5. Две сказки
Много лет назад Г. Зинченко в журнале "Детская литература" писала о том, что детские стихи Маршака освещены двумя фонариками: один светит детям, другой – взрослым.
Это не только свойство поэзии, но и свойство личности. А еще можно сказать, что это отличительная черта хорошей литературы, которую принято считать детской.
Сказки Андерсена, Гофмана, пьесы-сказки Шварца, Маршака, "Алиса в стране чудес" Л. Кэррола, "Маленький принц" Экзюпери… В посвящении к своей знаменитой сказке Антуан де Сент-Экзюпери писал:
"Прошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому.
Скажу в оправдание: этот взрослый – мой лучший друг. И еще: он понимает все на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живет во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении. Если же все это меня не оправдывает, я посвящу свою книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение: Леону Верту, когда он был маленьким"[43].
Разнонаправленность свойственна последним детским сказкам Маршака.
В "Сказке об умном мышонке" ребенок с интересом следит за приключениями мышонка. Меняются зверюшки на его пути. У каждого зверька свой голос. Мелодично-вкрадчивый у кошки:
Мур-мур-мур, – мурлычет кошка, —
Поиграй, дружок немножко.
Поиграем, а затем
Я тебя, голубчик, съем.
Глуховатый, посвистывающий шепот ежика:
От ежей ты не уйдешь!
Вот идет моя хозяйка,
С ней в пятнашки поиграй-ка,
А со мною в чехарду.
Выходи скорей, я жду.
Резкое кваканье лягушек:
Караул, беда, ква-ква!
К нам сюда летит сова!
Тяжелое уханье совы:
Поиграй, дружок, со мной!
И как по контрасту, тонкий и «писклявый» голосок мышонка:
Пропищал мышонок: в прятки?
Смешные и точные характеристики зверей радуют не только детей, но и взрослых:
Был на щетку он похож,
Это был, конечно, еж.
А навстречу шла ежиха
Вся в иголках, как портниха.
Известно, что Маяковский на все лады повторял: "По проволоке дама идет, как телеграмма". Забавное и точное сравнение ежихи с портнихой, весь передник которой утыкан швейными иглами, сродни "даме и телеграмме". (Уверена, что взрослые обязательно при этом улыбнутся и вспомнят какую-нибудь портниху из раннего детства.)
Или, например, зловещее и стремительное появление совы:
Поглядел мышонок: мчится
То ли кошка, то ли птица.
Вся рябая, клюв крючком,
Перья пестрые торчком.
А глаза горят, как плошки,
Вдвое больше, чем у кошки!
У мышонка замер дух,
Он спустился под лопух.
А сова все ближе, ближе,
А сова все ниже, ниже,
И кричит в тиши ночной:
Поиграй, дружок, со мной!
Пропищал мышонок: в прятки?
И пустился без оглядки…
Поневоле спрячешься от эдакого чудовища под лопух или под стол, что раньше подвернется. А взрослый тут же фиксирует забавное сравнение с кошкой (дважды) и тут же вспоминает поговорку: "Страшнее кошки зверя нет".
"Тихая сказка" помимо того, что это детская сказка, еще и большое лирическое стихотворение, как будто бы перекликающееся со строчками стихотворения "Ты много ли видел на свете берез?"
А много ль рассветов ты встретил в лесу?
Не больше, чем два или три.
Когда, на былинках тревожа росу,
Без цели бродил до зари.
Действие сказки разворачивается в осеннем лесу ночью (Всей семьей идут гулять / Ночью вдоль дорожек / Еж-отец, ежиха-мать / И ребенок-ежик. / Вдоль глухих осенних троп / Ходят тихо: топ, топ, топ). В это время можно услышать самые приглушенные лесные звуки: шелест ветвей, шорох иголок, не слышное днем шуршание осенней листвы, потревоженной семейством суетливо снующих ежиков. Все эти звуки воспроизводятся в сказке, которую просто невозможно читать громко, только шепотом…
Эту сказку ты прочтешь
Тихо, тихо, тихо…
Жили-были серый еж
И его ежиха.
Серый еж был очень тих
И ежиха тоже.
И ребенок был у них —
Очень тихий ежик.
Всей семьей идут гулять
Ночью вдоль дорожек
Еж-отец, ежиха-мать
И ребенок-ежик.
Вдоль глухих осенних троп
Ходят тихо: топ, топ, топ.
Сейчас нельзя это однозначно утверждать, но можно предположить, что толчком к написанию сказки послужила этимология таких двух слов как «съежиться» и «волчок». Недаром же "усердней с каждым днем гляжу в словарь…"
Ежик съежился, торчком
Поднял сотню игол…
Завертелся волк волчком,
Заскулил, запрыгал…
Говорит волчице волк:
Что-то мне неможется,
Мне бы тоже съежиться,
Спрячу я, старуха,
Нос и хвост под брюхо.
В этом эпизоде ребенок, прежде всего, обращает внимание на комизм ситуации, а наблюдательный взрослый привлекает внимание ребенка к происхождению слов «съежиться» и «волчок» (волчонок, пытающийся поймать свой хвост, действительно, напоминает популярную детскую игрушку, юлу или волчок).
После такой драматической и напряженной встречи постепенно наступает тишина.
Последние строчки произносятся на одном дыхании:
В дом лесной вернутся еж,
Ежик и ежиха,
Если сказку ты прочтешь —
Тихо, тихо, тихо…
В детских стихах Маршака волк, персонаж комический, выступает, как правило, пострадавшей стороной:
Серый волк в густом лесу
Встретил рыжую лису:
– Лисавета, здравствуй.
– Как дела, зубастый?
– Ничего идут дела,
Голова еще цела.
– Где ты был?
– На рынке.
– Что купил?
– Свининки.
– Сколько взяли?
– Шерсти клок,
Ободрали правый бок,
Хвост отгрызли в драке.
– Кто отгрыз?
– Собаки!
– Сыт ли, милый куманек?
– Еле ноги уволок.
Не от этих ли несчастных маршаковских волков пролегла прямая дорожка к волку-неудачнику из мультфильмов "Ну, погоди!", вызывающему в конце концов сочувствие у юных зрителей. И в этом сочувствии, быть может, самая большая прелесть этих мультфильмов.
На примере "Тихой сказки" мы видим, что грани между его детской поэзией и лирическими стихами, часто условны. Лирический пейзаж перетекает в детскую сказку, а детская сказка завершается лирическим пейзажем.
6. Весь этот мир – как на ладони
Стихотворение "Цветная осень – вечер года…" было написано предположительно в 1945 году. По поводу этого стихотворения М. Л. Гаспаров не совсем справедливо заметил: "Бунин природой жил и дышал. Маршак смотрел на нее через окно".
Это – одно из первых лирических стихотворений позднего периода. Именно с него начинается тема прощания, тема ухода. Она пройдет сквозной линией через всю лирику. Это еще только размышления об уходе. Трагическая реальность конца придет в начале шестидесятых годов. (И час настал… / И смерть пришла, как дело…") А пока он только «примеривается», присматривается к окружающему миру, замечая, как прекрасен осенний пейзаж за окном вагона. Это уже не поезд раннего детства, откуда он широко открытыми глазами смотрел на расстилающийся перед ним мир будущего; не вагон юности, когда впервые испытал предчувствие будущих утрат и горечь одиночества, а порог старости, предощущение ухода навсегда. Скоро прозвучит последний сигнал, и поезд тронется… Оттого так прекрасен уходящий пейзаж за окном, так светла и печальна картина прощания, так объемны и многозначны простые обыденные слова и понятия: мир, дом, путь, вечер. Весельем и грустью веет от эпитета "цветная осень", перекочевавшего из детских стихов. Вспомним "Разноцветную книгу". В этом стихотворении еще присутствует широкий равнинный горизонтальный пейзаж. Еще пространство преобладает над временем, "Весь этот мир – как на ладони…" "Бездну пространства" мы ощутим и в стихотворении 1948 года "Голос в лесу"
ГОЛОС В ЛЕСУ
Едва остановится дачный
У первой платформы лесной,
Вы слышите голос прозрачный,
Рожденный самой тишиной.
В лесу над росистой поляной
Кукушка встречает рассвет.
В тиши ее голос стеклянный
Звучит, как вопрос и ответ.
В двух звуках, кукушкой пропетых,
Не радость слышна, не печаль.
Она говорит нам, что где-то
Есть очень далекая даль.
Тенденция сужения пространства характерна не только для философской, но и для пейзажной лирики.
В поздних стихах пейзаж, как правило, вертикальный, не макро-, а микромир. Об этом сказано в одной из лучших "лирических эпиграмм", где небо, облака, дождь, слово, стихотворные строки и маленький человек, открывающий мир природы и мир слова, составляют единое целое, картину мирозданья по Маршаку:
Пусть будет небом верхняя строка,
А на второй клубятся облака,
На нижнюю сквозь третью дождик льется,
И ловит капли детская рука.
Вообще на протяжении жизни отношение поэта к природе претерпело изменения.
В 1930 году Маршак побывал на стройке Днепровской гидроэлектростанции. Искренне увлеченный зрелищем грандиозного строительства и его будущими результатами, он пишет стихотворение "Война с Днепром" (название для уха современного человека чудовищное!).
В этом мощном, энергичном, мускулистом стихотворении, помимо воли автора создается устрашающая картина расправы и мнимой победы человека над силами природы.
Человек сказал Днепру:
"Я стеной тебя запру.
Ты
С вершины
Будешь
Прыгать,
Ты
Машины
Будешь
Двигать!"
"Нет, – ответила вода, —
Ни за что и никогда!"
____
И вот в реке поставлена
Железная стена.
И вот реке объявлена
Война,
война,
война!
Выходит в бой
Подъемный кран,
Двадцатитонный
Великан,
Несет
В протянутой руке
Чугунный молот
На крюке.
Идет
Бурильщик,
Точно слон.
От ярости
Трясется он.
Железным хоботом
Звенит
И бьет без промаха
В гранит…
_____
Где вчера плескались лодки —
Заработали лебедки.
Где шумел речной тростник —
Разъезжает паровик.
Где вчера плескались рыбы —
Динамит взрывает глыбы.
Поэт абсолютно искренне восхищен грандиозностью замысла и мощью воплощения. Однако объективный взгляд художника фиксирует трагизм этой смертельной схватки, где, в конечном итоге, нет победителей, а есть только побежденные.
В лирических пейзажных зарисовках не осталось и следа от этой всепобеждающей мощи, могущества и агрессии.
Природа хрупка и беззащитна во всех своих проявлениях.
Она нуждается в одобрении и признании красоты, как сосна, которую поэт встретил в лесу. А вдобавок за храбрость сосна награждается улыбкой автора:
ВСТРЕЧА В ПУТИ
Все цветет по дороге. Весна
Настоящим сменяется летом.
Протянула мне лапу сосна
С красноватым чешуйчатым цветом.
Цвет сосновый, смолою дыша,
Был не слишком приманчив для взгляда.
Но сказал я сосне: "Хороша!" —
И была она, кажется, рада.
Природа нуждается в восхищении:
Апрельский дождь прошел впервые,
Но ветер облака унес,
Оставив капли огневые
На голых веточках берез.
Еще весною не одета
В наряд из молодой листвы,
Береза капельками света
Сверкала с ног до головы.
Природа нуждается в нежности:
Березка тонкая, подросток меж берез,
В апрельский день любуется собою,
Глядясь в размытый след больших колес,
Где отразилось небо голубое.
Природа одаривает своей красотой и лиризмом и, как ребенок, ожидает от тебя внимания и подарков:
Бывало, в детстве под окном
Мы ждем, – когда у нас
Проснется гость, прибывший в дом
Вчера в полночный час.
Так и деревья. Стали в ряд,
И ждут они давно, —
Когда я брошу первый взгляд
На них через окно.
Я в этот загородный дом
Приехал, как домой.
Встает за садом и прудом
Заря передо мной.
Ее огнем озарены,
Глядят в зеркальный шкаф
Одна береза, две сосны,
На цыпочки привстав.
Деревья-дети стали в ряд.
И слышу я вопрос:
– Скажи, когда ты выйдешь в сад
И что ты нам привез?
В эту небольшую лирическую зарисовку проникает время. Пейзаж становится глубже и объемнее благодаря зеркалу, в котором отражаются деревья-дети.
В нем нет стихийной мощи пейзажей Б. Пастернака, но он наполнен светом, нежностью, весельем. Интересно, что в пейзажах (и не только) таких, казалось бы далеких друг от друга поэтов как Маршак и Пастернак можно наблюдать, как писал Пушкин, "странные сближенья". В стихотворениях раннего Пастернака, в сборнике "Сестра моя – жизнь" деревья часто заглядывают в окна, глядятся в зеркала. У Пастернака зеркала играют важную роль: не только отражение, но и расширение пространства и смещение и остранение.
У Маршака деревья – это прибранные и примерные детишки, терпеливо ожидающие пробуждения взрослых.
У Пастернака – стремительно несущаяся, с разбега влетающая в трюмо ветка:
Из сада, с качелей
С бухты-барахты
Вбегает ветка в трюмо.
Огромный бушующий сад благодаря зеркалам, занимающий все пространство увеличенного, опять-таки благодаря зеркалам, зала.
Огромный сад тормошится в зале,
В трюмо не бьет стекла.
Эту пастернаковскую безоглядность, ощущение головокружительного полета, стократ усиленное благодаря мелькающим летящим зеркалам, Маршак пережил в раннем детстве, в гостях у витебских бабушки и дедушки, и описал в автобиографической повести "В начале жизни".
"Отраженная в них (в двух зеркалах – И. К.) комната со всей мебелью как бы уходила куда-то вверх. Мне это очень нравилось. Опрокинутая в зеркало гостиная казалась гораздо красивее и таинственнее…
Я стал раскачивать зеркало. Оказалось, что на зеркале можно отлично качаться, как на качелях ("Из сада, с качелей, с бухты-барахты…") Да нет, куда занятнее, чем на качелях. Вы раскачиваетесь все быстрее и быстрее, а перед вашими глазами мелькают в зеркале самые разнообразные вещи: висячая лампа, кресла, стол с лиловой скатертью, бисерная подушка. И вдруг все это понеслось куда-то кувырком. Я лечу вместе с зеркалом и слышу, как оно грохается об пол и рассыпается вдребезги"[44].
Кажется, что Пастернак до конца дней своих «раскачивал» эти зеркала…
Но на этом перекличка двух поэтов не закончилась: через пятьдесят лет после выхода в свет сборника "Сестра моя жизнь", через десять лет после "Бывало в детстве под окном…" в знаменитом стихотворении Пастернака "Во всем мне хочется дойти до самой сути" появляется такой «маршаковский» образ:
Я б разбивал стихи, как сад,
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в нем подряд
Гуськом, в затылок.
Точку в этой своеобразной перекличке двух поэтов поставил Маршак в 1958 году:
Ласкают дыханье и радуют глаз
Кустов невысоких верхушки.
И держат букеты свои напоказ,
Как держат ребята игрушки.
Пейзажи Маршака – это одновременно и поэзия защищенности и беззащитности. Нежное и хрупкое дитя природы – ландыш – покоится в лесной глуши, укрытый за плотными широкими листьями, надежно защищенный лесом, нежно убаюканный матерью-природой.
ЛАНДЫШ
Чернеет лес, теплом разбуженный,
Весенней сыростью объят.
А уж на ниточках жемчужины
От ветра каждого дрожат.
Бутонов круглые бубенчики
Еще закрыты и плотны,
На солнце раскрывают венчики
У колокольчиков весны.
Природой бережно спеленатый,
Завернутый в широкий лист,
Растет цветок в глуши нетронутой,
Прохладен, хрупок и душист.
Томится лес весною раннею,
И всю счастливую тоску,
И все свое благоухание
Он отдал горькому цветку.
Маршак – поэт очень музыкальный. Но эта музыкальность не выходит на поверхность, скрыта от глаз. Она очень естественна. По поводу нарочитой, навязчивой музыкальности у Маршака есть остроумная лирическая эпиграмма:
Без музыки не может жить Парнас.
Но музыка в твоем стихотворенье
Так вылезла наружу, напоказ,
Как сахар прошлогоднего варенья.
В четырех строчках при помощи эпитетов, выраженных краткими прилагательными и аллитераций, очень точно передается ощущение хрупкости, красоты, незащищенности и одновременно жизнестойкости. Цветок как будто оживает под пером автора, мы даже можем ощутить его аромат:
Природой бережно спеленатый,
Завернутый в широкий лист,
Растет цветок в глуши нетронутой,
Прохладен, хрупок и душист.
Даже горечь, которая появится в последней строчке, ощущается почти физически.
Много лет назад в своей статье о лирике Маршака поэт Наум Коржавин назвал его лирику "поэзией порядка". И хоть статья была хвалебной, вряд ли в устах Коржавина это звучало как комплимент. В качестве подтверждения своих слов он привел цитату из стихотворения "Как поработала зима…"
Снежинки падали с небес
В таком случайном беспорядке.
А улеглись постелью гладкой
И строго окаймили лес.
(Отзвуки этих строк находим у поэта Александра Кушнера:
И эти холодные белые складки
В таком безупречном ложатся порядке…)
Более точно в данном контексте звучало бы слово «гармония», если под этим словом подразумевать не стремление к упорядоченности, а уравновешение несоразмерных, несоизмеримых величин.
Стихотворение "Грянул гром неожиданно, наобум…" напоминает диалог, или точнее многоголосье, где гармонично сочетаются две музыкальные партии: партия дождя и партия грома.
Грянул гром нежданно, наобум —
Яростный удар и гул протяжный.
А потом пронесся легкий шум,
Торопливый, радостный и влажный.
Дождь шумел негромко, нараспев,
Поливая двор и крышу дома,
Шепотом смиряя буйный гнев
С высоты сорвавшегося грома.
Эти две партии различны, даже полярны: оглушительный, беспорядочный гром и монотонно шелестящий дождь. При этом партия дождя, конечно, сопрановая, ну а гром – бас или баритон. Это создает ощущение совершенства, красоты, ликующей радости, великой музыки и великой гармонии, рожденных природой.
Грянул гром нежданно, наобум —
Дождь шумел негромко, нараспев…
Шепотом смиряя буйный гнев
С высоты сорвавшегося грома.
Строчка "шепотом смиряя буйный гнев" – точная и емкая формула сосуществования двух людей.
Обычно человеческие свойства, отношения переносятся на явления природы (литературный прием персонификации), а мы попробуем совершить обратное. В этом стихотворении заложена формула гармонии человеческих отношений. Вот как описывает своих родителей в повести "Кондуит и Швамбрания" Лев Кассиль: "Отец – высоченный пышно-курчавый блондин. Движется быстро и говорит громко. Когда папа, рассердившись, кричит иной раз на бестолковых пациентов-хуторян, то мы всегда боимся, как бы больные не умерли со страху… Но, кроме того, папа очень веселый человек. Он выносит маму к обеду на руках. Папа очень вспыльчив. В сердцах он оглушителен…
Тогда на сцену выступает мама. Мама у нас служит модератором (глушителем) в слишком бравурных папиных разговорах. Папа начинает звучать тише. Мама – пианистка, учительница музыки… Изнеженной барышней она храбро покинула большой город и уехала с папой в большую деревню"[45].
Если мы обратимся к архиву Маршака, то на примере этого стихотворения увидим, как Маршак безжалостно отбраковывал иногда блистательные образы, если они уводили в сторону от замысла.
В одном из вариантов начало этого стихотворения звучало так:
Столько раз за много долгих лет,
Но всегда, как будто бы впервые,
В дом ко мне влетает беглый свет,
А за ним – удары громовые.
Поэт отказывается от легкого и точного эпитета "беглый свет", отказывается от первых строчек, в которых так точно сформулирована мысль о повторяемой неповторимости времени – "столько раз за много долгих лет, и всегда как будто бы впервые"… Стихи об этом еще впереди…
А вот еще один пейзаж с громом и дождем.
ДОЖДЬ
По небу голубому
Проехал грохот грома,
И снова все молчит.
А миг спустя мы слышим,
Как весело и быстро
По всем зеленым листьям,
По всем железным крышам,
По цветникам, скамейкам,
По ведрам и по лейкам,
Пролетный дождь стучит.
Это тот случай, когда "ловит капли детская рука". Гроза в восприятии ребенка. Пейзаж наполнен веселым звоном, треском, грохотом. Горизонтальный пейзаж ("По небу голубому проехал грохот грома") сменяется вертикальным. На смену раскатистым и громоподобным первым строчкам сначала приходит длинная пауза, до краев наполненная тишиной (и снова все молчит), а потом мы слышим, как капли дождя "весело и быстро" опускаются вниз: сначала – "по всем зеленым листьям" – (ЗЛНСТ);
потом – "по всем железным крышам" – (ЖЛЗНКРШМ) – значит деревья очень высокие, а дома маленькие;
затем – "по цветникам, скамейкам" – (ЦТНСКМ), "по ведрам и по лейкам" – тут уже сплошной «тарарам» – (ВДРМЛКМ).
И, наконец, капли с глухим стуком ударяются о землю: – "пролетный дождь стучит".
На смену веселому шуму, звону, грохоту приходят тихие и глухие звуки падающих капель.
"Пролетный дождь" – авторский эпитет, его придумал Маршак. В стихотворении он звучит убедительно, как идиома. Ведь существуют же "грибной дождь", "слепой дождь", "косой дождь", "проливной дождь", наконец. Почему же не быть «пролетному», пронизывающему насквозь веселый летний день, стремительно и радостно проносящемуся перед нами?
Стихотворение «Лес» меньше всего напоминает лесной пейзаж. Оно могло бы послужить иллюстрацией к таким, например, научным статьям, как "фотосинтез белка" или "химические процессы, происходящие внутри растений". Сам Маршак как-то пожаловался Валентину Берестову на то, что ему не хватает научного образования, например, биологического. Он, безусловно, обладал способностями исследователя, способом мышления ученого. Творческое художественное воображение этому не мешало. Скорее помогало. Но и в этом «научном» стихотворении, опять-таки построенном строго вертикально, поэт остается лириком. Его интересуют не химия и биология, а невидимые глазу, внутренние ни на секунду не прекращающиеся процессы, совершающиеся "от купола до подземелья".
Буквально на глазах лес превращается в "многоэтажный дом", в естественную научную лабораторию, и отнюдь не поэтические, довольно громоздкие слова «лаборатория», "многоэтажный" ловко и свободно укладываются в строку.
ЛЕС
Многоэтажный этот дом
Не знает праздного безделья.
Упорным занят он трудом
От купола до подземелья.
Здесь ловят солнце зеркала
В лаборатории высокой.
И движутся внутри ствола
Добытые корнями соки.
Бормочут листья в полусне,
Но это мнимая дремота.
В глуши, в покое, в тишине
Идет незримая работа.
В стихотворении противопоставлены два понятия, два способа существования. И тут Маршак переносит свойства неживого предмета (если лес можно назвать неживым) на человека – перевернутое, вывернутое наизнанку олицетворение.
Эти понятия: "праздное безделье" и "незримая работа".
"Праздное безделье" – состояние, к которому поэт относился с презрением и вряд ли когда-либо испытывал.
Незримая, потаенная работа, невидимые процессы, которые происходят внутри, независимо от того, где они происходят, в живой природе, в человеке и его деятельности – предмет пристального внимания и глубокого уважения автора:
В столичном немолкнущем гуде,
Подобном падению вод,
Я слышу, как думают люди,
Идущие взад и вперед.
Проходит народ молчаливый,
Но даже сквозь уличный шум
Я слышу приливы, отливы
Весь мир обнимающих дум.
В последний год жизни он напишет лирическую эпиграмму, которая уравновесит, гармонизирует, сведет воедино человека и природу:
Человек – хоть будь он трижды гением —
Остается мыслящим растением.
С ним в родстве деревья и трава.
Не стыдитесь этого родства.
Вам даны до вашего рождения
Сила, стойкость, жизненность растения.
"Самого главного глазами не увидишь", – написал автор сказки "Маленький принц".
И словно продолжая эту мысль, Маршак замечает: "Для того, чтобы понять, "что внутри", как выражаются дети, нет никакой необходимости нарушать цельность художественного произведения. Надо только поглубже вглядеться в него, не давая воли рукам…"
Все внутри, все скрыто: дом с закрытыми ставнями, "потайной фонарь", "тепло стыда", "незримая работа"…
В чем же загадка лирики Маршака? Не в этом ли внутреннем свете, не в этом ли "потайном фонаре", тайно и исподволь озаряющем и преображающем мир, делающем его хоть немного менее жестоким, более человечным?
Известен единственный отзыв Маршака о поэзии Бродского. Он опубликован в третьей книге Л. К. Чуковской "Записки об Анне Ахматовой": "Стихи мрачные, мрачные, слишком мрачные, но там внутри – свет"[46].
"Мне всегда нравилось в пустыне. Сидишь на песчаной дюне. Ничего не видно, ничего не слышно. И все же тишина словно лучится…
– Знаешь, отчего хороша пустыня? – сказал маленький принц. – Где-то в ней скрываются родники.
Я был поражен, вдруг я понял, почему таинственно лучится песок. Когда-то маленьким мальчиком я жил в старом-престаром доме, – рассказывали, будто в нем запрятан клад. Разумеется, никто его там не открыл, а может быть, никто никогда его и не искал. Но из-за него дом был словно заколдован: в сердце своем он скрывал тайну.
– Да, – сказал я. – Будь то дом, звезды или пустыня – самое прекрасное в них то, чего не увидишь глазами[47].