернулся. Мальчик тут же отвел глаза, чтоб не вызваться на разговор. Внутри все еще скреблась тоска, урчала и перекатывались новая силища. Андрей не понимал этих чувств, он не знал, что с ними делать, куда они заведут, что будут требовать. Он не был уверен, что всегда будет помнить, что нужно сдерживать буйные порывы и отрезвлять их разумом. Он не знал, можно ли этому научиться!

Когда подошли к кленовой аллее было уже темно. Взвился ветер, растрепал волосы и заиграл в кронах деревьев – такой естественный порыв, но Андрей вдруг остановился и осмотрел улицу , словно впервые ее видел.

– Ты что? – удивился Богдан.

Андрей покачал головой и пошел дальше. К своему удивлению он осознал, что мир вовсе не изменился, не перевернулся с ног на голову – только в одночасье перестал радовать. Что-то сделалось с душой; внутри перекроилось, а снаружи, как ни странно, все по-прежнему! Внешний мир не пошатнется от душевных страданий, он будет стоять, даже если нутро рвется на части! Жестоко? Скорее, мудро!

– Андрей. – обратился отец. Они уже добрались до дома, мальчики остановились у крыльца, а отец прошел дальше, к флигелю. – Направь ко мне свои стопы, голубчик!

– Сейчас будет бесов изгонять, – буркнул Андрей и поплелся за отцом. Богдан сочувственно посмотрел ему в след.

Горела только настольная лампа, так что во флигеле царил полумрак. Отец предложил Андрею присесть, но тот промолчал в ответ и остался стоять у двери. Он снова сжал руки на груди и старался не смотреть на отца, только недовольно шарил взглядом по углам, выказывая нетерпение. Сам батюшка Иоанн тоже не устроился на стуле, а предпочел ходить по комнате, меря ее шагами. В тишине прошло несколько минут. Наконец, отец подошел к Андрею и взял его лицо своими большими сухими ладонями. На миг мальчику показалось, что отец умоет его святой водой, но тот лишь сказал:

– Полно злобствовать, сынок, пошумел и будет! – голос отца был добрым и густым, Андрей поднял удивленный взгляд. – Я не стану ругать тебя за вчерашние проделки, поскольку уверен, что, несмотря на внешнюю браваду, в душе ты коришь себя за них. Для совестливого человека наказания и порицания излишни! – отец выпустил лицо Андрея из рук и вновь прошелся по комнате. За ним скользила и прыгала плоская тень, рожденная тусклым светом лампы. – Детям и юношам, – назидательно продолжал отец, – на жизненном пути предстоит много знакомств – с людьми, с миром, с природой, но самое значимое и сложное знакомство – с самим собой! Кто знает, что он есть и чем наполнен, если не изведал себя в разных ситуациях и не заглядывал в закрома души! А там бывает мрак, темнота! – отец остановился, взглянул на Андрея и надавил на слова. – Мы должны знать себя, чтобы бороться со своими демонами, а не плодить их в ненависти друг к другу. Я говорю сейчас о твоей вражде с мальчиком – с Никитой. Можем ли мы сдружиться с каждым? Пожалуй, нет. Ну, а любить? – отец сделал выжидательную паузу. – Можем. Что значит любовь – люди бога ведают. А ты ведаешь бога, сынок! Вот почему должен быть мудрее! Агрессия не может быть в ответ на злобу. Агрессия – это реакция гидры на плохой раздражитель, но человек – существо сложное и духовное! Позволить себе копошиться в своем гневе, все равно, что накидывать на шею петли удавки! Злоба рождает ненависть; ненависть порождает желание мести; вершая месть, душа отягощается виной; вина ввергает человека в рабство; в рабстве разжигается злоба! Не позволяй трудностям затащить себя в котлован бездумных реакций, будь выше, разумнее! И взгляни по сторонам, Андрей! Покуда у тебя есть друзья и близкие ты не обязан в одиночку биться со своими муками! Не обязательно хоронить свои чувства на дне стакана, их лучше обговорить, обсудить, обдумать… Перетерпеть, в конце концов!

У Андрея перехватило дыхание:

– Ты знаешь!?

– Я знаю все, что твориться в стенах монастыря, сынок! Я очень надеюсь, что ты меня услышал, что этот разговор не был напрасным.

Андрей покивал в ответ на отцовскую речь, ему не хотелось длинных бесед о душе и благодеяниях. Лишь одна тема беспокоила сердце:

– Как звали мою маму?

Отец тяжело вздохнул :

– Лариса.

– Ты видел ее когда-нибудь?

– Только на фотографии.

– Я похож на нее?

Отец на секунду замолк, потом:

– Нет. – и еще через мгновение добавил. – Ты очень похож на своего отца!

Это больно резануло душу, но мальчик кивнул:

– Я бы хотел посетить ее могилу.

– Конечно. Это не трудно устроить. Эээ, Андрей… – Отец вдруг замялся, подбирая слова. Андрей удивленно посмотрел на него. – Твой дядя до сих пор живет в лечебнице…

– Нет. – тут же оборвал Андрей. Отец понимающе поджал губы. – Я стану сумасшедшим? – вдруг спросил мальчик. – Почти наверняка я сойду с ума или заболею!

Отец подошел быстрым шагом и положил руки Андрею на плечи:

– Никто, кроме Господа, не может об этом знать и тебе не стоит держать это в мыслях!

– А как же наследственность!? Зачем обманывать себя, отмахиваться от фактов!

– Нет никакой наследственности, мой мальчик, есть только ты и жизнь! Не стоит заваливать дорогу валунами предрассудков и беспочвенных страхов. Будь смелее! Мечтай, добивайся целей, преодолевай трудности, радуйся жизни, будь счастлив! Ожидание дурного еще никого не доводило до добра. Сам посуди, ведь можно целый день просидеть дома, опасаясь дождя, который не наступит, а можно всю жизнь разменять на ожидание болезни – проявится она или нет, неизвестно! Не забывай, что жизнь – это благословенный дар, даже талант! Когда мы видим человека, который попусту растрачивает свой талант, мы считаем его глупцом; когда видим кого-то, кто боится жить, считаем – осторожный. Не развей свой дар по ветру, Андрей. Это твоя жизнь, никто, кроме тебя, не внесет в нее вкус и смысл!

Сотню раз отец толдычил им эти слова, и лишь на сто первый в них стала проявляться суть! Неожиданно заумные нравоучения обрели форму, краски, обличье, живость! Это больше не пустой звук, теперь – это умная мысль! Удивительно!

Отец Иоанн достал старинные часы на цепочке и взглянул на время.

– Ну идем, сынок. Нас давно на ужин заждались!

Андрей вдруг ощутил себя очень уставшим, он позволил отцу обнять себя за плечи и повлечь на улицу. Вечер был прохладный и тихий, виднелись звезды, тонкий месяц сиял чистотой. Где-то рядом заунывно кричала сова. Стало неожиданно хорошо и привольно – наконец-то сегодняшний день прошел! Андрей в тайне порадовался этому, но отцу ничего не сказал.

Семья уже собиралась в столовой, Лика накрывала на стол, Богдан помогал – носил тарелки, ложки, кастрюли – но дом еще сотрясали оглушающие перекаты гитарных рифов, перемежающиеся со сложными партиями соло. Сашка в упоении терзал гитару! Мелодия то взлетала ввысь струнными взвизгами, то шептала от легких прикосновений; то закручивалась в сложные вихри и обороты, то затихала, оставаясь послевкусием в тишине. Слушать приходилось всем! Проходя по коридору, отец громко постучал в дверь:

– Александр, заглуши бандуру!

Музыка оборвалась. Но спустя пару мгновений взвилась с новой силой! Андрей отстал на несколько шагов от отца, и незаметно проскользнул к Саше в комнату.

– Сашка! – позвал Андрей, силясь перекричать гитарный вой. Тщетно. – Сашка! – Андрей дернул старшего брата за рукав. Тот вздрогнул и очнулся от самозабвения:

– Что!?

Андрей замялся в нерешительности, не зная, как начать разговор. Сашка нахмурился – он терпеть не мог, если кто-то прерывал его музыкальные утехи!

– Слушай, Саша… Такой долговязый парень, твой одноклассник, он вроде бы татуировки делает?

– Ну?

Андрей снова стал подыскивать слова.

– Можешь отвести меня к нему?

– Это еще зачем?

– Мне нужно свести татуировку.

Саша отодвинул гитару :

– У тебя татуировка!?

Андрей расстегнул верхнии пуговицы и оттянул край рубашки, обнажив воспаленную кожу. Саша подошел поближе к брату и наклонился, чтобы рассмотреть.

– Что это такое? – пробормотал он, не веря глазам.

– Мы сходим к нему? – с отчаянием в голосе спросил Андрей. Саша не ответил. Он нагнулся ниже и внимательно вгляделся в красное пятно. Вдруг, он содрогнулся и закусил кулак. Зажмурился! Снова дрогнул и затрясся от смеха! Расхохотался – долго, заливисто и заразительно!

– Прекрати! – Андрей отпрянул и поспешил застегнуть рубашку. – Я пришел к тебе за помощью!

– Ахахахааа! – это была истерия, конвульсии! Андрей решил переждать, пока закончится приступ, наконец, Саша отдышался и утер глаза. Андрей решительно шагнул в его сторону:

– Что скажешь?

– Абзац, Андрей! Это гулька!

– Перестань зубоскалить, без тебя тошно! Лучше скажи что-нибудь внятное!

Саша постарался сдержать улыбку, но плохонько, она все равно выглядывала на озорном лице:

– Будет тебе, что-нибудь придумаем! Дай сначала краснота спадет, по живому драть нельзя! Ты вот ответь, как тебя угораздило нанести такое творение?

Андрей поморщил нос, при этом его лицо приобрело выражение глубокого несчастья:

– Я бы рассказал тебе, – промямлил он, – но мне стыдно!

Сашка вскинул брови:

– Стыднее, чем жечь чучело учительницы?

– Ох! Откуда ты знаешь!?

Сашка развел руками:

– Да всем известно.

Андрей потер лоб ладонью и отвернулся, чтобы брат не заметил, как он покраснел от стыда:

– Но откуда?

Вместо ответа Сашка неопределенно помаячил руками в воздухе.

– Послушай, Андрей, – он подошел к брату и взял его за плечи, совсем как отец, – в жизни много чего может произойти и нужно понимать, что не все нам подвластно. Есть вещи, в которых мы сильны от природы – ты хорошо учишься, рисуешь, – но у каждого есть и слабые стороны. Поэтому важно познать не только свои таланты, но и недостатки, чтобы избегать острых углов. Нельзя, пойми, пожалуйста, Андрей, – Сашка назидательно взирал на брата, – ни в коем случае нельзя петь "We are the champions", если у тебя нет слуха!

–Ух, Сашка! – Андрей гневно сбросил его руки с плеч и направился к двери. Брат догнал его у выхода, сверкая плутовским взглядом! Ужинать они пошли вместе.

Богдана насторожило, когда отец пришел один, без Андрея – что еще могло с ним произойти! Но теперь, завидев его в столовой, выдохнул свободно. Мальчики обменялись взглядами. Богдан вопросительно поднял брови, что означало: "Ну как все прошло? ", Андрей улыбнулся и легонько кивнул: " Лучше, чем ожидалось! ". За ужином у всех было приподнятое настроение , отец приглаживал бороду и много разговаривал. Андрей говорил мало, но внимательно слушал. Марина стала приходить в прежнее расположение духа, ее голос снова стал громким и сильным, взгляд – прямым. Она была немного в обиде на мальчишек за то, что те жгли чучело без нее, но теперь уже сомневалась, стоит ли обижаться, учитывая скандал. Может, и лучше, что без нее! Мама рассказала, что волонтеры сегодня утром собрались зря – девочка нашлась сама. Она осталась ночевать у новой подруги и не посчитала нужным предупредить своих родителей об этом. Зато все убедились, что волонтерское движение организовано правильно и готово работать! Андрей тайком взглянул на отца. Во флигеле он сказал, что знает обо всем, что происходит в монастыре, стало быть, о Дашке тоже знает!? По лицу не похоже! Да и разве бы отец не упомянул об этом в их сегодняшнем разговоре, если бы знал! Впрочем, откуда ему узнать? Андрея передернуло – хоть бы не знал! И так достаточно позора! Да, несомненно, теперь он стал понимать, чтобы не угодить в конфуз, всегда лучше подумать, прежде чем кидаться в омут! Интересно, как там Мишка? Ему, наверное, не так легко дался вечер!

Отец провел ладонями по бороде и груди, довольно улыбнулся, встал из-за стола, пожелал всем доброй ночи и велел не забыть прочесть молитву перед сном.

Марина всегда прилежно читала молитву. В том, что касалось религиозных требований отца, она отличалась исполнительностью и покорностью, не в пример другим сторонам жизни. Девочка вставала на колени у своей кровати, складывала ладони под подбородком и четко неторопливо произносила слова, направив внутренний взор к всевышнему. Женя поступала иначе. Она молилась про себя и с закрытыми глазами , словно ей есть, что скрывать! Лика в своей келье поцеловала распятие перед сном. Саша удобно улегся под одеяло и подтянул длинные ноги к груди, чтобы не торчали с кровати. Слипая глаза, он мысленно пожелал спокойной ночи несравненной Натали. Вдруг встрепенулся, выскочил из-под одеяла:

– Прости, Господи! – перекрестился и лег опять, поглядывая на свою Наташу.

– Ну, готов? – спросил Богдан.

– Угу, – Андрей опустился рядом с ним на колени и сложил ладони, – три-четыре… Отче наш, Иже еси на небесех…

– Отче наш, Иже еси на небесех…

– Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…

– Да будет воля Твоя…

– Да будет воля Твоя, яко…

– …яко на небеси и на земли…

–… на небеси и на земли. Хлеб…

– Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

– …наш насущный даждь нам днесь; и остави нам..

– и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем…

– …долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас…

– должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от…

– .. . во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь! Все! – Богдан вскочил на ноги.

– Так не честно! Просто я заикаюсь!

– Как бы не так! – Богдан забрался на верхний ярус кровати. – Теперь ты не заикаешься. Кстати! – он свесил голову, чтобы видеть брата. – Куда делись заикание и астма?

Андрей пожал плечами:

– Сам не знаю! Но я как будто… Я как будто заново родился, чувствую себя собой!

В старости, когда подкашивает болезнь и одолевает немощь, люди становятся либо тихими и смиренными, либо сварливыми и несносными брюзгами! Уже вечером, под самое закрытие, Люба зашла на почту, оплатить счета одной вздорной старушонки. На почте было безлюдно, так что Люба осталась на минутку поболтать с дядей. Вскоре дверь открылась, вошла незнакомка с длинной русой косой и рюкзаком за плечами. Она огляделась и неуверенно подошла к почтовому окошечку.

– Извините, – начала она, – вы наверняка сможете мне помочь! Я только недавно приехала, но уже все ноги сбила – никак не найду нужный адрес.

– Что вы хотели? – учтиво спросил дядя Василий.

– Я ищу улицу, которая называется Речной Тупик. Дом шестнадцать. Как я понимаю, это самый последний дом по улице.

Люба подскочила на месте!

– Зачем вам!?

– Боюсь, это только мое дело.

Мелькнула догадка! Люба в мгновение ока приблизилась к женщине и вгляделась в лицо. Оно было волевым, с ранними морщинами над переносицей и в уголках глаз, но светлым и по-своему красивым.

– Вас зовут Соня!?

– Откуда вы знаете? – нахмурилась женщина.

– Я как раз собиралась к Сергею Вячеславовичу, я провожу вас!

– А вы кем ему приходитесь? – поинтересовалась Соня, когда они выходили из почты.

– Меня зовут Люба, я волонтер, немного помогаю Сергею Вячеславовичу по хозяйству.

Соня нахмурилась и вопросительно взглянула на Любу.

– Он болеет, и иногда ему нужен помощник! – пояснила Люба.

– Разве он болен? Я не знала!

– Он никогда не говорит об этом.

Люба неторопясь рассказала Соне о Лодочнике, но большую часть пути они прошли молча – Соня была совсем не разговорчивая! Она только хмурилась и, видимо, думала о своем. Люба отчаянно хотела знать зачем она приехала! Просто визит? К человеку, который убил ее сестру – вряд ли! Но, при этом, Сергей ей пишет! Что же у них за отношения!? Что может связывать молодую и красивую Соню с угрюмым Лодочником!?

У калитки, как обычно, крутился Кудряш. Он почуял гостей загодя и нетерпеливо мялся на крыльце. Наконец, он ринулся навстречу и ткнулся Любе в ноги! Она потрепала его по голове, а потом велела отправляться домой.

– Это здесь, – сказала Люба, видя, что Соня замешкалась у крыльца. Соня кивнула и уверенно вошла в дом. Люба последовала за ней.

– Сергей Вячеславович! – мягко позвала она. – Вы спите? Сергей Вячеславович, к вам гости!

Из комнаты показался Лодочник. Он хотел что-то сказать, но взглянул в прихожую и замер. Соня стояла у двери, сцепив на груди руки, и прямо смотрела на Лодочника. С минуту они глядели друг на друга. Потом Сергей устало опустился на стул и произнес:

– Здравствуй.

– Я хочу знать, за что вы убили Лилю? – жестко сказала Соня.

Снова повисло молчание, долгое, вязкое. Люба почувствовала себя лишней, но боялась пошевелиться! Пауза затягивалась, превращаясь в комок тяжелого напряжения и, чтобы как-то разрядить обстановку, Люба пробормотала:

– Я.. Я заварю вам чай, и вы все обсудите мирно!

Она двинулась к плите, но Лодочник остановил ее:

– Не нужно, Люба. Я расскажу все без прелюдий.

Он предложил гостям сесть, сам устроился на табуретке за столом, потер лицо ладонями и начал:

– Когда-то давно у меня был друг, Геннадий. Мы были знакомы с детства, но сдружились только в отрочестве. Он был веселым, беспечным бездельником, любил прожигать жизнь, брал от нее только удовольствия. Но с ним было радостно и уютно! Юность выдалась необузданная, дикая, бесконтрольная! Мы устроилось работать на вокзал, после школы разгружали вагоны – зарабатывали деньги, только чтобы просадить их в один вечер! Гуляли, пили, ни в чем себе не отказывали. Вино текло рекой, танцы, песни, драки – раздолье! Мы ни в чем не знали меры. Иногда, если разбушуемся, приезжала милиция, нас забирали на сутки – отрезвиться и подумать. Но чаще мы успевали смыться! Мы с Геннадием все растрачивались на веселье и разврат! Было здорово!

– Постойте! – встряла Соня. – Вы говорите о моем отце?

– Да. – Сергей открыто посмотрел ей в глаза и продолжил: – Гена был очень красив. Ему нравилась одна девчонка – Людмила, вскоре он очаровал ее, они стали встречаться. Людмила тоже не отличалась нравственностью, а некоторые ее замашки были похлеще наших. Тем не менее, что-то в ней привлекало! Они вместе якшались по сомнительным компаниям и злачным местам, при этом мы с Геннадием оставались неразлучны. К сожалению, ничто не длится вечно, нашему беспутству пришел конец! Людмила забеременела. В шестнадцать лет они поженились – на этом кончилось детство. Безжалостно и быстро пришло осознание, что разнузданный образ жизни отнимает больше, чем дает! Родилась Лиля. Гена кое-как доучился и стал работать. Я видел, с какой тоской он косится на блаженную молодежь и на ребят своего возраста, которых не задела кара непотребства! Они были предоставлены сами себе, свободны! Но все менялось, когда он смотрел на Лилю. Он не просто любил свою дочку, он был влюблен в нее!

Девочка росла очень тихой, милой – кроткий маленький ангел. С ней не было хлопот. Все время, все силы и заботу Геннадий тратил только на нее! Он отдавал всего себя, душу и сердце – весь мир к ногам Лили! У нее были лучшие наряды, красивые игрушки, а, главное, много любви! Лиля прекрасно умела принимать ласку и внимание, с готовностью куталась в них, представляла нежность, как неотъемлемую часть жизни. Ей и в голову не приходило, что кто-то может жить иначе. Гена растил дочку в тепличных условиях. Он тщательно отгораживал ее от невзгод и ужасов внешнего мира: дома не читали газет, не смотрели новости, не обсуждали политику и сплетни. Только свет, смех и радость. Только Лиля. Она же охотно впитывала эту любовь и росла прекрасным цветком, лучиком света! Меж тем, отношения родителей не складывались. Строго говоря, они никогда и не были хорошими, лишь по началу было терпимо, но с каждым годом положение ухудшалось. Говорят, человек навсегда остается в том возрасте, в котором его недолюбили. Пожалуй, это можно сказать и о Геннадии с Людмилой – им обоим навсегда осталось по шестнадцать! Недоросшие, недозревшие, они не могли найти покоя друг в друге, не видели поддержки, которая была так нужна, не могли стать опорой. Гена был веселым, горячим человеком. Душа компании! Большой мальчишка, готовый обсмеять любую трудность, но не решить ее! С Людмилой творилось что-то неясное, беспокойное, какие-то призывные стремления – не могу точно описать, мы не были с ней близки. Но она не находила отрады в семье. Они ругались без конца! Чтобы как-то изменить положение, они отчаянным жестом, решились на второго ребенка. Вскоре на свет появилась ты. Сонечка – малышка, крошка… Увы, если Лиля вобрала все тепло и заботу отца, то ты, Соня, воплотила в себе безнадегу и крах их союза. Ты была шматком нервов! Почти не спала, почти не ела, только кричала, кричала… Сутками на пролет!

Геннадий стал работать больше, часто уходил в ночные смены. Людмила оставалась с детьми. Бесконечные бессонные ночи, детские крики и болезни – всё это измучило ее окончательно! Однажды Людмила исчезла. Просто не появилась дома. Ее родители тоже не знали куда она ушла. Гена негодовал! Он порывался искать ее, расспрашивал подруг и знакомых, но вдруг осознал, что без нее вам намного спокойнее! Вы стали жить втроем.

Все это время мы продолжали тесно общаться. Как ни странно, несмотря на многочисленные знакомства и легкий нрав, Геннадий не смог найти близких друзей. У него оставался только я. Он был большим любителем всяких утех, мастер покуражить – выпивка, музон, дома всегда было припрятано курево. Так что мы умудрялись прекрасно проводить время даже присматривая за детьми! Гена умел играть на балалайке. Он наяривал, а дочки плясали – весьма забавно! Все чаще он просил меня остаться с девочками на ночь, пока сам работает. Вскоре так и повелось: я торчал у вас всё свободное время и часто ночевал в его комнате, чтобы посторожить ваш сон.

– Я помню вас, – прервала его Соня, – я хорошо вас помню, дядя Сережа.

Сергей вымученно улыбнулся ей и продолжил:

– Я тоже не мог найти себе места в жизни. Правда, работа была хорошая, интересная – я был пожарным. А вот с женой не сложилось. Так что я был свободнее ветра: ковырялся в гараже, ходил на рыбалку, завел пса и придавался прочим холостяцким забавам. Поэтому меня ничто не держало дома, я спокойно мог ночевать у вас неделями. Ты помнишь, Соня, я приходил с собакой?

– Помню мохнатую и рыжую, ее звали Рысь.

– Рысь, верно! А я уже забыл… Время шло размеренно, неспешно, девчонки становились старше. Сонечка стала потише, но росла сорванцом! Ты не играла в куклы, а признавала лишь беготню, войнушку и лазанье по деревьям. Гена умилялся, глядя на тебя, когда ты перемажешься, взмылишься после долгого боя, а под вечер еле стоишь на ногах! Но страстью его жизни по-прежнему оставалась Лиля! Обласканная, избалованная вниманием и любовью, не зная ничего, кроме заботы и блага, она и сама источала только добро. Лиля была очень светлым человеком, Геннадий зачастую глаз не мог от нее отвести! Она умела заражать хорошим настроением, в ее обществе любой чувствовал себя чище, лучше. Помимо прочего, Лиля была очень красивой. Она расцвела в сущую прелесть! Светлые пушистые кудряшки! А кожа такая белая, тоненькая, полупрозрачная! Дома она никогда не собирала волосы и носила простенький льняной сарафан. Но, главное, лицо и глаза лучились счастьем! Со временем у нее появилось много поклонников, но ухаживания она принимала нехотя, только от скуки. Вся такая легкая и естественная, гармоничная, плавная, грациозная! Чудесная девушка, Лилия…

Не знаю, когда я полюбил ее. Я не отдавал себе отчета в своих чувствах, никогда не считал нужным копаться в них, анализировать, выискивать потаенные уголки. Поэтому, когда все понял, было уже поздно! Слишком сильно в меня вросли мысли и мечты о ней, ее светлый образ! Без моего ведома чувство так выросло и разветвилось, что вытесняло другие желания. Все заняла Лиля. Для меня самого это стало откровением! И когда я осознал свою любовь, то стал обречен! Я старательно скрывал чувства, запихивал вглубь души и не понимал, что так лишь укореняю их. Я полюбил дочку лучшего друга! Это преступление! Это запретно! Я ощущал себя лжецом, подлецом, но поделать уже ничего не мог. Я прятал от нее взгляд, таился, пытался вести себя, как ни в чем не бывало – на деле же выходило неуклюже! Думаю, она знала о моих чувствах – женщины всегда проницательны в таких вещах – но виду не подавала. Я же весь измучился. По старинке, когда Геннадий уходил работать в ночь, я оставался у вас дома – чтобы девочкам не было страшно . Я не мог уснуть, зная, что за стеной тихо спит Лиля. Я лежал в постели, совсем обезумевший, боялся вздохнуть или пошевелиться, чтобы, не дай бог, меня не было слышно в вашей комнате! О, жалкий дурак! Я не мог уснуть, потому что не мог ее обнять, прикоснуться к ее руке или прекрасной тонкой шее! Я не мог ее поцеловать, полной грудью вздохнуть запах ее волос или хотя бы просто открыто взглянуть в глаза. Но я мог стеречь ее спокойствие, ее умиротворение! Этого было не достаточно, но большего мне не дано. Конечно, я никогда не сделал и полшага в сторону Лили. Вскоре я стал избегать вас! Точнее, я все еще приходил побыть с вами ночью, но в остальное время старался не являться. Я прятался! Бежал от себя самого и от Геннадия – ведь я чувствовал себя предателем! В первую очередь я бежал от Лилии. Я шарахался от любого ее движения, взгляда, но сам тайком наблюдал за ней, не мог справиться с искушением, чтоб не смотреть и не мечтать! Я весь избился, стал вовсе помешанный! Мне было дурно без нее, но и рядом было не легче! Гена допывался – куда я пропал? А я не знал, что ответить, выдумывал несуществующие дела, врал. Он чувствовал неладное, но молчал. Полагаю, Лиля знала, почему я не появляюсь. Геннадий не понимал меня, звал обратно. Ужаснее всего, что меня влекло в ваш дом, я страстно желал быть рядом с ней, но не позволял себе этого! Я метался, со своим чувством, как зверь по клетке! Мне хотелось разодрать себе грудь, чтобы выплеснуть наружу неуемный жар влечения! Я был, как одержимый. Казалось, у меня на сердце было выжжено ее имя! Разумеется, я держал свои пристрастия под чутким контролем и внешне оставался хладнокровным. Я все никак не мог понять, могу ли я отказаться от друга, чтобы навсегда оборвать жилы, связывающие меня с Лилей. Или же бросить Геннадия было бы слишком подло с моей стороны? У него не было никого, кроме меня, кому бы он мог всецело довериться. И доверить ночной покой девочек! Были, правда, родители Людмилы – ваши бабушка с дедушкой – но, по понятным причинам, вы мало общались. В итоге, я пообещал себе обуздать свои чувства и снова полегоньку стал приходить в ваш дом. Лиля была все та же! Такая милая, открытая и естественная; она разговаривала со мной своим чутким голосом, улыбалась, смеялась и танцевала без робости! Все, от чего я так прятался, вернулось – это было слишком! Но я уже обещал себе унять страсти и, как мне казалось, научился смотреть на нее без теплоты во взгляде.