Унылая лошадка дошагала до ворот, подводя телегу, и писец, продолжавший всю дорогу что-то выписывать, легко соскочил на землю. Молчащая сестра стащила Мойру с телеги и поволокла следом за ним – девушка едва успевала переставлять ноги. Писарь щелкнул пальцами, проходя мимо отдыхающего в тени могильщика, и тот, лениво почесываясь, пошел следом за ними. Почему-то это было жутковато – зачем им могильщик? Кого-то откапывать? Но это было осквернением тел. Кого-то закапывать?.. Но кого, кроме нее?

Тот тащился следом – грязный, лохматый, в серой дерюге, волоча за собой по земле лопату, как Молчащая сестра волочила Мойру.

Писец, что-то бормоча, шагал все дальше вперед, выискивая путь между отмеченными табличками общими могилами, к возвышающейся над простором галереей, в которой, подставленные ветрам и дождям, грудами лежали облизанные временем кости.

– Куда вы меня ведете? Скажите, куда?

– Спокойно, грешная, – через плечо бросил писец, сверяясь с бумагами в своих руках. – Ты отправляешься, решением Суда девяти, к Мертвому герцогу, а к нему только так.

– Как?! – с ужасом переспросила Мойра, и Молчащая сестра пуще прежнего дернула ее, едва не роняя носом вниз, в глинистую землю. И больше писарь ей не отвечал – пока они не дошли до раскопанной пустой могилы возле галереи – там же стоял раскрытый ящик в рост человека и в ширину с человека же.

– В гроб ее, – равнодушно кинул писец. Молчащая сестра тут же потащила Мойру к ящику, и девушка, сообразив, что ей это ничем хорошим не грозит, начала яростно упираться ногами в вязкую землю вокруг.

– Нет! нет! Вы что делаете?! Что вы делаете? Вы что со мной делать будете?

– Вестимо шо, закопаем, – буркнул могильщик, и Мойра забилась в крепких руках Молчащей сестры пуще прежнего.

– Утихомирьте уже ее! – недовольно бросил писец, и Молчаливая сестра, повалив Мойру наземь и удавливая своим весом, стала вязать ей ноги вдобавок к рукам. – Да что ты смотришь, дурень! Помоги уже сестре!

Могильщик, похмыкивая, отложил свою лопату, и вдвоем они Мойру почти спеленали веревкой так, что она толком и дернуться не могла.

– Не смейте! Не троньте! Отпустите меня! Святушки-святы, помогите!

– И рот ей уже заткните, – писец даже ухо потер, настолько громко и звонко отдавались вокруг крики Мойры. – Кому ты орешь, грешная? Живых тут на версты нет. В гроб ее.

Мойра могла только выгибаться и мычать, когда ее засунули внутрь ящика, и начали закрывать крышку. Но когда оставалось еще чуть, в просвете появилась фигура писца, который снова что-то строчил в своих бумагах из поясной чернильницы.

– Слушай меня, грешная. Не кричи, не бейся. Как закроем гроб, дыхания будет не хватать. Ты и дыши через раз, осторожней, не шевелись. Береги воздух. А как снизу постучат, ответь. Слышишь? Ответь. А потом, как к Мертвому Герцогу придешь, не перечь ему, будь вежлива. После Императора он самый знатный в Святом Престоле, и каждый в его роду стал Святым. И он будет – когда его черед придет. И вот, отдай ему свиток, – он сунул внутрь и поперек шеи Мойры что-то твердое и легкое.

Мойра, конечно, его плохо слышала и понимала мало из его слов – только то, что ее сейчас замуруют в деревянный ящик и, кажется, опустят в могилу.

Так и вышло – крышка закрылась, и раздался стук молотка – ее приколачивали, и потом все качнулось, и ухнуло вниз, и по крышке гроба застучали комья земли. Мойра смутно слышала сквозь духоту и душащие ее слезы, как писец читал что-то заунывным речитативом, и его голос постепенно отдалялся и становился все глуше и глуше, с тем, как все больше и больше земля покрывала могилу.

Потом и вовсе стало тихо – единственным звуком осталось только ее собственное дыхание, сбивчивое и тяжелое. Было больно – вывернутые и перетянутые руки и ноги не давали даже лежать спокойно, и тяжелый страх сковывал душу.

Она умрет – непременно умрет, другого ничего не возможно. Ее похоронили, оставив умирать в ящике, где она скоро не сможет дышать. Она умрет.

Тишина, боль и духота поглощали ее, она тонула и по кругу рядом с ней шли все ее мысли. Мойра всхлипнула и начала молиться, потому что больше ничего делать ей и не оставалось. Только ее мысли ей принадлежали, и их она могла только обратить к Святой Земле и Святым Небесам.

Она жила неправильно. Она жила грешно.

Она жила напрасно.

Семнадцать лет под солнцем и Небом, семнадцать лет ходила она по Земле, и ни следа никакого не останется от нее, ничего не сделала, даже детей не породила, и память о ней изгладится совсем скоро.

Она угаснет тут, в во тьме и тишине – и ее путь, короткий и страшный, окончится.

С тех пор как Альдо позвал ее через окно, она была обречена.

А потом в тишине послышался негромкий шкряб, потом ее один – словно кто-то подбирался к ящику, а потом … что-то вроде стука.

Девушка даже сначала не поняла, что это было. Показалось? Откуда под землей, среди червей и смерти, какие-то звуки?..

Снова стук – и на этот раз в душе Мойры вспыхнула горячая, невероятная надежда.

Писец же говорил что-то!.. Что-то про стук, что-то про герцога, что-то про свиток.

С ней еще не все? Это не … конец?

В ящик снова постучали снизу, и Мойра, изогнувшись из последних сил, стукнула по днищу обеими ногами. Когда шкрябание стало сильней, потом раздался треск, и Мойра провалилась куда-то вниз вместе с отлетевшими досками, упала на что-то вязкое – в лоно земли, поняла она, как спелый плод с дерева.

Вокруг было темно, и только факел неровно освещал лица двух живых бородатых мужчин, которые, наклонясь, изучали ее.

Вокруг было видно совсем чуть-чуть – ровно сколько хватало неверных бликов факела. Они были у подземной галереи – похоже, такой же, как та, что была наверху. С одной стороны Мойра видела влажную плоть земли, с другой – серую каменную кладку. На грани освещенного круга был смутно виден силуэт то ли статуи, то ли Святого, с щитом и сломанным копьем, сидящего в безмолвном бдении на каменном престоле возле приоткрытых черных врат.

Один из мужиков уперся руками в колени и наклонился пониже, разглядывая ее. Мойра замерла, не решаясь дергаться в своих путах.

– Гляди-к, девка! Молодая, к тому ж.

– Девка. Это ж когда последний раз девок-то скидывали?

– Дык лун пять буде, – первый мужик наклонился еще пониже.

– Тогда Каду и Астару сбросили. Какие ж из них девки?

– Дык не мужики же!

– Одна шлюха, вторая старуха. А тут девка. Натурально. Молоденькая.

Первый, опираясь локтем на колено, вторую руку протянул к Мойре, и она задрожала от страха. Из огня попала в полымя – и если и живая, то, может, и зря.

– Тыщу лет девок не щупал.

– Да тебя спустили сюда всего лет пятнадцать как! Какая ж тут тыща лет!

– Да все едино. Тыщу лет. А эту, небось, Мертвый герцог себе заберет.

– Да уж точно заберет. Ему нужнее.

– А я тыщу лет девок не щупал, – рука мужика дрожала, и Мойра дрожала от страха тоже, когда он ее касался. – Авось, не убудет от Герцога-то…

– Да ты чего? Ему нужно девку тащить, слышь?

– Да не убудет от него ж, если я ее маленько того. Попробую.

– Стой, ты что ж? Герцог потом тебя прикокнет!

– От Герцога не убудет. Я немножко попробую, вот чо. А ты, если не хочешь, ты не мешай. Не мешай просто, уйди, вот.

Он плюхнулся на колени в грязь, протянул обе руки к Мойре и стал пытаться задрать ей юбку рубища, но веревки ему мешали.

Девушка дергалась, умоляюще глядя на второго мужчину, но тот только отворачивался. Но потом она замерла, потому что увидела движение чуть дальше. Статуя, или, может, Святой медленно поднимался на ноги, с шорохом, с тихими стуками – но видела это только Мойра, потому что двое других были слишком заняты.

Он шуршал, немного хрустел, ему было тяжко и трудно, но он распрямился, перехватил щит, выкинул обломок копья, и шагнул к ним. И чем ближе он подходил, тем сильнее росла надежда Мойры – а мужчина все более остервенело драл ткань ее одежды, пытаясь добраться до тела.

Тот, кто двигался к ним, был огромным, высоким, его кости немного поскрипывали, словно суставы были соединены штырьками или железной проволокой, на нем была позвякивающая кольчуга, кожаные высохшие сапоги. Это не был Святой – у Святых сухая плоть льнет к костям, не опадая с нее, а этот был просто скелет без следа покровов, но он шел к ним размеренно и спокойно, и точно так же спокойно опустил с грохотом свой щит на голову пыхтящего от усилий мужика.

– Э, – только и сказал запоздало второй. Скелет угрожающе сунул ему под нос свой щит, потом медленно сложил длань в указующий перст и наставил его на Мойру, все еще беспомощно связанную. – Поняв, поняв, – закивал мужичок и поспешил к девушке, опасливо оглядываясь на агрессивного скелета. – Мы, батюшка Светлость, люди-то маленькие. Я-то ничего и не делал, – заюлил он, а скелет, тем временем, медленно поднял и резко и тяжело опустил свой щит, размозживая голову неудачливому насильнику.

Мойра вскрикнула через кляп, и крикнула громче, когда кляп вытащили, пытаясь отползти подальше от истекающего кровью человека.

Впрочем, с ним уже происходило что-то странное – сырая земля словно бы начала втягивать его, засасывать.

– Тут трясина, что ли? – боязливо спросила она, пока оставшийся в живых мужичонка развязывал последние веревки.

– Да то нет, то земля свое забирает, – отозвался тот. – Вот, на, держи, твой свиток-то. – он подобрал и сунул ей послание писаря, и помог подняться. – Звиняй, новую одежу только внутрях и справим.

– Внутрях? – Мойра прижала свиток к себе и подвинулась поближе к скелету, своему защитнику.

– Там, – мужик махнул в сторону ворот. – Идем. И вы, значиться, Светлость ваша, – поклонился он скелету. – Провожу вас, в лучшем виде. Не извольте беспокоится.

Мойра тревожно глянула на скелета, но тот ободряюще кивнул.

– А почему ты его Светлостью зовешь?

– Вестимо, небось, Герцог, батюшка, узрел, что Сокло к тебе, значит, пристает, и послал тебе защитничка.

Это было хорошо бы, – подумала Мойра. Если, конечно, Мертвый герцог сам не еще хуже всякого такого Сокло.

Мужик махнул рукой и повел из в приоткрытые ворота, в темноту, держа факел повыше. А потом ворота медленно, с оглушительным лязгом, захлопнулись за ними.

Глава 17

Это было похоже на город. Улицы, жилища. Женщин, правда, было куда меньше, чем мужчин, и детей почти не видать, но улицы были даже освещены – блеклый поганочный свет заливал все вокруг, и живые спешили туда сюда по каким-то своим надобностям. Некоторые застывали, разглядывая Мойру или ее мертвого спутника, но большинство почти сразу продолжало свои дела, только искоса бросая заинтересованные взгляды. Подойти и спросить не решился никто, и сама Мойра долго не могла решиться задать свои вопросы – хотя у нее их было море.

– Так вы тут и живете? – рискнула она, косясь на вышагивающий рядом скелет. – А как вы все сюда попадаете?

– Ну дык, кто-то рождается, вона, как те малявы. А обычно вот как ты. Осудили, присудили к Мертвому Герцогу, в могилку спустили, и вот, – рассказал мужик.

– И почти все так? – ужаснулась Мойра. – А за что?..

– Ну, вот, Сокло-то за то, что жену убил, стал быть.

– А ты?

– А я за кражу у Святого. Но я вот раскаялся, и меня не казнили, руку не отрубили, а отправили сюда, замаливать грех.

– Получается, все тут в чем-то каются? – переспросила Мойра, заново оглядывая окружающий ее темный мир. Люди тут были бледными, белыми, едва не прозрачными, а все дома, сложенные из серого камня, наоборот, массивными и плотными.

– Дык, – кивнул мужичок. – Так и есть. Мы тут – Забытый народ.

– Забытый народ, – повторила Мойра одними губами. Это звучало странно похоже на нее, на то, что ей было нужно, на то, к чему ее могли были присудить. Ее забудут, и забудут ее грехи.

– Вона замок Герцога, – мужик махнул вперед. Мойра подняла взгляд на серую громаду и поежилась. Кто-то, кто это строил, наверное, совсем не любил жизнь – но уважал смерть, боль и мрак.

– А герцог?

– Что – герцог?

– Он тоже что-то замаливает?

– Да ты что! Нет. Герцог это герцог! Императору он ближайший сподвижник, помощник. Поставлен за всеми нами, значит, надзирать. Над мертвыми, над забытыми, над проклятыми.

У Мойры голова кругом шла.

Пока что ей стало понятно только то, что она видела своими глазами. Что под Святым Престолом, под землей тоже живут люди, и эти люди попадают сюда, когда их хоронят в ящиках. И живут тут потом сколько-то, не видя солнца, не ходя по траве. Только земля и темнота, и подземный блеклый свет.

– А когда… когда выпускают-то?

– В смысле, выпускают?

– Наружу, обратно.

– Дык никогда. Тут и помираем.

Мойра открыла рот, опасливо посмотрела на скелета, идущего рядом с ней, и промолчала.

Что же, она тут навсегда, что ли? Никогда не вернется, не увидит солнца, родного Пречистого? Деда. Отца, мачеху, братьев-сестер? Она останется здесь.

Прощения не будет – как не будет и всего остального, не будет обычной жизни, которую она была уверена, что проживет.

Не будет семьи. Не будет дома. Пушистого кота и песика во дворе тоже не будет – ей предстоит жизнь в этом сером городе, не знающем света и радости, где она будет покрываться пылью и землей, пока не распадется на части сама.

Замок был совсем пустым, неухоженным. Клубы пыли словно жили в нем своей жизнью, перекатываясь по полу. Мойра даже сначала приняла их за крупных мышей, когда семь или восемь из них, собравшись в ряд, принялись виться вокруг их ног. Только тяжкие шаги скелета немного пугали их – а к живым они почти льнули, прижимались.

– Такая пылища, – негромко сказала девушка, с трудом переступая через них.

– Дык порядка в доме нет. Вот и расплодились крысюки пыльные.

– Они что, живые?

– Ну дак… местами, местами, – важно отозвался мужик, и Мойра внезапно поняла, что он сам и понятия не имеет.

В конце-концов, они дошли до каменных приоткрытых дверей, намертво вросших в пол, покрытых каким-то вялым серым мхом с блестящей мохнатой пыльцой, и тогда мужик, вздохнув, осторожно заглянул в щель меж створок.

– Ваша Светлость! К Вам тут. Сверху. Можно ли?

Как-то не так Мойра себе представляла обиталище Герцога, “первейшего сподвижника” Императора. Здесь было пусто, холодно и одиноко, но ведь и Герцог был Мертвым, так?

Тем временем мужик, видимо, получил знак согласия и полез внутрь, смешно застряв в щели пузом и едва пропихнушись в зал.

Мойра полезла следом – ей места было достаточно, но зато будь здоров как страшновато. А скелет и не попытался забраться внутрь за ними, остался стоять, словно молчаливый страж, заглядывая внутрь своими пустыми глазницами, в глубине которых тревожно плескалось что-то белесое.

Зал был полон все той же пыли, которая собиралась комками в небольшие водовороты, медленно кружа по пустому, в остальном, полу в странных танцах. Мойра только успела увидеть, что кто-то сидит на троне в противоположном конце, как ее спутник дернул ее вниз, вместе с собой, становясь на колени и утыкаясь лицом вниз.

– Вот, Светлость Ваша, привел девку. Сегодня ее закопали. Свеженькая. Молодая. Глядите, вот!

Кто-то мягко сошел со своего трона и приблизился. Рядом с лицом девушки остановились латные узорчатые сапоги, и рука в темной перчатке с засечками подняла ее лицо за подбородок вверх.

Мертвый герцог, почему-то… оказался живым.

Может быть, он был красивым. Может, даже не старым. Мойре трудно было это понять, потому что ей не видно было ничего за ощущением силы и величия, которое он распространял. Это было так, словно он носил маску, скрывающую его с головы до ног, театральную роль.

Ведь когда на подмостки в театре выходит актер, изображающий главного героя, зрителям, на самом деле, все равно какой он на самом деле – они висят блестящие блики, ложный свет, пелену своих собственных грез. Так и сейчас Мойра видела Герцога, и ей было трудно разглядеть за титулом человека – и вообще что-то кроме того странного факта, что он был живым, и сомнений в этом не было.

Он был высоким – это определенно. Очень высоким – люди никогда не вырастали такими огромными, и разве что Святой Гаало был при жизни таким же грандиозным. Он был сильным – иначе не мог бы с такой непринужденной легкостью, как тонкий шелк, носить свои тяжелые латы. А они были великолепны отдельно – черные, с золотыми засечками, они были почти сплошь украшены барельефами с изображениями житий святых. Лишь отдельные места были пусты, словно картинам там только предстояло появиться. Забывшись, можно было, наверное, часами разглядывать картины битв, исцелений, мученических смертей и посмертных воздаяний. Казалось, что целые жизни написаны там, изображены от и до.

– Что же, – сказал Герцог культурным тоном, поворачивая лицо девушки из стороны в сторону и потом отпуская. – Если ждать идеал, можно не дождаться. Придется считать, что она годится.

А еще у него были светлые глаза, прозрачные, словно родниковая вода, и это было, почему-то, ужасно пугающе.

Герцог выпрямился и щелкнул пальцами – мужик сразу же вскочил на ноги, и Мойру за собой поднял.

– Ваш-Светлость, дык можно мне тогда… того? Уходить уже?

– Нет, – Герцог не смотрел на него даже. – Девушка, как твое имя?

– Мойра, – неуверенно ответила она.

-… Ваша Светлость, – подтолкнул ее в бок мужик.

– Мойра, Ваша Светлость.

– Сочтем за хороший знак. Один хороший знак лучше, чем ни одного. Святой Мооро, в честь которого ты святоименована – мой пра-прадед.

– Я в честь Святого Мойро,… Ваша Светлость.

– Нет такого святого. А вот Святой Мооро есть – и я его потомок. Может, тебя удивляет это?

Мойру ничего не удивляло – вернее, ее удивляло настолько много всего, что она не знала, с чего бы начала в первую очередь, и родство Герцога с каким-то из Святых уж точно не вызывало бы самый главный из вопросов.

– Мой род не менее знатен, чем род Императора, старшего брата. Каждый мужчина моей семьи, умирая, через положенный срок встает из Земли как Святой. Но никто из нас не носит имена аристократов. Маркиз или граф, виконт или барон будет Саторий, или Антрий, может, Басилий или Атоний. Простой человек будет, к примеру, Арко, – прицельно сказал он и мужик, провожавший Мойру, но остававшийся для нее безымянным, остро вздрогнул. Видимо, это было его имя, и Герцог специально упомянул его, намекая на свою власть. – А мы, мой род, – он повернулся к стене, на которой, покрытые серым налетом плесени или мха, проступали смутные тени. – Мооро и Кеено, Риидо и Неемо, Кааро и Леето, и другие, уходящие во мрак веков. Таковы имена моей семьи. Ты, если называть тебя верно – Моора. Хорошее имя. Ты знаешь, что оно значит?

– Мойро – значит, вроде, “участь”, – почти испуганно ответила Мойра, которая уцепилась мыслью за одно только – что имя Святого Гаало звучало точно так же, как перечисленные Герцогом имена его Святых предков.

– Мооро, – поправил ее он. – “Доля, судьба”. Все верно. Ты девушка, которую зовут “судьба”. Будем надеяться, что не самая злая … судьба, – равнодушно сказал он и вперился взглядом в обозначенного Арко, да так, что тот затрясся, едва не пригибаясь под весом этого внимания. – Отвечай, грешный. Оскорблял ли ты Моору, причинял ли ей вред?

– Нет! Нет, Ваш-Светлость, нет! Как можно? Я ж знаю, что девок-то сразу к Вам, значит, на просмотр! А щупать можно только после, если вам девка не сгодится.

– Молодец, – отстраненно похвалил его Герцог. – Тогда тебе дело, Арко. Пристроишь Моору в городе, всем обеспечишь, всех предупредишь. Через полгода, – он перевел тяжкий взгляд на Мойру, – через полгода, Моора, я жду тебя здесь. Мы поговорим, и дальше будем решать, как тебе тут жить.

Мойра ровным счетом ничего не поняла – кроме того, что полгода точно пробудет тут, под землей, и что после этого Герцог будет решать, какой ей приговор присудить. Но трогать ее, вроде как, запрещено, и, может, она в безопасности?..

– Ваша Светлость, – она опомнилась и протянула ему свиток, который все это время прижимала к себе. – Мне велено вам передать.

Герцог, не поменявшись в лице, принял записку писца и, не медля, развернул, пробежал глазами по строкам, потом свернул лист обратно и покачал головой, явно теряя всякий интерес к происходящему.

– Интересно, – сказал он. – Но не слишком. Вы меня слышали, оба. Свободны.

Арко, поклонившись Герцогу в ноги, повернулся было на выход, и Мойру жестом за собой позвал, как тот недовольно нахмурился, внезапно обратив, наконец, внимание на еще одного их спутника, который все еще выглядывал из створок дверей.

– А этот что тут делает?

– Дык это ваш? – немного неуверенно сказал мужик. – Я был, значит, с Сокло, а он, супротив, значит, вашей герцогской воли и права, к девке полез. А этот встал со своего места по Вашему повелению и Сарко-то и тогось.

Герцог медленно оглядел скелет и поманил его к себе, но тот остался стоять, где стоял.

– Говоришь, встал, когда на Моору напали? – повторил Герцог в некоторой задумчивости.

– Как есть, дык, как есть, – закивал Арко.

– Моора, – позвал Герцог, и та испуганно вскинула на него взгляд. – Позови его.

Девушка вздрогнула запоздало, обернулась на скелета, с сомнением протянула руку и сказала, очень вежливо:

– Иди сюда, пожалуйста.

Скелет помедлил немного, словно обдумывая и решая, но потом просунул в щель свой верный щит и втащил всего себя, даже ничего не потеряв, и подошел поближе к Мойре, независимо встав поблизости.

Девушка рискнула взглянуть на Герцога – и смогла распознать на его почти мраморно-белом и малоподвижном лице выражение.

Он был, кажется, немного удивлен.

Немного озадачен.

– Но Саторий при этом пишет мне, что “сия означенная – не ведьма, не колдунья ни по одной проверке”, – заметил он задумчиво. – Тогда что же ты, дружочек?

Скелет переступил с ноги на ногу, но ответить он, конечно, никак не мог. Это даже Мойра понимала.

– Ты понимаешь меня? – спросил Герцог, полностью концентрируя свое внимание на скелете и, кажется, вовсе забывая про живых.

Скелет едва заметно кивнул, явно боясь, что скрепленные проволокой позвонки развалятся на ходу.

– Но мне не подчиняешься.

Снова кивок.

– Вот ЭТО в самом деле интересно, – сказал Герцог. В сравнении с появлением Мойры, видимо. – Как можно понять, это вовсе не моя креатура. Но чья же?..

Скелет снова потоптался на месте, издевательски скалясь всеми сохранившимися зубами.

Герцог на секунду полуприкрыл глаза, явно что-то обдумывая, потом обернулся на Арко.

– Принеси пластину, как для Святого. Или что-то другое, достаточно гладкое и блестящее. Быстро.

Арко дергано поклонился и метнулся в щель, на этот раз оставив на ее краях пару кусков ткани со своей одежды – так торопился, что даже не поберег свои вещи.

Мойра было посмотрела с тревогой ему вслед – но тут же успокоилась. Она побаивалась оставаться наедине с Герцогом, но ведь тут с ними был еще ее защитник – скелет, и Герцог сам сказал, что это не его посланник. Значит, у нее были шансы, что ее защитят и тут. Кроме того, а что этот Арко-то мог сделать? Даже если бы захотел. Он, кажется, боялся герцога до паники и истерики, и уж точно ничем не стал бы мешать тому, даже вздумай он отрезать Мойре что-нибудь просто ради развлечения.

– Я понимаю, что это место кажется тебе странным, – внезапно нарушил пустое молчание Мертвый Герцог. – Но так устроен этот мир, и наше место здесь, в основании Святого Престола. Ты хочешь что-то спросить?

Она даже и не знала. Вопросов было столько, что впору свитки записывать с ними, и задавать последовательно следующие пару лун без перерывов.

И из-за того, что их было так много, выбрать какой-то один казалось невозможным.

– А отсюда когда-то кого-то выпускают? – наконец, решилась она, глядя на него снизу вверх и ища хоть какого-то выражения, какой-то реакции на его лице.

– Нет. До тех пор, пока не наступит конец времен.

Нет – она никогда не покинет это сумрачное место. Никогда.

И еще раз.

– Значит, я навсегда останусь тут?

– Ты навсегда останешься тут, Моора.

– Но я не хочу, – беспомощно сказала она. – У меня там – родные. Дедушка. Мне нельзя никогда не возвращаться.

– Отсюда нет выхода даже мне, пока я жив.

Мойра сжала руки в кулаки, пытаясь отогнать напряжение за глазами. Ей только плакать не хватало, после всего, именно сейчас, на глазах у Герцога, из всех живых, да еще и у одного мертвеца.

– Когда я умру, Святой Дааро покинет эту обитель, – тем временем рассказал Герцог, и до Мойры через ее с трудом сдерживаемый ужас едва дошло, что он говорит о себе. Это было его имя, и это было имя Святого, которым он станет. – И мой сын займет мое место как Герцог над Мертвыми, Забытыми и Проклятыми.

– Но почему нельзя выйти? Тут нет выходов наружу? Никаких?

– Постепенно ты все поймешь, – покачал головой Герцог. – Но знай уже сейчас, в том наше служение Святому Престолу и Императору, чтобы пребывать здесь, под землей, и служить надзором и опекой для всего, что мертво.

Она сомневалась, что может понять – все вокруг было настолько чуждым, настолько странным, настолько ненормальным, что вряд ли у нее хватит ума во всем этом разобраться. Она, однако, хотела попытаться – вопросы теснились в голове, и она попыталась задать еще какой-нибудь, пока Герцог расположен отвечать, но из-за приоткрытых створок раздался торопливый топот, и Арко протиснулся обратно вовнутрь, к ним, сжимая в руке отполированную сковороду.

– Вот, Ваш-Светлость, нашел! Блестит, гладкое, прочное! Да и держать удобно!

Если Герцогу и было смешно, виду он не подал. Кивнул Арко на скелета только, и мужик тут же всучил свою добычу мертвецу.

– А теперь говори. Ты умеешь этим пользоваться, – строго сказал Герцог. – Не советую мне перечить – кому, как не тебе, мертвый, знать, что я могу с тобой сделать.

Скелет, помедлив, повернул сковороду до блеска выскобленной внутренней стороной к ним, и на ней стали проступать бессвязные строки, в которых преобладали “с”, “з” и “ш”. Потом вязь немного разобралась, устоялась, перестала мигать и медленно сложилась в надпись наверху: “Святой Улхо”.

– “Святой Улхо”, – с совершенно новым выражением прочитал вслух Герцог. – Это ты, вероятно, меня за “Олуха” считаешь, Святая ты скотина?

Сковорода ниже подписи подернулась рябью, и на ней появились новые слова.

“Святой Олух меня тоже устроит”.

– Мы оба прекрасно знаем, что ты никакой не Святой. Ты – скелет графа Иеронимия Саолде, посаженный у ворот моим прадедом в порядке назидания всем, кто смеет перечить Герцогам. Никакой жизни в тебе не осталось, никакой души, даже ее следов – прадед уничтожил все под чистую, и кости пришлось вязать проволокой и сверлить, потому что они рассыпались и не хотели выдерживать латы. И ты будешь мне рассказывать, что ты – какой-то новый Святой? Скорее я поверю в Незримого из А, чем в такие сказки.

“Тем не менее, я предпочитаю имя Святого Олуха.”

– И что ты такое, Святой Олух?

“Я тот, кто пришел защитить Моору”, – ответил он, именуя Мойру тем новым именем, которое назначил ей Герцог.

– Она призвала тебя?

“Я пришел ее защитить.”

– Я никого не призывала. Я не умею. Я не колдунья, – тут же испуганно помотала головой девушка, боясь, что и тут найдется какая-нибудь Молчащая сестра с такими же вопросами и способами добыть на них ответы.

Герцог посмотрел на нее с неким обновленным интересом, даже немного сощурил свои белесые страшные глаза, и медленно обошел ее по кругу.

“От тебя, Герцог, я тоже готов ее защищать”, – добавил скелет.

– Похвально, – кивнул тот. – Но ничуть не более понятно. Я все еще могу уничтожить тебя одной мыслью и двумя движениями, но ты, вы оба кажетесь мне интригующими, – он собирался сказать что-то еще, но кинул короткий взгляд на Арко и явно о чем-то промолчал. – Послушай меня, Моора. Условия остаются прежними. У тебя есть полгода, чтобы привыкнуть к местной жизни. Олух останется с тобой как защита, сколько ты его в таком состоянии продержишь, столько и ладно. А Арко обязан тебе помогать во всем, о чем ты попросишь. Но я предупреждаю тебя – берегись зеркал. Не слушай то, что они тебе говорят, не отвечай им, и лучше вообще не подходи к ним. Ты поняла меня?

Мойра чуть испуганно кивнула.

– Ваша Светлость, – рискнула сказать она. – Ваша Светлость, вы считаете, что это я его призвала? Но я же не ведьма?.. Мне сказали, что я не ведьма. Меня проверяли. Меня еще как проверяли! Меня иголками тыкали, и в воду кунали, и огнем жгли! И я ни капельки не ведьма, ни капелюшечки!..

Он смерил ее взглядом, в котором ей почудился едва заметный отблеск тепла.

– Саторий об этом подробно написал. Но есть многое на свете, дорогая Моора, что и не снилось нашим мертвецам.

Мойра смутилась, опустила глаза. “Дорогая Моора” – это звучало не очень хорошо, так, словно она привлекла его пристальное внимание. А уж каждый в деревне знал с рождения, что внимание живых власть имущих никакого блага не несет, и от него надо изо всех сил бежать и прятаться, потому что от живых владетелей одно спасение – владетели мертвые. А где найти управу на Мертвого герцога, ежели что? Олух же, он сам сказал, ничуть не способен ему противостоять. Просто… просто зверушка показалась любопытной.

– Твои способности могут быть таковы, что кому-то вроде Сатория и даже Святого Атония с его подручными злодейками их не распознать.

Мойра в это совсем не верила – будь у нее какая-то сила, разве это не проявилось бы когда-то раньше? Проявилось бы, и она отличалась бы хоть чем-то от других в Пречистом – но она была самой обычненькой, во всем – от внешности и имени до мыслей в голове.

Она отличалась только особой глупостью, наверное – потому что только она послушала Альдо и побежала выкапывать его тело из общей могилы, больше никто.

А глупость – это явно не то, чем нужно выделяться. Глупость, непонимание, отсутствие знаний – все это завело ее в беду, и уводило все дальше по этому неудачному пути. Ее тащило, и она шла, от вешки к вешке, и вот к чему это ее привело – она стоит посреди пыльного зала под землей, в мире, забытом теми, кто живет наверху, и Мертвый герцог смотрит на нее строго, ожидая ответа на вопрос, который она, кажется, пропустила.

– Ты поняла меня, Моора? – повторил он терпеливо. – Не подходи к зеркалам, не говори с зеркалами. Не слушай их и не отвечай, если они говорят с тобой.

– Я поняла, Ваша Светлость, – выдавила она и торопливо поклонилась.

– В таком случае, идите. Все трое. Я не желаю ничего о вас всех слышать полгода.

И в тот самый момент, когда Мойра вышла из замка Герцога и посмотрела на расстилающийся вокруг серый и коричневый город без цвета и света, не знающий солнца, затерянный в подземной сырости и мраке, когда Арко опасливо обошел ее, чтобы спуститься по ступенькам первым, а Олух мерно затопал по лестнице вниз вслед за ней, Мойра поняла, что у нее, по правде, теперь есть настоящая цель.