Глава 10. Жемчужинка
– А чиво мне стесняться, я у себя дома, может ты забыла, кляча старая. Ишь, замечанья она мне… корова.
За столом, почесывая живот, поросший седым и волосами, хозяином развалился отчим. Анна сгорбилась, ее всегда прямая спина, как будто вдруг устала. Отчим уже с час нес околесицу, четвертинка, видно была ему не по силам, и он резко и, как-то грязно опьянел.
– Тута, вон, мужик чужой живет, а мне стесняяяйся. Я в своем дому, хочу при костюме буду, хочу голый пойду.
Он громко рыгнул, не прикрывшись, Ирка вздрогнула и с интересом посмотрела в его сторону.
– Деда, ик, – она на удивление точно повторила мерзкий звук, только тоненько.
– Ира!
Анна раздражённо посмотрела на мужа.
– Ира, это нехорошо.
– Нехорошооо?
Маленькие, заплывшие глазки отчима просверлили Анну, как буравчики,
– Это ты вон Тигре своей скажи, что нехорошо хрен знает кому дитенка давать. Ты в иго пачпорт смотрела? А ты гляяянь. Может он преступнек. И снасильничать вас тут пришел.
– Ну да, – Анна усмехнулась и встала,
– Меня, в первую очередь.
– А ты молчи, когда муж ругает. Ишь ты, старая карга, а дурная.
Геля молчала и катала в руке хлебный шарик. Все начиналось сначала, и она до смерти боялась, что она не выдержит, вмешается, будет обычная свара и тут вернется Володя. Что будет дальше, она могла себе представить, Разве Вовка выдержит, особенно при Ирке? Дочка ее стала почти божком для мужика.
– Надо его выключить!
Вдруг пришла ей в голову гениальная по своей простоте мысль
– Где- то у меня пиво было для завивки. Несвежее, да и хрен с ним. А у матери водка для натирания. То, что надо!
Порыскав у себя в комнате, Геля нашла открытую бутылку, посмотрела на дату.
– Опа. Так оно еще и свежее, относительно, до завтра срок. Пойдет с водярой, как по маслу.
Она влила пиво в здоровенную кружку, получилось две трети. Долила водки почти до краев, благо мать хранила её на балконе, и коктейль оказался прохладным. Подошла и с силой влепила кружкой по столу, так что жидкость расплескалась, образовав светло-желтую вонючую лужицу.
– На! С приехалом тебя!
– О. Тигра! Ишь, уважила отца, доченька. Молодец, можешь угодить папе.
– Жаба тебе доченька. Отпусти Ирку и давай хряпнем, что ли.
Геля глотнула из своего стаканчика, отчим залпом вылакал пойло. В дверях зашуршал ключ.
– Папааа!
Ирка кубарем скатилась с колен отчима и побежала в коридор. Споткнулась о неловко выставленный ботинок отчима, шлепнулась, но не заревела, потерла коленку и понеслась дальше.
– Ты ж мое солнышко, ясное. Ну-ка иди, Я тебе тут от зайчика передачку принес.
Володя вошел в зал, у него на плече, хохоча, как колокольчик, сидела Ирка. Мордочка у нее была вся в шоколаде, и вид абсолютно счастливый. Володя снял ее, посадил на стульчик, по-дошел к отчиму и протянул ему руку.
– Здравствуйте, Александр, будем знакомы – Володя.
– Привет, зяятёёок…
Геля напряглась, сейчас хорошо бы, чтоб отчим совсем поплыл и ушел спать. Но старый алкаш не сломался, коктейль на него подействовал странным образом, не опьянил, а вывел на какой-то новый виток спирали, пустой и злобный. Он с грохотом, ногой задвинул под стол табуретку, на которую хотел сесть Володя, зло сверкнул, вдруг налившимися кровью глазами и тонким бабьим голосом взвизгнул:
– Чего это ты тут расхозяйничался… куда эт ты зад мОстишь. Тута я живу, а ты пшол отсель. Пшол, пшол. Ишь прийманок, …еров.
Мат, грязный, какой-то профессиональный даже, резанул Гелины уши, которая и сама была не прочь подзапустить пару словечек. Но этот…Он был каким-то страшным. Она вскочила, сгребла Ирку в охапку.
– Гель, уведи мать. Забери ребенка. Подождите немного, там, у нас. Мы тут быстро.
Отчим хотел было встать, он совершенно озверел, щерился волком, смотрел слепо мимо лиц, видимо, практически не видя, и шарил скрюченными пальцами по скатерти, то ли искал что, то ли пытался удержаться. Нащупал нож, никак мне мог взять, скатерть морщилась, собираясь в складки, мешая.
– Анна… б. Где ты ссс… Покажись мужу, псина старая.
Анна ящеркой, вроде как не была такой кругленькой и неловкой, вмиг проскользнула мимо и тенью шмыгнула в коридор. Геля вытолкнула туда и Ирку и дернулась было к отчиму, но Володя одним четким и ловким движением что-то такое сделал, что отчим резко плюхнулся на стул и выронил нож.
– С… пусти гад. Больно, сволочь
– Иди, я сказал, – мотнул Володя головой в сторону двери, – мы тут поговорим с… папой.
Геля с Анной еще долго сидели на кровати в спальне и смотрели на проникающий из зала свет. Сначала визгливый крик отчима, что-то упало. Потом все затихло, был слышен только легкий скрип, тихий голос и шаги Володи по комнате…
Когда Геля проснулась среди ночи и прокралась в коридор, свет еще горел. В полуоткрытую дверь она увидела, что отчим спит на диване, прикрытый материным теплым халатом. Со стола было все убрано, приоткрыто окно.
– Вов… ты где?
– Тссс, – Володя приобнял ее сзади, от него пахло водкой и, почему-то, дымком костра.
– Все нормально. Пошли спать.
…
Утром, в воскресенье, они сидели за столом долго, не спеша пили чай. Мать с Иркой еще спали, отчим в ванной уже час что-то делал, крякал, вздыхал, шумела вода.
– Видишь, стыдно ему, не выходит. Может вы зря уж так, с ненавистью сразу? Может как-то понять?
– Вов. Он мать бил раньше, у алкашей нет ни совести, ни стыда. Это он сейчас притих, слабоват стал. Мама раз рукой махнула, так он в стену впечатался, еле встал. Здоровье-то полностью угробил, лезть боится, теперь только несет всякое. Мерзость!
– Корябает его что-то. Сильно.
– Знаешь! У него два сына взрослых. Вот пусть их и корябает, а я сыта по горло. Давай квартиру снимем, а? Володь, не могу больше. И Ирке это дерьмо каждодневное, зачем?
– Давай, – аргумент про Ирку был железным, – у меня у друга родители комнату в своем доме сдают. Я поговорю.
…
– Мама красивка. Мама красит губки.
– Пора уже нормально говорить, Ира. Два с половиной годика, давай-ка, покажи пальчики, сколько тебе?
Ирка крутилась около, лезла в тумбочку и гоняла по полу, как котенок найденную помаду. Встала на четвереньки и озорно выставила два пальчика.
– А еще половинка?
Малышка захихикала тоненько, вошла Анна, взяла девочку на руки, посмотрела на дочь.
– Время как бежит, Гель. Вроде вчера тоненькая рыжуха у зеркала крутилась. А ты вон теперь, прямо дама…
Геля задумчиво разглядывала свою полную фигуру. Платье цвета топленого молока, хоть и немного подчеркивало полноту, но удивительно ей шло. Чуть подкрашенные хной волосы отливали глубоким темно-медным сиянием. Поднятые высоко, забранные в пышный узел, они открывали белоснежный лоб и подчеркивали разрез зеленых глаз. Темно-розовая помада делала мраморную кожу еще белее.
– Красивая… моя.
Володя прижался щекой к ее волосам,
– Цепочку с жемчужинкой надень… замечательно будет.
Геля вздрогнула. Она давно хотела признаться, но тянула. Врать, что потеряла, она не хотела наотрез, и вообще врать ему она больше никогда не хотела.
– Вов! Я ее продала… Вернее отдала…
– Кому? Зачем, Гель? Тебе деньги нужны?
После ее рассказа, он весело покрутил головой и сказал
– Знаешь, Гельчонок? Правильно! Я только начал тебе дарить, продолжу. Какая наша жизнь…
– Дурак! Давай лучше на квартиру копить. Кооперативную…Хочу новую жизнь начать. Только с вами!
Глава 11. Секретарь
– Согласны ли вы…
Геля чувствовала, как новая туфля сжала ее мизинец огненными тисками, ещё чуть-чуть и ступня взорвется, разлетевшись на сотни горящих маленьких осколков. Худая тетка, похожая на недоваренную щуку, в красном платье оттенка знамени вещала неожиданным басом и голос ее то отдалялся, то приближался. Да еще заколка на тугом пучке так тянула какой-то волосок, что ей хотелось тихонько пискнуть.
– Интересно, что будет, если сказать – «Не согласна»?
Озорная мысль так смешно пощекотала внутри, что Геля чуть не хихикнула. Она представила вытянувшиеся лица свидетелей и ошалевшее Вовкино. Скосив глаза, она посмотрела на него, и, увидев серьезный, торжественный Володин профиль, и бледную от волнения, выбритую до синевы щеку, устыдилась.
– Да.
Голос Володи охрип, было очень заметно, как ее будущий муж волнуется, и когда тетка посмотрела сквозь толстые рыбьи очки на Гелю, замер. Геля вздохнула, и почему-то очень тоненько произнесла
– Да
Вовка облегченно вздохнул…
Гладкое широкое, очень красивое кольцо точно и нежно обняло Гелин палец, тоненькое Володино никак не хотело надеваться. Но Геля справилась… Ослепила вспышка… ломкие стебли белых гвоздик приятно холодили вдруг загоревшиеся ладони. Крошечная Иркина ладошка мышкой шмыгнула в Гелину руку, дочка поджала ножки, потому что вторую её ручку крепко держал Володя.
Две недели отпуска пролетели, как один день, но в интернат Геля неслась, как на крыльях, она очень соскучилась. Влетев в учительскую и плюхнув на стол пирог, размером с полстола, который она сама испекла в настоящей печке своего нового дома, Геля перевела дух.
– Господи, прям сто лет прошло. Забыла уж, как урок начинают. Фууу.
Она подошла к зеркалу, пригладила волосы, поправила воротничок белой блузки, подколола его покрепче тоненькой золотой брошечкой, которую подарил ей на свадьбу Володя. Вытянув руку, посмотрела на кольцо, улыбнулась. Она первый раз за все эти годы вдруг почувствовала, что хочет вечером домой. В уютную комнату, где теплый бок настоящей деревенской печки и стол, накрытый кружевной хозяйкиной скатертью. И кроватка с заплатанным стареньким, но пухлым детским одеялом. И Иркин хихикающий колокольчик. И Вовкин затылок, озадаченный и круглый, с аккуратно торчащими ушами… Вот вечно он все вечера просиживает над своими чертежами!
…
– Ангелина Ивановна. У нас сегодня комсомольское собрание, вы не забыли?
– Я помню, Алевтина Михайловна, я хотела вас попросить…
– Нет! Явка строго обязательна. Переизбрание секретаря комсомольской организации.
– Хорошо! —
Геля зло сплюнула в душе, сегодня было тринадцатое марта, ее день рождения. Алевтина не признавала никаких праздников сотрудников, в интернате их никогда не праздновали. Но зато дома… Назавтра она наприглашала столько гостей, а готовить, похоже, придется ночью.
***
Открыв двери класса, Геля быстро, порывисто полетела к столу и подняла вверх руку. Она так делала всегда, останавливая возню, и ей казалось, что от кончиков пальцев до ребячьих стриженных головок вдруг проходит теплый ток, который заставляет детские глаза загореться. Но сейчас, все пошло не так. Как только она подняла руку, гром аплодисментов, писков и криков» Поздравляем» просто оглушил. Распахнулась дверь и вошла толпа воспитателей и учителей. Воздушные шары рванули в класс разноцветным потоком. Ее посадили на стул, сдвинули парты. Ребята по очереди читали стихи, кто-то пел. В конце развернули транспарант – полотно на весь класс, на котором огромными буквами, немного украшенными кляксами и слегка коряво было написано "Мы любим свою любимую Ангелину».
Еле удерживая ворох гвоздик, который не помещался в руках и ронял то одну отломанную голову, то другую, Геля сидела посреди класса и чувствовала себя абсолютно счастливой.
– А тут тебе письма. Каждый написал, с неделю возились, бумаги перевели, страсть. А малыши старших просили, те за них писали, тоже беда. Тащи теперь домой это. Любят они тебя, Гель. Даже завидно.
Верка подала Геле большую коробку, раскрашенную под почтовый ящик. Коробка оказалась тяжелой, Геля поставила её на стол и приоткрыла. Внутри, в проклеенной красной цветной бумагой, пространстве, плотными рядками лежали разноцветные конвертики. Их было штук сто…
***
– Характеристику на педагога Ангелину Ивановну подписали учителя и воспитатели.
Алевтина вещала уже минут сорок, перечисляя Гелины достоинства. Идея сделать её секретарем комсомольской организации интерната пришла давно, с неё это требовали жёстко, а выбрать было особенно некого. Комсомольцы в интернате собрались довольно сомнительные, пара чумных нянек, как всегда пролетающих мимо птичками, грузчик Петька, водитель Алексей странной наружности, длинноволосый и тонкоголосый, как синица, повариха Клавка, принимающая свои законные пятьдесят по вечерам, Елена Владимировна, учительница музыки, томная девица, то и дело падающая в обмороки, Верка и Ангелина. Можно было, конечно, принять пару пенсионерок для массовости и затейницу трудовичку, разбитную деваху лет тридцати, но Алевтина не решалась. Отчет же по деятельности комсомольцев с нее требовали регулярно, история эта ее замучила, и она сообразила, как замечательно можно скинуть все это на вновь избранного секретаря. Тем более такого, как эта деваха, готовая днями и вечерами торчать на работе. Матершинница правда, но это исправимо. Можно, кстати и зарплатку поднять, старшей по смене сделать.
– Ангелина Ивановна за годы работы в нашем заведении показала себя…
Геля молчала и разглядывала сумасшедшую муху, проснувшуюся раньше времени и сонно ползающую по мутному стеклу. Она надеялась, что все это вдруг рассосется само собой, чудом закончится и она побежит домой, тем более ей надо еще заскочить в пару магазинчиков. А этот поганый Вовка не смог перенести ночное дежурство в аэропорту.
– Наш замечательный педагогический коллектив и его партийная организация доверяет…
– Партийная организация – это она, Алевтина, великая и ужасная. Похоже, речь подходит к концу, скоро начнутся прения. Дай бог терпения… О! Стихами думаю, с ума сойти.
– А теперь прошу поднять руки, кто «За».
Геля с ужасом посмотрела в зал. Все, как дураки, подняли руки. И Верка! Получит, бестолочь,
– Кто против?
Против была только муха, которая в неожиданно наступившей тишине, вдруг оторвала тяжелое тело от стекла и низко загудела, делая пробный круг вокруг алюминиевой ручки рамы.
– Кто воздержался?
В гробовом молчании Геля подняла руку.
– Одну минуту, товарищ секретарь, я сделаю пометку в протоко.л
– Алевтина Михайловна, у меня самоотвод.
Глаза у Алевтины выкатились и даже побелели под очками…
– Какой еще самоотвод? Что вы выдумали? Партия и комсомол призывают вас трудиться на благо Родины. Или вы хотите, чтобы вам это пояснили в районном комитете комсомола?
– Алевтина Михайловна… Я не комсомолка.
В полной тишине было слышно, как упала и прокатилась ручка.
***
– Дура ты дура, совсем офигела. Зачем ты ляпнула, кому это надо?
Верка сидела на здоровенном толстом пне за сараем, закуривая уже третью папироску. Солнце пригревало совсем по весеннему, воздух казался бы легким и хрустальным, если бы не их дымовуха. Геля выбросила окурок в банку из-под кильки, поежилась и тряхнула головой.
– Куда нибудь вызовут, точно. Ладно в комитет, там Мишка, секретарь, прикроет, если чего. А в партком? Кожу же сдерут, живьем.
– Как тебе удалось-то?
– Что удалось?
– От комсомола откосить, Верка прошипела это еле слышно и хихикнула.
– Да отвод был. За твист. А потом я не лезла, никто и не вспомнил. Смешно вышло. Что будет то?
– Озверела она, мстить будет. Ей же сейчас придется сообщить, что она за змею на груди пригрела. Задницу намылят за не бдительность. Ну, а она тебя…
Верка изобразила неприличный жест. Геля махнула на неё рукой.
– На и хрен с ним. Ты лучше скажи, где малышка. Что- то я не видела ее сегодня в столовой.
– Гель, ты пока в отпуске была, Алевтина тут такой бэмс устроила. Истерила, орала на меня, уволить хотела. Да я и сама…
– Что?
– Ну, тот мужик, которого ты мне сосватала, он такой нормальный оказался. Короче, любовь у нас. И он сказал замуж за него идти.
– А ребенок?
– Ее Алевтина в Краснодар отправила, там вроде пара какая-то ее взять хочет.
– Вот сучка!
– Да может оно и к лучшему, я все равно бы не смогла, прости, Гель, а?
– Да с тобой то хрен бы. А маленькую мне Володька разрешил бы удочерить. Вот ведь вы, дряни. Только о себе…
Геля развернулась и, шлепая здоровенными интернатскими галошами, по растаявшим лужам, побежала в класс. В полутемном коридоре ее догнала Верка и что-то сунула в руку. В руке поблескивала золотая цепочка и маленький белый шарик…
Глава 12. День рождения
Сегодня Геле особенно не хотелось тащиться всю эту бесконечную дорогу от работы домой. Была бы такая волшебная палочка – взмах, и ты дома! Чертыхаясь, она спотыкалась на обледенелых кочках, на которых особенно подло соскакивает нога именно в тот, неподходящий момент, когда ты воспарила мыслями и тут – на! Отбитая задница!
– Вот ведь, живут люди рядом с работой. Раз и дома! А тут, охренеешь, пока дотащишься. Слава богу, хоть магазин рядом есть, пусть сельпо, а все что надо, купишь. Хоть сумки не надо переть, как раньше! Не…
Геля очередной раз поскользнулась, выругалась и оглянулась – нет ли кого сзади.
– Б… шею тут вывихнешь, к черту. На всю жизнь кривошея останется…
Она постояла, потерла щиколотку, расстегнув сапог. Все-таки подвернула…
– Воооот срань! Блиииин. Надо кончать с этой руганью, Володя морщится, дурная привычка, говорит…. Ага… Обойдётся. У всех мужики нормальные, на жигулях возят. А он на работе с утра до ночи – в шесть вышел, в двенадцать приперся, а ты хоть на палочке верхом скачи. А туда же – привыыыычка. Сама себе мотоцикл куплю, будет знать.
Она ворчала и ворчала пока не добралась до остановки и не села в грязный, словно черт, маленький автобусик, с выпученными фарами. Но вот почему-то все эти ворчливые мысли ее не злили, а тепло-тепло ворочались внутри, заставляя улыбаться. Деревня, где они теперь жили, была, скорее небольшим поселком, километров в пятнадцати от Москвы, в красивейшем месте. С одной стороны ее обступал сосновый бор, граничащий с бескрайними полями, с другой луга, по которым петляла узенькая, обрывистая речка. Геля сразу влюбилась в это место, но все равно, где -то в подсознании, ее периодически подгрызало неприятное и щемящее чувство тоски по городу. Да еще и добираться надо было «Сто верст телегою», как говорила мать. Верка, та выражалась проще: «…опа мира!" И выпучивала глаза, изображая какие они с Вовкой идиоты.
И правда, чтобы добраться с работы, Геля сначала топала минут десять пешком через луг, потом тряслась на автобусе до метро, потом от площади трех вокзалов ехала на электричке. К счастью, дом был недалеко от станции, и это радовало, иначе с сумками она бы померла, а Вовка, действительно был не помощник ,он вкалывал день и ночь. Что тут поделаешь, зарабатывали на квартиру.
Вечернее метро встретило ее, как всегда суматошно-беспокойно. На Комсомольской, где толпа приезжих не иссякала никогда, Геля проталкивалась среди сумок и баулов, вся взмыленная от этой толчеи. И тут кто-то схватил ее за локоть, и, сильно сжав, развернул. Черноглазая красивая дама в красной шапке, с ярко накрашенными губами и в длинном черном пальто показалась странно знакомой.
– Зазнааалась. Своих забыла, ишь плывет лодочкой белой. А свои-то помнят! Нашу золотую романо рат…
Секунду Геля ошалело всматривалась, потом, вроде щелкнули выключателем и зажгли свет.
– Райка! Обалдеть! Ты как здесь?
– Да будя, поцыгановала. О мне это где!
Райка характерным жестом провела себя ребром ладони по горлу, сдернула шапку, тряхнув шикарной копной чёрных ухоженных волос.
– Я уж три месяца тут. В больницу пристроилась, мужика нашла. Детей забрала вон, на днях.
– А муж?
– Объелся груш. Он мне сынка простить не мог, чуял сволочь кровь чужую. Волк! Жилы вымотал все, ты бы видела, у меня все тело синее было. Он не бил, Альк! Он не так бил, как мужики баб бьют – он убивал!
– Так он тебя искать будет, они из тюрем – то они все оторванные возвращаются, страшно. Может тебе в милицию…
– А, Алька, судьба она везде с тобой… найдет, не пропустит. Да мне карты добро сулят, я картам верю. А он, скот, из тюрьмы вышел, уж месяц. Тоже к кочевым подался, все бросил. Там ромны у него образовалась, а мне развод дал, типа: «Иди, ты мне не жена»… У нас можно так. и дети ему не нужны, говорю же – волк.
– Где живешь?
– Где… У мужика нового. Там хоромы, он с деньгой. Любит, говорит. Часы золотые дал мне, просто так, без причины. Одевает, видишь. Не бьет… пока… Детям конфеты приносит, шоколадные. И икру. Ты икру ела?
– Давно, Рай. Не помню уж вкуса.
– Так давай, заходи, чаю выпьем, иль покрепче чего. Я тебе адрес напишу.
Райка вытащила из изящной сумочки блокнот и тоненький золотистый карандашик, быстро написала адрес, сунула Геле листок в карман.
– Слушай, – Глаза у нее блеснули, взгляд стал острым, колючим, – тебе бабка не писала про Лачо?
– С какой стати, Рай? У меня другая жизнь теперь. Все забыто.
– Ну да… Я думала, она тебе писала…
– А что, должна была?
Райка помолчала, вытащила ажурный белый платок, вытерла ладони… ПахнУло нежным запахом незнакомых духов.
– В земле он, Аль. В земле… Из-за тебя ушел туда, в земельку-то.
Колонна с выпуклыми колосьями на светло-сером фоне вдруг почернела в Гелиных глазах и стала падать, а люстра с длинными плафонами, качнулась, грозя придавить. Райка подхватила ее, усмехнулась как-то странно, одним уголком накрашенного рта.
– А говоришь – забыто. Хорошего цЫгана не забыть… помирать будешь, вспомнишь, в животе ворОхнется. Они в нас поселяются, в кожу впитываются, не вытравишь, не выжжешь…
Геля высвободила руку, перевела дух.
– Болел?
– А как же! Болел, золотая. Душой, тобой скраденною…
Помолчала, поправила воротник.
– Да зарезали его. Люди говорят – Чергэн. Не знаю, правда, нет ли… Взяли ее, потом отпустили. Доказательств нет, говорят. А она сгинула, никто не знает где. Сын у матери. Мать тоже что-то не в себе… столько горя…
Грохот в ушах Гели нарастал, потом вдруг стих, и мир вернулся на место. Постояли, помолчали…
– А ты, смотрю, нашла судьбинушку свою, вижу – нашла. Держи теперь. Крепко держи, ничего не бойся, не отпускай. Лучше его не будет.
…
Вся взмыленная, вытащив последний противень пирожков, крошечных, румяных, нежных, пахнущих так, как могут пахнуть пироги только из русской печки, Геля почувствовала, что просто падает от усталости. Жара стояла в кухне, как в бане, хоть беги за веником и она, как была, босая, выскочила в сени. Стукнув ковшиком по тонко схватившемуся ледку, набрала полную кружку свежей, вкусной, не хуже лимонада, воды и залпом выпила. Постояла, потоптавшись на холодном полу, подумала, и, выхватив из бочки здоровенный соленый помидор, всосала его полностью, одним глотком. Потом сунула голые ноги в валенки, накинула платок и, прямо так, выбежала в сад, тихий и тёмный. Тихонько падал снег, все вокруг сияло бело и сказочно.
– Совсем зима… А ведь только днем такая капель была, солнышко. Думала весна уж…
– Гель. С ума сошла, холод такой!
У калитки стоял Володя и что-то прятал за спиной. Он схватил жену в охапку, одним легким рывком взял на руки, и, пробежав, по ступенькам крыльца, внес в дом. В комнате, как фокусник, сдернул со свертка, который принес, упаковку и вывалил на стол желтую охапку мимоз. Аромат поплыл, почему-то вызвав желание заплакать. Геля сунула лицо в пахучее облако.
– Тут еще я тебе…
Вытащил из кармана коробочку, открыл. На черном бархат змеилась тоненькая граненая цепочка с белым шариком.
–Это… ну, в общем… … Взамен.
Геля обняла мужа, и вдруг остро почувствовала запах спиртного.
– Вов?
– Гель, пойми. У меня бригада проект сдала. Очень хорошо сдала, в срок.
– Она у тебя все время что-то сдает. А, Вов?
– Не волнуйся, Гелюсь. Все будет отлично, я обещаю…
– По-другому и не может быть, Вов. Если не хочешь все уничтожить.
Включив торшер, отвернувшись от спящего с разинутым ртом мужа, Геля аккуратно выравнивала на темной поверхности тумбочки две одинаковые цепочки. Получались ровные дорожки… рельсы… Потом резким движением, как будто рисовала крест, сбила их в блестящую кучку, жемчужинки прокатились и упрыгали куда-то в темноту. Геля не стала их искать…
…
– Слушай, мать.
Верка здорово напилась и качалась, с трудом удерживаясь на ногах. От нее несло за версту, кофта перекосилась, из глубокого выреза торчал кусок кружевного, не очень свежего лифчика.
– Твой Вован лучше моего Генки, точно. Мой вон, обдрипанный какой-то. И слушай, чо скажу. У него стоит…
Дальше Верка присунулась прямо к Гелиному уху и понесла какую-то муть, горячо дыша чесночно-луковым водочным настоем.
– Да отвали ты. Что навалилась, как корова. И пошлятину свою вон – для Бэлки оставь.
Бэлка была интернатской поварихой и обожала копаться в чужом грязном белье.
– Ну ты прямо святая Мария. Куда там. Сама уж два раза замуж выскочила, за три –то года, а туда же, отваааали. У твоего-то как, нормально? Все там путем? Своих-то сделает? Иль так и будет приёмыша воспитывать?
– Геля с силой толкнула дуру, так, что та плюхнулась на диван, задрав ноги.
– Идиотка пьяная. С собой разберись!
Сев за стол, отодвинув от себя грязную посуду, огрызки, куски и всякую недоеденную дрянь, Геля долго смотрела, как абсолютно пьяный Володя что-то воодушевленно толковал Генке, Веркиному мужику. Подошла Верка, оперлась бедром о Вовкину руку, потянулась, как кошка. Но мужики не обращали на нее никакого внимания.
***
Сильно кружилась голова. Подташнивало. Попытавшись отодрать голову от подушки, Геля поняла, что это ей не по силам, все плыло и переворачивалось. И так болело горло, как будто его сверлили тупым медленным сверлом. В ногах сидела Ирка и дергала ее за палец.
– Маааам. Маааам. К бабе…
– Ирин, пойди возьми на кухне хлеб с молочком. Мама полежит и встанет, хорошо?
Она сама не узнала свой голос, он даже не басил, сипел. Ирка козленком поскакала в кухню, она была полностью одета, видно Володя перед уходом позаботился о ребенке, но не стал будить жену. Проводив дочь глазами, Геля с интересом смотрела, как, сквозь туман, на беленом потолке пляшут огненные искорки. Потом стало так холодно, что она чувствовала, как стучат зубы, но ничего не могла с этим поделать. А потом вдруг нахлынули дикий жар и темнота…
Эта и ещё 2 книги за 34,99 zł