Самая лучшая мама. Сказки и рассказы

– Надо торопиться. Когда помчится конница – её уже не остановишь, – предупредила царевна.

– Смотри! Вон мои мама и папа едут сюда верхом, – удивился мальчик.

– Они, наверно, осматривают границы нашего царства, – испуганно прижала руки к щекам Велеока. – Полетим навстречу им. Ты скажешь что-нибудь папе. Он не сразу поймёт, кто это говорит. Но, может быть, задумается над твоими словами.

– Да. Он всегда принимает обдуманные решения.

Дети снова превратились в стрекоз и помчались навстречу всадникам. Они летели над рекой, почти касаясь крылышками водной глади. Сделали полукруг. Велеока чуть-чуть отстала. А Горисветик поднялся над папиной головой. Он не успел продумать, что скажет…

– Папа! – позвал он тихо.

Голос его звучал словно откуда-то издалека. Царь удивился. Даже приостановил коня, потянув удила.

– Папа! Я тебя очень-очень люблю. Но, пожалуйста, папочка, не нужно больше воевать. Не надо завоёвывать Звёздное царство. Я очень полюбил его. Я умру, если оно погибнет.

Царь остановился и огляделся вокруг себя: откуда голос?

А Горисветик перелетел к папиному уху и произнёс:

– Я теперь смелый. Я никого не боюсь. Я полюбил даже осу Асю, которая ужалила меня. Пожалуйста, папа, не воюй больше ни с кем.

– Где наш сын? – грозно спросил царь. – Я слышу его голос.

– Он дома. Во дворце, – удивлённо посмотрела на него царица.

Царь развернул коня и галопом помчался домой. Царица – за ним.

Горисветик-стрекоза – не по дороге, а напрямую, через лес – тоже полетел во дворец. Проник через дырочку в стекле, опустился на подоконник. Снова стал мальчиком и увидел, как мама и папа, что есть мочи, мчатся домой.

– Вот, я же тебе говорила, что сын дома, – улыбнулась мама сразу двоим: и царю, и Горисветику. – Как ты себя чувствуешь, сынок?

– Я совсем здоров, мама! Я никого больше не боюсь!

– Вот это я рад слышать! – воскликнул отец. – Слуги! – крикнул он. – Несите сюда кольчугу и шлем.

Слуги мгновенно принесли всё и разложили на лавках.

– Примерь всё, сынок. Завтра отправляемся в бой! В поход на Звёздное царство.

– Нет, папа. Я никогда не буду воевать! Я полюбил Звёздное царство. И всю нашу планету. И ты никогда больше не воюй, папа! – взмолился мальчик. – Пожалуйста!

– Где-то я уже слышал эти слова?! – в великом гневе воскликнул отец.

– Ты слышал мои мысли, папа.

Конечно, Горисветик сказал неправду. Но сейчас, когда царь был страшно разгневан, малыш побоялся сказать ему правду.

– Твои мысли?! – зло переспросил царь.

– Папа, я же твой сын. А ты всегда размышляешь, прежде чем принять решение. Вот и услышал, о чём я думаю.

Отец немного смягчился. Но распоряжение отдал суровое:

– Горисвета закрыть на все замки. Не кормить, пока я не вернусь из похода. Проверить, чтобы никто не смел подходить к дверям и к окну.

«Хоть бы не заметили дырочку в окне. Хоть бы прилетела Велеока и помогла мне снова превратиться в стрекозу!» – отчаянно думал царевич.

А царь отдал ещё один – самый страшный – приказ:

– Завтра на рассвете выступаем. Конница, боевые колесницы и яды против насекомых – всё должно быть готово к бою уже сегодня.

– Папа! – закричал малыш.

Отец оглянулся в надежде: вдруг в сыне проснулся воинственный дух предков? Но мальчик спросил:

– В Звёздном царстве живут люди. Они все погибнут?

– Не переживай так сильно, – с презрением и досадой ответил отец. – Мы их не отравим. Всех, кто пожелает, вывезут сегодня из их страны. Они станут нашими рабами.

– Никто из них не покинет свою Родину. Значит, все погибнут. Останутся только цветы. Папа, ты будешь воевать с цветами? – с грустной улыбкой посмотрел на отца малыш.

Отец очень сердито, даже зло посмотрел на Горисвета и вышел, так громыхнув дверями, что вздрогнул дворец. Потом он проследил, чтобы были выполнены все его приказания.

Всю ночь царь не спал и думал о временах, которые изменились и изменили мысли людей. Но так и не решил, кто сейчас прав: он – царь, закалённый в битвах воин, или его маленький сын?

Когда все вышли из покоев царевича, откуда ни возьмись, появилась стрекоза Велеока. Покружившись в воздухе, она превратилась в девочку. Оказывается, она летела следом за ним и спряталась за шторой. Всё видела и слышала.

– Ты молодец! – похвалила она Горисветика.

– Разве я молодец? Я ни в чём не убедил папу, а только разозлил его ещё больше… Но у меня есть план. Как хорошо, что ты прилетела со мной. Ты поможешь мне превратиться в стрекозу. А снова в человека я уже сам научился превращаться.

– Хорошо. Я помогу тебе. Но только с первыми лучами солнца. Ночью это сделать невозможно.

Царевич опечалился. Но от задуманного плана не отказался:

– Ну что же, конницу обогнать – нелёгкое дело. Но она помчится по дороге, а я – через лес. Сокращу путь.

– Я полечу вместе с тобой. Утром в лесу туман. Ты можешь заблудиться.

– Нет, Большеглазка. У тебя другое – опасное – задание. Папа утром зайдёт попрощаться со мной перед походом. Он всегда так делает. Ты с головой спрячешься под одеялом. Он подумает, что это я спрятался и что я не хочу с ним прощаться. Тогда он уйдёт. Хоть бы он ни о чём не догадался! Если тайна откроется – быстро превращайся в стрекозу и улетай в окошко.

С первыми лучами солнца Горисветик, превращённый в стрекозу, полетел через лес к дороге, на которой вот-вот должна была появиться конница с царём впереди. Над лесом стоял туман. «Хоть бы не заблудиться», – думал Горисветик.

В это время царь вошёл в покои своего сына. Велеока закопалась в одеяла, так что царь ни о чём не догадался. Он постоял рядом с постелью сына и сказал:

– Я знаю: ты не спишь и слышишь меня. Поэтому скажу тебе вот что: наше царство – царство великих людей и великих воинов. И мы не должны предавать своих предков, которыми гордимся. Мы должны совершать подвиги. И жить так, как жили они, чтобы завоевать всю планету. Надеюсь, через несколько лет ты поймёшь меня.

Царь вышел.

Вскоре конница выступила в путь. Застучали, зацокали копыта. Горисветик услышал их и теперь уже точно знал, что не собьётся с пути. Через несколько часов он, кружась, опустился на дорогу и превратился в самого себя.

Из-за поворота появилась конница. Она мчалась с огромной скоростью. Впереди на белом коне, в тяжёлой кольчуге и шлеме, с копьём наперевес скакал великий воин. Это был отец – Горисветик сразу узнал его. Отец с высоты своего коня мог и не заметить малыша. Но он заметил! Узнал! Был потрясён, увидев здесь своего маленького сына! Дал знак коннице остановиться и спешился сам. Снял шлем. А малыш – в лёгкой рубашечке и шортиках – расставил тоненькие руки, будто преграждая путь всей этой армаде.

Отец подошёл к нему, присел перед ним на корточки.

– Папа! – волнуясь, сказал малыш. – Я очень люблю тебя! Но я буду защищать Звёздное царство. Даже если погибну со всеми людьми, которые в нём живут. И не покинули его! Ты можешь убить меня, растоптать конями, отравить ядом… Но я буду защищать царство цветов. Потому что в нём живёт любовь!

Отец долго всматривался в лицо, в глаза своего сына. Потом подумал: «Вот кем будут гордиться все наши потомки!» Он поднял Горисветика на руки, усадил на коня. Запрыгнул сам, сев рядом с сыном. И отдал приказ коннице – поворачивать назад.

Булька (О чём плакал ангел?)

(сказочная история о реальных событиях, рассказанных в интернете)

Одна деревенька ровненько выстроила свои домики на правом берегу реки. Да ещё три дома приютились на другом – на левом берегу. Там, в избушке с краю, жил пёс Булька со своей бабушкой и котом Калачиком.

Берега соединял мост. Но Булька нечасто по нему бегал. Он любил переплывать речку в том месте, где посередине её был большой плоский камень. Доплывёт до камня, отогреется, отдышится на нём. Он не боялся переплыть всю речку сразу: не такая уж она и широкая была. Но ведь на камне интересно. Ребятишки деревенские на нём собирались, ныряли с него, шумели и смеялись. Повеселится с ними Булька и снова – бултых в воду. На правом берегу его поджидали верные друзья-товарищи, т.е. другие собаки.

Один раз вечером Буля спустился на бережок возле своего дома. Плыть он не собирался. Просто сидел и мечтательно смотрел вдаль. Солнце садилось. Речка в его лучах искрилась. Рыбки всплёскивались…

Вдруг что-то плюхнулось в воду. Что-то живое! Далеко – ближе к правому берегу. Тонуть не хочет – бултыхается! Бросился Булька в воду, поплыл изо всей силы! Течение его сносит. Но и тот живой комочек тоже несёт течением. Тут река широкая, и отдохнуть негде. Подплыл Булька, смотрит: котёнок махонький. Глазки таращит… Живой! Пёс разинул пасть, перехватил котёнка поперёк крохотного живота и, стараясь не прокусить его, задрал голову повыше, поплыл к правому берегу. А там дядька стоит, босые ножищи расставил. Булька к ногам этим бережно котёночка положил. А тот – насквозь мокрый комочек – сник и не шевелится. Даже глаза закрылись. Только видно: крохотное сердечко под мокрой шкуркой беззащитно трепещется. Булька и сам отдышаться не может.

Посмотрел мужик презрительно на собаку:

– Я ж его сам выбросил. А ты мне его – обратно? – наклонился он, сграбастал малявку и снова зашвырнул в речку.

Не раздумывая, пёс снова бросился в воду. Нырнул, захватил бедолажку пастью, вынырнул и поплыл с ним. Но теперь уже не назад, а к другому – к своему берегу. Плыть было намного дальше, потому что течение сильно сносило. Пасть Булька плотно прикрыть не мог: боялся придушить котёнка. Воды наглотался! Чуть не захлебнулся сам. Но всё же выкарабкался на берег! Правда, далековато от своего дома. Но тут уж нестрашно: нетрудно донести такого кроху. Обнюхал Буля маленького утопленника, присмотрелся – живой! «Теперь вот отдохнём – и понесу тебя домой, – то ли сказал, то ли подумал пёс. И добавил: – У меня бабушка и кот Калачик есть. Они добрые». Котёнок как-то понял, что беда миновала и всё будет хорошо.

Дядька с другого берега наблюдал за ними, подперев руками бока. Потом повернулся и пошёл восвояси…

А на берегу остался никому не видимый Ангел. Белоснежный… В золотых лучах солнца… Прижавшись к дереву, он горько плакал.

Это был Ангел-Хранитель того человека, который только что выбросил котёнка. Давно – с самого рождения – Ангел был рядом с ним и очень хотел помочь. Но человек свободен. Хочет – позовёт Хранителя. Не хочет – не позовёт. Если человек не призывает Ангела – не вмешивается Небесный Посланник в его жизнь. Не имеет права.

Вот и плакал Ангел на берегу реки. Почему? Ведь человек был сильный. Ему никто не угрожал. Над его жизнью не нависла опасность…

Может, о душе этого человека так горько плакал Ангел?

Родня

На свете у каждого своя судьба. У человека. У зверя. Даже у самой крохотной птахи.

Жил-был в глухом лесу дедушка Матвей Семёнович. На том месте, где он жил, когда-то деревенька стояла. Только давно уже никого из жителей не осталось: старики умерли, молодёжь по городам и сёлам разъехалась. А Матвей Семёнович, хоть он тогда ещё совсем юным был, остался жить в своей избушке. Тайга стала его судьбой. За долгие годы он научился разговаривать со зверями и птицами. Подружился с ними. Они звали его дедушка Мотя. Приходили и прилетали к нему каждый день. То совета попросят, то лесные новости расскажут. А то и песенку споют – порадуют старика. Иногда, зимой, когда в лесу становилось голодно, дедушка подкармливал пташек и малых зверушек. А порой и лечить их приходилось.

Невдалеке от него жила медведица Матрёна Михайловна. Огромная, суровая с виду. Но никто её в лесу по отчеству не величал: ведь она была ещё совсем молодая. Всего только один сынок – первенец – у неё рос. Звери звали её попросту – Мотя. А малыши уважительно – тётя Мотя.

Вот и получалось, что дедушка Мотя и медведица Мотя были тёзками, т.е. у них были одинаковые имена.

Медвежонку Грише – Мотиному сыну – исполнилось два с лишним года. Он вырос большой, ростом стал почти как взрослый медведь. Очень гордился этим. Но от мамы уходить пока не собирался. Мама часто называла его теперь по-взрослому – Григорий. Но, как и раньше, они всё делали вместе: собирали ягоды и орехи, ловили рыбу, охотились на кабанчиков и других зверушек, ели траву, птичьи яйца, муравьёв и их личинки. Медведь должен много жиру накопить к зиме, чтобы не проснуться среди зимы от голода. Мама уже не отдавала сыну самый вкусный кусочек еды, но добычей делилась всегда. И он делился с мамой. А ещё они любили играть в догонялки и бороться… Замечательно они жили вместе.

У них была своя берлога. Мотя строила её сама, когда у неё ещё не было малыша. Она нашла глубокую яму под корнями упавшего дерева. Вырыла эту яму ещё глубже. Наносила туда еловых ветвей так много, что один человек в охапке не унёс бы. На телегу пришлось бы грузить. Сверху ветви покрыла мягким, пушистым, сухим мхом. Вокруг этого поваленного дерева росли всякие кусты и деревья. Зимой вход завалит снегом – попробуй догадайся, что тут берлога. Мотя никогда не подходила к своему жилищу прямой тропой: всегда петляла разными тропинками. А то и задом-наперёд шла: путала следы.

А теперь вот её сыну уже два с лишним года. Быстро время летит.

Наступила осень. Гриша с мамой стали готовить свой дом к холодной зиме. Гришу и так всё устраивало. Но мама заставила натаскать новых веток. Да ещё стог сена они присмотрели. И тайком – перед самым снегопадом, чтобы их следы замело, – принесли по охапке согретой осенним солнышком, ароматной сухой травы. Расстелили её по всей берлоге. Стало тесновато. Но так уютно и тепло. Сразу захотелось спать. Они улеглись на сено. Мотя – на бок. А сынок Гриша – на спину, раскинув лапы. Так и заснули счастливым медвежьим сном. И даже не учуяли, как ночью повалил снег, повис на ветвях деревьев, завалил берлогу… Осталось небольшое оконце между корней деревьев. Через него в их дом поступал свежий воздух.

Крепко и беззаботно спали медведи. Недаром говорят: мой дом – моя крепость. Эту пословицу звери тоже знают.

Так безмятежно они спали, что и не заметили чуда: в их доме появились два маленьких слепых медвежонка. Ладно – Гриша не заметил. Даже мама Мотя не почувствовала, что у неё родились дети. Ещё осенью она знала, что у неё появится потомство, но так крепко уснула, что прозевала такое событие.

Первым поскорее выкарабкался из маминого живота Проша. Потом уже – не спеша – выкатилась Дуня. Медвежатки были совсем не красавцы. Слепые, мокрые и почти лысые. И такие крохотные: с небольшого щенка размером. Но они сами смогли добраться до маминого молока. Сосали его почти без перерыва, отваливаясь, только чтобы поспать. Урчали, чавкали и пихались. А через месяц у них прорезались глазки, они разглядели друг друга, свою красавицу маму и большого, сильного брата. «Вот здорово!» – подумали медвежата. Проша хотел разбудить брата и поиграть с ним. Попробуй разбуди такого громадину! Тот даже не чихнул.

Прошло три месяца. Малыши хорошо подросли. Шебуршились между мамой и Гришей. Рычали. Дрались. Мама сквозь сон успокаивала их, причмокивала, будто целовала. Обнимала. И так радовалась, что они от её радости успокаивались и засыпали.

Но вот однажды почувствовал их возню Гриша. Он сначала не понял, отчего так тесно стало в берлоге? Кто всё время пихается? Он зафыркал, зарычал и даже пихнул задней лапой. Медвежата замерли. Прижались к медведице и испуганно вытаращились на старшего брата. Мотя обняла детёнышей и стала ждать, когда Григорий окончательно проснётся. А он – после зимней спячки – никак не мог очухаться. Наверно, ему казалось, что всё это снится.

– Кто это такие? – сердито спросил он. – Как они сюда залезли? И без них места мало.

И Гриша даже хотел ещё раз пихнуть каждого задней лапой. Но мама прижала малышей к себе и ласково сказала:

– Это Проша. А это – Дуня. Они твои брат и сестра. Знакомься.

– Вот ещё! – надулся Гриша. – Нужны они мне!

Не понравилось старшему брату, что семья их стала большой. А берлога – тесной. «Не выспался из-за них», – рассердился Гриша, раскидал бурелом у входа и выбрался наружу.

А тут… Такая весна! Воздух свежий, нежный. Разве можно таким надышаться? Или забыть когда-нибудь такой воздух? Вот как радостно из берлоги после зимней спячки вылезать. Не успел медведь Григорий на задние лапы подняться, как ком снега с сосны свалился – прямо ему на нос. Весело стало ему. Увидел он, что на земле проталинки появились. На них зелёная трава проросла. Пошёл медведь куролесить! То в снегу валяется. А снег весной лежит жёсткий, колючий. Наст – называется. Да шуба-то у мишки лохматущая, разве через такую шубищу шкуру обдерёшь? Только освежишься чуть-чуть – и от этого радостно. Силушку богатырскую медвежью девать некуда. То маленькое деревцо заломает, а то и большое засохшее дерево повалит. То разбежится – в лужу угодит. Лёд проломит – ледяной водой ему лапы так и обожжёт. А ему и от этого весело! Зафырчит радостно.

Бродил-бродил по тайге молодой медведь. Сел на пень, подумал: «Сам проживу. Без мамы и этих противных медвежат». А на душе вдруг кошки заскребли: тоскливо без мамы будет. Всё вдвоём, всё вместе делали. Как я без неё жить буду? А другие кошки – другое заскребли: а ведь мама теперь всё равно своих медвежаток любить будет, а не меня.

Заплакал медведь. Загоревал. Как быть – не знает. Глядь: перед ним на пенёчке дедушка Мотя сидит!

– Гриша, чего ты слёзы льёшь? Не годится такому большому зверю плакать, как маленькой мышке. Или обидел тебя кто?

Рассказал Гриша дедушке Моте всё, как есть. Улыбнулся только старичок в ответ:

– Послушай-ка меня, старика, – говорит. – Я ведь давно-о в тайге живу. Кое-что и в ваших медвежьих делах понимаю. Помню, как мама твоя тебя маленького растила. Пестовала. Трудно ей было. Ты ведь такой шалун был. Глаз да глаз за тобой – не то пропадёшь. Помнишь или нет?

– А эти! – вместо ответа возмущённо рявкнул Гриша. – Они, знаешь, какие? Ни минуты не посидят спокойно. Надоели!

А дедушка Мотя, будто не слышит Гришу, своё говорит:

– Один раз ты с обрыва в речку свалился. Мама – за тобой прыгнула! А там глубина! Водоворот! Ты лёгонький ещё был – тебя вода подняла, несёт. А мама-то тяжёлая. Шуба у неё намокла, ко дну утянула. Выкарабкалась мама твоя с самого дна. А тебя уже течением во-о-н куда унесло. Опять она прыгнула в воду. Кой-как догнала тебя да за шкирку к берегу… Сидите – мокрые… Дрожите. Вода с вас ручьём. Хорошо, что солнышко светило. Обсушило да согрело вас.

– Я же нечаянно, – виновато опустил голову Гриша.

– Нечаянно… Сколько раз Мотя тебе объясняла, что нельзя на обрыве играть! – даже прикрикнул дедушка. – А ты неслухом рос. Ох, и пережила с тобой матушка-медведица, пока вырастила эдаким красавцем, да ладным таким, – залюбовался дедушка медведем.

– Дедушка, да я и сам маму люблю…

– Ты вот что, Григорий Потапыч. Хватит буянить. И горевать не надо.

«Старый человек меня по имени-отчеству назвал. Вот я какой!» – сам себя зауважал Гриша. И сразу успокоился.

А дедушка и говорит ему:

– Я ведь тебя не просто так Григорием Потапычем назвал. Тебе, может быть, подвиг совершить придётся. Тогда тебя все в тайге так величать станут.

– Подвиг?! А какой? – глаза у медведя засияли (кто в его возрасте не мечтает о подвиге?)

– Всему своё время. Узнаешь, – загадкой, но как-то грустно ответил человек. – Ты только меня, старика, послушай. В тебе ведь кровь молодая медвежья шибко кипит. А я тебе в нужный момент скажу: «Григорий Потапыч, успокойся!» Ты сразу меня послушайся. А-то беды не миновать.

– А когда это случится?

– Да вот этим летом и случится. А точнее сказать не могу – не знаю. Ты только слова мои помни! А теперь иди домой. Помоги маме своей малышей-сеголеток поднять. Их ведь двое. Значит, матери в два раза трудней будет их растить. Они ведь ничего не умеют. Только баловаться да кувыркаться. Да свой нос везде совать. А опасностей-то сколько в тайге. Эх! – и дедушка Мотя снова спросил: – Ты знаешь, отчего у матери шрам через всё левое плечо?

– Не знаю. Не видел даже. Зарос, видно.

– То-то! Не знаю! – укорил старик. – А ведь она тебя от громадного медведя спасала. Раза в полтора больше мамы твоей – вот какой огромный. Схватил тебя и съесть хотел. А она увидела – как бросится! – дедушка руки на груди сложил, будто и сейчас ему страшно. – Как заревёт! Деревья закачались от её рёва – хочешь верь, хочешь не верь. Да тому бандиту прямо в щёку зубами вцепилась. Выдрала, наверно, клок. Мотала-мотала его. Он уж тебя в сторону бросил. А она его всё мотает. Вырвался он – и бежать! Да, видать, тоже продрал ей левое плечо. Отметину оставил… Вот такие они медведицы – матери, – закончил дедушка рассказ. – Ты не бросай её в трудную минуту, Гриша. Помоги ей.

– Дедушка Мотя, откуда ты знаешь, что в будущем может случиться? – с удивлением спросил медведь. – Может, ты колдун?

– Нет, не колдун я, Гриша. В тайге давно живу. Она меня и научила будущее видеть.

Посидели они ещё немного друг против друга: медведь и старый человек. Потом поблагодарил мишка старика, поклонился ему. И пошёл в сторону своего дома – к берлоге. Идёт – и о подвиге мечтает: «Наверно, все тигры соберутся, нападут на медведей, чтобы нас из тайги выгнать. А я как выскочу! К-а-ак зареву! Как начну с ними драться! Всех в клочья раздеру! Вот какой подвиг я совершу!» – решил медведь. И очень жизнерадостный пошёл домой.

Издали увидел маму с братишкой и сестрёнкой на полянке. Вывела их матушка из берлоги. Значит, все молочные зубы у них выросли и кусаться они умеют – только успевай отбиваться.

Мама-медведица лежала на подсохшей полянке. А медвежата тянули её за лапы, рычали, карабкались на неё, кусались, хвост её трепали – едва не оторвали… Такую терпеливую маму не только среди зверей – среди людей редко встретишь. Правда, и у неё терпение может кончиться – это Гриша знал не понаслышке. Таким шлепком наградит – надолго запомнишь.

Грише стало жалко маму. Как старший брат, он издали грозно рыкнул. Медвежата сразу притихли, сели рядышком. Такие воспитанные – залюбуешься. А мама поднялась навстречу старшему сыночку:

– Соскучились мы без тебя, Гриша! – и обняла его.

«Ага, соскучились… Без тебя хорошо было», – подумали про себя Проша и Дуня. Всё-таки они побаивались старшего брата.

Вот стали они жить вчетвером. Часто видели их лесные обитатели. Или слышали – по треску сучьев, по шуршанию листвы под их лапами. Мотя всегда впереди шла, за ней ковыляли два смешных малыша, а Гриша последним топал, замыкал медвежью колонну. Мотя водила свою детвору в знакомые места: туда, где в прошлом году уродились кедровые орехи, где брусника перезимовала под снегом, где бурундуки устраивали свои кладовые.

– Видите, Гриша старый муравейник нашёл. Вкусный! Учитесь у него.

Медвежата подбегали к брату и начинали дружно чавкать вместе с ним. Гриша немного сердился: самому мало. Но маму не ослушаешься: надо научить малышей находить пищу. Всё-таки братишка и сестрёнка. Гриша ничего не объяснял им. «Пусть смотрят, как я делаю, – и научатся сами», – подумал он. Но не жадничал. Делился добычей. Ранней весной всем голодно. И кору с деревьев мишки обдирали. И даже трухлявый пень съели.

Потом мама стала ходить на охоту, а Гриша в это время должен был, как нянька, присматривать за малышнёй. «Хитренькая мама, – думал он, – всё самое трудное мне достаётся. Попробуй уследи за такими непоседами. Везде лезут. Лучше бы я пошёл охотиться. Лося бы завалил! А то мама принесёт сейчас поросёночка. Всё самое вкусненькое Прошечке и Дунечке достанется».

Началось лето. Проша и Дуня стали такими красивыми медвежатами! Все в тайге любовались ими.

Однажды медведица говорит:

– Я сегодня далеко уйду на охоту. А ты, Гриша, иди с малышами к дедушке Моте. Возле его избушки не так опасно. Пока дойдёте, по дороге травы поешьте, корешков сладких.

Повёл Гриша малышей через кедровые заросли. Прошлой осенью тут шишки нападали. Перезимовали под снегом шишки. Проша и Дуня быстро поняли, какое лакомство в этих шишках: орешки в них мягкие, сладкие.

А потом косолапым ещё больше повезло. Гриша показал им, как во мху норки с орехами искать. Эти норки птички-кедровки ещё осенью сделали и запасы в них на зиму припрятали. Да почему-то не тронули эти запасы. А медвежатам как раз пригодилась такая вкуснотища. Наелись до отвала. Ещё травки молоденькой пощипали. Так вот к дедушкиной избушке и добрались к обеду. Дедушка Мотя не вышел их встретить: видно, ушёл по своим – загадочным, человеческим – делам.

Сел Гриша под сосной, облокотился на неё. Стал думать, что ему уже три года. Вот поможет он маме брата с сестрой воспитать, научит рыбу ловить, охотиться… А осенью уйдёт. Свою берлогу построит и будет жить один. Так у них – у медведей – заведено. Мамина берлога тесной станет. Дуня с Прошей вон как быстро растут… Загрустил медведь. Как без мамы жить? Погрустил немного – вдруг про подвиг вспомнил! «Когда я его уже совершу?» И опять стал воображать, как всех тигров победит.

А Дуня с Прошей – будто и не бродили полдня – бороться начали. Боролись-боролись – да и выкатились на открытую полянку.

Вдруг – откуда ни возьмись! – девочка на полянку выбегает! Как закричит:

– Папа, папа! Какие медвежатки потешные! – и побежала к ним: так ей погладить их захотелось!

Тут же из кустов охотник появился. Огромный дяденька. Больше Гриши в два раза. Ружьище у него за плечом – под стать ему. С двумя стволами. В руках сетку держит.

– Стой, дочка! Мы сейчас сеть на них бросим, они запутаются. Домой их увезём.

– Домой?! Ура! – запрыгала девочка.

– Ура! – передразнил дочку отец. – Мы их продадим – денег немало заработаем.

– И я с ними даже не поиграю? – скривила ротик девочка.

– Почему? Поиграешь. А потом продадим.

Тут Григорий поднялся да так заревел! Земля вздрогнула, деревья закачались! Дедушкина избушка едва устояла. Охотник мгновенно сеть отбросил, огромным ружьём на Гришу прицелился.

Девочка заплакала. Медвежата на задние лапы поднялись – до смерти напугались. Не шелохнутся.

Гриша на охотника идёт – в один прыжок может повалить его. Да только опередил охотник – выстрелил. Шкуру на голове у мишки пулей содрало. Кровь глаза заливает. Рассвирепел медведь. Охотник понял, что нет у него времени на второй выстрел – побежал, чтобы от дочки зверя увести. Бежит – отстреливается. Но пули беспорядочно летят. Мощное оружие у человека в руках: сосну тремя выстрелами свалить может. Но медведь уже ничего не боится: он брата с сестрой защищает.

Тут охотник об корягу споткнулся, упал. Ещё мгновенье – прыгнет на него косолапый и в клочья раздерёт! Вдруг слышит медведь:

– Григорий Потапыч! Успокойся!

Что такое? Раненой головой затряс. Снова слышит:

– Григорий Потапыч! Успокойся!

Вспомнил медведь, что дедушка Мотя его предупреждал. Остановился. Дедушка Мотя перед ним стоит! А охотник уже целится Грише прямо в глаз. Целится и вдруг видит: прямо у ствола старик стоит. Маленький. До подмышек ему росточком будет.

– И ты успокойся, коль человеком себя считаешь, – говорит охотнику старичок.

– Уйди, дед! – грозится охотник.

А дедушка – даром что махонький – взялся за ружьё и легонько вынул его из крепких охотничьих рук. Об коленку свою слегка ударил – оно и рассыпалось на мелкие щепки. Охотник и дар речи потерял.

– Видишь, Григорий Потапыч, с кем ты связался? Могучий он человек. Убивать научился. А ума-разума у него нет. И сердца нет. Отпусти его восвояси. Девочка у него. Может, у неё сердце добру научится.

Взялись за руки глупый охотник с дочкой, ушли, не оглядываясь.

– Зачем они приходили, дедушка Мотя? – спросил медвежонок.

Не ответил дедушка. В тайге он прожил всю жизнь. Любил её. Понимал, что она, тайга, с виду суровая. А на самом деле, словно дитя, – беззащитная. Про людей же дедушка немного знал, не всегда понимал их.

Усадил старик медведя Григория на пенёк. Стал ему рану лечить. Отваром травяным промыл. Потом сказал:

– Потерпи немного. Рану зашивать буду.

И стал большой иглой толстую медвежью шкуру на голове стягивать и края сшивать. Больно было! Но Гриша ни разу даже не поморщился: ведь на него малыши смотрят, нельзя перед ними нюни распускать.