– Почему вы молчите?! Почему вы ничего не говорите?!
Саша пустила слезу и помахала на прощанье рукой.
«Актриса. Как с жизнью прощается».
Вдруг одна резвая волна долетела до Ашиного лица и влепила ему пощечину, а Саша опустила руку на то место, где ныл желудок. От этой пощечины и знакомого жеста у Аши перехватило дыхание. «Голи, это ты?!» – едва не вырвалось у него.
Плот качало на волнах. Саша стояла на берегу и ждала, когда он отплывет. Со стороны казалось, что если ветер дунет сильнее, то он сотрет её изображение, она раствориться в атмосфере в этих своих салатовых брючках и белой кофточке.
«Я – глобальный идиот. С чем же ещё, как ни с жизнью, она прощается. Что с ней будет, если меня…»
Она продолжала держать руку так же, как недавно держала его Голи.
«Голи, прости меня, прости. Тебя не сберег. Неужели ещё одна смерть будет на моей совести? Я не забыл свои обещания. Мы выберемся отсюда только вместе».
– Идите сюда!
Саша плакала и качала головой.
– Я прошу вас, не бойтесь.
– Что случилось? «Я плохо соображаю сейчас». Я не могу понять!
– Просто идите сюда!
Саша не понимала, чего он от неё хочет. Она сделала один шаг, потом ещё, потом зашагала как на эшафот. «Я не умею плавать. Я утону на его глазах. Это красиво». Она дошла до плота, и Аша помог ей взобраться на него. Саша вцепилась пальцами и всем телом в палки и веревки и запела маха мритьюнджая мантру, спасающую от смерти.
– Ом, триям бакам яджама гэ…
Она спела её как положено, 3 раза.
– Всё? Вы закончили? Послушайте, я вот что скажу… Мы ещё слишком плохо знаем наш остров, чтобы уплывать к другому. Давайте проплывем вдоль него, познакомимся с ним. Как Вы себя чувствуете?
– Хорошо.
И плот отправился в путешествие.
ГЛАВА 8
ПУТЕШЕСТВИЕ
Солнце отражалось в океане, и над водой расстилалось золотое свечение. Утро уже начинало терять свою прохладу, ветер становился теплей, небо ярче. Плот плыл вдоль берега. Аша медленно работал самодельным веслом и разговаривал сам с собой: «Аша, малыш, ты меня удивляешь: а это что за идея? Куда ты потащил это полуживое тело? Боишься сорваться без такого балласта? Пей больше жидкости. Обезвоживание – страшная вещь, влияет на мозговую деятельность».
«Как хорошо, когда в голове пусто…
Почему он не уплыл? Что там в нем сломалось? Кто сломал?…
Есть такие вещи, которые нельзя описать словами. Это то, что я сейчас вижу: эти солнечные искры на воде как описать? Какие подобрать слова для запаха океана или ощущения солнечного луча на коже? Только музыка может передать все это. Ну, или стихи…» Саша глубоко вдыхала, наполняя себя ароматами утра. Ей казалось, что всё внутри у нее распрямляется, расправляется. Ушли тревога и болезнь.
– Спасибо тебе, остров! Ты подарил нам жизнь!
– Вам подарил, а у меня отнял. Две.
– Две?! – у Саши возникло ужасное предположение.
– Да. Голи и мою. А Вы что подумали?
– Я подумала, что Ваша жена была беременна. («Что-то я сегодня расхрабрилась»)
– Нет, она не была беременна. И вообще, у нас не было детей. («Что-то я разоткровенничался»)
– Остров отнял Вашу жизнь? И что, Вы сейчас не живете?
– Не живу.
Плот двигался дальше. Они подплывали к большому гроту, который напоминал каменного слона, двумя задними лапами стоявшего в воде, а передними, лежавшего на острове. Плот беззвучно заплыл внутрь и оказался под большим впалым слоновьим брюхом. Где-то капнула капля, и звук их встречи с водой оживил весь грот. Он зазвучал.
– Какая акустика… – Саша стала играть звуками: «а, о, у, и, а». Потом вдохнула и запела: «Баю-баюшки, сынок Иванушка. Чадо милое, соколеночек…»
– Что это за чудо? Русская мантра?
– Это Зарайская колыбельная.
– Завораживает. А я вот не пою. Не умею. У меня голос… ужасный. Он годится только… сам не знаю, для чего он годится. Раньше я рисовал. Но это было давно. Иногда люди слушают, как я пою и говорят: О! Превосходно! Но я им не верю.
– А Вы пойте сердцем. Как поют мои дети в школе. Они все поют сердцем.
– Вы учитель музыки?
– Вы знаете, у нас город очень маленький, учителей не хватает, так что я веду несколько предметов: русский язык, литературу, английский, музыку и ещё… я не знаю, как это сказать по-английски… маленький клуб?.. по-русски это «кружок». Я учу девочек вязать.
Тут она пожалела, что сказала о нехватке учителей: не уронила ли она престиж России?
– Мой отец тоже учитель. И у него есть тоже «маленький клуб». После уроков он занимается с ребятами. Они говорят о поэзии, пишут стихи. Он сам тоже пишет стихи… неплохие.
– А вы кто по профессии? Спортсмен?
– Нет. Я актер.
–А-а… – многозначительно протянула Саша. – А я всегда хотела быть журналистом.
Плот продолжал движение.
Начались отвесные стены берегов южной части острова. Под плотом была уже другая глубина. Вода была голубая, прозрачная, в ней постоянно мелькали рыбешки. Саша заметила одну, пучеглазую. Она словно затевала игру: то пряталась под плотом, то выплывала из-под него. Саша стала разглядывать её серебристую чешую, потом посмотрела в глаза и спросила по-русски:
– Ты съедобная?
В ответ рыба тоже посмотрела ей в глаза и отрицательно покачала головой:
– Не-а.
Саша отпрянула от воды.
– Ой! Со мной сейчас рыба разговаривала.
– Это понятно. Галлюцинации – симптом тяжелого обезвоживания. Вам надо больше пить, и галлюцинации пройдут. Кстати, если хотите пить или есть, возьмите в сумке, вон там лежит, видите?… А что вы у неё спросили?
– Съедобная она или нет.
– И что она ответила?
– Что нет.
– Вот эта? Большеглазая? Она врет. Нашли вы у кого спрашивать. Вы её не узнали? Её сестер вы вчера так ловко съели. Это семейство меня здесь здорово выручает. Хотя всё равно теряю мышечную массу. А что Вы здесь едите? Что насчет обеда?
– Обед? – у Саши напряглись плечи.
– Я спросил насчет Вашего обеда. Что у Вас будет на обед?
– А-а-а…
Саша практически ничего не ела уже третий день, если не считать той злополучной рыбы, отторгнутой прошлой ночью её организмом. Почему-то не хотелось признаваться, что ей сегодня нечего есть. Она молчала.
«Молчит… Она не понимает и половины того, что я говорю».
Уже не ожидая ответа, Аша взглянул на неё и увидел, как сквозь белую кофточку проступают ребра на её спине. Его это впечатлило. «А есть-то ей, наверное, и нечего. А почему она не говорит? Чего тут стесняться? И гордость здесь ни к месту. Я же предлагал ей взять из сумки еду. Почему не взяла? Когда шел к плоту, почему не останавливала? Как-то всё странно. Зачем так усложнять себе жизнь? Надо что-то придумать… Эти ребра … похожи на сложенные крылья Ангела. Смотри, Голи, у меня на плоту сидит Ангел и болтает ногами в воде. Я знаю, моя дорогая, это ты меня сегодня окликнула, это ты со мной так разговариваешь. И в этом Ангеле тоже ты». Он ощутил на своем лице улыбку и тут же избавился от неё.
– Я хочу пригласить Вас в ресторан. Я не шучу. Я уверен, Вы никогда не пробовали личи.
–В ресторан? А мне и надеть-то нечего.
– Ну, это вечная женская проблема. Главное, что мы с вами оба одеты в одном стиле, дресс код пройдем. Я угощаю.
– Хорошо. К которому часу мне быть готовой?
– Завтра вечером. Я за Вами заеду.
Плот плыл и плыл, то быстрее, то медленнее: то ветер начинал подгонять его, а то вдруг Аша сильнее налегал на весло. Они плыли ещё долго, и каждый молчал о своем. Саше было очень интересно разглядывать бурную растительность острова, подводную жизнь океана. Находясь на острове уже три недели, она ещё не осознала до конца всю возможную катастрофичность их положения. Она ждала спасения, верила в него, и эта вера не давала ей окончательно рухнуть в отчаяние. А в этот миг мир для неё был особенно ярок и красив.
У Аши в груди и голове периодически начинался шторм, завывала буря. И тогда он ожесточеннее вонзал весло в тело океана. Потом он успокаивался. Потом жестокие ветры опять возвращались и рвали сердце. А океан нес их плот и нес, и плоту ничего не оставалось делать, как послушно волнам, ветру и веслу плыть.
«А что если… скажем так…никто не придет? Боюсь ли я этого? Боюсь. К 38 годам оказаться на помойке мира… чертовски обидно. Смогу ли я смириться с такой участью? Не знаю… – Он опять посмотрел на Сашу, – Господи, дай остаться человеком. Не дай стать скотиной».
– Аша, посмотрите, какая у нас красивая тюрьма.
– Чудесные декорации. Для какого-нибудь экшен было бы очень выигрышно. Голи бы оценила. Ты знаешь, кто мы теперь?
– Узники? Пленники?
– Персонажи. А этот остров – сценарист, режиссер и главный герой. И ты мне поверь, он еще сыграет свою роль в этой драме. И этот остров, и этот ветер, и солнце, и океан, и мы с тобой – теперь герои одного романа. Детективного. Он сам прячется и нас прячет. Мы-то тебе зачем?! – крикнул Аша во весь голос.
Саша лежала на плоту, плот слегка покачивался, она смотрела в небо. Так спокойно, легко и хорошо ей, наверное, не было никогда.
– Ты пока пофантазируй, а я поплаваю.
Он аккуратно и с удовольствием сошел с плота в воду и поплыл. От яркого солнца и блеска воды у Саши начали болеть глаза. И она их закрыла. Поплыли радужные круги. Плот укачивал, плеск волн убаюкивал, и через несколько минут она поняла, что сейчас заснет. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Саша затаила дыхание, ей страшно было открыть глаза. Воображение нарисовало какого-то океанского монстра, всплывшего с глубин. Она слышала его дыхание и ощущала присутствие. «Надо открыть глаза, а то сожрет, и не буду знать, кто». Преодолев свой страх, она приоткрыла один глаз и, не поворачивая головы, умудрилась посмотреть в сторону. Из воды торчала голова Аши: с бровей, ресниц и усов капала вода. Он был похож на тюленя. Саша прыснула смехом, и он вдогонку ей улыбнулся белозубой улыбкой и хрипло захихикал. Саша закрыла лицо руками и сказала по-русски: «Господи, какая сегодня хорошая погода!»
Их смех полетел к скалистому берегу, там его подхватили птицы и унесли вглубь острова, в лес. А в лесу остатки тумана серебристыми шариками росы стекались по лепесткам в чашку цветка. К цветку подлетела маленькая пестрая птичка, напилась каплей и упорхнула.
Этим вечером в Сашином сердце расцвели незабудки и лотосы. Походка превратилась в танец, а душа мурлыкала сладкие прихотливые индийские мелодии. Но так как душа была русской, ей необходимо было развернуться. И вот на волю вырвалась и полетела над океаном первая песня, потом вторая, и так восемь песен на хинди по несколько повторов каждая. Это были песни из её любимых фильмов. Это были песни только из его фильмов. Саша не знала, что обогнув тот самый скалистый пригорок, и пройдя ещё 100 метров, она смогла бы увидеть, как в своей маленькой пещерке с видом на два океана сидит Аша и недоумевает на этот концерт. Он всё слышал и догадался, с кем имеет дело. «Интересно, из какого она фан клуба?» Он обратился к контейнеру: «Голи, ты слышишь? Во дает, сумасшедшая. Неужели и здесь меня это догнало? И что теперь? Меня ждет фанатская любовная горячка? Ничего не хочу… ничего не хочу. Спокойной ночи, Голи. Я выключаю свет…
… … ты думаешь, ты одна меня узнала? Я ведь тебя тоже узнал, утопленница».
Ночью ему приснились стихи:
Я смотрел в небо,
Я искал выход,
Говорил с Богом,
Но в ответ – тихо.
Я искал тропы,
Уходил в горы,
Только той же тропою
Шло за мной горе.
Плыл я в лодке и греб
Так, что весла трещали…
Мою лодку волна
На причал возвращала.
Западня. Не сбежать.
Обреченность кольца.
Ни с начала начать,
Ни дойти до конца.
ГЛАВА 9
ВАРЕЖКИ
Где-то между явью и сном в Сашиных ушах раздался знакомый громкий и резкий голос: «Варежки все надели?!» «Продленка идет гулять», – поняла Саша. Вдруг её охватила паника: находясь между сном и реальностью, она не могла понять кто она? где она? она боялась, открыв глаза, не увидеть сухую пальмовую ветку, свисающую с крыши её домика, и белые океанские волны. Мысли запрыгали в полупроснувшемся мозгу: «Если это продленка, то почему я лежу?» Она трусливо вытянула руку и, почувствовав под пальцами песок, успокоилась. «Нет, сегодня я не могу покинуть остров. Я на вечер приглашена… в ресторан».
«Вчера у нас получился диалог. На каком языке мы говорили? О, этот язык надо занести в книгу рекордов Гиннеса: грамматика английская, а лексика – откуда угодно, хоть из китайского, всё в кучу, всё, что в данный момент выразительно. Как это было здорово! Я консультировалась у него по поводу хинди. А еще… он научил меня одному плохому индийскому слову, а я его одному плохому русскому. И вот мы, два ненормальных, шли по лесу и склоняли существительные: пальма – дура, банан – дурак, муравьи – дураки, попугай – мурк. Дружить с ним просто чудесно. У него такой странный смех… страдальческий. Я ему даже сказала: «Вы так смеетесь, как будто Вам прищемили палец». Мы поймали рыбу. А в лесу он набрал каких-то… я не знаю, как назвать эти плоды: сами розовые, с зелеными усами, а внутри фиолетовые с мелкими косточками. Понятия не имею, что это такое. Что-то неземное.
Господи, прошу тебя, научи меня слову, дай мне такое слово, которое все объясняет, которое объединяет. Дай мне слово, Боже ».
Как встретить гостя, она придумала ещё вчера. И сегодня, бросив в рот остатки марсианских фруктов, побежала на берег собирать ракушки для ожерелья.
В состоянии головокружительного счастья она шлепала по кромке воды босыми ногами. Она была готова рассмеяться или расплакаться в любое мгновение. Саша переживала что-то очень высокое: это был её свет, её полёт, её восторг. «Интересно, что он сейчас делает?» Она брала в руки мокрые ракушки, с них капала вода, перламутр переливался на солнце, и этот блеск отзывался отголосками далекого, забытого счастья. Саша разглядывала ракушки в своих ладонях и вдруг увидела мокрые ладошки своей дочери. В них были такие же сверкающие ракушки, которые она собирала когда-то на море и приносила смотреть маме. Саша остановилась, ракушки высыпались из рук. «Анечка… мамочка… да как же я могу… Кто мне объяснит, как я позволила себе так забыться? Как я позволяю себе эту дикую радость? Почему? Что со мной?! Нет, нет, я вспоминаю о вас, я думаю о вас. Всегда, когда я вижу что-то интересное или ем что-то вкусное, я вспоминаю об Анечке и хочу поделиться с ней… Нет, не то… мне нет оправдания». Луч света начал меркнуть, небо надвинулось на Сашу, а время и события закружились вокруг неё вихрем. «Сколько я здесь? Две недели? Три? Месяц? Всё проносится, как во сне. Они думают, что я погибла? Я жива!! Как сообщить?! Никак… Сколько времени прошло? А если нас не спасут? А что будет, если нас совсем не спасут… … Он прав: мы с ним – два покойника».
– Мамочка! Выпустите меня отсюда!!!
Эти мысли обожгли Сашин мозг. На ватных ногах она зашла в океан и стала умываться соленой океанской водой. Она не знала, куда себя деть. Пустилась бежать по воде, по песку, по камням. Бежала так, словно хочет выбежать из своего тела. Когда уперлась в скалу, и бежать стало некуда, встала на четвереньки. Легче не становилось. Волны хлестали по лицу, а мамин голос в ушах озвучивал её и мамины мысли:
– Что ты наделала, Саша! Что ты наделала? За чем ты погналась? Почему ты стала учить не французский язык, а хинди?
– Потому что, мама, всё остальное было для меня холодно. А здесь я почувствовала тепло.
– От чего? От кого? От киноактера? Ты в своем уме? Куда тебя понесло?
– «Куда понесло», а денег дала.
– Да, дала, потому что хотела, чтобы ты была счастлива.
– А я счастлива, мама! Ты представляешь, я – счастлива! Вот он сейчас придет и будет отнимать надежду и на себя, и на вас, а я буду счастлива!
– Да, Саша, тебя послушать – ума набраться. Учитель языка! Как начнешь говорить!.. А что за этими словами, моя дорогая? Ты не подумала о нас с Анечкой. Кому мы теперь нужны? Я – старуха. Что будет с ней? Кто её выходит?
– Мама, я знаю, что ты прекрасно понимаешь: в том, что случилось нет моей вины. Ты просто сердишься. А сказать тебе «успокойся» я не могу. Моя Аня – моя жизнь. И ты тоже. Я думаю, как я вас осиротила, и у меня останавливается сердце. Но как я могу повернуть всё вспять? А то, что происходит здесь со мной, не описать ни какими словами. Простите меня и прощайте.
От последних слов ей стало особенно страшно. Их как будто бы произнесла не она. Она не узнала свой голос у себя в голове.
Саша поднялась, отерла соленое лицо и пошла собирать ракушки.
ГЛАВА 10
МУЗЫКА БЕЗ МЕЛОДИИ
Солнце садилось, жара стала спадать. По берегу с доской на плече, как с подносом, шел Аша. В любом престижном ресторане повара позавидовали бы набору продуктов, исполнению блюд и сервировке на этой доске. Он перешел границу зон обитания ( скалистый пригорок), и его встретило оригинальное зрелище: на невысоком сером камне в медитационной позе восседала Саша, укутанная куском длинной красной материи. Голова, шея, грудь, руки – всё было обмотано гирляндой из ракушек. «Эй Богуан, что меня сегодня ждет? Рядом с таким чудом сам чувствуешь себя чудаком. Я целый день сегодня собирал, ловил и готовил, а тут… человек-коралловый риф. Ну ладно, Аша, поиграем! Тагар дам!»
Тихо прошел и сел на колени перед ней.
– Махарани, я могу войти?
– Вы уже вошли, – Саша медленно открыла глаза. «О!… сегодня он в синей майке и голубых джинсовых шортах. Волосы распустил. Готовился».
– Алекс, откуда такая роскошь? Вы нашли клад?
– Вы тоже, я смотрю, сегодня в смокинге. Встретили кого-то по дороге?
– Нет. Думаете, Вы одна роетесь в чужих чемоданах? Я принес Вам подарки. Взгляните, махарани: Вы любите музыку и сегодня у нас музыкальный ужин.
– Что это значит? Вы будете петь?
– Нет, но Вы будете слушать. Слушать запахи и ароматы. Первое блюдо – Вечернее Дебюсси.
– Почему Дебюсси?
– Попробуйте и поймете.
Саша взяла оранжевый фрукт и откусила кусочек.
– М-м-м. Действительно Дебюсси. С нотками светлой печали.
– А это Чайковский. – Аша поднял большого красного краба. – Спроси: «почему Чайковский»
– Почему?
– Потому что Щелкунчик! – Аша раскрыл клешню краба и перекусил ею цветочек, торчавший из кокосового ореха.
– А это – Болеро Равеля, – он указал на рыбу.
– А-а, музыка без мелодии!
– Почему без мелодии? Мелодия есть. Костей, правда, много.
– А что мы будем пить?
– Абра кадабра! Вот… белое безалкогольное. Это кокосовое молоко.
– Нормально.
И они начали свой пир. Светский раут в лучах уходящего солнца.
Сначала в ход пошли яркие сочные фрукты. Потом распотрошили Щелкунчика. Болеро оказался действительно костлявым, но и кости пригодились: из них можно было складывать слова на хинди. Саша не предполагала, что можно опьянеть от еды.
Дальше начались водные забавы с детскими выкрутасами: хождение на руках, ныряние с камней в разнообразных позах, трюки с задержкой дыхания. Саша могла себе позволить только веселое барахтание на мелководье. А после того, как Аша виртуозно изобразил «Кита всплывающего», и побережье озарилось громким хохотом, смеяться уже было невозможно, не было сил.
Потом они разводили костер: сначала с помощью трения двух деревяшек, а потом с помощью зажигалки, которую Саша берегла на «черный день», но ради сегодняшнего вечера решила пожертвовать. Усевшись возле костра, они замолчали.
Саша подняла небольшой плоский камень.
– Аша, смотри, телефон. Кажется, тебе звонят, – и она бросила камень Аше. Тот ловко поймал и прислонил камень к уху.
– Алло? Сингх, друг! Да на побережье развлекаюсь с одной сумасшедшей. Не завидуй. Она старуха. Вся ракушками уже покрылась. Лови! Тебе звонят.
– Алё! Галчонок! Я на пляже. Что делаю? Жду у моря погоды. Лови. Индия на проводе.
– Брат Раджа! Нет, всей семьей сюда ехать не советую: обратных билетов не купишь. Говори теперь ты.
– Мама? Это Ваша дочь – неудачница. За всю жизнь ничего не накопила: ни друзей, ни денег. А под конец её выбросило на берег с каким-то незнакомым мужиком. Жрать нечего, жить незачем. А Вам, Аша, кажется, звонит отец.
У Аши округлились глаза, как будто на том конце несуществующего провода его действительно ждал голос отца.
– Отец?.. Какая удача. Я с ним давно уже не разговаривал. Дай мне трубку.
Аша прижал камень к уху.
– Папа? Как твои дела? Почему я долго не звонил? Что ты, папа… просто у того, кому не звонят время идет медленнее, чем у того, кто не звонит. Что у меня с голосом? Что у меня случилось? Ты же ничего не знаешь… Мне нужно кое-что рассказать тебе… – Аша закрыл глаза и после паузы продолжил, – Папа, ты же знаешь, я всю жизнь, всегда, чувствовал себя особенным. Во мне жило ощущение, что я могу всё. И за что бы я ни брался, у меня всегда всё получалось. И всё равно я страдал от комплекса… не знаю, как его назвать. Я ощущал невостребованность своего таланта, недовысказанность своих мыслей, желаний, недобор переживаний. Мне всегда было мало тех средств, которые мне предлагались для самовыражения. Я словно шел на цыпочках, когда мне хотелось взлететь! Чёрт возьми, папа! И тут, ты помнишь? появилась она. Моя поддержка, моя опора. Она давала мне смысл и сама была моим смыслом. Папа, у меня появилась надежда. Я задышал. У меня как будто пульс изменился: стал не сумасшедший и сбивчивый, а глубокий и наполненный. И это сокровище недавно выпало из моих рук и разбилось вдребезги… Всё… Связь прервалась. Холодно становится.
К костру подтягивались мотыльки, бабочки, крошечные крабики.
– Почему-то зверюги боятся огня, а всякая мелочь пузатая к нему тянется…
– Ползут погреть свои холодные, цепкие лапки. – Брезгливо сказал Аша. -Этим хладнокровным дурачкам надо всегда возле чего-то греться. И им всё равно от чего греться: от солнца или от костра. Вы меня понимаете? Нет, конечно…
– Вы думаете, я Вас плохо понимаю? Да, я понимаю не всё, что Вы говорите. Но я понимаю самое главное.
– Очень интересно. Поделитесь.
– Я понимаю, что Вы очень любили свою жену.
– Я её и сейчас люблю. Когда она ушла, полюбил ещё больше. А тогда … она меня любила. Она вообще была героиня. Всё-таки публичная жизнь – штука утомительная. А она всё как-то правильно понимала в этой жизни. Но говорила, что это я её научил. А я тебе столько не додал, Голи. Вы молчите? Вам не понравились мои слова?
– Я могу задать странный вопрос?
– Думаю, у Вас это получится.
– Почему Вы не похоронили Голи, а … … ?
Аша тяжело вздохнул, но Саша почувствовала, что разговор продолжится.
– Знаешь, бывают такие дурацкие вечерние разговоры о жизни и смерти. И как-то раз Голи сказала, что хочет так. И потом, когда она здесь… болела, я поклялся ей, что выберусь отсюда только вместе с ней. А теперь, хотя бы в таком состоянии, я смогу увезти её. Но хватит об этом.
Аша встал и начал ходить по берегу.
– Да, увезти… Вы знаете, а в моей жизни, по большому счету, ничего не изменилось. Моя жизнь там – очень ограниченна, практически, как этот остров. И окружена огромным океаном жизни, в который мне не на чем выйти. Нет ни катера, ни лодки.
– А я не понимаю, почему не ищут! За столько времени ни корабля, ни самолета. – Он продолжал нервно шагать по берегу. – Мы с тобой уже научились разговаривать друг с другом! Кстати, ты заметила это? Ха-ха! На каком языке мы общаемся? Да это и не важно. Я тебе говорил, этот остров тот ещё персонаж. Прячешь нас?! Прячешь?!
Ищут они меня… как же. Голи давно бы уже всех на уши поставила. А эти сейчас делают шоу. Говорят… произносят… слова, слова, пена, пена! Э! Получи!
И он начал бить ногами набегающие волны.
Саша молча ждала, когда закончится этот психоз. Брызги летели на его одежду, лицо… Успокоившись, он вытер капли с лица, как вытирают слезы.
– Извините. Нервы что-то… Это был не я. Я обычно ни с кем не дерусь. Но тут очень захотелось кому-нибудь морду набить. А океан под руку подвернулся.
Он стал уходить, медленно, спиной вперед.
«Почему ты не уплыл?»
«Не скажу. Всё тебе скажи».
– Спасибо за компанию. Провожать не буду.
– Да что тут идти-то… – Саша махнула на навес, практически возле которого она стояла.
– До завтра? Завтра чем займемся? Посмотрим по погоде?
– Эта чертова погода будет отличной. Я тебе обещаю! – крикнул он, удаляясь.
Аша шел и злился:
«А что это ты так развеселился? А что это ты так разошелся? Жить захотелось? Как она ловко развела тебя на эти откровения. Простодушная. Блаженная. Журналистка без журнала. Это такой сорт людей, которые способны влезть без мыла куда угодно.
Не надо было при ней такое говорить?
Нет! Надо было! Пусть знает и не подкатывает со своими дешевыми фанатскими штучками. Нравится пальцем в душе ковырять?! Только здесь мне этого не хватало. Не хочу… ничего не хочу!
Так она вроде и не подкатывала…
Вот пусть и не подкатывает! А начнет – поставишь на место. И вообще, теряешь форму.
С утра начинаю заниматься спортом».
Саша упала в свои чемоданы и уснула.
ГЛАВА11
МАНДАЛА.
Утром она проснулась бодрой. Поднялась, потянулась к солнышку и заметила беспорядок в своем хозяйстве. «Что-то всё разбросано. Надо всё разложить по местам». Она стала раскладывать чемоданы к чемоданам, сумки к сумкам, бутылки к бутылкам, с удовольствием вспоминая вчерашний вечер.
«Отчего я так устала вчера вечером? Он много говорил, а я его напряженно слушала. Я так хотела его понять, что чуть не лопнула голова. Стоп, а это что такое?» Из песка торчал кожаный рыжий ремешок. Саша потянула за него и вытащила из песка свою сумочку.
– Ах, вот ты куда подевалась, моя дорогая, моя подружка. А я тебя искала. Вот стоило тебя один раз отвязать от руки, и ты чуть не пропала!
Во избежание потери документов во всех путешествиях Саша привязывала сумку к руке. Так научила её одна знакомая, когда они отдыхали в Геленджике: во время ночной грозы с гор хлынули переполненные реки, и они так обе перепугались в своей маленькой гостинице, что привязали к себе все самое необходимое.
Саша с волнением открыла сумку. Всё её прошлое было на месте и растерянно смотрело на неё. «Ну что вы так нерешительно выглядываете друг из-за друга. Не бойтесь, я вас узнала: паспорт, билеты, банковские карточки, косметика и … словарь!! Ты ж мой англо-русский, ты ж мой русско-английский.»
– Боже! Боже! Это Твой знак! Это Ты! Ты даешь мне слово!
Слова и рифмы запрыгали радостно в голове и начали складываться:
Я просила Бога,
И в молчанье строгом
Бог мне дал Слово,
И оно стало Богом…
Весь этот день и следующий Саша изучала словарь и доедала Дебюсси и Равеля. На третий день чувство голода придало новый вектор её мыслям и действиям, и, не имея ни малейшего представления, где и как ловить рыбу, она отправилась на рыбалку. Вспоминая ролики из ютуба, задумала соорудить себе гарпун из палки. Но ничего не получилось: не нашла ни подходящей палки, ни наконечника. Да и рыба плавала где-то в одной только ей известных местах. Потом Саша поняла, что надо зайти поглубже в воду, и когда зашла по пояс увидела, как в воде резвятся стайки рыбешек. «На таких и гарпун не нужен. Сварю из вас суп. Только как вас выудить, ребята?»
Она добежала до навеса и вернулась на свое рыбное место уже с целлофановым пакетом. Опустив его в воду, стала ждать, когда рыбки сами заплывут внутрь. Но рыбы весело плавали стайкой, и пакет их совершенно не интересовал. Саша стала загребать воду пакетом, но как она ни старалась угнаться за рыбками, у неё ничего не получалось: рыбки проворно рассыпались в стороны. Но как только она их разгоняла, они опять собирались вместе. Тогда Саша замерла, и рыбки снова вернулись туда, где их ждала судьба с целлофановым пакетом в руках. Они кружились вокруг него все вместе, и тут одна рыбешка отбилась от стаи и начала медленно заплывать внутрь. «Ну вот, все умные, одна ты дурёха»,– сказала ей Саша и выхватила пакет из воды. В нем была рыбка.
Саша ликовала:
– Ваши действия – это ваша карма. И результаты этих действий – тоже карма! Я назову тебя Карма!
В океане она больше ничего не поймала, в лес одной было идти страшно, и страх победил голод. Так что в этот день она ничего не добыла.
День заканчивался письмом домой. «Дорогие мама и Анечка. Я живу хорошо. Сейчас я готовлю себе ужин. Это будет суп из рыбьих голов. (Бедный Равель, третий день мучается.) Варю в жестяной банке из-под пива. Запах моего супа… на любителя. Извращенца. Прием пищи у меня в основном вечерний. Как бы не набрать лишних килограммов. Хотя… кого мне здесь бояться? Никому я не интересна и не нужна. Второй день изучаю словарь. Для чего?.. Он опять пропал. Может, в пропасть провалился?! Не дай Бог, конечно. Сейчас помолюсь и лягу спать. Поблагодарю за день, за хлеб насущный и за компанию. А компания у меня такая: передо мной лежит русско-английский словарь, чуть поодаль расположились рожки да ножки от Равеля, рядом в луже плавает одинокая Карма». Последними словами Саша рассмешила сама себя. «Рожки да ножки от Равеля и одинокая Карма…» Она стала смеяться громко и безудержно. До слез и всхлипываний.
Утром четвертого дня возле серого камня она обнаружила знакомую синюю бутылку воды. «А вот и дар Божий. Издевка? Подачка?– спросили эмоции у разума. « Он приходил… ночью или утром? Мой Ромео», – сказали чувства. Саша долго и печально смотрела на воду, а в душе разливалось какое-то нежное томление, от которого становилось приятно и стыдно и которое подбросило её, как волной. – А ведь я не поблагодарила его за тот ужин. И за воду надо тоже поблагодарить».
Она распахнула словарь, нашла необходимые слова и решила сама пойти к нему. «А что тут такого? А что тут, собственно, такого?!» Но где его искать за этим пригорком?
План действий созрел быстро: она влезет на эту маленькую скалу, оглядит всё с её высоты, что-нибудь, где-нибудь она да заметит и будет двигаться в том направлении.
Когда она добралась до середины, к ней в голову пришла одна умная мысль: «Что я делаю? Куда я лезу? Ну не поблагодарила я его, и что? Нужна ли ему вообще моя благодарность? Как я отсюда спускаться буду?!» Но дело уже было сделано, и взобраться наверх стало проще, чем спуститься вниз. Пришлось лезть до конца. Испугавшись высоты и скользкого камня, распластавшись на вершине, она, как большая черепаха, вытягивала шею, пытаясь высмотреть признаки бытия Аши. Снизу раздался голос: «Я не там, я здесь». Аша стоял у подножия на Сашиной территории.
С вершины стали доноситься стоны и причитания.
– Я не пойму, Вы там плачете или смеетесь?
– Я плачу. Я не могу спуститься. Помогите.
– Как я Вам помогу? Медленно скользите вниз.
– А Вы меня внизу поймаете?
– Зачем? Ниже земли не упадете. Спускайтесь. Не бойтесь. Аккуратно.
Под тихий смех Аши Саша начала свое медленное снижение.
«Это унижение какое-то, – думала она, кряхтя и цепляясь за каждый выступ, – как теперь ко мне можно относиться серьезно?»
Когда до земли оставалось метра два, Аша рукой прижал её к скале.
– Поймал!
Потом помог спрыгнуть.