Czytaj książkę: «Без кожи», strona 3

Опера ожидали нового взрыва со стороны заместителя председателя Заксобрания – возможно, даже угроз, – но ничего подобного не последовало. Лосев тяжело опустился на стул, который жалобно скрипнул под его внушительным весом, и уронил голову на руки. Алла ощутила, как раздражение и гнев, вызванные словами этого человека при первом его появлении, испарились, уступив место печали и сочувствию. Никто не пытался прервать молчание, воцарившееся в кабинете: все понимали, что Лосев первым должен что-то сказать или сделать, поэтому выжидали.

Наконец он поднял голову и тихо спросил:

– Есть хоть какое-то понимание, кто это сотворил с моей Катей?

– К несчастью, ваша дочь не единственная жертва, – ответила Алла, поняв, что буря миновала и теперь можно говорить с чиновником спокойно.

– Что… что это значит? – переспросил он, уставившись на нее немигающим взглядом.

– Обнаружены тела еще двух девушек со схожими повреждениями и способом убийства.

– Повреждениями… Вы сказали, с повреждениями?

– Да.

Алла не хотела вдаваться в подробности, но Лосев, кажется, уже пришел в себя.

– Что за повреждения они получили? – требовательно спросил он. – Вы имеете в виду… изнасилование?

– Дело в том, что убийца вырезает у своих жертв куски кожи.

– Что?!

– Мне очень жаль.

– Это… это он… после смерти, да?

– Верно, после, – солгала Алла. Ей уже сообщили, что экзекуция имела место, пока несчастные были живы и надеялись на спасение. Отцу совершенно не обязательно знать такую правду, в конце концов, что это меняет?

– То есть это маньяк? – уточнил Лосев. – Мою дочь убил маньяк?!

– Во всяком случае, пока все на это указывает.

– И сколько всего убитых? Трое?

– Возможно, больше. Мы наводим справки по городу и области.

Снова воцарилось молчание, и вновь его прервал Лосев:

– Я могу чем-то помочь?

Вот это уже конструктивный разговор!

– На данном этапе вряд ли, – покачала головой Алла. – Однако вполне вероятно, через некоторое время нам может что-то понадобиться…

– Обращайтесь сразу ко мне, – перебил ее чиновник. – Вот мой личный телефон – Он вытащил визитку и на обратной ее стороне записал от руки номер карандашом, взятым с Аллиного стола. – В любое время, ясно? Я серьезно!

– Спасибо, – искренне поблагодарила Алла. – Обязательно воспользуемся при необходимости!

– Когда я могу… забрать тело?

– Идут следственные действия, но я сообщу вам сразу же, как это станет возможным… Хотя, знаете, Игорь Дмитриевич, кое-чем, пожалуй, вы можете помочь нам прямо сейчас! – неожиданно для всех присутствующих добавила она.

– Всем, чем смогу! – встрепенулся Лосев.

– Друзья вашей дочери упоминали о кольце, которое она практически не снимала. Оно дорогое?

– Баснословно, – со вздохом ответил чиновник. – На Катино восемнадцатилетие я заказал ювелиру кольцо с розовым бриллиантом. Три карата… А что?

– Оно пропало. Возможно, то, что вы рассказали, поможет нам в поисках убийцы… Не сохранилось ли у вас, случайно, фотографии украшения?

– Конечно! – кивнул Лосев. – Вам прислать?

– Было бы чудесно! Еще раз спасибо за помощь, Игорь Дмитриевич, я обязательно буду держать вас в курсе и непременно сообщу, как только можно будет забрать тело Кати.

– В любое время! – повторил Лосев и, с трудом подняв со стула свое грузное тело, вышел.

– Ну Алла Гурьевна, вы даете! – восхитился Белкин, выждав несколько минут, позволяя высокому чину удалиться на почтительное расстояние от двери кабинета. – Как вы его…

– Работа мастера! – согласился Дамир. – Честное слово, создалось впечатление, что это вы его к нам пригласили, а не он прискакал, размахивая алебардой… Он теперь не вредить нам будет, а помогать!

– Но расслабляться все же не стоит, – предупредила Алла, скромно принимая комплимент. – Мы должны работать не только качественно, но и быстро, иначе нас сожрут: если не Лосев, то СМИ!

– Всем строго-настрого приказано не общаться с репортерами, – заметил Антон. – Но мы же в курсе, как это бывает: всегда можно найти дырочку, из которой просочится информация.

– Вот потому-то и нужно ускориться! Нам срочно необходим подозреваемый, поэтому делаем так, как договорились, коллеги, время работает против нас, но мы попытаемся его обогнать… Ну или хотя бы обмануть.

* * *

Оперируя пациента, Мономах думал лишь о работе, однако стоило ему ее закончить, как мыслями он возвращался к Маше и ее сыну.

То, что парень умер вскоре после их телефонного разговора, слегка уменьшило его чувство вины, но он все спрашивал себя, о чем таком тот хотел поговорить. И почему именно с ним? Была ли проблема связана с его личными обстоятельствами или речь шла о медицине? В первом случае Мономах должен был стать последним, к кому обратился бы парень, ведь они давно не виделись и никогда не были особенно близки: он был другом матери Кости, а не его! И почему он не хотел, чтобы Маша узнала о его звонке? Столько вопросов, на которые нет вразумительного ответа!

Мономаху необходимо было с кем-то это обсудить, и единственный, кто всегда под рукой и готов выслушать, – Иван Гурнов. Поэтому, едва закончив свой рабочий день, Мономах запер кабинет и, вместо того чтобы ехать домой, спустился в «подземелье Харона», оно же патолого-анатомическое отделение, которым заведовал его друг.

Раньше Иван подолгу засиживался в больнице, так как спешить ему было некуда, но с недавних пор он начал встречаться с адвокатессой Мариной Бондаренко, подругой Сурковой, и они вроде бы даже собирались оформить отношения (для Ивана этот брак стал бы пятым… или шестым – Мономах давно сбился со счета). Так что существовала возможность, что Гурнова на месте не окажется. Наверное, следовало предупредить его заранее, но Мономах не планировал встречаться – желание возникло спонтанно.

Беспокоился он зря, Иван не просто оказался на рабочем месте, но и еще не закончил вскрытие, поэтому предложил приятелю подождать его в кабинете, пообещав, что освободится буквально через десять-пятнадцать минут. Мономах по-хозяйски открыл сейф, ключи от которого торчали в замке, и достал оттуда початую бутылку армянского коньяка, которую они распечатали в прошлый раз. Разлив напиток по бокалам (Гурнов терпеть не мог бумажные стаканчики), он устроился за столом в ожидании приятеля. От нечего делать принялся перебирать бумаги, лежащие на столе. Неожиданно его рука замерла в полете: на одной из картонных папок стояло знакомое имя. В этот момент Иван быстрым шагом вошел в кабинет. Увидев выражение лица приятеля, он спросил:

– Тяжелый день?

– Ты уже закончил повторное вскрытие Константина Теплова?

– Вы что, знакомы?

– На вопрос ответь!

– Ну да… Что происходит?!

– Суркова упомянула, что посоветовала своей следачке обратиться к тебе, но я не думал, что ты уже…

– Слушай, Вовка, может, скажешь наконец, в чем проблема: на тебе лица нет!

– Ты тоже знаком с Тепловым, – вздохнул Мономах. – Вернее, с его матерью.

– С… матерью?

– Машку Калганову помнишь?

– Это ту, с который ты…

– Да.

– Черт… Прости, мне очень жаль! А этот Константин, он, часом, не?..

– Нет-нет, я не имею к нему отношения: он сын Машиного мужа, это точно!

– Слава богу… Жалко парня, молодой совсем! Значит, ты в курсе, что случилось?

Мономаху пришлось вкратце поведать приятелю обо всем, что касалось смерти Константина.

– Ты установил причину смерти? – спросил он, закончив.

– Передоз сульфатом морфина.

– Это точно?

– Сто процентов.

– Значит, все-таки наркотики…

– Что значит «все-таки»?

– Маша не верит, что он наркоман.

– А он и не наркоман, передоз наступил от однократного приема препарата!

– Уверен? – переспросил Мономах.

– Я похож на дилетанта? – оскорбился Гурнов. – Он действительно сильно переборщил с дозой, однако ты же в курсе, что происходит с наркоманами при длительном употреблении? Их органы претерпевают необратимые изменения, а у нашего парня ничего такого не наблюдается!

– Может, он недавно пристрастился к зелью? – неуверенно предположил Мономах.

– Я бы с тобой согласился, однако есть еще две странности.

– Какие?

– При вскрытии я обнаружил следы миорелаксанта.

– Чего?

– Ты слышал.

– Но… Костя не мог сам его вколоть!

– Он не вкалывал, я обнаружил его в желудке, прикинь?

– То есть он получил его перорально?

– Точняк! За каким лешим ему могло это понадобиться, да еще и в такой огромной дозе? Он легко мог отправиться на тот свет и без морфина, ты же знаешь, что такие препараты подавляют не только двигательную активность, но и дыхание!

– Ну да, во время операции их вводят, чтобы подключить пациента к ИВЛ. Я бы понял, если бы он страдал от мышечных болей, но ты говоришь, доза чересчур велика… Какого черта ему это делать?!

– Вот и я думаю – какого…

– Ты сказал про две странности?

– Вторая: я действительно обнаружил следы сульфата морфина в желудке, но большая его часть, похоже, осталась в гортани и пищеводе, так и не достигнув желудка.

– Что это означает?

– Возможно, то, что пилюли впихивали насильно.

– То есть его убили?

– Следачка сказала, твоего паренька нашли на крыше, а это означает, что он должен был принять миорелаксант незадолго до того, как поднялся туда, иначе бы он просто не добрался!

– Если Костю хотели убить при помощи миорелаксанта, зачем понадобился морфин?!

– Загадка… Но думаю, доза препарата была не очень велика, возможно его обездвижили, а уже затем ввели наркотик? Обрати внимание: капсулы, а не раствор для инъекций! О чем это говорит?

– Если Костя не принимал наркотики на регулярной основе, а его вены в порядке…

– В полном, – перебив, подтвердил Иван.

– Значит, трудновато было бы доказать, что он кололся!

– Точняк! Значит, напихали через рот. Скорее всего, распотрошили капсулы и заставили выпить, а сделать это с молодым, полным сил человеком не так-то просто!

– То есть кому-то было нужно, чтобы он не сопротивлялся?

– Как вариант.

– А откуда убийца мог знать, что парень поднимется на крышу сразу после того, как примет миорелаксант?

– Еще одна загадка! Следачка сказала, что парень работал ординатором в онкологической больничке?

Мономах молча кивнул.

– Так вот, я никак в толк не возьму, кому могло понадобиться убивать ординатора? В больничной иерархии он стоит даже ниже опытной медсестры. Кому он мог помешать?!

– И это уже четвертая загадка, как ты выражаешься, – задумчиво пробормотал Мономах, бессознательно катая по столу карандаш. – Очевидно одно: тот, кто расправился с парнем, имеет отношение к медицине. Выходит, Машка права!

– Что ты намерен делать?

– Я?

– Ну ты же постоянно вмешиваешься в дела Сурковой!

– Дело ведет не она.

– Это тебя остановит?

– Я не представляю, чем могу помочь!

– Действительно… Знаешь, я тоже считаю, что тебе в это лучше не влезать. В конце концов, ты сделал то, о чем Мария тебя просила: заставил СК возбудить дело.

– Мы пока этого не знаем.

– Уверяю тебя, так и будет: мои выводы не оставляют пространства для маневра.

– Как думаешь, почему все это не было установлено при первоначальном вскрытии?

– Халатность? – предположил Гурнов. – Человеческий фактор, знаешь ли, никто не отменял: аутопсию проводил патолог больнички, в которой все произошло, а значит, скорее всего, он руководствовался соответствующими указивками от начальства!

– Ты имеешь в виду, что он и не должен был ничего обнаружить?

– Или как минимум особо не старался найти что-то порочащее заведение, понимаешь? Одно дело – ординатор-наркоша, темная лошадка, которая работает недавно и о подноготной которой никто не обязан знать…

– А другое – убийство в стенах учреждения, которое неминуемо повлечет за собой расследование и присутствие посторонних в лице следователей и оперативных сотрудников! – задумчиво закончил за друга Мономах.

– Вот именно! Потому-то никто особо не заморачивался, в любом случае причина смерти установлена верно, а остальное… Ну остальное – дело следачки и ее бригады. А мы с тобой не имеем к этому никакого касательства, потому как ты – костолом-костоправ, а я…

– Повелитель царства мертвых.

– Мне нравится!

– Машку жалко, – вздохнул Мономах. – Она развелась недавно, а тут – такое…

– Муженек-то бывший что говорит?

– Если верить Маше, он самоустранился: у него другая семья.

– Да-а, дела-а, – протянул Гурнов и махом осушил свой бокал.

Мономах последовал его примеру. На душе у него было скверно. С одной стороны, Иван прав: Маша не требовала его участия в расследовании, а лишь хотела, чтобы оно просто началось. С другой – он ведь почти не знает Валерию Медведь… Вот если бы дело вела Суркова, он бы не переживал, но эта молодая, борзая девица не вызывала у него доверия.

– Ну, еще по одной? – предложил Иван, между тем успевший вновь наполнить бокалы. – За упокой, как говорится, невинно убиенной души!

Что ж, придется вызывать такси.

* * *

Лера была немало удивлена, застав мать покойного Теплова за генеральной уборкой. Она не представляла, что сама стала бы делать, лишившись кого-то из близких, однако ей казалось, что после такой трагедии ее меньше всего интересовали бы наличие пыли на мебели и чистота окон. Однако, поразмыслив, Лера пришла к выводу, что, возможно, таким образом женщина пытается отвлечься от своих переживаний, переключиться на что-то не связанное с размышлениями и самокопанием, когда каждую минуту пытаешься понять, могла ли ты что-то сделать, чтобы предотвратить беду. Лера, к счастью, не теряла никого из близких, ну если не считать папаши, который сбежал и ни разу не дал о себе знать, но то – дело другое, ведь он не умер. Возможно, поэтому ей нелегко понять, что должен делать человек, оказавшись в ситуации, когда ничего нельзя исправить? Но ведь для того, чтобы сопереживать, вовсе не обязательно самому пережить горе!

– Значит, я была права! – воскликнула мать Теплова, когда Лера объяснила ей причину своего визита. – Костика убили… Но кто же мог это сделать, ведь у него нет… не было врагов!

– Вы уверены?

– Ну разумеется, ведь Костик много работал, у него не было времени заводить врагов!

Лера тихо хмыкнула: проблема в том, что это друзей приходится «заводить», а вот враги, как показывает практика, «заводятся» сами, как клопы.

– Он так радовался, что удалось устроиться ординатором в такую хорошую больницу, – продолжала Калганова, не замечая выражения лица следователя. – Там же все-все новое, представляете? Я сама врач, хоть и другого профиля, и понимаю, что означает хорошее оборудование и отсутствие недостатка в препаратах!

– Разве клиника частная?

– Да нет, что вы, самая что ни на есть государственная, просто ее курирует сам президент! Кроме того, по этой самой причине у нее есть богатые спонсоры.

– Что вы говорите?

– Для нашей страны это не так характерно, но постепенно состоятельные люди начинают вкладывать деньги в здравоохранение – особенно те, кто сам нездоров или имеет больных родственников. Недавно один из таких «доноров» обновил все койки в палатах, купил гамма-нож, несколько новых аппаратов УЗИ и компьютерный томограф… Я сама там не была, но Костик показывал видео, снятое на телефон, – там просто космос!

– А как фамилия спонсора? – поинтересовалась Лера. Она не предполагала, что это имеет отношение к делу, однако спросила – просто на всякий случай.

– Этого я не знаю, – вздохнула женщина. – Костик тоже был не в курсе: этот человек пожелал остаться неизвестным широкой публике.

– Большая редкость, – заметила Лера. – Обычно состоятельные люди, наоборот, стараются афишировать свои благие дела, даже если они мизерные!

Она вспомнила, как по телевизору промелькнул репортаж о мэре небольшого городка, который с помпой «открыл» автобусную остановку, даже оркестр пригласил и народу нагнал столько, что можно было подумать, что запустили как минимум новую станцию метро или парк аттракционов! А потом этого мэра посадили: оказывается, остановку он оборудовал на остатки «освоенных» государственных денег, большая часть которых ушла на строительство его личного особняка и покупку дорогих лошадей – дядька обожал конный спорт.

– У вас есть хоть какие-то предположения о проблемах сына? – спросила Лера, так как Калганова не отреагировала на ее реплику.

– Он со мной не делился… Господи, это же я во всем виновата!

– Как так?

– Костик… он боялся меня волновать… после развода, понимаете? Я изменилась, а кто не меняется после такого? Вот он и молчал… А ведь наверняка ему было что мне рассказать!

– Хорошо, а кто из его окружения может что-то знать? – задала следующий вопрос Лера. – Друзья, подруги?

– Я не знаю, успел ли Костик с кем-то подружиться на новом месте, – вздохнула Калганова. – А вот девушка у него была, только…

– Только что?

– Ну…

– Она вам не нравилась?

Женщина опустила глаза на свои руки. Лера обратила внимание на то, что пальцы у нее длинные и ухоженные, хоть ногти и без лака.

– Почему она была вам не по душе? – повторила свой вопрос Лера.

– Не пара она Костику, – выдавила та наконец.

– В каком смысле?

– Ушлая слишком девица, все хотела чего-то – а чего, спрашивается? Она ведь простая медсестра!

– Вы считаете, что врачу с медсестрой не по пути, что ли?

– Да не в том дело! Эта Юля, она такая… прагматичная, что ли, такая амбициозная, что мне всегда хотелось ее спросить: что же ты с такими запросами не попытаешься добиться чего-то большего, чем утки за больными выносить да капельницы ставить? Она из тех, кто хочет всего и сразу, понимаете?

– А ваш сын?

– Он отлично понимал, что на построение карьеры в медицине требуется время! У него ведь все родичи по моей линии врачи, он с детства видел, как тяжел этот труд, как много сил и времени он отнимает, и все же решил продолжить династию, да еще и выбрал такое сложное направление – онкологию!

– А почему Костя так сделал?

– Может, потому, что он был идеалистом?

– То есть?

– Ну он хотел приносить пользу, помогать людям, которые тяжело больны. Его мечтой было сделать так, чтобы рак перестал казаться приговором и стал обычным диагнозом, от которого можно полностью излечиться. Одно время, знаете, он хотел стать эпидемиологом, чтобы лечить людей в Африке и Южной Азии!

– Благородное намерение, – пробормотала Лера. – Это очень трудная работа!

– И опасная, – вздохнула Калганова. – Вы бы только знали, сколько сил я положила на то, чтобы его отговорить!

– Похоже, у вас получилось?

– Да, но Костик не искал легких путей… Во что же он на этот раз вляпался?!

– Вы знаете, где живет его девушка? – спросила Лера. – Может, номер телефона хотя бы?

– Не знаю… Но они работали вместе, так что вы ее без труда отыщете!

Покинув квартиру Калгановой, Лера почувствовала, что ей стало легче дышать: очень тяжело находиться рядом с человеком, поглощенным своим горем. Интересно, как Роман Вагнер справляется? Тот, кто впитывает чужие эмоции словно губка, должен сторониться людей, находящихся в крайних эмоциональных состояниях…⁴ Почему она вдруг о нем вспомнила? Черт, такое впечатление, что Вагнер постоянно присутствует в ее мыслях, и, хоть она и старается задвигать его подальше, он то и дело выскакивает на первый план!

Лере не давал покоя способ убийства Константина Теплова – уж больно все сложно. С другой стороны, все указывает на то, что это дело рук медицинского работника… Что, если они что-то не поделили с этой Юлей и она?.. Маловероятно, конечно, но чем, как говорится, черт не шутит? Лера набрала Севаду.

– Слушаю, – почти сразу же отозвался он.

– Ты сейчас очень занят?

– Да не то чтобы… А в чем дело?

– Надо опросить соседей покойного. Я еду на адрес сама, но хотелось бы, чтобы ты мне подсобил. Сможешь?

– Конечно! Встречу тебя там.

* * *

Антон с грустью смотрел на портрет молодой женщины в траурной рамке, стоящий на кухонном столе: видимо, здесь небольшая семья проводила большую часть времени. Полная дама лет шестидесяти суетилась у плиты, одновременно отвечая на вопросы.

– Вы уж простите меня, – сказала она, обернувшись к сидящему за столом оперативнику, – но скоро дети из школы придут, а обед не готов!

– Ничего-ничего, я понимаю, – пробормотал он.

Антон уже выяснил, что Евгения Павловна Барышникова приходится теткой Веронике Иващенко – первой зарегистрированной жертве маньяка. У убитой было двое детей, и кому-то следовало позаботиться о них – вот она и приехала, хотя сама проживала на другом конце города, в Девяткино.

– А что теперь будет с детьми? – спросил Шеин. – В детский дом?

– Да бог с вами, какой детдом при живых-то родственниках! – возмутилась Барышникова. – Если мне их отдадут, возьму.

– А могут не отдать?

– Кто их знает, эти органы опеки? Формально возражений я не предвижу: возраст мой вполне позволяет выполнять обязанности опекуна. Я замужем, мы с мужем оба работаем, так что… Хотя, конечно, заменить ребятам мать не так-то легко. Отца-то у них отродясь не было!

– Вы в курсе, кто он хотя бы?

– А как же! Петька, бывший одноклассник Вероники.

– Где он, знаете?

– В колонии. Если не ошибаюсь, это уже его третья или четвертая, как это говорят… ходка, да?

Шеин молча кивнул.

– То есть у него нет шансов получить опеку, – констатировал он.

– Ни единого! – подтвердила женщина. – Господи, как же так, почему это случилось с Никой?! Она ведь старалась как могла, как та лягушка из известной притчи, взбившая молоко в масло!

– Вы были с ней в близких отношениях?

– Ближе меня у нее никого не было. Ника рано потеряла мать, в семнадцать лет, и с тех пор я постоянно старалась помогать. С мужиками ей не везло – попадались одни отморозки! Вот и с Петькой они то сходились, то расходились – отсюда и двое детей… Но Ника не сдавалась, работала как проклятая, и вот какой-то гад решил, что она не заслуживает того, чтобы жить! Как думаете, вы его найдете, этого выродка?

– Сделаем все, что в наших силах, – пообещал Антон. – И вы могли бы в этом помочь, ведь вы утверждаете, что постоянно общались с племянницей.

– Спрашивайте, – решительно сказала Барышникова. – Я расскажу все, что знаю, но только ведь, если Нику маньяк убил, это значит, что он мог и не знать ее лично, верно? Может, просто увидел где-то…

– Возможно, – согласился Антон. – И все же, как следует из практики, жертвы подобных преступников не случайны: сперва они встречаются в каком-то определенном месте – в магазине, в спортивном клубе…

– На спортклубы у Ники денег не было, – покачала головой тетка убитой. – А магазины – вы же сами понимаете, что их много, а народу – еще больше! Господи, ну почему хорошим людям так не везет, скажите мне?! Ника много и тяжело работала, хоть она и числилась кассиром, но ей ведь и товар приходилось принимать, а это, знаете ли, означало тяжеленные ящики тягать, а в моей племяннице весу-то было килограммов пятьдесят пять! Из-за этого она и спину потянула, да так, что встать с кровати не могла – спасибо массажу, поднял ее на ноги… И вот на тебе!

– Как насчет знакомых вашей племянницы, соседей: нет ли среди них кого-то, кто кажется вам подозрительным? – вернул женщину в настоящее оперативник.

– Да нет… Хотя постойте: был один парень, Сергей, кажется?

– Что за парень?

– Ника жаловалась, что он прохода ей не дает.

– В каком смысле?

– Хотел с ней встречаться, даже предлагал вместе жить.

– А в чем проблема: он ей не нравился?

– Так этот Сергей ничего хорошего собой не представляет: работает от случая к случаю, живет у приятеля, а своего жилья не имеет. Зачем Нике такой иждивенец-то?

– Ну да, без надобности, – согласился Антон.

– А ведь у нее дети! – продолжала Барышникова. – Ей нужен был надежный мужчина!

– Как считаете, этот Сергей мог причинить ей зло?

– А бог его знает… Один раз они чуть не подрались!

– Из-за чего?

– Кажется, Сергей увидел Нику с мужчиной.

– Что за кавалер?

– Да какой кавалер – так, коллега с работы. Но скандал знатный вышел!

– А насколько серьезно пострадала ваша племянница?

– Ну он, насколько я помню, глаз ей подбил, но и она в долгу не осталась… Думаете, это он Нику, да?

– Как мне найти этого Сергея? А еще, пожалуйста, назовите самых близких подруг Вероники и дайте их координаты, если есть.

* * *

– Ну, Аллочка, скажу я тебе, ты просто великолепна!

Этими словами Кириенко встретил Аллу, когда она переступила порог его кабинета.

– Спасибо, Андрон Петрович, – растеряно ответила Алла, – но с чего такие дифирамбы, позвольте поинтересоваться?

– Позволю, позволю, – усмехнулся генерал-майор. – Присаживайся! Я имел в виду то, как ты разобралась с Лосевым, узнаю руку мастера! Честно говоря, не ожидал…

– Да я ничего такого не сделала, – скромно потупилась она. – Просто попыталась войти в положение отца, потерявшего ребенка.

– Не прибедняйся, мы же здесь одни, зрителей нет! – усмехнулся генерал-майор. – Вот не предполагал я в тебе задатков дипломата, теперь буду обращаться в кризисных ситуациях!

– Ох, не надо, Андрон Петрович! – взмолилась Алла. – Давайте каждый будет заниматься своим делом!

– Да, но зарывать в землю такой талант…

Алла занервничала бы, если б за годы работы не изучила шефа вдоль и поперек, поэтому она понимала, что он просто-напросто развлекается, на самом деле не имея в виду того, о чем говорит.

– Есть что-то по маньяку? – спросил он, решив, что достаточно пощекотал ей нервы.

– Пока ничего конкретного, – вздохнула она. – Я ищу похожие случаи по городу и области, рассчитываю в ближайшее время получить результаты… Вернее, надеюсь, что их не будет!

– Тьфу-тьфу-тьфу! Так что, пока подозреваемых – ноль?

– Не совсем. Опера нарыли одного гражданина, у которого были, гм… разногласия с первой жертвой.

– Разногласия какого рода?

– Вроде бы он пытался за ней ухаживать и регулярно получал от ворот поворот. Кажется, они даже подрались, тетка жертвы готова подтвердить, и, думаю, другие свидетели тоже отыщутся.

– А данный гражданин имеет склонность к садизму? – поинтересовался Дед. – Насколько я понимаю, кожу с тел погибших вырезали еще при жизни?

– Шеин поехал за ним, как только этого Полетаева доставят в СК, я с ним поговорю.

– Отлично! И пусть на допросе поприсутствует Бахметьев, лады? Может, он своим опытным глазом заметит то, чего не увидишь ты?

– Я так и собиралась сделать, Андрон Петрович.

– Вот и ладушки… Иди, дорогуша, служи!

* * *

На кладбище было холодно. Мономаху нередко приходилось бывать в таких местах: умирали старые учителя, профессора из университета, родители друзей и даже сами друзья, несмотря на то что возраст для ухода, кажется, еще не подошел, и каждый раз, на каком бы кладбище он ни оказался, ощущал холод – в любое время года. Даже если светило солнце и термометр показывал тридцать градусов.

Мономах не верил в сверхъестественные силы, но с годами убедился, что там, то ли наверху, то ли внизу, все-таки что-то есть, и именно оно, это нечто, ведает погостами и создает на них определенную атмосферу, не позволяющую думать ни о чем, кроме того, что происходит возле ямы глубиной в два метра, и деревянного ящика рядом. Ну или урны.

Мономаха охватывала депрессия всякий раз, когда приходилось хоронить близких знакомых, но сегодня он не находил себе места ни физически, ни душевно: таких молодых, как Костя Теплов, он никак не рассчитывал провожать в последний путь!

На прощание в морг он не успел из-за срочной операции, но на кладбище поспел вовремя, хоть и явился последним. При его появлении лицо Маши, еще более бледное и осунувшееся, чем в их последнюю встречу, слегка просветлело. Ее бывший стоял рядом – слава богу, все-таки пришел проститься со старшим сыном! Мужчины лишь молча обменялись кивками, показывая, что заметили и узнали друг друга. Мономах видел все как в тумане: в фокусе его зрения постоянно была Маша – он как будто опасался, что, если хоть на миг потеряет ее из виду, она исчезнет, растворится в воздухе, как только гроб опустят в яму. Разумеется, этого не произошло, и через сорок минут на этом месте вырос небольшой холмик, на который водрузили портрет покойного, словно перечеркнутый траурной лентой, и цветы, которые предварительно вытащили из гроба работники кладбища. С фотографии на Мономаха смотрел серьезный молодой человек – да нет, еще совсем мальчишка. Он казался сосредоточенным и не улыбался в объектив – интересно, почему Маша выбрала именно этот снимок?

Все закончилось довольно быстро. Мономах предпочел бы поскорее исчезнуть, но не был уверен, что подруга его поймет, – возможно, она рассчитывала на разговор. Он взглянул на часы: время еще есть.

– Владимир Всеволодович, а вы-то как здесь?!

Возглас за спиной заставил его обернуться.

– Могу задать тебе тот же вопрос! – пробормотал он, увидев перед собой Михаила Пака, молодого хирурга из его отделения. Он находился в отпуске, но Мономах спал и видел, как бы вернуть его к работе, чтобы «освоить» побольше квот, да и дать талантливому парню подзаработать, чего уж греха таить.

– Я знал Костю… Вернее, наши матери общаются, ну и мы через них.

– Ясно.

– А вы?..

– Мы с Машей… ну, с его мамой то есть, учились вместе. В меде.

– Правда?

Мономаху нравился Миша: у него отличные руки, что является главным достоинством хирурга, и, что определенно указывает на высокие душевные качества, он сострадателен к больным. Последнее – достоинство крайне редкое, особенно в медицинской среде! А еще Михаил отличался неизменной вежливостью: Мономах ни разу не слышал, чтобы он употребил не то что ругательное, но даже просто грубое слово в общении с коллегами или пациентами, и готов был поклониться его родителям в пояс за такое потрясающее воспитание сына! Пак был одним из немногих в отделении ТОН⁵, к кому Мономах обращался на «ты», и все знали о его особом отношении к Михаилу. Ну и плевать, в конце концов, он его ученик, и именно Мономах перетащил Пака к себе, как только стал заведующим отделением.

Тактаров, его вечный враг и соперник, не уставал бухтеть, что коллега, дескать, набирает врачей не по их профессиональным качествам, а по принципу модельной внешности и что пациенты по этой причине рвутся именно в ТОН, а не к Тактарову. Что ж, Севан Мейроян и Михаил Пак, несомненно, парни привлекательные, но, помимо внешности, обладают всем тем, что необходимо больным, – образованием, опытом и умением. Так что не важно, что там себе думает Тактаров!

– Я удивился, увидев тебя, – пробормотал Мономах задумчиво. – Вы с Костей не могли учиться вместе…

– Верно, – кивнул Миша. – Я старше почти на шесть лет.

– Значит, друзьями вы не были?

Парень покачал головой.

– Владимир Всеволодович… – начал было он, но тут к ним приблизились Маша и невысокая, очень стройная женщина неопределенного возраста в элегантном черном пальто и шляпе с небольшими полями.

Не оставалось ни малейших сомнений в том, что она приходится Мише матерью: раскосые глаза, смуглый цвет лица и тонкие восточные черты выдавали в ней представительницу монголоидной расы. Мономаха всегда удивляла невозможность определить возраст кореянок и китаянок: кажется, достигнув тридцатилетия, они перестают стареть, и пятидесятилетнюю или даже шестидесятилетнюю даму не слишком опытный человек, скорее всего, примет за тридцатипятилетнюю. Такой была и мама Михаила Пака.