– Палка и камень? – засмеялся Аша. – Ты в своём репертуаре.
Он отер пот с лица, подошел, взял палку и нарисовал лепестки вокруг камня.
– Всё в руках Творца. Это тебе цветочек. А ты на нем, как бабочка. Батерфляй. А хочешь, я тебя плавать научу?
– Не издевайся надо мной.
– Научу, – сказал он, сталкивая её с камня.
Подготовка к плаванию началась на суше. Саше было велено лечь на песок и приступить к выполнению комплекса упражнений. «А вдруг плавать научусь», – подумала Саша и начала стараться. Она мотала ногами, махала руками, расслабляла и напрягала мышцы. Потом движения ей стали казаться несуразными, но она постеснялась показать себя закомплексованной и в паре упражнений ещё доверилась мастеру. Но последняя откровенная поза её добила.
– Стоп! Из какого учебника упражнения? Из камасутры? Ты что из меня дурочку делаешь! – сказала она, поднимаясь и стряхивая песок.
– Э! У кого из нас медаль за плавание?
– За какой стиль у тебя медаль?
– Фристайл.
– Как я сразу не догадалась.
Она стала быстро уходить. Он захохотал.
– Тебе можно издеваться над моим разумом, а мне нельзя поиздеваться над твоим телом? Вернись, пловчиха, мы ещё не закончили.
– Твои клятвы ничего не стоят! – крикнула она в ответ.
В мелких заботах и размышлениях растворялся день. Солнце пекло. Саша следила за костром. Вечером каждый занялся творчеством: она тренировалась в игре на раковине, он – рисовал рога и усы на своих портретах.
А потом случилась звездная ночь. Она прохладными стопами тихо сошла вниз, очаровала и обняла землю. Её свежесть, прозрачность и звездная умиротворенность дарили ощущение бесконечности пространства и времени. Казалось, вся вселенная была видна насквозь, что она и дышала, и говорила: «Возьмите все мои сокровища, всё, всё, что у меня есть. И мне ничего за это не нужно. Только услышьте меня, только примите меня».
Саша сидела у костра и вела свои записи.
«Мама, я не хотела говорить с тобой на эту тему. Я боюсь твоего равнодушия и критики. Но у меня всё опять сошлось в одну точку. Я не могу разобраться в себе. Я схожу с ума. Во мне сжимается и разжимается какая-то пружина. И я больше не могу её сдерживать. Я боюсь наломать дров. Боюсь потерять уважение к себе. Мне кажется, кто-то невидимый сидит рядом и смеется надо мной, потому что я никак не решу эту задачку: придумала я себе все это или нет, и почему мы действительно оказались здесь вдвоем? Для чего? Для чего-то? Или я всё слишком романтизирую и опять все себе выдумываю?»
«Войди в ум. Не будь дурой. Кого ты любишь? Ты его не знаешь».
«Мама, но ведь ты тоже читала книги! Почему ты не чувствуешь так, как я?!»
«Эти книги только портят жизнь. Твою испортили. Я теперь за Анечку переживаю: из школы по чтению пятерки приносит. Ты хоть про нас вспоминаешь?»
«Я так и думала, ты мне это скажешь. А ты знаешь, что у меня заканчивается место на газете, и теперь неизвестно, когда я ещё тебе напишу?»
«Ах так! Ну тогда продолжай жить в своих фантазиях и получать оплеухи от реальности».
Со стороны пригорка донеслось «Хэй!» Саша подняла голову. В воде, опершись на мокрый коричневый камень скалы, стоял он. «Скучно стало. Пришел. Красив, как Бог».
– Звучит, как «хэлп!» – сказала Саша.
Аша с улыбкой на лице подходил к костру:
– Клуб обреченных начинает свое заседание?
– Вы на что-то сердитесь?
– Нет, просто боюсь, что мы опять выйдем на нашу любимую тему.
– Какую?
– Влияние безысходности на психологический климат данной местности.
– Не надо. Сегодня такая ночь…
– Какая «такая»? Вы их как различаете? Для меня здесь все ночи одинаковые.
– А для меня – разные. В основном, конечно, неуютные, страшные, бесконечные. Иногда свернусь калачиком, лежу и чувствую себя в ночи, как в утробе. И так хочется родиться, а никак не получается.
– А сегодняшняя чем отличилась?
– Тем, что мне не страшно. Тем, что я вижу звезды. Что мне хочется жить. Даже здесь. Знаете, почему? Потому что Вы рядом со мной. Вы рядом со мной, и …
– Вот это мы развивать не будем.
– А давайте будем! Во мне сжимается и разжимается эта пружина уже давно. Я хочу отпустить её. «Господи, куда меня несет…»
– Я могу предположить, всё, что ты скажешь. Я это уже слышал много раз. Мои дорогие поклонники рассказали мне обо мне все. И даже больше. Ответить тебе мне будет нечем. Ничего хорошего не получится. Только сама себе сделаешь больно.
– Пусть. Я хочу проверить этот голод на качество. Я хочу жить реальными чувствами, а не придуманными.
– Реальными? Как тебя понимать? Чего ты от меня хочешь? Чтобы я увлекся тобой? Извини, но этого нет.
– Я хочу увидеть свет в Ваших глазах. Мне этого будет достаточно.
– Откуда ему взяться, сумасшедшая?
– Я призываю Вас родиться! Давайте здесь родимся вместе.
– Ах, все-таки вот как! То есть ничего нового?! И здесь всё то же самое?! Надо же было так всё завуалировать!
– Вы – мой Ангел-хранитель.
Аша хохотал.
– Что ты несёшь! Какой я Ангел-хранитель. Я угробил жену и тебя чуть не убил. В ход пошла уже неприкрытая ложь?
– Вы всегда появляетесь, когда я на грани. В первый раз Вы появились в интернете и преобразили меня. Потом в лодке Вы надели на меня жилет. Потом Вы пришли, когда я потеряла надежду и оживили меня. Потом накормили, когда мне нечего было есть. Сняли с дерева и… то, что мы почувствовали… никто не виноват, что Вы мужчина, а я женщина.
– Ух ты! Это кого ты сейчас оправдываешь? Мою прошлую выходку или свои тайные желания? Можешь мечтать о чем угодно. Я эту ситуацию вижу насквозь. Но только здесь всё усугубилось обстоятельствами. Тебе ведь не автограф нужен. Тебе я сам нужен. Потроха мои. Пардон, хотелось бы уточнить: какая часть меня Вас больше интересует? Сверху или снизу? Нет, знаю! Сердце моё. Хочешь повесить его себе на шею, как медаль?
Сашу передернуло.
– Я никогда не стремилась к медалям. Медали – это Ваша прерогатива. За что? За что?
– Да хватит. Хочешь жить реальными чувствами? Иди ко мне,– он взял её за руку и потянул на себя.
– Отпусти. Отпусти! Убери руки! Успокойся. Ты весь дрожишь. Ты не заболел, Аша?..
Я впущу в себя твои пальцы,
А потом и тебя впущу.
Может быть, эти грязные танцы
Я себе никогда не прощу.
И когда ты порвешь все путы
И границы все перейдешь,
Мою смелость, моё распутство
И безумство моё обретёшь.
Оно шире, чем снежное поле,
Оно глубже, чем твой океан,
И, не выпив ни грамм алкоголя,
Мир качнется, как будто он пьян.
Я сегодня твой грех. Завтра будет расплата,
Что как звездная бездна мой взгляд.
Шива рядом с Христом, обнявшись виновато,
На краю этой бездны сидят.
– Уходите! Идите! Вы ничего не поняли! Не своего ребенка, себя вы убили! Ты мертвый, мертвый!
– Ты мне надоела.
Аша возвращался в пещеру. «За что?»…знаю, за что.
Мерзость. Предатель. Сколько ещё раз ты будешь предавать её? Сначала живую, а теперь и мертвую?» Он шел по линии прибоя. Ноги вязли в песке. «Пустыня. Пустыня. Кто сказал, что в пустыне можно делать все, что угодно? Ха! Весело».
Костер горел на влажном Сашином лице. «Мамочка, Анечка… Ничего, ничего. Это фантомные боли. Отболело то, чего нет. Господи, благодарю», – Саша жестоко комкала газету и плакала в неё.
Со стен его дома на него смотрели черти. А он смотрел на Луну и лунную дорожку застывшим перед надвигающимся сумасшествием взглядом. «Голи, какое чудное бинди у тебя сегодня. А по этой дорожке я дойду до тебя через океан? Оставила меня. Оставила меня. Будь всё проклято». В следующий момент был открыт контейнер. Аша брал пепел и втирал в своё тело.
ГЛАВА 16
МОЛИЛИСЬ ЛИ ТЫ НА НОЧЬ, ДЕЗДЕМОНА?
Утреннее солнце озарило витую раковину, оставленную на сером камне. Ветер, пролетая, сыграл на ней что-то незатейливое. Потом зашелестел сухими ветками на крыше навеса, поднял и унес газетный мятый лист, осушил влагу и сдул пепел с лиц.
Аша лежал на полу пещеры. Он только что уснул. Ему снилось, что по небу в Божественной колеснице летит Равана, и Аша понимал, что это он: усатый и волосатый управлял своим волшебным золотым кораблём. В дальнем углу колесницы прижавшись к стене, сидела Сита в оранжевом спасательном жилете и вместо колец и перстней бросала на землю ракушки и повторяла: «Убей в себе Равану. Убей в себе Равану».
Саша тоже уснула только к утру. Её сон был тяжел и мучителен. В своем сне она, схватившись за мелкую дощечку, болталась в огромном океане и, казалось бы, спасенная, ждала, откуда вперед к ней придёт смерть: это будут зубы акулы или она захлебнется горькой океанской водой.
Саша проснулась на песке возле догорающего костра с зажатым карандашом в руке. «Это был только сон. Это был только сон. А то, что я вчера говорила, и что случилось потом… лучше бы это тоже был сон». Подниматься не хотелось, но какой-то острый камень так впивался в спину, что не давал ей дальше лежать. Саша встала и вся в песке и прилипших мелких камешках пошла к океану принимать водные процедуры.
Она смотрела на свое отражение в воде, морщила нос, разглядывала рваную одежду, сдирала пузырящуюся от солнечных ожогов кожу с рук.
«Никчемная. Даже на необитаемом острове, где нет никакого выбора, выбирают не меня. Не меня. Ничтожество».
На завтрак она рвала зубами сушеную рыбу. Во рту было пресно, на душе пусто. Нажевавшись рыбы, она подняла раковину, и над островом пролетел сигнал несущегося поезда. Потом плач, стоны и безумный смех, попавшего под этот поезд. Она играла всё громче и громче, пытаясь заглушить чувства голода и стыда. За этим занятием Саша не заметила, как пролетело время. Как вдруг сквозь оглушительные звуки своего инструмента она услышала львиный рев:
– Алекс! Алекс!
На вершине каменистого пригорка стоял Аша. Распущенные черные волосы и борода развевались по ветру. Он кричал что-то на хинди, пытаясь перекрыть звук раковины, и бил себя кулаком в грудь.
Саша понимала только отдельные слова: « тэра, мэра, хам, кесэ, уске», но вместе их связать не могла. Она представляла, что он может кричать: «За каким Лешим я подарил тебе эту раковину?! Она выносит мне мозг! Я как будто живу в ашраме, где постоянно молятся!» Саша отняла раковину от губ и крикнула ему по-русски: «Эй, Борей! Что ты там кричишь со своего пьедестала?!»
В ответ Аша яростно шагнул на неё. Саша вскочила и побежала прятаться в лес. Последняя его реплика, которую она услышала, была на английском: «Играй громче!»
Она бежала, но понимала, что никто за ней не гонится, и, если он захочет, то всё равно её найдет.
А чего она боялась? Увидеть его злое лицо, обращенное к ней? Неужели это гнало её в лес? Неужели страх перед ним заставил её лезть в кусты с какими-то огромными шипами? Она шла на колючки, заходила всё дальше в этот куст, и они ранили друг друга. Куст трещал и ломался. И за устроенный ему ад наполнял её раны ядом. Но она ничего не замечала и не чувствовала. Когда же ветки и колючки совсем обхватили её, вцепились мертвой хваткой в тело и остатки одежды, она встала и начала грозить ему. «У, доминантный самец! Как страшно! Напугал! Всё-то он понял! Все-то мои секреты разгадал! Да я тебя не боюсь! Просто мне стыдно смотреть тебе в глаза. Да! Хочу! Всё хочу! Боже мой, как мне пережить этот день? Зачем я?!.. залезла в эти кусты». Вдруг в глазах потемнело, тело покрылось холодным потом, начали неметь пальцы. «Что это со мной?» Саша посмотрела на руки. На них красная кровь мешалась с белым молочком от сломанных листьев и шипов. «Твоя кровь течет по моим рукам, но ведь и моя течет по твоим веткам. Зачем же ты меня ещё наказываешь?» Страх вытащил её из куста и довел до ручья. Саша упала перед ним на колени и опустила в него руки. «Ты всё так же холоден, мой друг». Кровь не унималась даже от ледяной воды, продолжала сочиться. Запел желудок, подступало сильное чувство голода. «Зачем всё это? Все эти мучения. Жилет он на меня надел. Отмучилась бы и к стороне. Сейчас сидит дома и жарит себе перепелов. Индус – обманщик. Какой ты индус! Индусы – вегетарианцы. Только почему такие толстые. Я скорее индус! Потому что я ем фрукты и ягоды. Вот эти, например. Это яркие и красивые есть нельзя. Они ядовитые. И чем красивее, тем ядовитей, подлецы. А некрасивые, черные, есть можно. Некрасивое вообще нужно есть. А отравлюсь и черт со мной. Жрать так хочется, а эта рыба уже не лезет. Если на вкус понравятся, буду есть». Саша сорвала горсть черных ягод и отправила в рот. «Мм, как черноплодка. Значит, съедобные». Из широких листьев, растущих по берегу ручья, она свернула кульки и стала жадно собирать и есть ягоды. Ягод здесь было много. Они веселой россыпью бежали по обоим берегам. Одну горсть Саша бросала в рот, другую отправляла в кулёк.
Она долго ходила вдоль берега, иногда присаживалась, отдыхала и размышляла: «Я больше не выйду из этого леса. Стыдно. Загнала себя в угол. Унизительно. А он тоже хорош. В сказке чудовище превращается в принца, а в жизни принц превратился в чудовище? Боже мой, что я разбудила. Аня, почему я не скучаю по тебе? Я отвратительная мать. Убить меня».
С такими думами она добрела до пещеры.
«Вот она, комната страха. Что ты прячешь в себе? Какие демоны бродят по твоим закоулкам?» Она осторожно заглянула внутрь и на удивление обнаружила идущий из глубины пещеры свет. Сама пещера оказалась достаточно обширной, а свет шел откуда-то справа, из-за поворота. Вместо каменного пола перед Сашей была водная поверхность. «Как мы не провалились сюда в прошлый раз?» Вдруг она услышала шаги и кашель. Кроме Аши ходить и кашлять там было некому. «Так вот откуда свет. Что он там ищет? Меня!! Он ищет меня!!» Шаги приближались, и пещера всё больше стала озаряться светом. И тут Саша увидела, что все стены просто испещрены надписями. На стенах пещеры плотным узором лежали буквы из деванагари. «Какая-то жуткая красота».
В водной глади отразился Аша с факелом в руке. «Надо успеть спрятаться, пока он меня не заметил».
– Двип, – сказал Аша.
Саша чуть не переспросила: «Что?»
По узкой тропке между водой и каменной стеной с факелом в руке Аша продвигался к выходу и что-то бормотал на птичьем языке: «Двип, ха, двип». Возле самого выхода он остановился. Саша вжалась в стену. Огонь оказался почти перед её лицом, искра в любой момент могла отлететь ей в глаз, но она не отводила взгляд от пламени.
Из пещеры вышел сумасшедший. С открытым ртом и стеклянными глазами он так и пошел по лесу с горящим факелом. «Что с тобой? Куда ты днем с огнем?»
Ничего хорошего от него в таком состоянии Саша ждать не могла и решила эту ночь провести в лесу. «Лес подарит мне покой. Я, наконец-то, успокоюсь. Как говорил дедушка: «Лес никогда без подарка не оставит». И вот, пожалуйста, вкуснейшие ягоды. Правда, рот от них вяжет. А вот чудесный, покрытый мягким мхом ствол упавшего дерева, на котором можно отдохнуть. Не змея ли на нем? А вот на веточке веселый попугайчик. Этот добряк составит мне компанию». Попугай закатил глаза, открыл клюв и стал истерически хохотать над Сашей. «Мурк!»– крикнула она ему.
Ей хотелось, чтобы этот день поскорее закончился. Она готова была сама задуть это вечернее солнце. Так задуть, чтобы оно и завтра не вставало. Чтобы оно погасло, как гаснет порой её костёр, и некому было бы его разжечь. Чтобы на этот остров опустилась тьма и поглотила и остров, и её. Чтобы он заблудился в этой темноте и никогда не нашел её. Чтобы эта темнота стала последним звеном в цепи её бесконечного хождения по кругу своих переживаний.
Но как только солнце скрылось за горизонтом, ночной лес начал оживать. Из своих убежищ стали появляться такие химеры, которых днем Саша никогда не видела. Вокруг Саши зашевелилось буквально всё: под ногами кто-то шипел и двигал усами, по стволам лезли огромные крабы, над головой пролетали и шлепались в кроны черные перепончатые крылья. Все эти ожившие ночные кошмары надвигались на неё, окружали, верещали и подкрадывались со спины. Это было омерзительно, невыносимо. На неё стали нападать огромные насекомые. Они летели на её тепло и садились куда угодно: на руки, плечи, голову. С визгом Саша выбежала из леса и, отмахиваясь от всего этого, добежала до навеса. «Если я буду кричать, из-за горы вылезет чудовище».
– Да что же это такое! – закричала она во весь голос, – Мне уже и кричать нельзя?! Что ещё мне нельзя?
У неё раскалывалась голова. Она задыхалась от гнева и накатывающей дурноты.
– Как же я устала от этих вещей, купленных не мной! – и чемоданы полетели в разные стороны.
– И от этой хижины, построенной не для меня! – и навес рухнул.
– И от этой музыки, которая всех раздражает! – и Саша грохнула раковину о камень.
– И от тебя, мой горячо любимый. Только приди в свой грустный час, и я убью тебя! Убью тебя.
Саша себя чувствовала отвратительно: её тошнило, болела голова, она время от времени теряла сознание.
«А может, это пришла ко мне ты, женщина с косой? Или с чем ты тут ходишь? С черными ягодами в кульке? Наконец-то я отмучаюсь… наконец-то». Перед глазами все кружилось и застилалось пеленой. «Надо умыться океанской водой. Она лечебная». Саша добралась до океана, и когда зашла в воду, её сознание рухнуло в черный колодец. Она падала. Ноги не чувствовали дна, руки хотели уцепиться хоть за что-нибудь, но только скользили по илистым камням. Вокруг была чернота, и эту черноту извергала сама Саша. Она переплывала черную реку, на зубах скрипел черный песок, на неё неслась вода, и ухватиться было не за что. «Сейчас замкнется круг. Он всегда замыкается в черное. И зазвучит виолончель».
«Ом, триям бакам… Кто это поёт? Я или ещё кто-то?»
Не хватало воздуха. И тут её подхватила волна. Понесла, затормошила, снова понесла. Стало легче дышать. Саша попыталась открыть глаза. Сверху сквозь туман над ней нависали черные косматые волосы. «Шива, Шива. Ты спустился со свой горы. А я в огне. У меня горят руки».
– Алекс! Алекс, ты где?! – услышала она. Это Аша растирал ей ладони и хлопал по щекам. Оживающие зрение и слух начали возвращать её в реальность. Саша открывала глаза.
– С тобой нет покоя! То трубишь, то кричишь, то всё крушишь. Зачем в воду пошла, сумасшедшая?!
В горле у Саши был песок. Она закашлялась.
– Пей, – он зачерпнул рукой воды и дал ей пить прямо из ладони. – Ну, извини, таблеток нет. Под рукой был только уголь. Всыпал в тебя горсть. Чего ты наелась? Какая-то чернота из тебя выходила. Кто напал на тебя? Почему кровь?
– Я не хочу жить, – Саша заплакала.
– Ну, поплачь, – наконец сжалился он.
– Я больше не вынесу. Убейте меня.
– Нет, нет, – горько усмехнулся Аша.
– Я больше не вынесу.
– Нет, мой непонятный русский человек, – Аша стер слезы рукой с её лица. – Нет, нет. Успокойся. Я всё понял: мы будем просто жить. Своей судьбы не угадаем. Жизнь происходит здесь и сейчас. Мы будем жить так, …
– Словно у нас нет ничего общего кроме этого острова.
Аша с недоверием посмотрел на неё и решил эту ночь провести здесь, у костра.
ГЛАВА
АГРЕССИВНАЯ ФЛОРА
Утром Саша проснулась и подняла голову.
– Вы здесь?
– Что Вы спрашиваете? Вы же видите, что я здесь.
Аша стоял в воде и пытался что-то стирать.
– А Вы не вставайте. Сегодня лежите. Отдыхайте.
Саша опять вернулась в горизонтальное положение.
– А что Вы делаете?
– Ликвидирую последствия вчерашнего происшествия. Вы меня вчера немного испачкали.
– Извините… я бы сама всё постирала.
– Что Вы такое съели, что пятна не отстирываются? Эх, моя любимая футболка… Как Вы?
В ответ Саша вздохнула.
– Понятно… Не вздумайте больше такое повторять.
– Да я не специально. Так получилось.
– Понятно. Этот остров нас замучил. А Вы, помните, его благодарили.
– Да я и сейчас его благодарю, – прошептала Саша по-русски. – и ,наверное, никогда не закончу его благодарить, будь он проклят.
– Что? Громче, я не слышу.
– Я видела Вас вчера в пещере.
– Вы за мной следили?
– Я думала, Вы за мной следите.
– Я? Нет. Я пошел туда специально. Вот уже несколько недель я не понимаю, что со мной происходит. – Аша начал с усилием выжимать футболку. – Что меня здесь так карёжит? Я хотел взломать код этого острова.
– И получилось?
– Расскажу потом. Не сейчас. На Вас вчера пираты напали?
– Нет. Здесь очень агрессивная флора. На меня напал куст.
Аша закончил выжимать футболку и, влажную, натянул на себя. «Выколите мне глаза»,– подумала Саша и отвернулась от него. Аша похлопал себя по торсу и, подбоченясь, подошел к ней.
– Что, опять плохо?– он присел на корточки и погладил её по голове. Саша не верила себе.
– Что с Вами вчера случилось? Где Вы так изорвали одежду? Чего Вы наелись?
– Я нечаянно зашла в колючие кусты. А чего я наелась? А в меня уже не лезет эта пища со вкусом кокоса. Я ненавижу кокос. Я даже в Зареченске никогда не покупала печенья с кокосовой стружкой. Этот приторный аромат мне противен. И вот нарвалась. Здесь даже рыба со вкусом кокоса!
– Окей. Сегодня не будет кокоса. Сегодня будет чай.
Он протянул ей плошку с розовым напитком.
– Вот. Ягодный чай. Ягоды немного терпкие, но на вкус достаточно приятные.
– А что за ягоды?
– Вот. У ручья растут.
У Аши на ладони лежали 3 черные ягоды.
– Это они! Это ими я отравилась!
– Да сколько их надо съесть, чтобы отравиться?!
Саша жестом изобразила, сколько она их съела. Аша выплеснул чай из плошки:
– Тогда кокос. Тогда кокос.
ЧАСТЬ 2
ЗАТИШЬЕ
Что миновало, то забыть пора,
И с сердца сразу свалится гора.
Шекспир
ГЛАВА 1
КРАХ
Из своего сейфа, кучи камней, наваленных горкой возле навеса, Саша достала маленький огрызок карандаша и состарившуюся за 9 месяцев газету. Она листала исписанные вдоль и поперек страницы, чтобы найти свободное место для новой записи, и нашла возле одной из своих заметок.
«Он поставил меня на ноги за 5 дней. Калорийным питанием и приветливым отношением. Спасибо»,– прочитала она и улыбнулась. Она читала разбежавшиеся по всей газете записи, и вспоминала эти дни.
«В небе вот уже которую ночь умирает Луна».
«Терплю его шутки».
«Ура! Построили новый домик! Какой хороший домик! Конструкция та же: четыре палки и крышка, но чем-то он мне нравится».
«Мы оба стараемся не превращать наши разговоры в острые дискуссии, не вспоминать о прошлом и реже всматриваться в небо и океан. Вечера и ночи возле костра перестали сотрясаться от эмоциональных взрывов. Выясняем, в основном, кто пойдет за водой, на сколько хватит дров, какие и где ставить силки».
“Rain, rain, go away. Come again another day. Нет, ни в какой день не приходи. Это невыносимо. Больше нет сил сидеть и ждать, когда ты кончишься, и когда он придёт. И стихи не пишутся».
«Остров продолжает одаривать фруктами, рыбой. Иногда в силки попадаются мелкие животные: маленький видоизмененный олень и островной поросенок. Попробую составить десятидневное меню».
«Я сыта. Я сыта. Я сыта. Пойти, что ли повесится?»
«Записываю наш диалог:
Я: Тоже мне индус. Как Вы можете есть мясо?
Он: А кто тебе сказал, что я вегетарианец? Я обыкновенный католик. Только о Боге вспоминаю, когда совсем плохо. Тоже мне фанатка.
Я: А кто Вам сказал, что я фанатка?»
«Сегодня был банный день: мы мылись в небольшом водопаде, потом остатками геля для душа я постирала кое-какие вещи. Он в это время уходил за бритвенным станком. Побриться хотел. Не побрился. А откуда я знала, что должна оставить гель?! Твоей бороде не бритва, а топор нужен. А будешь ещё орать, опять скажу, что you are dead!»
«Откопал себе где-то пляжное полотенце с нарисованной голой блондинкой. Теперь спит на нем. Говорит, что она ему нравится. Я сначала немного заревновала, но потом успокоилась. Пусть порадуется мужчинка».
«После душного, влажного дня к вечеру в небе, наконец-то, приоткрыли форточку – тонкий месяц. Мне кажется, что в эту щель кто-то за нами подглядывает».
«Ура! Костер больше не гаснет. Я научилась. Я поняла. No more! No more».
«He is gone. Куда он всё время уходит? Возвращается и долго молчит».
– Алекс! Хватит писать роман. Помогите мне.
Саша положила бумагу обратно под камень и, поднимаясь, наступила на лохмотья своих брюк. Правая брючина упала на песок.
«Всё. Крах».
– Поторопиться нельзя?! – кричал Аша. Он держал в руках корзину с рыбой. Прутья корзины расползались, и он опасался, что один не донесет улов, и всё это богатство уплывет обратно в океан.
– У меня авария. Пока не приближайтесь ко мне.
– Умеете Вы заинтриговать. Что в этот раз?
Саша подняла над головой отпавшую деталь её туалета.
– Это брюки!
Аша замахнулся корзиной, отбросил её в сторону берега и, отряхивая руки, начал аплодировать.
– Извините, Алекс, – говорил он, смеясь. – Вам уже давно пора поменять гардероб. Посмотрите, сколько у Вас чемоданов. Неужели ничего нельзя выбрать? У меня такого ассортимента нет.
Аша подошёл к чемоданам и стал открывать один за другим.
– Это всё не моё.
– А вы что думаете, что за этим кто-то придёт? Или Вас спросят о сохранности этих вещей?
– Я это прекрасно понимаю. Но не могу переступить через себя. Я пробовала, но каждый раз как будто надеваю на себя чужую жизнь.
– Надо же быть такой зажатой. Я-то ношу.
– Вам легче. Вы актер и часто примеряли на себя разные судьбы.
Аша звякнул механичкой чемодана.
– Будь проще. Здесь всё наше.
Порывшись немного в вещах, он бросил Саше на спину какую-то зеленую тряпицу.
– Примерь.
Саша разложила вещь. Перед ней на песке лежал зеленый трикотажный сарафан на тонких бретельках, с резинкой на поясе. «Фу, Русалочка какая-то. И потом… с такими тонкими бретельками… будет видно нижнее бельё. Хотя его с такой одеждой и не носят».
– Я такое не надену.
– Почему?
– Я не люблю платья. Я не умею их носить.
– Так учитесь. Пока есть время. Вот вернетесь в свой городишко, как наденете платье… Если бы мой друг Акшай узнал, через что мне здесь пришлось переступить, чтобы в своем гардеробе выглядеть мало-мальски как человек, он бы рассмеялся.
– Почему рассмеялся? На Вас женское бельё?
– Что?! Можно подумать, за это время Вы не видели моего белья.
– А вам моего не видать. Как своих ушей.
– Для этого даже стараться не надо. Смотрите-ка, сидит передо мной почти без штанов и угрожает! Вам, между прочим, это пойдет… под цвет глаз. Хотя, как Вам угодно.
– Если мне это идет под цвет глаз, то я буду считать, что это Ваш подарок.
– Считайте, что хотите. А хотите, ходите голая. Мне, мертвому, все равно. Как говориться «Не можешь преодолеть прибой – сиди и любуйся на него».
– Куда Вы опять уходите? Куда Вы всё время уходите?!
Аша оглянулся.
– Рыбу надо собрать. Дела надо делать. Потом пойду, поплаваю.
Он направился к оставленным корзине и добыче.
Пока он чинил корзину и складывал улов, Саша брезгливо разглядывала чужие тряпки в чемоданах. И этот русалочий сарафан, который лежал уже отдельно от них, который уже побывал в его руках и полежал на этом песке, начинал ей всё больше нравиться. Она покрутила его, ощупала пальцами ткань. Материал очень приятно лежал на коже. «Что это за материал? Что это за добавка, которая заставляет блестеть эти нитки?» Сначала этот блеск показался ей пошлым, но потом она нашла его интересным. Она смотрела на сарафан, и что-то происходило у неё в голове: двигались и менялись местами тектонические плиты. Она надела его, потом стащила с себя обветшалое тряпьё и пошла посмотреться в океан.
Саша смотрела на своё отражение и не узнавала себя. «Эти отросшие до плеч волосы я видела и вчера, но почему сейчас это красиво? И то, как я исхудала, я чувствую давно, но почему сейчас это красиво? И эти загорелые руки, и обветренные щеки, и этот сарафан… да пусть он блестит».
– Алекс! Это Вы?! Почему с Вас раньше эти штаны не свалились?!
Услышав его крик и смех, она испугалась и села на корточки. Шлепнулась прямо в воду. Получилось глупо. И опять стыдливые мысли побежали в голове: «Не можешь преодолеть прибой – сиди и любуйся им. Это я к чему?»
– Вы сейчас пойдете плавать?
– Да, а что?
– Я пойду с Вами.
– Вам будет скучно.
– Не скучнее, чем здесь.
Она встала, выжала юбку и зашлепала по воде к плоту.
– А мне все равно, – игриво произнес Аша, поглядывая на неё поверх солнцезащитных очков.
По зеркальной глади океана плыли неразделимо два плота: один пытался уловить своим шуршащим целлофановым парусом лёгкий бриз, второй, будучи отражением первого, время от времени покрывался мурашками легкой дрожи при каждом волнении воды. Бамбуковая мачта скрипела. Весло в руках гребца деликатно булькало, совершая свою работу. По палубе, беззаботно позвякивая на ребрах бамбуковых стеблей, гуляла пустая жестяная банка. Пассажирка смотрелась на себя в океан. Заглядывая ей через плечо, Аша тоже смотрел.
– Я вот что придумала, – произнесла она, – вот я сверху гляжу на своё отражение. А что, если я – тоже чьё-то отражение. И кто-то смотрит на меня сейчас сверху и отражается во мне… И вообще всё это – отражение чего-то. И как моё отражение не может видеть меня, хотя и смотрит мне прямо в глаза, так и я не могу видеть этот горний мир. Как тебе моя мысль?
– Отдаёт плагиатом. Где-то я это уже слышал, по-моему.
– Правда? Мог бы и не говорить.
– А зачем себя обманывать?
Плот двигался по знакомому маршруту. Перед глазами проплывал неизменный береговой пейзаж: бесцветный песок, густые темные заросли в глубине и, наконец, выросшие из воды серые отвесные скалы. Аша вспомнил их первое путешествие, свои страхи и размышления. Вспомнил, как о каменные глыбы бились волны, и как он был готов биться вместе с ними об этот камень. И вот опять у него в руках весло, а она сидит на плоту. И они опять куда-то плывут вдвоем.
Впереди виднелся каменный слон, и Аша, как и в прошлый раз, направил плот под его впалое брюхо. Солнечная сеть, как и прежде, колыхалась по стенам грота. Тошнота и удушье безысходности вдруг подступили к горлу.
«Вот мы и приплыли, моя дорогая Алекс, в нашу точку невозврата. Сейчас тебе опять захочется спеть свою русскую мантру, и круг замкнется. И начнется новый круг? Новый виток спирали? Или что? Что будет?».
– Мы были здесь примерно 9 месяцев назад. Помнишь, ты пела здесь русскую мантру?
– Колыбельную.
– Спой, пожалуйста, ещё.
– Правда? Вам она тоже понравилась? Я когда её пела в нашей компании, мне кричали: «Браво, Саша!»
– Что значит «Саша»?
– Это Вы здесь меня окрестили Алекс. А дома меня зовут Саша. Ой, как давно я не слышала своего имени. Са-ша!
«Аша, аша», – повторило эхо. Оба затихли от такого сюрприза.
– Петь?
– Пой.
Саша запела и ко второму куплету стала поражаться работе своего мозга: он одновременно умудрялся вспоминать текст песни и размышлять над мыслью о том, как два их имени чудесным образом слились в одном, будто остров сам начинал опровергать теорию, что между ними нет ничего общего. «Не надо, Остров, зачем ты играешь со мной такую жестокую шутку?»
В колыбельной было много куплетов, и Саша удивлялась, что он слушает и не останавливает её. А он и не мог её остановить, потому что забылся. За эти семь неторопливых куплетов перед ним проходила его короткая островная жизнь. Его жизнь, которая будет и дальше продолжаться здесь: среди привычных уже, но все равно чужих мест, рядом с этой чужой женщиной, которая поёт так просто и так неприкрыто и обаятельно выражает себя в пении, что не знаешь, куда от этого деться, и непроизвольно начинаешь брать вместе с ней дыхание …