В день, когда исполнилось сорок дней со дня смерти моего папы, я перед сном мысленно обратилась к папе: « Не может быть, чтобы мы больше не встретились, я тебя очень прошу, дай мне знак, что будет, только чтобы я поняла, пожалуйста». С этими мыслями я заснула. Во сне я вошла в небольшой антикварный магазин. Верхнего света не было, горела только настольная лампа на столе за прилавком в противоположном конце небольшой узкой комнаты. Она освещала только прилавок, блики света отражались в стекле витрин из красного дерева, стоящих вдоль стен справа и слева. За стеклами виднелись какие-то прекрасные вещицы. Но я не разглядываю витрины, а подхожу к прилавку. Продавец – мой папа. Как всегда, в сером костюме и галстуке, элегантный, похожий на Грегори Пека. Спиной ко мне перед прилавком стоит какой-то мужчина. Папа видит меня и говорит: «Я помню, зачем ты пришла, подожди». Он обвязывает широкой красной лентой большую коробку, наверху огромный бант, и вручает ее мужчине. Тот благодарит и уходит. Папа наклоняется, что-то достает и ставит на прилавок. «Вот», – говорит он, улыбаясь. Это человеческий череп, только хрустальный, весь такой гладкий, сверкающий в свете лампы. «Что это?» – растерянно спрашиваю я. «Ну как же, ты же спрашивала, это и есть ответ». «Папа, я не понимаю, объясни мне, скорее, я сейчас проснусь». «Ириша, что тебе непонятно?» Папа явно удивлен, он уверен, что дал исчерпывающий ответ. «Все непонятно, скорее, папа, говори, я сейчас проснусь , скорее…» Глядя то на папу, то на этот сияющий череп, я произношу это очень быстро – но, еще говоря, просыпаюсь. Потом я обсуждала этот сон с людьми, могущими, как мне казалось, истолковать его, но удовлетворительного ответа не получила. Прошло лет двадцать. Я прочла в газете, что в Мексике при раскопках найдены удивительные черепа – они сделаны из гладкого хрусталя и совершенно непонятно, как они могли быть изготовлены столь совершенно во времена ацтеков.