Песня закончилась, Саша замолчала. Она ждала, что он что-нибудь скажет. Как-то оценит её пение или ситуацию… Без комментариев Аша снова окунул весло в воду, и плот начал путь из грота.
– А Вы сёрфингом когда-нибудь занимались?
– Было дело. Но предпочитаю дайвинг. Вот здесь и остановимся. Тихое место. Скала не дает ветру взволновать море, и глубина хорошая.
ГЛАВА 2
ПРЫЖОК
Аша плавал вокруг плота.
– Прыгайте сюда.
– Вы все-таки решили от меня избавиться.
– Жить возле моря и не уметь плавать – это смешно. Или Вы мне не доверяете?
– Здесь глубоко. Страшно.
– А кому не страшно? Впрочем, как хотите.
– Хочу. А если что… Вы меня?..
– Спасу, спасу. Я же Ваш Ангел хранитель.
Саша осторожно сползла в воду. А когда её одежда намокла, она поняла, что видит Аша, если там, под водой, смотрит на неё. От смущения она свела локти, поджала колени и, вцепившись в края плота, повисла на нем, как улитка над океанской бездной.
«Ах ты акула сухопутная. Все-таки выманил».
Аша подплыл к ней и заглянул в широко открытые глаза:
– Что? Страх сковал? Успокойте дыхание, вдохните глубже, и ныряем.
«А пошло бы оно всё к такой-то бабушке», – решила Саша и разжала пальцы. Они вдохнули в унисон, Аша крепко взял её за руку и повлек за собой.
Саша открыла глаза, и свободной рукой быстрее зажала нос, чтобы не вдохнуть от страха. Вокруг была мутная бутылочного цвета вода, а не прозрачность и веселье красок, которые она ожидала увидеть. Бездна гипнотизировала мерным движением взвеси. Ощущалось чьё-то тайное присутствие, и от этого сердце сжималось и билось как в тисках. Аша всё так же крепко держал её за руку и вел вниз.
По ту сторону водной глади этот мир ей казался таким затейливым, вызывал любопытство и желание познать, но когда она столкнулась с ним лицом к лицу, она не приняла его. Угнетали тишина и невозможность сделать вдох тогда, когда хочется. Это был не её мир. «Не тяни меня туда, не тяни». Как уж эти мысли передались ему, но он отпустил её руку. И в эту секунду, потеряв контроль над ситуацией и своим телом, она начала двигаться в какой-то безумной хореографии и заваливаться на спину. Пузыри воздуха полетели вверх к мутному желтому пятну. «Солнце», – поняла Саша. «А я? Я тоже хочу к Солнцу. Я не хочу вниз». В спину её уперлась сильная рука и начала выталкивать наверх.
«Успей, успей поднять меня».
Она летела на свет и во время этого полета испытывала странное переживание: мозг и тело её умирали, а с последними пузырями воздуха в ушах стихли гулкие удары сердца, и в голове стало светло и пусто. Она верила, что он успеет её поднять. И ждала. Это состояние между ужасом и ожиданием чуда было сродни счастью, а может, и счастьем самим. И когда вода на её лице расступилась, она сделала вдох. Оттого, что он был резкий и глубокий, боль прорезала горло и грудь. Но это было освобождение, прорыв сквозь пространство и время, туда, где пространство не простиралось, и время не длилось, а был только свет, который больно ударил по глазам и стал единственной реальностью.
Как большую пойманную рыбу Аша затащил её обратно на плот и набросил ей на голову и плечи свою футболку. Саша сидела на плоту и не могла надышаться. Болело в груди, глаза щипало, во рту был вкус океанской воды. Аша, посмеиваясь, похлопал её по плечу:
– Всё хорошо, всё хорошо. Все живы. Напугал? Просто это то, что я люблю. Люблю я эту бездну. Мне с ней интересно. Сильная вещь. Всегда самое обидное – возвращаться оттуда.
«А по мне, так я бы только и возвращалась».
– Судя по выражению Вашего лица, Вы туда больше ни ногой, – продолжал усмехаться Аша. – Переведите дух, а я сейчас вернусь.
Он поплыл. Черные мокрые волосы блестели на солнце, белозубая улыбка и глаза сверкали. Саша сидела в оцепенении, сжав в кулаке на груди сарафан. В этом кулаке она держала свет и не хотела выпускать его из себя. «Я ещё раз спущусь на эту глубину. Я перетерплю. Только бы пережить это снова: этот подъем и этот вдох. Это будет моей радостью. Тем, что я буду вспоминать всю жизнь. Всё равно, на каком острове».
Аша собирал волосы в пучок, когда услышал призыв: «Аша!» «Беда!» пронеслось у него в голове. Он оглянулся и увидел, как на плоту во весь рост стоит Саша. Потом её хрупкая фигура взвилась вверх и упала в океан.
В тот же миг он нырнул за ней. Активно и мощно раздвигая перед собой воду, он не понимал, почему так медленно плывет. Совершая миллион движений руками, ногами, всем телом, ему казалось, что он продвинулся всего на несколько сантиметров. Но главное – он не видел её.
Аша вынырнул возле плота, вдохнул, чтобы снова отправиться на поиски, и тут же внизу, прямо под собой, на глубине увидел огромную медузу – разлетающийся Сашин сарафан – и на мгновение это зрелище его задержало. Ему показалось, что он это когда-то уже видел. Он вдруг поймал себя на ощущении, что на водную гладь смотрит как на экран монитора, а за экраном в кадре разыгрывается сцена: героиня медленно и спокойно опускается вниз. Плавные движения рук, летящий за ней сарафан и колышущиеся в воде волосы – всё это двигалось, как в рапиде. Она смотрела на него оттуда и пускала пузыри воздуха. Это напомнило ему съёмки фильма. С одной только разницей – это было не кино.
Когда он начал терять её из вида, страх вернул его в реальность и лишил сил. «Достану и убью. Придушу голыми руками». Аша снова нырнул. «Догоню. Убью. Успею. Убью. Только, Господи, океан, отдайте мне её». Как только он три раза произнес эти волшебные слова у себя в голове, он дотянулся до её волос, схватил и потащил наверх.
Несмотря на Сашину худобу, он еле-еле поднял её на плот. Потом, положив на колено, вытряхивал и выстукивал из неё воду. «Сколько ещё я буду тебя спасать?! Ангел-хранитель, мать его!» Вместе с отходящей водой из Саши начали вырываться наружу непонятные звуки. Аша положил её на плот. Они оба тряслись, как в лихорадке.
Саша с удивлением смотрела по сторонам, будто не понимала, где она находится. Потом взволнованно задышала, собираясь что-то сказать. Она шевелила губами, но ничего не могла выговорить. Он не понимал, что с ней происходит. Наверное, от испуга схватил её голову и затряс, как копилку.
– Говори, говори! Что ты хочешь мне сказать?
Предчувствие открытия какой-то истины, тайны поселилось в нем.
– Девочка, скажи мне, что ты там узнала? Открой мне эту дверь! Выпусти меня!
– Я узнала тайну: для надежды, для мечты мне никто не нужен, даже ты, даже ты.
– Что?! Ты что, поёшь?!
– Оставь меня в раю средь любви и печали. Я всё тебе спою, что узнаю о нем.
– Что с тобой? Я русалку достал из воды?
– Я дельфин.
– Ты больна!! Тебя нужно было лечить током ещё у тебя на Родине! Ты в своей России отморозила себе мозги! Твоё психологическое развитие остановилось в подростковом возрасте! Тебе 16 лет? Признайся!
– Два.
–Что «два»?
– Два раза по 16.
Саша продолжала дрожать и улыбаться синими губами.
Но она не цеплялась за его руки, как делала обычно, когда ей было страшно. Не ловила его взгляд, чтобы обрести уверенность. Она таращила свои зеленые глаза и смотрела сквозь него. В этих глазах тоже была бездна, то, что он так любил.
«Не смотри, не смотри так. Ты просто сошла с ума. Тебе голову напекло. Как ты смеешь так смотреть? Как тебе не стыдно? В эту пропасть я за тобой не полезу. Отпусти меня. Не могу. Дай вдохнуть».
Пока они оба приходили в себя, успокаивая дрожь, в парус ворвался ветер и привёл их плот к берегу. И они сошли на него. Аша следовал за развевающимся знаменем зеленого сарафана.
Справа сверкал под солнцем океан, слева уходила в небо серая каменная гряда, под ногами был чистейший, мягкий белый песок. Ветер иногда поднимал его, и в воздухе переливалась серебряная пыль.
– С этим Вашим плаванием я очень устала и проголодалась.
С трудом передвигая от усталости ноги, Саша добралась до высокой гряды и прижалась к гладкой, теплой поверхности щекой. И это тепло приняло Сашу в свои объятья.
«Какая странная история со мной сегодня произошла. Что это со мной? Мне стало легче, как солдату, который после боя снимает броню. Облегчение. Свободна. Счастье существования, пребывания здесь, счастье быть частью этого мира и отражением горнего. Я не одна, Господи. Ты со мной. Сколько раз Ты мне это объяснял. Наконец-то это стало для меня явно. Я не боюсь. Ничего. Будь что будет. Я преодолею всё. Я пройду сквозь камень».
Саша постучалась в скалу, как в закрытую дверь.
– Что там за ней? За этой каменной стеной?
– Сейчас увидишь, – сказал Аша.
– Вы здесь уже были?
– Был.
Они не спеша обошли гряду, и перед Сашиными глазами открылась картина цветущего Эдемского сада.
Это не были привычные сумрачные джунгли с темными папоротниками и мхом, куда она ходила за водой и прочими бытовыми надобностями. Это было залитое солнцем место. Слышались сладкие запахи, пение птиц и еще какие-то не опознаваемые пока звуки. Казалось, что освещен и согрет был каждый уголок.
Здесь цвели цветы. На фоне голубого неба они бушевали всеми оттенками красного, а ветер разносил их аромат. Растения здесь не скрючивали свои корни в борьбе за жизнь, в страхе остаться без куска земли. Деревья в блаженстве распахивали кроны, чтобы одарить всех желающих своими плодами.
– Вы здесь уже были… А почему меня не привозили? А почему я, черт возьми, здесь никогда не была? Немыслимо, как это могло случиться!
– Ты меня спрашивала, «куда Вы всё время уходите» … В том числе сюда. Я привозил отсюда фрукты.
ГЛАВА 2
РАЙ
Ей было страшно сделать шаг в эту роскошь. Она боялась нарушить своим присутствием гармонию места. Но глядя на всю эту благодать, и соизмеряя себя с ней, появлялось предчувствие, что она оказалась здесь не случайно, что она здесь не чужая. А предчувствиям Саша доверяла.
– Пойдемте, – сказала она ему и шагнула первая. Он последовал за ней.
Поймав какую-то легкую эфирную волну, посмеиваясь и пританцовывая, она шла и говорила:
– Это рай. Это рай. Я не могу подобрать слова для этой красоты. И сколько жизни, сколько вокруг жизни. И как это заражает. У меня такое чувство, как в тот первый раз на плоту. Когда Вы меня забрали с того грустного берега. И мы так же плыли с Вами вдвоем. Вокруг острова. Как будто поплыли тогда, а приплыли только сейчас. Сегодня словно круг замкнулся.
– Что ты сказала?
– Круг замкнулся. Ничего. Вам не понять. Это мои личные ощущения.
Саша прибавила шаг, но он догнал её.
– Сумасшедшая, откуда взялись силы?
– Да, я сумасшедшая. А Вы такой нормальный-нормальный. Какая удача, что мне есть на кого положиться в моем горе.
– Ты опять хочешь со мной поругаться?
– Нет. Разве в раю ругаются? Просто я слышу здесь музыку. Я слышу Моцарта. Ветер – скрипки, птицы – флейты, океан – гобой. А ты не слышишь, господин актёр.
– Мне не дано услышать Моцарта. Поэтому я и не совершаю безумных поступков.
– Странно. Вам должно быть всё это близко: упражнения, этюды на перевоплощения. Вот я стрекоза, а вот я бабочка.
Саша затрепетала «крылышками», изображая, как она перелетает с цветка на цветок.
Аша остановился. Она была легкой и беззаботной и действительно напоминала какое-то насекомое с длинными тонкими конечностями и зелеными прозрачными крылышками. Она была совершенно отсюда. Из этого мира. Даже можно было сказать, что её здесь не хватало.
«Мой дорогой мотылек, я завидую тебе? Пожалуй. Ну, лети. Не останавливайся. А мне не услышать Моцарта. Я оглох».
Аша опустил глаза. Там, внизу, шла жизнь: один тащил травинку, другой замер в ожидании добычи и, возможно, он поджидал того, с травинкой; третий зарывался с головой в песок, чтобы не видеть и не слышать всего этого безобразия и не мучиться потом угрызениями совести. «Чего прячешься? Напортачил где-нибудь? А ведь потом вылезешь, как ни в чем не бывало»,– подумал Аша.
Ожесточенно сражаясь с растительностью на его ноге, вверх ползли два паука на тонких ножках и несколько мелких букашек. Их титанический труд вызвал у него жалость, умиление и саркастическую улыбку. «Друзья, куда держим путь? Цель визита? Сами не знаете? Ползём, чтобы ползти? Понятно. А идите-ка вы …домой. Вас там детки ждут». Аша стряхнул их резко и небрежно вместе с песком и сором, вздохнул, расправил плечи и оглянулся вокруг.
В небе растворялись облака, по воде бежали солнечные блики и кололи глаза. Он прищурился и вспомнил, как в юности ходил на пленер на берег океана. Была такая же погода, такое же солнце и блики, которые никак ему не удавались. Как он разозлился, бросил кисти и убежал, оставив неоконченную картину, мольберт, палитру и краски на берегу. Потом долго плавал, играл с мальчишками в волейбол на пляже, а когда вернулся за мольбертом, то ничего уже на месте не нашел. Потом был страх возвращения домой и абсолютное счастье, когда отец простил его.
«Прощен, прощен… вдох и выдох».
Аша усмехнулся и закрыл глаза. Ветер ласково обдувал лицо, приносил ароматы. И он вдруг понял, что его нет на этом острове, что он растворился. Весь. Перестало болеть всё, что болело. Он даже испугался, что открыв глаза, не увидит своего тела.
«Неужели сумасшествие передается воздушно-капельным путем?
Но где же я?»
И он увидел себя, гуляющим в картине Гогена, проходящим мимо гаитянок… и они все были его знакомые, и улыбались ему. Так он дошел до джунглей Анри Руссо и видел там даму в желтом платье. А заметив в траве льва, стал прицеливаться в него из ружья.
– Зато ты не видишь то, что вижу я! – Радостно крикнул он.
– Что?
– Картину. Вот эти красные цветы – это крупные мазки масляной краски. И я бы не стал на этой картине прорисовывать детали. Кистью, как ветром, смазал бы все, слил небо с морем… прорисовал бы только камни. Жалко, красок нет. И вообще, это не Моцарт, а Бах.
– Позвольте, позвольте. Бахом здесь и не пахнет. Бах – тот ещё нервомот. Он из меня всю душу вынимает. А у меня сейчас на душе легко и приятно. Однозначно, Моцарт.
– Вот этот валун – Моцарт? Вот эти тяжелые темно-зеленые пальмовые листья – Моцарт? Вам изменяет вкус, госпожа музыкантша. Что ты всё время смеёшься? Куда ты ведёшь меня?
– Вон там растут груши. Я очень люблю груши. Достанете мне одну?
– Вообще-то это не груши, но ладно, пусть сегодня будут грушами.
Они шли по белому песку мимо красных цветов, приминая зеленые травинки.
– Ты знаешь, я всегда старости боялась больше смерти.
– В 40 лет стареть не хочется, а в 70 захочется пожить подольше. Это нормально.
– А ты когда-нибудь видел фиолетовые бананы? Я видела. В интернете.
– Какое несоответствие вкуса и цвета. Бананы должны быть желтыми.
– Ты так считаешь?
– Да.
– Я могу бесконечно задавать вопросы и говорить глупости.
– Я наслаждаюсь.
Они подходили к высокому дереву. Широкий ствол был покрыт морщинистой коричневой корой. С веток свисали плоды, похожие на груши. С некоторых на землю и кору капал сок. На это лакомство собирались бабочки и разноцветные жуки. Наевшись сладкого, они отправлялись к подножию дерева, где с гладких камней падал небольшой ручей, и сливались там с пестрой радугой.
– Посмотри, дерево плачет.
– В раю не плачут.
– Ты мне грушу достанешь?
Аша оглядел ствол, обошел вокруг дерева, не представляя, как он заберется наверх по такой вертикали, и, подсчитывая, сколько ссадин он здесь может получить, и в какой момент порвутся его любимые шорты.
– Оно грязное и липкое.
– Не обращай внимания. Лезь.
– Легко тебе сказать.
Он поднял голову. Солнечные лучи ослепили его, потом разбежались перед глазами желтыми кругами. В носу щекотало, глаза слезились, и все в них стало переливаться и преображаться: формы листьев и плодов расплывались, становились акварельными. Радужные искры бесконечно сверкали. И казалось, будто это все уже когда-то было с ними: вот он вскарабкался на ветку, вот срывает грушу, а вот протягивает ей, и она счастливо улыбается. «Я это вспомнил? Но когда это было с нами?»
Солнце светило так ярко. От этих картин стало тепло сердцу. Аша невольно улыбнулся.
– Ладно, хватит смотреть мультфильмы. Вон там висит одна красавица. Сейчас я её…
На полпути к цели Аша решил перевести дух. Он обхватил ствол руками и ногами и повис так над землёй. Под деревом ходила Саша и что-то подбирала с камней.
– Только ничего там не ешьте! Дождитесь груш! – крикнул он ей и, решив продолжить путь, вдруг понял, что прилип к этому дереву. Прилипший Аша звонко, по-детски, смеялся над самим собой.
«Вот дурак! Куда меня понесло? А если она не съест грушу, то что будет? »
Ему было приятно и весело отлепляться от этого глупого дерева, которое плачет в раю, слышать его запах, ощущать пальцами фактуру, обнимать его теплый ствол и придумывать, что и дерево обнимает его, подпевать его скрипу и гулу «Ом Намах Шивая» и существовать просто и безоценочно. «Не плачь, дерево, не плачь. Ты ни в чем не виновато. Все прощены. Все прощены». А потом снова проживать это дежа вю: золотая солнечная акварель сквозь листву, он срывает мягкую грушу, протягивает ей. Всё в этом видеоряде было знакомо, от линии до оттенка: и вот этот промелькнувший взмах сине-зеленого крылышка, и как она откусывает кусок, облизывает пальцы и говорит:
– О, этот солнечный яд. Эта груша пропитана им насквозь. Что ты мне принес? Попробуй сам.
И он наслаждается этим кремовым вкусом, и теплый сок льётся по щекам и руке.
– Не смейся. Неужели ты не видишь или не хочешь увидеть, неблагодарный, что мы попали в рай и стали его частью? Иногда люди сами гонят себя из своего рая. Ты согласен?
И он скажет:
«Да».
И он скажет:
« Привет».
«Привет».
«Как поживаешь?»
«Я в порядке. А ты? Я знаю, что ты мне ответишь. Вот до чего мы дошли».
«Я бесконечно переставляю и переставляю у себя в голове мысли, как шахматные фигуры. Но только мучаюсь от этого, а партия не решается».
«У тебя всё получится. Ты понимаешь больше меня. Ты прожил несколько жизней. У тебя есть опыт и выдержка. Я счастлива, что здесь со мной оказался именно ты».
«Я жил так, чтобы получать от жизни удовольствие. А иначе, зачем жить? А у тебя все по-другому. Я таких не встречал».
«Нет, у меня всё так же».
«Я знаю, как бы ты тогда себя вела. Ты ничего у меня не просила и ничего от меня не ждала».
«Мне казалось, что я все время у тебя что-то прошу. Так я любила. Я так любила, что ты удивишься, как много ты мне дал».
«Любила? А теперь? А сейчас?»
«А сейчас я подумала: а вдруг это был просто страх… перед одиночеством, смертью.
В детстве я пыталась поймать мотылька. Я хватала его за крылья. Мотылька погубила, и в руках осталась только пыль…
Не надо было это себе позволять.
Я стучалась не в ту дверь.
Прости».
« Алекс…
Мой славный мотылек, куда летишь?
Ты веришь в силу своего крыла?
Смешно смотреть на твой полет, малыш,
Не для насмешки ли тебя природа создала?
Свет фонаря тебя сведет с ума,
А слабый ветерок собьет с пути,
И на тепло свечи, и на огонь костра
Себе ты говоришь «лети».
Ты веришь всем, наивный мой приятель,
И в то, что хватит сил перелететь за сто морей,
Ты веришь в жизнь в час Солнца на закате.
Что этой веры может быть сильней?
– Ты испачкалась.
До их ушей донесся звук, который застал обоих врасплох. Он был ужасно тих, но легко угадывался. Его мощь прошла по телу электрической волной. Звук, то совсем исчезал, то вновь появлялось его лёгкое биение: тук-тук, тук-тук-тук. Как его было не узнать – самый желанный в их жизни звук – звук радиосигнала на корабле, звук их спасения. Звук избавления. Сейчас всё кончится. Сейчас все кончится. Голод, страх, одиночество. Весь этот нелепый рай раствориться в небытии. Всё забудется, уйдет, закончится. И начнется… Они жадно смотрели друг другу в глаза, пытаясь понять: найдут они сейчас или потеряют?
Чего ты испугался, друг?
Я вижу боль в твоих глазах.
Что привело тебя в испуг?
Откуда взялся этот страх?
И эти пальцы… в кулаке
Их так свело, что не разжать.
Что держишь ты в своей руке?
Что ты боишься потерять?
И след от выпавшей слезы,
И сумасшедший сердца стук…
Какой боишься ты грозы?
Прошу, скажи скорее, друг.
Я не сумею дольше ждать,
Прошу и плачу: не молчи.
Куда бежать? Кого спасать?
О чем молиться? Научи.
И вдруг всё рассыпалось. Зазвенело колокольчиками. Сигнал превратился в насмешливый перезвон. Потом всё стихло.
– Видимо, жестяная банка перестала кататься по плоту. – Предположил Аша, выпуская вспотевшую Сашину ладонь из своей руки. – Нам пора возвращаться.
ГЛАВА 3
ТОННЕЛЬ
Аша бегал по берегу:
– Плота нет. Плот уплыл. Мы не привязали его!
– Последним с него сходили Вы.
– Да… я опять виноват.
– А почему такая паника?
– Потому что мы должны вернуться. Я хотел сегодня проверить силки. – Зло процедил он свозь зубы.
– Должны, значит вернемся. Пойдем пешком.
– Как ты собираешься пройти пешком сквозь скалу?!
– А если…
– Замолчи!
Плота не было видно даже на горизонте. Он исчез. Растворился в синеве.
Аша ходил по берегу и делал дыхательные упражнения, пытаясь унять раздражение, успокоиться…
«Вдох и выдох…Что я, правда, так запаниковал? Неужели из-за плота? Заспешил. Аж вспотел. Силки приплел. Ну нет плота. Уплыл. Если постараться, можно новый сделать. Да на любом бревне переплывем».
– А может быть, нам сюда? – Гулко прозвучал Сашин голос, а потом послышался звук осыпающихся мелких камней и Сашины причитания.
– Алекс, где Вы?! Ну хватит уже приключений на сегодня! Где Вы?!
Аша направился к горе, откуда клубилось облако пыли.
Перед его глазами явился провал: широкая дыра, уходящая в глубь горы.
– Алекс?!– спросил он у гулкой темноты.
– Я где-то здесь, – ответил испуганный Сашин голос. – Не ругайте меня, пожалуйста. Я в порядке. Я просто ничего не вижу. Я тут сижу… где-то.
То, что она говорит, и что цела, успокоило его.
– Значит, Вы там хорошо устроились?
– Я?.. сижу на корточках.
– Ну, посиди, отдохни. – Аша расположился на камнях возле провала. – Боже мой. Я второй раз за день хочу придушить Вас, Алекс. Сейчас я спущусь и найду Вас. Безусловно. Но сначала скажи, для чего ты все это придумываешь? Эти прыжки, пещеры и прочих Моцартов с бабочками? Хочешь, чтобы все было по-твоему?
– Я ничего не придумываю.
– Ты спрашивала, куда я всё время ухожу. Я уходил думать ногами.
Я метался по этому острову, как лев по клетке. Потом остров укротил мой норов. Но так и не дал ответ на вопрос: Хочу ли я жить? Этот вопрос я решаю для себя давно. С того момента, как ушла Голи. У меня был один друг – Акшай – хороший парень. Но в том, что он изменяет жене, он не видел ничего плохого. Ну, вот такой он человек. А я так не могу. Вот как ты не могла влезть в этот сарафан, так и я не могу изменить ей даже мертвой. Чего ты хочешь от меня?
– Зачем Вы мне это сейчас рассказываете? Не будьте жестоким. Я сижу здесь в темноте…
– А мне кажется,– перебил он, – ты всегда у меня что-то просила. Выпрашивала. Без слов. Как у Бога. А я не Бог! Вот теперь сиди там и молись. Только не знаю, кому. Христианка, молящаяся на Шиву. У тебя всё в голове перепуталось.
Сначала из темноты провала донесся шорох камней, а потом вылетел Сашин крик:
– А здесь я молилась на всех Богов: на Христа, на Шиву, на тебя!
И что такого я у вас просила?! Ни есть, ни пить. Только, чтобы вы не оставляли меня, только, чтобы я знала, что вы есть, что мне есть кого любить. Вот мой настоящий голод. Вот пища, без которой я умру! Подавитесь Вы своими фруктами, подавитесь Вы своей рыбой и жареными поросятами. Выжила я как-то и без этого. И выберусь я отсюда сама. Мёртвый он… Хорошо устроился!! АЙ!!
Камни посыпались, Саша закричала, потом всё стихло.
Он несколько раз окликнул, но она не отозвалась. Аша лёг на живот и аккуратно начал спускаться по наклонной плоскости.
Вдруг ноги совершенно перестали чувствовать опору и по каменной горке, сдирая кожу на коленях и животе, Аша понесся вниз.
Он бесконечно катился вниз. Сначала отчаянно цепляясь пальцами, ногтями за осыпающийся грунт, сопротивлялся земному притяжению. Потом понял, что сопротивляться бесполезно, эта горка сама ведёт его, швыряя то влево, то вправо. Он испугался, не дорога ли это к смерти. «Вот и всё, Господи? Нет, Господи, нет… Не оставь, Боже. Не оставь меня и её. И её не забирай, Господи. Глупую, наивную, честную». Тут скорость скольжения стала снижаться, и он остановился.
«Испугался, затараторил. Значит, есть, что терять? Что же это за сокровище?»
В абсолютной темноте Аша встал.
«Алекс, Вы здесь?» Никто не ответил. Опираясь руками о невидимые стены, ощупывая ногою грунт, Аша начал движение. «Чертова Алекс, – шёл и думал он. – Всё из-за тебя. Если бы не ты! О, если бы не ты! Лежал бы я сейчас спокойно на дне океана, ели бы меня рыбы. Но нет, надо было увидеть твой костер и спуститься со скалы! Куда я иду? И куда ты подевалась?»
Все здесь было черно, и только её зеленый сарафан плыл перед глазами и освещал путь. «Выведешь меня, сумасшедшая? Ты здесь все ходы знаешь? Ты хитрая. Поэтому я тебе не верю. Только выведи меня из этой духоты, и я с тобой окончательно разберусь». Дышать становилось всё трудней. «Вдох-выдох… Господи, куда я забрался, безумец? Боже, если ты только есть! Укажи мне верный путь. Дай путь. Дай шанс, и я больше не предам Тебя! Поговори со мной! Я услышу Тебя. Скажи мне, что Ты хочешь, и я дам Тебе. Только что взять с меня: афиши? прах Голи? Какие ещё драгоценности у меня есть? Моя жизнь? Тебе просто нужна моя жизнь? А почему Ты не забрал её с той, без которой эта жизнь потеряла смысл?! А теперь такая, бессмысленная, Тебе нужна? Дай знак, и я пойму, какой жертвы Ты хочешь от меня. » Нога ступила в воду. Ещё несколько шагов, и он оказался в холодной воде по грудь.
«Так, дальше – глубже. Черт! Она не умеет плавать… Алекс! Алекс! Эта чертова Алекс! Эта чертова жизнь!» Аша заколотил руками по стене. «Да свершится воля Твоя, Отец мой…» Он лёг на воду и поплыл. Он сам не понимал: плывет ли он или просто барахтается в черной воде.
«Что я? Где я? Где она? Неужели лежит на дне этой черной пропасти? Неужели Ты её выбрал в жертву? Нет. Она не имеет для меня никакой ценности . Жертвы не выйдет. Честное слово. Не бери её, Господи. Не надо! Не надо! Пожалуйста, не её. Меня. Я уже давно готов. Возьми меня…»
Дышать стало легче, а впереди вдруг, как из ни откуда, возник свет, в котором качался зеленый лист, и беззвучно пролетала стрекоза. Он понял, что находится в той пещере, где они с Алекс видели сны наяву, и куда он приходил потом один и писал факелом на стенах почему-то тогда пришедшие ему на ум любимые слова Голи «создав, сумей отпустить».
Он вышел из пещеры и увидел, как она бежит вдоль ручья по черно-белому лесу, перепрыгивая через корни и камни. «Жива, жива…»
– Алекс! Саша!
Она вздрогнула плечами, всплеснула руками и, не оборачиваясь, побежала дальше.
ГЛАВА 4
костёр
«Сколько ни экономь, все равно всему приходит конец»,– подумала Саша, аккуратно сжимая в кулаке хрупкий грифель, оставшийся от карандаша. «Что я напишу сегодня? «Его нет уже третий день. Сегодня сама лазила за фруктами. Не смогла очистить. Ела с кожурой».
С охапкой хвороста подмышкой Саша шла на запах жареного мяса, который вызывал слюну и будил воспоминания из прежней жизни: о «шашлыках на природе». «Какие ароматные галлюцинации», – подумала она.
Перед глазами всплыл, проступив сквозь тьму островной ночи, её маленький сад на даче: справа три яблони, слева вишня и слива, в спину дохнуло тепло кирпичных стен дачного домика, впереди сарай с вечно открытой дверью, а в дальнем правом углу – мангал с горящими углями. «Что же я остановилась? Сейчас угли прогорят». Саша пошла к мангалу. Вдруг в ореол света из темноты вошла мужская фигура. Саша снова остановилась. Сад исчез, а шашлычный дух стал просто запахом жареного мяса. «Да,– подумала Саша,– могла ли я себе представить…»
Аша хозяйничал возле костра: то поправлял угли, то поворачивал шипящие от жара окорочка несчастного олененка.
«Как ты мне надоел со своей показухой. Знаю, сейчас все начнет играть в твоих руках. И соли из плошки ты возьмёшь столько сколько надо, ни больше, ни меньше. Я всегда что-нибудь пересолю. Но ты – нет. Эта твоя чертова выдержка и чутье. Я видела недавно, как ты стоял за деревом и подсматривал за мной, когда я купалась. Сначала я хотела подразнить тебя, сделать несколько красивых движений руками, как делал Девеш Мирчандани в своих танцах. Но передумала. Во-первых, не умеешь – не берись, а во-вторых… зачем? шанти, шанти».
Но сегодня не было привычного театра: ни полёта тонких пальцев, ни артистичных поз и жестов.
– Проходи, не стесняйся, – произнес он тихо.
– Я люблю, когда Вас нет рядом. Это выглядит загадочно. – Сказала она и присела к очагу.
Вечер был влажный и душный. Мясо медленно жарилось на углях. Кое-где на нем уже появилась коричнево-черная горелая корка, а где-то оно ещё розовело, капало и шипело, когда поворачивалось к жару. Угли то алели, то покрывались мертвенным белёсым пеплом, и Аше приходилось раздувать в них жизнь, помахивая мятым клочком пестрой бумажки. Получалось плохо.
– Прихожу – костер почти погас. Ни хвороста, ничего в Вашем хозяйстве нет. Еле разжёг. Бумага глянцевая, плохо горит. Но газета – это другое дело…
Саша сначала не поняла, о чем он говорит, а потом увидела, что из костра на неё смотрят и улыбаются глаза «Молодого, красивого, гордого», а рядом догорает кусок индонезийской газеты. Саша вскричала:
– Мои стихи! Кто Вам дал право?! Дикарь.
Она хотела его ударить так сильно, что не смогла в себе собрать такую силу и только вяло шлепнула его по спине.
– Это жертвенный костёр и агнец на нем.
– Вы пожертвовали тем, что Вам не принадлежит.
Аша продолжал ковыряться палкой в пепле.
– Для кого ты это пишешь? Кто это будет читать? Нет читателя – нет текста. Нет зрителя – нет актёра.
– Там были мои стихи. Там я.
– А рядом я, – Аша ткнул палкой в нос «Молодого и гордого».
Они замолчали. По ночному небу тяжело двигались тучи, то скрывая, то снова являя месяц и звёзды. Ночь, от которой ждали прохлады после жаркого дня, не принесла облегчения, а покрыла лбы испариной и начала своей духотой и чернотой выворачивать души наизнанку.
– Почему я не вспоминаю Аню?
– Аня это кто?
– Аня – это моя дочь. Я тебе рассказывала, но ты не помнишь.
– Не помню.
– У тебя два ответа: «понятно» и «не помню».
Интересно, это у меня такая защитная реакция организма или просто я плохая мать?
– Не знаю.
Давно забывший про мясо, Аша обхватил руками голову, и это напомнило ей их первую встречу, когда он сидел на песке и качался из стороны всторону.
– Я, наверное, слишком эмоционален, но в один из вечеров я втер в себя пепел Голи. Я хотел, чтобы она была в каждой поре моего тела. Чтобы в жару выступала с испариной и охлаждала меня, а в холод защищала своим покровом.
Тогда в пещере, когда ты встретила меня, я вспомнил, как назывался последний проект Голли, и мне стало жутко. Он назывался «Остров». Она придумала его для меня, но не рассказала, о чём он будет. И теперь я думаю, что это она благословила меня на всё это. Или прокляла? За что ты со мной так, Голи? Я – твоё создание. Ты ведь сама сделала меня таким! Конечно, не без моего согласия. И участия.