«В–ж–ж… фр–р–р…. фр–р–р…». К дому на приличной скорости подкатила машина, чуть притормозила, потом дала задний ход, попыталась развернуться и заглохла.

–Опять Маркуша свою клячу заездил,–Андрей сокрушенно вздохнул.

Из машины вылезли братья Браншиц и молодая женщина на последнем месяце беременности.

–Так. Все в сборе. Пора к столу. Будем водку пьянствовать и безобразия нарушать,–Шустров лихо подхватил Жанну под руку, и направился к гостям.

Сделал он это так быстро и демонстративно, будто специально хотел оставить девушек наедине. Юле опять стало страшно, она засуетилась и ринулась вслед за Андреем, но споткнулась и чуть не упала.

–Осторожнее,–Ирина подхватила ее как раз вовремя,–По нашей территории надо ходить аккуратно. Тут только на первый взгляд все гладко, а на самом деле полно препятствий. Это очень характерно для моего брата. Знаете, в детстве в Андрюшкиной комнате всегда царил идеальный порядок, а заглянешь под кровать или в шкаф там такое…….,–все это она произнесла таким доверительным тоном, словно беседовала с давней подругой.

–К столу, к столу,–Андрей возбужденно размахивал руками,–Леди, мы ждем.

–Это, кажется, нам,–Юля аккуратно высвободила руку,–Спасибо. Здесь действительно небезопасно,–Ирина молча кивнула.

За столом Юля оказалась между Андреем и Катенькой, беременной женой Марка. Напротив нее сидела Ирина, а Лешка в другом конце стола рядом с Ростом и Диной. Тамадой был сам хозяин. После третьего тоста, как водится, завязалась общая беседа, но потом разговоры в основном приняли локальный характер. Борис, Рост и Лешка обсуждали какое–то спортивное событие. Жанна опять верещала про вечеринку, на этот раз ее жертвой была Ольга. Андрей что–то увлеченно рассказывал Лене и Ивану…..

–Вы первый раз в этой компании?–Катенька смотрела на Юлю большими карими глазами и улыбалась,

Юля была благодарна соседке за внимание, –Не совсем. Мужчин я уже видела пару дней назад.

–Понятно. У меня опыт посолиднее. Первый раз я увидела всех на собственной свадьбе, год назад. Потом еще раза три встречались. Не густо, правда? Так, что, похоже, мы обе новенькие в этом «светском» обществе.

– Похоже.

–Давайте общаться,–глаза у Катеньки стали лукавыми, словно она предлагала заключить тайный союз,–Вы как сюда попали?

–В общем, случайно,–Юлино настроение заметно улучшилось, ее собеседница прямо–таки излучала доброжелательность, – Проявила беспечную неосторожность.

–А у меня все банально, вышла замуж. Знаете, я, как только Марка увидела, так сразу решила, что он будет моим мужем. Представляете: первый курс, первая лекция и в аудиторию входит преподаватель: высокий черноволосый красавец, я прямо сама не своя сделалась. А сколько глупостей натворила–ужас. Вспоминать стыдно.

–Катюш, ты не видела мой мобильный?–отвлек жену Марк.

…….Постепенно воздух стал пепельно–серым и пронзительно зазвенел–это комарихи вышли на кровожадную охоту. Не тут–то было! Стоило природе понизить уровень света, как под потолком беседки засветилось множество фонариков. Все они были тщательно упрятаны в миниатюрные футлярчики, из которых струился ароматный дымок. Прожорливым самкам ничего не оставалось, как жужжать и злиться поодаль. А застолье тем временем достигло максимальной точки.

Звякали бокалы, появлялись и исчезали блюда с разносолами, кто–то рассказывал анекдот, кто–то предавался воспоминаниям, и при этом и каждый старался перекричать соседа….

Юля по мере сил, стараясь уследить за событиями, то поворачивалась к Андрею, то отвечала на вопросы Катеньки, то прислушивалась, как Феликс рассказывает о Сириусе и, сама того не желая, вдруг поймала печальный взгляд Ирины.

–Какая вы красивая,–та слова не произнесла–выдохнула, и опять без эмоций, как эхо.

«Господи, – взмолилась Юля, – ну, зачем я во все это влопалась?!»

–Дамы и господа!–чтобы привлечь внимание, Дина даже в ладоши захлопала,–Требуется перерыв!

Все одобрительно зашумели и задвигали стульями. Кто–то включил музыку.

–Потанцуем?– услышала Юля. Перед ней, развернувшись вовсю ширь своей спортивной фигуры, стоял Борис Матюхин. Секунд несколько они кружились молча, потом Борис глухо произнес,– Спасибо.

–За что?

–За то, что не отказала примитивному «качку».

–Не говори глупостей. Никакой ты не «качок». И потом, я не терплю снобизма.

–Я сразу понял, что ты, вроде нас с Ростом. Может, и не из рабочей семьи, но уж точно не из академиков.

–Какое там, мама учительница географии, отец на ЗИЛе работал.

–А моя мать ткачиха с «Трехгорки». Она меня без отца поднимала, а для того, чтобы «все как у людей…» с фабрики сутками не выходила. С утра вытащит сонного из постели, посадит перед тарелкой с кашей и бегом на работу, а я весь день один – сам себе хозяин. Хорошо, что соседка наша тетя Валя нянечкой в детском саду работала. Вот она меня в этот сад и устроила, как своего племянника. Там я и познакомился сначала с Ростом, потом с Лешкой. Рост–то, как раз и был тети Валиным племянником, а мать его в знаменитой спецшколе завхозом работала, так я и попал в компанию детей академиков да дипломатов а, чтобы по улицам не болтался, мать меня еще и в спортшколу сунула. Учился, правда, я паршиво и Серега не лучше. Нас и держали–то в школе–Роста из–за матери, а меня из–за спорта….

Юля, изредка кивала головой в знак согласия и медленно двигалась в такт музыке, а сама, уставившись глазами в пространство, наблюдала, как густеющая темнота то выдавливает из себя кого–то, то аппетитно глотает. Вот Катенька вытянула свои слегка припухшие ножки на свободный стул, и с наслаждением поедает мороженное. Рядом Лена. Одной рукой она держит блюдо, доверху заполненное чем–то вкусным, а другой пытается раздвинуть на столе посуду. Густые с серебряным оттенком волосы, пользуясь, случаем, бесцеремонно лезут ей в прямо глаза. Недалеко от Юли топчутся Сергей и Дина. Эти только делают вид, что танцуют, на самом деле они целуются, лишь изредка переминаясь с ноги на ногу. Чуть дальше, Ольга, Иван и братья Браншиц, расположились кружком и смеются. До–о–о–о–вольные! Левая рука «княгини» у Ивана на плече, а правая совершает различные пируэты, дополняя слова хозяйки. Вправо, влево, вверх, вниз….. вжик, вжик – браслеты…. туда–сюда… Мелодия закончилась.

–Хорошо слушаешь. Здесь это редкость,–Борис грустно усмехнулся.

–Почему редкость?–удивилась Юля.

–Потом сама поймешь,–стоило природе окончательно погрузиться в темноту, как число световых источников резко возросло: легкие сияющие точки кружили вокруг водоема, прятались в кустах и даже надменно взирали с крыши особняка,– Здорово! Андрюха большой мастер на эффекты,–Борис кивнул сторону водоема,–Ты туда посмотри.

И, действительно, в том месте, где искривленный овал превращался в речку, крутилась, сияла и пела хитроумная конструкция, то ли шутиха, то ли мельница. И как Юля ее раньше не заметила? Это сооружение разбрасывало такие замысловатые цветоволны, что вокруг все разом превратилось в большую палитру, на которой смешивались и разъединялись тысячи разнообразных оттенков.

–Ну, как настроение?–Шустров был доволен,–А? Матюх, как тебе новый вариант?–улыбка шире некуда,–Не могу без экспериментов. Я мужик рисковый!

–Только риск у тебя, почему–то, беспроигрышный. Ты же без стопроцентной страховки даже начинать ничего не будешь, везде точный расчет.

–Ну, каждому свое. Ты, Матюх–боец, а я–математик.

«Трах! Бах! Бах!…… Тр–р–р–р–ах!…..» Водоем, особняк, поляна, даже закопченный мангал–все превратилось в сказку. То тут, то там в огромную черную дыру взлетали кометы, усилено волоча за собой хвосты, чтобы потом, отряхнувшись, скинуть вниз разноцветные капли.

«Тра–а–ах!» – взмыла вверх очередная путешественница. Света от нее было так много, что на втором этаже резной карниз без труда разглядеть можно было, но Юля увидела совсем другое: у самой воды, особняком от всех, стояли Ирина и Алексей.

Она: шаг вправо, шаг влево, руки то на груди сложит, то вниз опустит, а лицо бледное–бледное, а Лешка наоборот: руки в карманах, с места ни–ни, куда там твой памятник, только пятна красные вереницей, с шеи на щеки и далее. Слов не слышно. А зачем? И так все ясно. Еще раз «тра–а–ах»! Последняя. И тут же музыка.

–Разрешите пригласить?–ответа Шустров ждать не стал, подхватил, пока не опомнилась, и по кругу, по кругу…

Салют закончился и не видно их больше. «Па–па–ра–па–па….. па–па–ра–па–па…..» Динамик аж захлебывается. Рядом Борис Матюхин Лену кружит, и Ростовцев с Диной в том же «поцелуечном» состоянии.

–Как настроение?

–Ты уже задавал этот вопрос?

–Но ты же не ответила?

–А тебе на все вопросы обязательно ответы нужны?

–Это, что плохо?

–Не знаю.

«Па–па–ра–па–па….. па–па–ра–па–па…..» А от воды голоса…. «Как мне теперь…» – женский, звенит, ломается…. «Это не имеет…..»,–мужской, того и гляди, сорвется….. «Па–па–ра–па–па…..». Окружающие вид делают, что ничего такого, а сами в сторону водоема поглядывают.

–А где твоя невеста?

–Спит. Организм молодой неокрепший, а шампанское коварный напиток.

«Я не могу….», – женский, уже почти до крика…. «Прекрати немедленно….», – мужской, тоже не шепотом…. Юле неловко, совестно. Борис и Лена танцевать пытаются, да выходит это у них не очень. «Как же так… почему, почему…..»,–женский, слезы наружу. «О!…. Нет!»–мужской, с испугом. Борис с Леной–то друг на друга, то на Дину с Сергеем. Переглядываются. Вдруг Ростовцев подругу в сторону, а сам к водоему.

–Пошли,–Андрей улыбался, как ни в чем, ни бывало.

–Куда?–это для проформы, на самом деле все равно куда, только бы здесь не оставаться.

–Дом покажу.

***

Говорят, что по тому, как выглядит жилище, можно определить характер, манеры и даже кулинарные пристрастия хозяина. Но только не в этот раз.

Огромный холл с мраморной лестницей и колоннами «а ля кариатиды», кухня стилизованная то ли под малороссийскую корчму, то ли под прибалтийскую мызу, гостиная в персидских коврах и восточных диванах. Еще две комнаты непонятного назначения.

Одна: дорогие ткани, красный бархат, белый шелк, в одном углу рояль, в другом огромное зеркало в золоченой раме, если будуар, то огромный, если танцзал, то маловат.

Другая: грубо сколоченный деревянный стол, такие же грубые деревянные лавки, кованые сундуки и напольные коврики в лоскутной технике.

Сообщались эти «антиподши» через десятиметровый кубик, где кроме камина весьма внушительных размеров, ничего не было, но зато, весь кубик был выложен голубым изразцом: стены, потолок, камин, даже пол.

От такой пестроты у Юли даже голова закружилась,–Весьма разнообразно.

–Так и задумано! Чтобы каждый себе место по душе нашел. Ты еще и половины не видела. Сейчас я еще одно место покажу.

Шкафы массивные дубовые, заполненные сверху донизу книгами. Большой двухтумбовый стол, столешница зеленым сукном обита. Старинный кожаный диван и два кресла у стены: скрип, скрип, скрип…. Все прочно, основательно – сталинский ампир.

–Это кабинет твоего деда?

–Да….. был. Они с Лешкиным дедом однокашники,–Андрей криво усмехнулся,–почти, как мы.

–Почему почти?

–Потому что они не только учились, но и работали вместе…. до самой смерти…. деда моего…… Дружили очень…

–Он, чей отец был?

–Мамин. Лешка тоже «по женской» линии. На том наше сходство и заканчивается,–голос ровный, а глаза колючие.

Юля понимала, что одно неосторожное слово, и она еще глубже увязнет в давних и видимо непростых отношениях между этими семьями,–А он ошибся.

–Не понял? – удивился Андрей.

–Лешка сказал, что ты обязательно будешь хвастаться коллекцией, а ты молчишь.

–Ах, это….,–колючка из глаз исчезла,–Буду. Я тебя для этого сюда и привел,–он отодвинул одно из кресел, пошарил по стене рукой, та послушно разделилась на две половинки.

Стеллажи, стеллажи, стеллажи, вдоль стен, параллельно стенам, под углом в сорок пять градусов, а на полках–черти, лешие, домовые, вампиры, ведьмы…..

–Вот это да–а–а–а!–изумленно протянула Юля,–Такое великолепие и под замком!–она, словно зачарованная водила глазами по полкам.

–Ну, ты рассматривай, а я сейчас.

Юля медленно переходила от стеллажа к стеллажу. Сколько же здесь всего было.

Вот лысая рогатая фигурка в золотых шароварах, ехидно так улыбается, а во рту всего один зуб. Кажется, это называется див, что–то из «Тысячи и одной ночи». А вот лохматый, бородатый, из сумки бутылка торчит, а сам на болотной кочке с гармонью – песни горланит. Баба Яга – классическая: нос крючком, метла и ступа. Вампир–морда белая клыкастая, плащ черный, ногти длинные синюшные….

–А вот и я,–Андрей достал из пакета их подарок,–Сейчас мы новому постояльцу место определим,–он раздвинул фигурки и водрузил одноглазого старикана между бабой Ягой и подвыпившим Лешим,–Красота! Как здесь и жил.

***

Юля стояла в нескольких сантиметрах от стремительно падающего водяного потока сверху (оттуда, где на крыше тщательнейшим образом были законспирированы таинственные источники) вниз (туда, где вся эта падающая громада преобразовывалась сначала в бурлящую реку, а потом в тихое занудное озерцо). Стояла, принимая на лицо микроскопические, едва заметные глазу брызги. Там за мокрым занавесом, за шипящей лентой и тихой заводью сияли огни, звенели бокалы и слышались голоса, обильно политые вином и приправленные весельем, а здесь было царство полумрака и шепота. Она сама попросила Андрея показать это место. Во–первых, потому что чувствовала, что оно должно быть необыкновенным, а во–вторых, ей совсем не хотелось возвращаться в шумную малознакомую компанию, живущую по своим законам.

–Колдуешь,–сзади что–то звякнуло,–Напрасно ты туфли сняла. Этот камень даже в жару не нагревается.

Юля, медленно, словно проснувшись, наклонила голову. Большие каменные прямоугольники с готовностью вылупились ей навстречу. Они были влажные и шершавые.

–Знатоки советуют мне эту «булыжную мостовую» подогреть. Ну, знаешь, как тротуары подогревают, чтобы льда зимой не было.

И опять: звяк, звяк, дзинь, блямс… Реальность.

Юля провела пальцами по водяным канатикам и обернулась: двухъярусный сервировочный столик, с напитками, фруктами и еще бог знает с чем, легкие плетеные кресла и небольшая бархатная скамеечка.

–Прошу,–хозяин сделал широкий жест,–а то на лужайке шумновато,–он дождался, когда Юля сядет, и заботливо подсунул ей под ноги скамеечку, – Предлагаю тост: за новое приобретение моего друга Лешика!

Она даже не удивилась,–Андрюш, ты хочешь меня о чем–то предупредить?

–Почему?

–Если бы хотел обидеть, то сделал бы это более тонко. Сам же про себя сказал, что математик.

–Ну, это не совсем так. И математик и боец.

–Не сомневаюсь,–Юля усмехнулась,–Только, если боец, то, скорее, невидимого фронта.

–Ничего плохого в этом не вижу,–парировал Андрей,–Если думать, перед тем как делать, то неприятностей можно и избежать.

–Или наоборот, можно организовать неприятности. Ну, не себе разумеется.

–Можно. Только неприятности штука трудоемкая, так что никто без особых причин их организовывать не будет, если он не псих, конечно. Я похож на психа?

–Не знаю. Опыта, знаешь ли, у меня в таких делах маловато.

–Пусть так. Но даже психа просчитать можно, а вот типа, который, делает все, что его левая задняя хочет, а потом хоть трава не расти, просчитать нельзя. А вреда от его действий, ой, как много бывает!

–Вывод: если зло несознательное–это плохо, а если зло спланированное–это нормальный ход, что–то вроде естественного отбора. Интересная теория,–усмехнулась Юля.

–Это не теория, а практика. Жизненный опыт, кровью и потом политый.

–А куда отнести зло, причиненное бездействием?

–То есть?– Андрей явно не ожидал подобного вопроса.

–Ну, когда человек знал, что беда случится и ничего не сделал, чтобы ее предотвратить. Хотя и мог.

–А это вообще не зло, скорее наоборот. Давно заметил, что именно тяга к добрым делам, частенько оборачивается крупными неприятностями. Добро штука коварная. Оно тихо так, незаметно убаюкивает сознание и создает иллюзию защищенности, а в результате человек теряет чувство опасности и становиться уязвимым,– у него даже губы побелели,– Вот и выходит, что добрые дела парализуют волю, а это прямой путь к гибели.

–И тебе не жалко сестру?–как же ей хотелось найти виновного в том, что произошло, как же хотелось….

–Жалко! Очень жалко! И не надо делать из меня монстра. Не было у меня возможности ничего исправить! Не пригласить Ирку или Лешку я не мог. Надеюсь, ты понимаешь почему? И тебя не мог ни пригласить. Вспомни, как дело было, когда о моем дне рождения разговор зашел. И, заметь, не я этот разговор начал, а Лешка. Тут же ребята с вопросами: где? когда?….. Что мне было делать? Врать, что ничего не будет, а потом оправдываться, что спьяну не то ляпнул? Или надо было сказать: всех жду, а вот ты Юля не приходи.

–Если бы я знала, то не пришла.

–Уверен, более чем……. Только сам я тебе рассказать ничего не мог, случая не было. Думал, что Рост ситуацию обрисует или Лешка проболтается. Не получилось.

–Не получилось….,– Юля поймала себя на мысли, что произносит слова с той же интонацией, что и Ирина, – не получилось……. Ладно, теперь это уже не имеет значения,–дзинь, дзи–и–и–нь….., хрусталь материал благородный,–С днем рождения тебя.

***

Чернота, а в ней мохнатые серебристые дырки…. Одна, две…. еще, еще…. как же их много!….. Господи, да у них же щупальца! Скользкие, слизистые щупальца… Юля……., Юля…., зачем….. зачем…… Они растут! Растут!!! Вот! Вот! Сейчас……», – А–а–а–а–а!!! – Юля плохо понимала, что на самом деле происходит, сначала кошмар, теперь вот комната незнакомая…. кровать…… Ах, да!

–Юль, ты чего?–это Борис, значит, она так орала, что даже сосед проснулся, и кулаком в стенку: бух–бух, бух–бух…

–Все нормально, Борь. Муть какая–то приснилась. Я вообще на новом месте, сплю плохо.

–А–а–а–а… Стучи, ежели что…

Юля лежала вытянувшись в полный рост, словно оловянный солдатик, и сверлила взглядом потолок: если встать на кровати, то до него вполне можно дотянуться. Жаль, проверить нельзя, стоит слегка пошевелиться и пружины тут же начинают злобно рычать. Придется довольствоваться сидячим положением.

Юля подсунула себе под спину подушку и принялась обозревать темноту. Это был настоящий чердак. Тут пахло сухим деревом, сеном и пылью. Ну, деревом понятно, здесь оно везде: стены, пол, мебель, только на потолке его нет, вернее потолка нет. Есть кровля. Покатая железная, такая обычно зимой от мороза звенит, а летом до точки кипения нагревается. А сеном–то почему? И пылью тоже. Чердак чердаком, а чистота выдающаяся, ничего лишнего. Пузатый зеркальный шкаф, кажется, он шифоньер называется, кровать с панцирной сеткой и табурет, а вместо стола подоконник почти в метр шириной. Даже не верится, что у этого чердака и «водопада» один и тот же хозяин. Юля с шумом втянула в себя воздух и также с шумом выдохнула. А сеном все–таки пахнет…..

Она вспомнила вчерашние «посиделки» с Андреем. После поздравительного тоста разговор как–то выдохся, они лишь изредка перекидывались словами, а в основном молчали и смотрели на воду. Так продолжалось до тех пор, пока на площадке, невесть откуда, не объявилась заспанная Жанна,–Андрюш, как ты мог?!!

–Что такое, детка?–у него даже мускул не дрогнул, как смотрел на воду, так и продолжал смотреть.

–Почему ты меня бросил? И почему вы здесь? Вдвоем?

–Детка, никто тебя не бросал. Ты устала, и я уложил тебя отдохнуть, а теперь вот хвастаюсь Юле своим водным царством.

–А почему только ей?!

–Остальные уже видели.

Подумаешь,–Жанна по привычке манерно надула губки,–могли бы и еще раз посмотреть. В конце концов, у тебя праздник,–она взяла со столика большую виноградную гроздь и уселась к Андрею на колени,–Ну, и как впечатление?–Девушка с таким вниманием поглощала виноград, что можно было подумать, будто вопрос обращен к фрукту. Каждая виноградина внимательно осматривалась, потом аккуратно укладывалась на нижние зубки и медленно, как бы нехотя, надавливалась верхними, и, когда превращенная в лохмотья упругая зеленая кругляшка, исчезала в недрах утробы, Жанна принималась за следующую.

–Потрясающее!–откликнулась Юля, вообще–то могла и не отвечать, собеседница в ее сторону даже не смотрела,–Только, кажется, я насморк подхватила,–да, хоть холеру: ам, – и нет виноградинки,– Пойду–ка, разживусь чашечкой горячего чая,–и Юля быстро, быстро, не дай бог, остановят, ретировалась с площадки.

Но, попав в коридор, поняла, что абсолютно не представляет в какую сторону идти, сделала наугад несколько шагов вперед, назад, потом, не зная на что решиться, дернула первую попавшуюся дверь.

В комнате был всего один источник света: в дальнем углу красовался громадный торшер, вытянутый «мордой» вверх. Его мощности едва хватало на себя «любимого». В противоположном от торшера углу на тахте сидела Катенька, из–за плохого освещения, Юля ее даже не сразу узнала. А перед ней на полу, она глазам своим не поверила, Орлов! Сидеть Катеньке было крайне неудобно, тахта не имела спинки, а огромный живот то и дело пытался «задавить» свою владелицу, и чтобы этого не случилось, она подставила под спину свою левую руку. Катенька с удовольствием бы воспользовалась двумя руками, но правая была у Орлова, и вызволить ее не предоставлялось никакой возможности.

–У тебя замечательные пальчики: нежные, пухленькие, совсем как у младенцев Мазаччо. О, боже! Они пахнут ванилью!

–Ой! Это потому что я мороженное ела и вся перемазалась!

–И клубникой пахнут! Клубнику ты тоже ела?!

–Н–е–е–ет.

–Ты совершенство, Катюшенька! Помнишь, я обещал тебя нарисовать?….

Бамс! Дверь захлопнулась. Юля даже и не пыталась ее придержать.

–Тс–с–с!–палец к губам, а браслеты–вжи–и–и–ик, от запястья к локтю. Ольга улыбалась,–Зачем так сурово?–она взяла Юлю под руку,–А я тебя искала. Чаю хочешь?

–Хочу. Вы просто мысли мои прочитали.

–Нет, подслушала. Я у второго выхода из «галерейной» стояла, когда ты деру оттуда дала.

–Я и не знала, что там есть второй выход.

–Ну, об этом, по–моему, даже сам хозяин забыл. Правда, он здесь не так уж часто бывает, все дела да случаи разные. Тем более, что в Москве у Рея здоровущая квартира в центре, и это не считая всяческой «родственной» недвижимости.

–А вы много о нем знаете.

–Да уж……–вздохнула Ольга,–И не только о нем.

Т–р–р–р–р…… скр…скр…. дверь противно зашипела и отъехала на полметра в сторону.

–Катюш, ну, не дуйся. Я поцеловал тебя просто по–дружески. Как символ! Как метафору!–голос у Орлова возбужденно вибрировал,–Беременность–это время, когда женщина подобна мадонне, но, как только малыш рождается, сходство исчезает…. Нет, нет… Мать с младенцем на руках–это прекрасно, но……

–Пошли, пошли,–Ольга аккуратно вернула дверь на место,–у Ивана на этот счет целая теория,–они прошли метров сто вперед и спустились по лестнице,–Заходи. И не обращай внимание на бардак, это состояние у меня постоянное.

Огромный зал, причудливым образом разделенный на множество функциональных зон: спальная, гостиная, кабинет, кухня. Несмотря на полное отсутствие стационарных перегородок, никакого хаоса не наблюдалось. Друг от друга зоны отличались цветовой гаммой, стилем, декором, освещением и прочее, и прочее, и прочее. То, что Ольга назвала «бардаком», на деле оказалось брошенным на диван махровым халатом, сваленной китайской ширмой и парой немытых чашек.

–Какой заваривать: зеленый, черный, жасмин, каркаде?

–Ух, ты! Какой богатый выбор. Вы очень любите чай?

–Я?! Нет. Предпочитаю коньяк. Это Ивану. Для настроения.

–А настроение, как я понимаю, ему вы создаете?

–Само собой. Кто же еще? Ты вот, что: перестань мне «выкать». Пусть этим «барышни» занимаются, а мы с тобой дамы взрослые. Правда я,–Ольга грустно хихикнула,–«взрослая совсем», а ты еще не очень.

–Знаешь, это сильно смахивает на градацию моего начальника. Он одну свою секретаршу определяет, как «девушка с прошлым», а другую– «девушка в прошлом».

–Как?…Как?… Здорово! Следует запомнить,–Ольга подала Юле большую чашку ароматного чая,–Пей пока горячий, а то действительно заболеешь.

–Спасибо. А почему Андрей тебя «княгиней» зовет?

–Длинная история, но мы же не торопимся. А?

–Нет.

–Я действительно княгиня по мужу, второму, а Ванька у меня четвертый. С первым прожила два года, мы с ним вместе в «Мухе» учились, я ведь питерская. Поженились на первом курсе, разошлись на третьем. В общем, обычный студенческий брак. Второй раз замуж я вышла уже в двадцать восемь. Он был шикарен: высокий, импозантный, с легкой сединой, знаменитый искусствовед, да еще и урожденный князь Репнин, разбавленный конечно за годы советской власти, но тем не менее. Когда он у нас появился все бабы, чуть ли не в обморочном состоянии оказались, а я больше всех. Колени дрожат, руки ходуном ходят. Он ко мне подошел, встал за спиной и смотрит, что я делаю: «неплохо, неплохо, друг мой», а потом…. Ну, в общем, я вышла за него замуж, переехала в Москву и прожила двенадцать лет. Хорошо прожила. Если бы не Репнин не видать бы мне ни кандидатской, ни докторской. Он, можно сказать, меня сделал и в профессии, и в жизни.

–Двенадцать лет? А потом?

–А потом я влюбилась. По уши. Влюбилась и ушла. Человек–животное неблагодарное.

Юле показалось, что последнюю фразу Ольга произнесла с сожалением. Или нет? Густые черные волосы выстрижены в аккуратное каре, косметики минимум, в ушах серебряные подвески (не ширпотреб – авторские), платье тоже не с рынка–эксклюзив. Не женщина–победа! Какое уж тут сожаление. Хотя волосы у корней уже не черные, а шатен, на левом виске и седые есть. Чуть лицо наклонила – под глазами морщины, а, если наоборот, подбородок подняла–шея «в полосочку».

–Ты с ним видишься?

–Иногда. Он сейчас во Франции живет, а я до сих пор ношу его фамилию.

–А третий муж?

–А вот третьего развода у меня не было. Он умер. Спился. С Мишкой все было, как в плохой мелодраме: любовь, измены, скандалы…..

–Лихо…

–Да, уж…. Но, знаешь, что самое странное? Несмотря на всю жизнь нашу адскую, точно знала – от Мишки никогда не уйду, и его никому не отдам. Смешно. Желание убить часто возникало, а желание взять чемодан и уйти ни разу.

–А Иван?

–Ну, Иван… Как–то позвонила мне одна дама из Союза художников: так, мол, и так, выручай, заболел член отборочной комиссии, надо заменить. Я ей – какой отбор? Какая комиссия? А она – срочно приезжай в ЦДХ на «Крымский», все объясню. Приехала. Я этот «сарай» страсть как не люблю, начала искать нужное место – запуталась. Блуждаю, никак выбраться не могу. Вдруг вижу, с другого конца коридора появляется молодой человек, метров тридцать прошел, остановился и на меня смотрит, и я тоже остановилась и смотрю. Постояли мы так секунд сорок не больше, и каждый в свою сторону. А на душе у меня: ёк, ёк…., чувствую, произвела впечатление. Нашла я, наконец, свою даму, та мне: организуется выставка современного российского искусства, участники молодые художники, работа победителя поедет в Берлин, открытие завтра, а тут, как на грех, два члена комиссии выбыли. Ладно, говорю, пошли смотреть. Один зал, второй… Работы все так себе. Какая там концептуальность, выпендреж сплошной. В третьем зале нашла, и замысел интересный и выполнено ничего, аккурат три штуки. Чьи?–спрашиваю. А дама мне–вон, смотри: два парня у выхода, а чуть дальше девица. И точно, стоят. А один из парней тот, что в коридоре мне встретился. И опять я на него смотрю, а он на меня. Вопросительно так, не моргает. Вот тут я и подумала, почему бы мальчику приятное не сделать, все равно кого–то надо в Берлин отправлять, так почему не его? В общем, весь месяц пока шла выставка, я потратила на то, чтобы Ванька произвел впечатление не только на меня, но и на других. Таскала его с собой везде, знакомила с нужными людьми, да и с ненужными тоже. Учила мальчика: что говорить, кого хвалить, кого ругать, пару статеек в газетах организовала, связи–то у меня есть и неплохие. Короче, когда выставка к концу подходила, других претендентов кроме Орлова уже не было. А, когда Ванька из Берлина вернулся, то прямо с вокзала ко мне.

–И, что, ни разу не разбегались?

–Видишь ли, если женщина идет на подобный союз сознательно, то и заканчивается этот союз по ее желанию, а не по желанию партнера, и уж, тем более не по воле обстоятельств,–Ольга неожиданно встала и исчезла в глубине апартаментов, а когда вернулась, то в руках у нее были два бокала,–Давай–ка, коньячку. Чай тебе мало помог, вон зубами, какую морзянку отстукиваешь, аж посуда звенит,–Юля послушно пригубила,–Не, не… как следует, как следует.. и вот..,–у Юлиных ног приземлились объемистые домашние тапочки в виде розовых поросят,–подарок барышни Жануси. Ваньке, конечно. Не мне. Пошлятина редкостная, но теплые–е–е–е–е заразы.

Юля сунула заледенелые ступни в недра плюшевых тушек, осушила бокал и кивнула на стены,–Дизайн твой?

–Здесь и в «галерейной»–мой.

–А почему площадка у «водопада» называется «галерейной»?

–Не площадка, а помещение за стеклянной перегородкой. Потому что оно действительно задумывалось, как галерея: живопись, графика, скульптура, отсюда и форма, и второй выход, но потом хозяину пришла в голову идея с «водопадом» и галерее пришлось уступить. Живопись и вода несовместимы.

–Шустров не любит искусство?

–Любит. И разбирается в нем прекрасно. Это я тебе, как профессионал говорю. Наш хозяин вообще личность крупная. Он, за какое дело не возьмется результат один–высший класс. Я его царем Мидасом зову. Тот к чему ни прикоснется – все в золото обратит и этот тоже, и как Мидас также все время голодным остается.

То ли от выпитого коньяка, то ли потому что ноги в тепле, но напряжение, державшее Юлю, словно в тисках, весь вечер незаметно отступило,–Оль, а Лена, ведь, не просто однокурсница Андрея и Лешки?

–А ты наблюдательная. Нет не просто. Помнишь, я сказала, что Шустров любит искусство? Это не совсем так. Глагол «любит» с его личностью не сочетается. Интересуется, увлекается, занимается, делает–да, но любит– это не тот случай. Кроме одного–Рей давно и абсолютно безнадежно любит Лену. А та…

–Любит Лешку,–закончила Юля.

–Правильно. И у них когда–то были отношения длиною в три года, а потом Шустров сказал Алексею, что Лена беременна и, что это его ребенок.

–Правда?

–Не знаю. Во всяком случае, ребенок не родился, а Ленка никому ничего объяснять не стала, просто уехала. Сначала в Европу, потом в Америку, а год назад вернулась. И, вроде бы, все прошло, да дрожжи–то старые. Нет–нет, да и всколыхнется. Вместе никак и отдельно тоже. Терпится–тянется,… Знаешь, меня давно интересует один вопрос: как велико у человека терпение? Согласись, иногда оно бесконечно, а иногда минимально….. А еще бывает, когда и то и другое одновременно. Парадокс?.... Говорят, что из парадоксов возникает истина…. Может быть….. Вот только, у каждого эта истина своя….