Вэй Аймин

Гонджу, шла в сторону, где она накануне видела дым, ориентировалась по солнцу. Проходя по роще она увидела куст с красными ягодами. Она вытащила платок и набрала целую горсть, скрутила платок в узелок и засунула его за пазуху. Потом можно будет перекусить. Она уселась на поваленное рядом дерево и решила передохнуть. Солнце приближалось к зениту. Скоро утренняя прохлада сменится полуденным зноем, и даже здесь, в лесу, будет душно. Надо найти какой-нибудь ручеёк. Пить из него она бы не решилась, но умыться и помочить опухшие от укусов комаров и слепней ноги было бы неплохо. Она сорвала еще пару ягод, покатала их на ладони, любуясь как они переливаются в лучах солнца: яркие, сочные, собралась положить одну в рот, но остановилась… Её внимание привлек вой собаки, где-то далеко, надрывный, монотонный. Спустя несколько мгновений к вою присоединился второй голос, такой же жалобный и давящий на нервы, затем третий, четвертый. Минмин замерла. Холод и дрожь прошла по плечам, спине, пояснице… не собаки – волки.

Она встала с дерева.

– Деточка, не ешь, отравишься!

Рука повисла в воздухе, Минмин обернулась. Перед ней стояла старуха, та самая, которую она вчера видела в городе, продающей засахаренный боярышник. Старуха подошла к гонджу, выбила у неё из ладони ягоды. Взяла пальцы Минмин и поднесла их ближе к лицу.

– Ах какие пальчики, – пробормотала старуха. – Ягоды ядовитые, пальчики будут болеть.

Она сняла тряпку, покрывающую верх деревянного короба-каталки, протерла ею руки Минмин.

– Ты кто такая? – спросила старуха, – почему я тебя раньше не видела. Ты из чьей семьи?

Минмин озадачено посмотрела на старуху.

– Вы слышали… только что? – Минмин трясущемся голосом спросила, озираясь, – здесь волки в лесу обитают?

– Какие волки? – удивилась старуха.

– Но только что… вы разве не слышали… вой волков?

– Нет тут никаких волков, – ответила старуха.

«Может она глуха?» – подумала Минмин.

– Ты почему одна здесь, я тебя никогда раньше не видела… ты откуда? – продолжила расспрос старуха.

– Э… мне мутин не разрешала выходить, – начала придумывать на ходу гонджу.

– Дома сидела? А теперь разрешила?

Гонджу отрицательно покачала головой. Старуха наклонилась и внимательно рассмотрела лицо гонджу.

– Я тебя точно никогда раньше не видела в городе. Такой цвет глаз… синий, – пробубнила старуха. – Так ты убежала?

– Да, в лес по грибы-ягоды, – кивнула Минмин.

– А мутин не будет искать? – спросила старуха.

– Мутин в храм пошла, до вечера не вернется.

– О! – закивала старуха, – значит не вернется… а как же ты сюда попала?

– Я к реке пошла играть, и заблудилась.

Старуха покачала головой.

– А ты боярышник сладкий любишь?

– Угу.

– А у меня есть, пойдешь со мной? Угощу…

– Угу.

Старуха, катя за собой небольшую тачку, взяла гонджу за руку и повела за собой.

– Тебя как зовут? – прохрипела она.

– Мими, – ответила гонджу.

– А кто твои фуму?

– Я с мутин живу. Футина нет.

– А мутин кто?

– Мутин стирает белье.

– А где?

– Не знаю, – соврала гонджу.

– Ну пойдем, пойдем, – тащила её за руку старуха.

Гонджу не сопротивлялась, она послушно шла за старухой. Та так и катила свою тачку-каталку за собой. Каталка была тяжелая, видимо нагрузила она её под завязку. Минмин, пользуясь тем, что старуха смотрит в другую сторону, на каталку и тропу, периодически, аккуратно, чтобы не заметила старуха, заламывая ветки у кустарников, мимо которых они проходили. Вскоре они вышли на небольшую полянку. На возвышении, огороженном редким забором из прутьев и обломанных ветвей, стояла фанза⁴⁶.

Хозяйство старухи было небольшим. Добротная фанза, огороженный курятник, пара овец на привязи, жующих солому, вот, пожалуй, и всё. Поднявшись по двум низеньким ступенькам на крыльцо гонджу остановилась и уставилась на косточки, играющие на ветру, собранные на веревочках, сплетенные в замысловатые узоры.

– Курочку любишь? – спросила старуха. – Это косточки моих курочек.

Гонджу молча постояла, внимательно рассматривая кости. Они играли, перестукивались на легком ветерке.

– Проходи, – подтолкнула старуха гонджу в дом, – садись за стол, устала, голодная?

Она подвела гонджу к столу, усадила на скамейку. Подошла к полке у печки, достала палочку с нанизанным на ней засахаренным боярышником, протянула её гонджу. Минмин взяла палочку, положила её на стол, уставилась в пол.

– Ты чего не ешь? – спросила старуха.

– Пить хочу, – пролепетала гонджу себе под нос.

– Пить, – старуха встала, – сейчас будет тебе пить. Компот у меня есть, только утром сварила.

Она доковыляла до комода у кана⁴⁷, достала чашку, кувшин, вернулась к столу, налила из кувшина в чашку бордово-розовую жидкость с ягодами.

– Ты посиди, – проговорила она, – я мясо принесу. Эх, хорошо! Когда такие праздники – много мяса.

Она втащила свою тачку в комнату, вынула обёрнутые в тряпицы куски мяса, разложила их на стол.

– Ты чего не пьёшь? – обернулась она к Минмин.

– Я попила, – ответила гонджу, – вот: вы тоже попейте, я вам налила.

Она протянула старухе чашку с компотом.

– И то верно, – пробубнила старуха, – я тоже устала и пить хочу.

Старуха залпом выпила из протянутой чашки компот. На мгновение замерла, схватилась за горло, вдохнула, выдохну, с трудом делала следующий вдох.

– Что такое? Что… ты сделала? – прохрипела женщина.

Она с выпученными глазами обернулась к гонджу, та стояла немного поодаль от стола. Схватившись за край стола старуха, скорчилась, потянулась к девочке, та отскочила. Минмин, пыталась обойти старуху, побежала к выходу. Ей почти удалось увернуться, но старуха схватила её за волосы и потащила в глубь фанзы, Минмин завизжала от боли. Старуха откинула крышку погреба, запихнула туда гонджу и захлопнула крышку у неё над головой. Минмин скатилась по лестнице вниз. Щелкнула тяжелая задвижка, гонджу оказалась в полной темноте. Минмин, взобравшись наверх лестницы к люку, с остервенением стала колотить деревянные доски, кричать, потом остановилась, прислушалась. Наверху раздавались торопливые шаги, был слышен звук падающей посуды – старуху рвало, она задыхалась; тяжелый предмет упал на пол, через какое-то время всё стихло. Минмин присела на ступеньку лестницы, внимательно прислушалась. Тишина. Так она сидела какое-то время, прислушиваясь, размышляя, что делать дальше. Глаза постепенно привыкали к темноте. «Надо спуститься и найти что-нибудь, чем можно было бы выкрутить люк погреба или сдвинуть задвижку» – решила она.

Гонджу спустилась по лестнице в погреб. Глаза еще не совсем привыкли, она наткнулась на что-то тяжелое, наклонилась, нащупала под ногой небольшое полено, обошла его. Протянула левую руку, нащупала стену. В тишине раздалось тихое шмыганье носом, кто-то плакал. Сначала она не поняла, откуда исходил звук.

– Эй, – окликнула она, – кто здесь?

– Ты кто? – ответил детский голос.

Голос раздался справа от неё, она повернулась и ощупью пошла на звук. Глаза почти адаптировались к темноте. Уже можно было различить очертания предметов: в углу, у противоположной стены, стояло что-то квадратное и низкое.

– Эй, – окликнула она, – ты еще здесь?

Никто не ответил, тишина была угнетающей.

– Не бойся, – заговорила опять гонджу, – старуха, похоже, умерла.

– Умерла?

Гонджу пошла на звук голоса, подошла к квадратному предмету, наклонилась, рассмотрела. Это была большая клетка из деревянных прутьев и в ней сидел ребенок, примерно такого же возраста, что и она, маленький, щупленький. Мальчик смотрел на неё широкими, полными страха глазами.

– Ты кто? – спросила гонджу.

– Жую Дешуэй.

– Что? Никогда не слышала таких имен. Я – Минмин. Как долго ты здесь?

– Не знаю, – ответил мальчик.

– Сколько тебе лет?

– Почти семь.

– А мне уже семь. Значит я старше тебя. А старших надо слушаться, понял?

– Да.

– Поэтому если я говорю не бойся, значит не бойся. Сейчас поищу чем можно открыть клетку.

– Не уходи, – мальчик привстал, схватился за поручни.

– Я никуда не уйду. Здесь и уходить-то некуда. Мы заперты в погребе, – мальчик захныкал. – Но не бойся, мой футин обязательно нас найдет. Ты голодный? Подожди, я что-нибудь поищу.

Гонджу вернулась к лестнице. Она не переставая говорила с мальчиком, объясняла, что делает, что видит. Тот немного успокоился. Вдоль стены были прибиты полки в виде стеллажей, на которых лежала всякая утварь. Глаза уже полностью адаптировались. Она покопалась в лежащих на полках вещах, нашла несколько свечей, но как их зажечь она не знала. В углу стояли инструменты, грабли, кирка, лопата. Она вернулась к клетке, внимательно изучила замок, нашла длинный гвоздь, попыталась им открыть замок, но ничего опять не получилось. Минмин попыталась отломить деревянные прутья клетки, но и они не поддались.

– Послушай, – сказала гонджу мальчику, – я попытаюсь открыть люк и выбраться. Ключ от клетки, видимо, у старухи.

– Не уходи, – заплакал мальчик, – она тебя побьет.

– Ничего она мне не сделает, – ответила гонджу, – я же говорю тебе, я подлила ей в питье сок волчьей ягоды, она уже, скорее всего, мертва. А если и не мертва, то ей сейчас так плохо, что ничего она мне сделать не сможет. Не бойся, хорошо? Я тебя защищу.

– Хорошо, – кивнул ребенок.

Минмин поднялась по лестнице, подергала люк, попробовала просунуть гвоздь в щель, нащупать и сдвинуть щеколду. Все крепления люка были сверху, со дна люк представлял из себя плотно прилегающий к отверстию кусок деревяшки. Ничего не выходило. Она вернулась к клетке.

– Похоже, нам с тобой остается только ждать. Скоро за мной придет мой футин, не бойся. Он нас спасет. Он дзяндзюн.

– Дзяндзюн? – удивился мальчик.

– Да, – гордо ответила гонджу, – он всегда меня защищает, он обязательно меня найдет. Я оставила ему след, он должен догадаться.

– Мой футин тоже солдат.

– Я слышала, – кивнула гонджу.

– Но он ушел в армию и больше о нем никто ничего не слышал.

– Я уверена он скоро вернется. А твоя мутин?

– Мутин, – мальчик заплакал.

– Ну ладно, ладно, – Минмин просунула руки в клетку, обняла мальчика. – Не плачь, потерпи еще немного. Поспи, хорошо?

– Хорошо.

Мальчик тоже просунул руки сквозь решетку, обнял гонджу. От него пахло грязью и нечистотами, гонджу замутило, но она сделала над собой усилие, задержала дыхание, отвернулась от клетки. Выдохнула, вдохнула, еще раз выдохнула, вдохнула, успокоилась. Так они сидела довольно долго. Мальчик спал, Минмин думала: «Если футин её не найдет, как долго она сможет продержаться?» Кисть нестерпимо щипало от сока ягод. Ей пришлось выдавить их в чашку сквозь платок и кожу разъел сок, пошло раздражение.

Она не знала как долго они так проседали. Мальчик зашевелился.

– Ты слышишь? – спросил он.

– Что?

– Мне показалось, – ответил он, – кажется я что-то…

– Ш… – шикнула гонджу, – давай посидим молча и послушаем.

Они оба выпрямились, прислушались, посидели так некоторое время – ничего, тишина.

– Она одна живет? Кроме старухи ты еще кого-нибудь видел или слышал здесь? – спросила Минмин.

– Нет, – ответил ребенок, – не видел.

– Ты уверен? Может слышал какие-то голоса, кроме её…?

– Не знаю, – смутился он.

– Хорошо, давай тогда кричать. Если тебе не послышалось и кто-то поблизости, то наши крики могут услышать. Давай попробуем.

Они начали кричать. Кричали долго, пока не выдохлись. Никакого результата. Они затихли, прислушались.

– Мне показалась, – вдруг спросила гонджу, – кажется я услышала свое имя.

Издалека послышался шум, кто-то действительно что-то кричал – её имя? Они оба одновременно, не договариваясь, закричали. Сверху, с потолка подвала послышались шаги, много шагов, Минмин не переставая кричала.

– Минмин! – слышались сверху крики.

– Гонджу! – вторил чей-то голос.

– Мы здесь, – Минмин подскочила к люку, забарабанила по нему кулаками.

Люк открылся, свет факелов озарил погреб. Гонджу поморщились от света, прикрыла глаза ладонью, две сильные руки подхватили её, подняли, вынесли из погреба. Футин держал её на руках в первый раз в жизни. Она всё еще жмурилась от света факелов.

– Там в клетке мальчик, – указала она на погреб.

Дзяндзюн кивнул, двое солдат спустились по лестнице. Гонджу огляделась. В маленькой комнате фанзы старухи, едва помещаясь, толпилось человек десять, на полу в рвоте лежала старуха. Один из солдат выбежал их погреба.

– Скорее, – крикнул он, – ищите ключ от клетки – там внизу пропавший ребенок.

Через некоторое время мальчика вынесли из погреба.

– Напоите его и дайте что-нибудь поесть, – сказал Вэй Нин.

– Мне нужно помыть руки, – сказала гонджу, – у меня раздражение от волчьей ягоды. Осторожнее с этим кульком, – она указала на валявшийся на полу платок в котором остались выжимки от ягод. – Это яд.

Вэй Нин вынес гонджу на свежий, ночной воздух. У дома стояла кадка с дождевой водой, Минмин прополоскала руки. Что происходило дальше в доме гонджу не знала. Дзяндзюн раздал распоряжения солдатам, сам же сал на коня, усадил перед собой Минмин, подсаженную одним из солдат, и медленно поехал по узенькой тропинке на запад, в сторону дороги. Низко свисавшие ветви деревьев вынуждали пригибаться и ехать осторожно. За ним следовали трое всадников с факелами, освещали дорогу. Хей Ин и двое, один постарше, высокий, статный мужчина с проседью в волосах, и молодой парень, чуть моложе Хей Ина. Выехав на дорогу, дзяндзюн пришпорил коня, но гонджу попросила футина не гнать. Она никогда не сидела верхом, и ей было немного страшно. Вэй Нин замедлил шаг коня. Доехав до переправы спешились, коней провели вброд. Узенький, хлипкий мостик не смог бы выдержать вес лошадей и всадников. Вэй Нин так и не спуская Минмин с рук, прошел по мосту.

Перейдя реку он сел на коня, усадил гонджу перед собой и медленно поехал в сторону поместья. Они проехали мимо того самого дерева с ленточками, о котором спрашивала гонджу ранее. От тутовых деревьев шел яркий аромат листвы и ягод.

– Футин, – заговорила гонджу, – не срубай этот тутовник.

– Хорошо, – согласился Вэй Нин.

– Ты даже не спросишь, почему? – удивилась Минмин.

– Если ты хочешь, я еще засажу тут хоть всю округу этим тутовником.

– Было бы здорово, – обрадовалась гонджу.

– Тебе так нравятся ягоды?

– Ну, ягоды мне нравятся, но шелк мне нравится больше.

– Шелк? – подивился генерал необычному слову.

– Я расскажу. Надеюсь я не ошибаюсь и эти гусеницы действительно… я всё объясню.

– Хорошо… – Вэй Нин помолчал, затем спросил. – Как ты узнала, что мальчик у старухи?

– Я предположила… – заметив недоуменный взгляд футина, Минмин начала объяснение, – допустим есть несколько причин исчезновения мальчика, первое: он был продан и сделала это его же мутин. Но торговцев детьми я сама не смогла бы отследить, поэтому этот вариант поиска мальчика я оставила. Второе: он сам убежал, но тогда он был бы единственным, и, возможно, через несколько дней его бы нашли, а дети здесь, как я поняла, пропадают уже давно. Значит у меня осталось третье: его похитили. Кто мог его похитить? Опять же торговцы детьми, которых я не могу отследить, или тот, кто похищает детей уже достаточно давно… местный, приноровившийся так, что даже у солдат его личность не вызывает подозрения. Ребенок, хоть и маленький… но… увести его насильно просто так не получится, всегда останутся какие-то следы. Даже если детей запихивали в повозку, оглушали, затыкали рты, рано или поздно что-то вызвало бы у людей подозрение. А раз следов не было, значит они, скорее всего, уходили добровольно. С кем они могли уйти? С тем, кого они знали, кому доверяли. Это либо родственники, либо соседи; или другие дети, или тот, кто этого ребенка подкармливал сладостями какое-то время и наладил с ними контакт. Та бабулька, у которой мы с мутин вчера купили засахаренный боярышник, продавала его практически за цянь⁴⁸, даже иногда раздавала его бесплатно. Какая пожилая женщина может себе такое позволить? Зная психологию стариков, я больше чем уверена, к старости люди, как правило, становятся скуповатыми, немного озлобленными, ворчливыми. Но я могла и ошибаться, поэтому я решила перепроверить. Вчера у реки я видела следы, почти такие же, как оставляла тачка, которую тащила за собой та старуха с боярышником еще в городе. Кроме того дети пропадали у реки, и дым с другого берега реки, конечно, мог идти от костра простого путника, но также мог идти и от печки дома. А кто будет жить в глуши? Тот кто любит уединение, или тот – кому есть, что скрывать. Опять же это предположение, и его нужно было проверить. Поэтому я нарядилась в простую одежду Мими, даже хорошо, что она мне чуть великовата, так можно подумать, что она донашивается мною после какой-нибудь старшей сестры. Ну, остальное ты уже знаешь. Я шла по лесу, оставляла знаки, чтобы найти обратную дорогу, пока не наткнулась на старуху, которая и привела меня в свою фанзу. Дальше я убедилась, что это она крадет детей, отравила её волчьей ягодой⁴⁹…

– Подожди, подожди, – дзяндзюн от удивления даже остановил лошадь, – убедилась, что это она крадет детей?

– У неё у дверей дома висели сплетённые из косточек ветряки. Кости – фаланги детских пальцев.

– Что? – дзяндзюн оторопел.

– Ага, – спокойно продолжила Минмин, – и я уверена, что если вы покопаетесь в окрестностях, то найдете, возможно, захоронения костей. Или в её печке будут огарки костей. Хотя… нет, – гонджу задумалась, – череп можно только сварить, в печке его не сожжёшь. Точно, закопала. Ищите в огороде или рядом в лесу.

– Я ничего не понимаю, – оторопел Вэй Нин, – объясни.

– Что объяснять? – гонджу задумалась. – Она съела их, а кости закопала!

Вэй Нин переглянулся с Хей Ином и солдатами. Те в шоке смотрели на гонджу.

– А что вы думали, она с ними сделала?!

Дзяндзюн пришпорил коня, продолжил путь, на его лице, озаренном светом факелов, отразилось полное спокойствие, похоже он уже многое обдумал и сделал кое-какие выводы.

– И ты пошла за ней? Тебе не было страшно?

Гонджу глубоко вздохнула.

– Было, конечно, но я должна была найти того ребенка. И только за мной могла быть организована такая поисковая группа. Только ты мог меня найти. Поэтому я, хоть и боялась, но пошла. На свой страх и риск.

– Но я мог опоздать, и тебя бы…

Он глубоко вздохнул.

– Съели? – продолжила за него гонджу. – Не так быстро, у меня в запасе еще было бы пару дней.

– Пару дней?

– Ну, да, – удивилась его вопросу гонджу, – это же очевидно. Она с утра, как и все малоимущие, получила часть от жертвоприношений. Таким образом, у неё было мяса на пару дней, как минимум. А меня и того ребенка она бы подержала про запас. Кстати, – вспомнила гонджу, – позаботься хорошо о нем, его футин исчез, а мутин не может работать, она беременна. Им надо помочь.

– Хорошо, – ответил дзяндзюн, – я подумаю, что можно сделать.

Они подъехали к поместью, дзяндзюн спешился, снял Минмин с лошади, но не стал опускать на землю, держа на руках понес к дому.

– Ох, как спать хочется, – зевнула наиграно гонджу.

Она закрыла глаза и тут же засопела. К ним навстречу выбежали слуги и мутин Минмин. Чжангонджу попыталась что-то сказать, но была остановлена мужем. Тот грозно покачал головой и понес гонджу в её комнату, уложил в кровать и строго-настрого приказал не беспокоить.

– Все ушли, – прошептал Вэй Нин своей дочери на ухо, – можешь не притворяться.

Минмин открыла глаза, улыбнулась.

– Не хочу слышать как мутин опять меня ругает, – объяснила она. – К завтрашнему дню она немного отойдет, тогда и поговорим. Утро вечера мудренее.

– Хорошо, – кивнул футин, – завтра поговорим.

Вэй Нин встал.

– Ах, да, – гонджу схватила его за рукав, – чуть не забыла. Проверить надо эту старуху. Есть ли у неё родственники, как она стала такой? Что с ней произошло?

– Хорошо, я узнаю, – успокоил её футин, – спи.

– И еще, нужно в городе организовать сюесяо⁵⁰, куда будут приходить дети днем, когда их фуму работают. Так они не будут слоняться по городу. И еще нужно узнать, кто из женщин нуждается в помощи. Пообещай мне…

– Хорошо, я обещаю, – заверил её футин.

– И всё это бесплатно. Деньги я придумаю как заработать.

– Хорошо, хорошо, завтра поговорим. Отдыхай.

Вэй Нин вышел из комнаты дочери. У дверей стояли трое сопровождавших его солдат, в числе которых был Хей Ин, к ним присоединились еще четверо, которых специально вызвал дзяндзюн. Вызванных солдат оставили на карауле.

– Позовите Бай Ци, пусть он придет ко мне в кабинет, – сказал он одному из караульных, – а вы трое следуйте за мной.

Вчетвером – Вэй Нин, Хей Ин и двое, сопровождавших дзяндзюна от фанзы старухи, прошли в кабинет дзяндзюна, Вэй Нин сел за стол, остальные остались стоять.

– Что с найденным мальчиком?

– Его отправили к мутин.

– Старуха?

– Мертва, отравлена.

Дзяндзюн кивнул.

– Разберитесь срочно, есть ли у неё родственники. Я хочу знать о ней всё. Что произошло, почему она это делала.

– Слушаюсь.

– С этой минуты вы трое отвечаете за безопасность гонджу, – кивнул им Вэй Нин, – выясните, как она выбралась из поместья. Впредь, если она соберётся куда-нибудь отправиться, немедленно докладывайте мне, сопровождайте её везде. Я больше не буду ограничивать её в перемещениях, поэтому организуйте дежурство. Кто-то один, или даже вдвоем, в случае если она соберётся выйти из поместья, должен всегда её сопровождать.

В кабинет вошел Бай Ци, поклонился.

– Дзяндзюн, я не досмотрел, гонджу чуть не погибла, это всё моя вина, – запричитал он, – накажите меня.

– Перестань, – сказал дзяндзюн, – никто не собирается тебя наказывать, – дзяндзюн сделал паузу, собираясь с мыслями. – Ты больше всех общаешься с моей дочерью. Я хочу знать, кто она такая. Я только сейчас начинаю понимать, что она не простой ребенок. Так семилетние девочки не рассуждают.

Бай Ци встал, опустил голову, задумался.

– Говори, – приказал дзяндзюн.

– Гонджу очень умна, – ответил Бай Ци. – Иногда она говорит такие вещи, что даже я не могу понять. Но…

– Что «но»? – настаивал дзяндзюн.

– Кажется, как будто она многое скрывает, – нехотя пояснил Бай Ци. – Она пытается казаться обычным ребенком, говорить как обычный ребенок, поступать как обычный ребенок, но взгляд её – это взгляд взрослого человека.

Вэй Нин вздохнул, кивнул.

– С этого момента ты докладываешь обо всём, что она затевает. Хей Кай с сыновьями, – дзяндзюн кивнул на троицу, стоявшую перед столом, – будут следовать за ней, охранять её. С этого дня я ни в чём не буду её ограничивать, но обо всём, что она делает, что она придумывает, докладывать мне незамедлительно!

– Слушаюсь, – Бай Ци поклонился.

– Можешь идти, – кивнул дзяндзюн.

Бай Ци попятился к двери, но остановился на пороге.

– Вэй дзяндзюн, – проговорил он.

– Что?

– Следует ли мне продолжать делать то, что она просит.

– Что она просит?

– Мастерить ей всевозможные приспособления.

– Делай, – кивнул дзяндзюн, – но показывай мне.

– Слушаюсь.

– Можете идти, – он отпустил всех, а сам еще некоторое время сидел за столом, обдумывая произошедшее.