Мои ночные рефлексии

Но все же разница между моим педагогическим институтом и сельскохозяйственным была огромная. В отличие от моего любимого педа, где уже в 70-е почти все студенты были задействованы в СНО, в сельхозе студенческие научные кружки не только не поощрялись, но агрессивно игнорировались (зав.кафедрой разрешил мне вести только психологический кружок, но не научный!) и только в конце 90-х их обязали организовывать студенческие научные конференции, но доклады были на очень низком уровне. Вообще, студенты в сельхозе не хотели учиться, некоторые даже хвастались, что за 5 лет учебы не открыли ни одного учебника, на гос. экзамены приходили с уже «распределенным» известным им билетом, бесцеремонно усаживались поудобнее, открывали принесенный учебник и списывали из него ответы на вопросы прямо на глазах у комиссии! А дипломные работы сдирали из дипломных работ предыдущих лет, подставляя другие цифры!). Мне было очень непросто уговаривать свое сознание, что ничего не происходит (бороться с этим было бесполезно – это система – как сейчас стало модно: многие с восхищением оправдываются!).

Но кошмар меня поджидал в нулевые, когда началось тестирование знаний студентов в он-лайне и закономерно выяснилось, что все студенты по всем дисциплинам отвечают гарантированно только на «двойки» и деканаты обязали преподавателей отвечать вместо студентов (помню, как я носилась по компьютерам со скоростью гончей, т.к. многие преподаватели отвечали очень медленно, потому что сами сидели с учебниками и словарями, в противном случае, они тоже отвечали на «двойки»!). В общем, как я в этом дурдоме не сошла с ума, трудно сказать, но депрессия от такой работы была серьезная. Правда, я благодарна судьбе, что она меня не столкнула с другим унижением – писать дипломные работы за студентов (это стало обычной практикой во многих вузах уже после 2010 года – но я уже уплыла на свою прекрасную пенсию!!!). Причем преподаватели пишут дипломные работы абсолютно бесплатно (одна моя приятельница – кандидат экономических наук – из-за этого унижения вынуждена была уехать в другую страну (Чехию) – она изнурительно корпела над этими дипломными до 5 утра!).

Масштаб деградации сегодня – зашкаливает (недавно позвонила моя подруга-математик и рассказала грустную историю: ее подруга в школе – тоже математик – написала директору докладную записку, уведомив ее о том, что 14 из 23 человек класса напишут выпускную контрольную работу на «двойки», но они ее написали на «четверки», потому что в туалете их уже ждали ответы!!! ), а родители учеников победно ей утирали нос (она подала заявление на увольнение).

Сказать, что в 60-е и 70-е все поголовно учились было бы абсолютно не правдой, но 30 % все-таки учились, а 15 % – учились хорошо (моя приятельница доцент из ВОЛгу считает, что сейчас не учится практически никто). Правда, и раньше случались абсурдные ситуации: одной моей однокурснице не хотели ставить «3» на госэкзамене по английскому языку, потому что она делала чудовищные ошибки на уровне 5 класса, но это не помешало ей поступить в аспирантуру в Мориса Тореза (правда, на вступительном экзамене, говорят, сбежался весь институт «послушать» ее «прекрасный» английский), защитить сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертации по английской филологии (!), она до сих пор работает в университете и до сих пор все шарахаются от ее английского – но молча, в глаза никто не решается ее уличать в чудовищной безграмотности.

Еще в 1988 году в одной научной публикации («Особенности обучения и психического развития школьников 13-17 лет») было выявлено большое число показателей низкого интеллектуального развития школьников, среди которых особенно выделялись: недостаточная сформированность самостоятельного мышления, отсутствие анализа и обобщения, неудовлетворительное развитие смысловой и образной памяти, несформированность в учебной деятельности приемов, способов и навыков интеллектуальной работы (им трудно конкретизировать теоретические положения, трудно осуществлять сравнения, сделать выводы, доказательно ответить на поставленные вопросы), несформированность познавательной потребности как потребности в приобретении новых знаний) и основная ориентация в процессе учения не на получение знаний, а на оценку (внешняя мотивация превалирует над внутренней, а эмоциональная сфера превалирует над интеллектуальной, о чем еще в 20-х гг. ХХ в. писал Л.Тёрстоун и спустя 60 лет подтвердили Р.Зайонс и наши отечественные психологи, на исследования которых я сослалась выше).

Именно то обстоятельство, что тревогу бьют зарубежные ученые, говорит о том, что там – тоже далеко не всё благополучно. Помню, как я понимающе улыбалась много лет назад, когда читала о том, как возмущался Ф.Ницше, учась в свое время в университете, по поводу того, что никто из студентов не учится! И это – в просвещенной Германии! И – это еще Х1Х век! А что в ХХ веке? Ха! А в ХХ веке умный Карл Ясперс в своей «Философской автобиографии» напишет буквально следующее: «Большинство студентов не имеет к университету никакого отношения: студенты учатся только для того, чтобы сдать экзамены и добиться положения в обществе, они не приобретают подлинных знаний, а вызубривают необходимый для экзамена материал». К.Ясперс дает и убийственную характеристику своим коллегам: «Лишь единицы из них соответствовали настоящему уровню высшей школы и поддерживали этот уровень» – поэтому он всегда испытывал свое одиночество среди коллег». До боли знакомые мысли! Как я его понимаю!!!

Но что получается? А получается мрачная картина: только 15 -25 % взрослых способны мыслить абстрактно (поэтому типология Ж.Пиаже о сформированности формальных операций и способности к теоретическому мышлению, оказалась искусственной и ложной). Таким образом, глубокая индивидуальная база знаний и развитый рефлексивный интеллект у большинства – довольно редкое явление и – более того – многие взрослые часто демонстрируют дефекты как мышления (оно эгоцентрированно и ригидно), так и внимания (оно концентрировано на случайных, часто не интеллектуальных, а эмоциональных аспектах жизненных событий).

Добавьте ко всему этому ложное сознание, недостоверную, поверхностную, ложную и лживую память, пустую, примитивную речь современных «интеллектуалов», которые формально учились как в школе, так и в вузе (!!!).

Про диссертации, которые защищаются за деньги (если быть более точным – которые просто покупаются (и в последнее время – это стало обычной нормой для 70 %), за какие-то услуги, по звонку или просто левой ногой вытягивают из интернета без каких-либо ссылок и т.д.) говорить не буду, потому что это уже не просто система, а девятый вал, который накрыл ВАК с головой. Такой откровенной повальной низкопробной халтуры, которая выдается за будто бы приличные научные знания, мир не видел никогда.

Правда, справедливости ради, надо признать, что ВАК с такими диссертациями начал вести войну. Так недавно я узнала, что одну особу с нашей кафедры (спустя 8 или 9 лет после её защиты в Москве!) всё-таки лишили учёной кандидатской степени по педагогике из-за её низкопробной халтуры. Эта особа пришла к нам на кафедру в 2003 году (за её спиной – высокопоставленный свёкор – проректор, который, вообще-то, сам по себе и умный, и интеллигентный человек – но со снохой ему явно не повезло – очень глупая и очень наглая!). Где-то через несколько лет она составила такую Рабочую Программу, от которой я была в шоке – такой откровенной халтуры я не видела в своей жизни никогда! – от слова никогда! – и открыто сказала ей об этом! и также открыто сказала заведующей кафедрой! Но в ответ услышала не передаваемое по смыслу: «А тебе не всё равно? Это же её программа!». То есть, как всегда, только мне было не всё равно! Поэтому, когда я узнала, что кому-то в ВАКе тоже стало не всё равно – не скрою – я была очень рада, но не в смысле злорадства (которое мне не свойственно), а в смысле справедливости – справедливость в этой жизни торжествует очень редко!

Навсегда запомнила заметку «Умники и умницы» в «Книжном обозрении» в далекие теперь уже 90-е. Автор рассказывал о Всероссийском конкурсе на лучший очерк о климате и погоде, в котором победила 19-летняя девица, о таланте которой все визжали с восторгом. Пока… один интеллектуал не прислал гневное письмо о том, что эта девица внаглую списала слово в слово талантливое описание климата одного выдающегося профессора из очень известной энциклопедии. Какой поднялся вой! Но я поаплодировала автору статьи даже не за то, что вывел бессовестную девицу на чистую воду, а за то, что сделал очень точный вывод: «С девицей всё ясно, но … комиссия…».

Я часто с грустью думаю – зачем такому «цивилизованному» обществу хорошие (а тем более прекрасные) знания? Все кричат о безграмотности врачей или летчиков (потому что их «знания», в основном, приводят к катастрофам), но никто не говорит о всепоглощающем явлении во всех областях нашей жизни!!!

Но меня (так же, как и Ролана Барта) всегда волновал вопрос, неужели в таком незнании многим удобно (и самое главное) – интересно жить? И – да, и – нет. С одной стороны, как говорили древние христиане (в Апокрифе от Филиппа), истина не пришла в мир обнаженной, но она пришла в символах и образах (нужны усилия для получения таких знаний, чтобы раскрыть эти символы, но – париться мало, кто хочет!). Но, с другой стороны, в тех же Апокрифах высказана чрезвычайно интересная мысль: «Не всем тем, кто всем обладает, положено познать себя; однако те, кто не познает себя, не будут наслаждаться тем, чем они обладают; но лишь те, кто познал себя, будут наслаждаться этим»).

Мои рефлексии (размышления) завели меня еще дальше: те, кто не только познал себя, но и познал мир, в котором живет, будут наслаждаться этим. Жак Лакан в своих работах часто говорит об отчуждении человека от самого себя, но нигде не говорит об истинной причине этой трагедии (о которой уже знали много веков назад). Карл Маркс говорит об отчуждении человека от вещей, которые он не производит. Но невозможно все производить, достаточно познать эти вещи. Но и этого недостаточно. Чтобы наслаждаться этим миром, его нужно полюбить. Если в жизни человека не происходят глобальные катаклизмы, то счастье в этом мире строится на знании и любви (это касается всего: выбранной профессии, места, где человек живет, его собственного дома и т.д.). Однако и этого недостаточно, если нет трудолюбия: одной любви недостаточно, нужна забота о том, что любишь.

Таким образом, формула нашего счастья в нашей жизни очень проста: знания, любовь и трудолюбие.

(известно, что З.Фрейд определил жизнь лаконично: любовь и работа).

5. МОИ БОЛЕЗНИ: С ВРАЧАМИ И БЕЗ ВРАЧЕЙ

Наша жизнь наполнена навязанными нам мифами. Один из них – благоговение перед врачами. Но насколько врачи компетентны? Насколько они знают свою профессию? И насколько им можно и нужно доверять? У меня, к огромному моему сожалению, опыт встреч с врачами, мягко говоря – печальный. Наверное, правильнее было бы сделать беглый обзор из далекого прошлого и обозначить в каждом случае возникшую проблему.

Гипертония. Скорее всего высокое давление у меня было давно (из-за сильных стрессов еще в детстве), но в поле зрения врачей я попала в возрасте 19 лет в 1971 году в июне, когда оформляла медицинскую справку для поступления в ЛГУ. Знакомая врач, померив мое давление, изменилась в лице и попросила медсестру принести другой прибор, т.к. этот, по ее мнению, сломался. Но другой показал то же высокое давление (160/110) с высокой тахикардией. Справку она выписала «нормальную», но не предложила никаких лекарств. А я вспомнила, как я себя ужасно чувствовала несколько месяцев назад в ночные смены на силикатном заводе, когда мне, как лаборанту ОТК, нужно было выходить на мороз и испытывать кирпичи (я сидела на табуретке вся красная и не могла двинуться с места из-за ужасной тяжести в голове – спасибо рабочим ребятам, которые кирпичи приносили к прессу). Я только сейчас понимаю, какое это могло быть давление тогда. Тот год для меня был трудным (помимо работы в 3 смены, я еще занималась на подготовительных курсах сразу в двух университетах – ЛГУ и СГУ – и выкладывалась по полной). Так я и пошла по жизни с высоким давлением, гипертоническими кризами, тошнотой, рвотой и частым сердцебиением. Хороших лекарств мне никто не предлагал. Я всегда спасалась горячим душем по вечерам, когда приезжала домой со стуками молотка в голове (это было в течение десятилетий моим единственным лекарством и – как теперь выясняется – очень правильным). Только три года назад я стала принимать бисопролол 5мг (оно было выписано не мне, а моему мужу), которое убрало тахикардию со 100 и выше до 65 и понизило давление до нормального (и еще я поняла, что бисопролол надо пить не утром натощак, как написано в инструкции, после чего давление резко падает, а после обеда, тогда резко давление не снижается).

Сломанный палец. Это было в том же году, но немного раньше где-то весной 1971 года в том же Камышине. Работая на силикатном заводе лаборантом, я по неосторожности оступилась и упала в яму и – повредила ногу. Она сильно болела, но хирург, помяв ее, отказался делать рентген, однако при этом язвительно добавил: «Если палец срастется неправильно – поломаем!». Все случилось так, как врач предрекал, но ломать его я наотрез отказалась.

Дифтерия. Это уже было в 1978 году в Волгограде. В августе нас, студентов, послали на практику в пионерский лагерь, который, к счастью, находился в черте города и недалеко от дома. Через неделю в среду днем я вдруг неожиданно (как никогда!!!) почувствовала себя очень плохо, резко поднялась температура и – впервые в жизни, несмотря на свою гипертрофированную ответственность, отпросилась и уехала на неожиданно подвернувшемся такси домой. Я не понимала, что со мной происходит – температура под 40 и самое страшное – я совсем не могла дышать!!! Приезжали три «скорых» с интервалом в несколько часов, на следующий день пришла участковый врач, поставила диагноз – грипп – и выписала таблетки. Мне лучше не становилось. Я по-прежнему металась по постели, постоянно делала глотательные движения (что-то мне мешало), несколько раз теряла сознание (я была заперта в себе). В субботу утром пришел врач из поликлиники (очень интеллигентный в очень преклонном возрасте – подрабатывал на пенсии, сам из Ленинграда), попросил открыть рот и – застыл в ужасе: «Девочка моя, у Вас – дифтерия!», но при этом очень быстро добавил: «Но Вы с ней справились самостоятельно!». Бегло посмотрел на выписанные участковой таблетки от гриппа и произнес: «С такими лекарствами можно только отправиться на тот свет». После его антибиотиков я быстро поправилась и уже на следующей неделе была со своими пионерами. И только в мае этого года (41 год спустя!), купив очень интересную книгу «Вообще чума» в главе «Дифтерия» я узнала, какой страшной болезнью я тогда заболела (эта болезнь настигает обычно девушек – после 20 лет – мой случай!) и что 50 % заболевших погибает!) и что, наверное, мои глотательные движения заменили мне трахеотомию.

Панические атаки. В эссе «Мир непрофессионалов» я уже описала случай, который со мной произошел в 1980 году в январе на 4-м курсе, когда одна преподавательница решила надо мной поиздеваться и я, к сожалению, приняла вызов, который погрузил меня в сильнейший стресс. У меня начались беспричинные панические атаки. Это возникало в темном зале кинотеатров и в автобусах (выражалось это в том, что меня охватывало сильнейшее беспокойство, внутри как будто что-то взрывалось, очень кружилась голова). И я совсем перестала спать. Совсем. Интуитивно невропатологу я сказала только о бессоннице, она небрежно посмотрела на меня, попивая чаек, и выписала какие-то таблетки (которые мне не помогли). Больше я к врачам не ходила. Панические атаки я мужественно терпела 4 месяца, а сквозную бессонницу – целый год (и стала страдать ею всю оставшуюся свою жизнь, особенно в моменты сильного напряжения).

Через двадцать лет, когда мы познакомились, мой муж рассказал мне о трагедии своего двоюродного брата, учившегося примерно в те же годы, что и я, в политехническом институте и неожиданно заболевшего (подозреваю, что у него случилось от стрессов то же самое, что и со мной) – его лечили несколько раз в психиатрической больнице, но его страдания были, наверное, после такого лечения непереносимыми, мальчик покончил с собой. Выслушав этот до боли грустный рассказ о больной душе, я вдруг остро ощутила глубину своей болезни и особенно – то, чего я избежала, положившись только на себя и не попав в лапы врачей.

Зубы. Про зубы писать достаточно тривиально и неинтересно (они у всех болят! и – все боятся их лечить!). Но один случай после окончания института был любопытный. Осенью 1981 года у меня неожиданно заболели зубы: была ноющая, пульсирующая, тотальная, иногда без перерывов, боль, опоясывающая все зубы и десны. Я не понимала, в чём причина, и терпела почти десять месяцев. Иногда от острой боли замирала, потом отпускало, потом всё снова повторялось. К врачам не пошла (конечно, очень боялась и думала – пройдет). В июле мы с мужем на неделю поехали в Ростов. И вдруг как-то, сидя на скамейке в парке, я почувствовала, что боль стала отступать. Я не верила своему счастью! Через три дня боли уже никакой не было! Как будто ее не было никогда! Я включила логику! Причина?! Явно не климат (он такой же, как у нас дома в Волгограде). Питание? Вряд ли! Но что касалось моих зубов? Зубная паста!!! А я ее с собой в Ростов не взяла! А что не так было с пастой? Дома выяснила – фтор! Через месяца два (как будто для меня!) в журнале «Здоровье» прочитала об индивидуальной непереносимости фтора. Если бы я обратилась к врачам, вряд ли они смогли бы точно установить причину моих невыносимых болей. Даже могла бы повторить судьбу (косвенно, конечно) последней жены Юрия Нагибина – Аллочки: после смерти мужа у неё стали страшно болеть зубы и она, конечно, побежала к врачам. Перенесла несколько операций. Дело приняло настолько угрожающий характер, что она вынуждена была уехать в Америку и там тоже было несколько операций. Пока – один умный врач не прописал ей нужный антибиотик – мгновенно исчезли адские боли и нарывы. Навсегда!

Щитовидка (Паркинсонизм? Инсульт?). Шли годы. Почти 10 (а точнее – 9) лет спустя, в 1987 году, когда я уже работала преподавателем в вузе (сельхозинституте), меня с моей первой кураторской группой послали в колхоз на сбор помидоров на два месяца (с 8 августа по 8 октября). Эти два месяца были сплошным кошмаром (нужно было поднимать студентов в 6 утра и находиться с ними в полях до 6 вечера). А вечером они не ложились до 2 ночи, бегая по кустам (но я за ними не гонялась). Меня выручали мои заплывы (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»: это было на Цимлянском водохранилище, где Дон разливается на километры!). После ужина в семь вечера я уплывала и возвращалась уже под звездами около 11 вечера). Так уплывала я каждый день. Но теперь я думаю, что, хотя эти заплывы меня не уберегли от болезни, но спасли от гибели. Дело в том, что я вдруг стала гипотоником с давлением 90/50 и чувствовала себя очень плохо (от усталости хотелось завернуться в пыль). Эти два месяца все-таки закончились и у студентов началась учеба. Я впервые стала читать лекции по психологии (пригласили на кафедру педагогики) и поскольку все было для меня новым и готовилась к лекциям я очень основательно (прочитывала по 50 книг за две недели к каждой лекции), спала я по 4 часа в сутки и – тяжело заболела. Случилось это на первой же лекции (я стояла за кафедрой и – вдруг – меня бросило назад, но на ногах я удержалась, меня охватила непонятная дрожь, которая потом меня не будет отпускать годами). Врачи связывали это с щитовидкой. Один терапевт в медицинской карте написал, что «после его микстуры больной стало значительно лучше» (больше к нему я не пошла – на возмущение не было ни сил, ни времени). Другая врач стала выбивать мне койку-место в больнице, и я слышала, как она в другом кабинете по телефону кричала, что она больную потеряет через 3 месяца, при том, что мне она сказала, что в больнице я буду лежать не менее года! Я спросила, чем меня будут лечить, она ответила, что гормонами. Я категорически отказалась (лет 10 спустя один терапевт в Ленинграде пожал мне руку за мужество и правильное самостоятельное решение (очень редкий случай, сказал он). Мною двигало только одно – как я подведу зав. кафедрой?! Какая больница?! Мама, не вникая в глубину моей драмы, сказала, что она со мной возиться не будет. Больше семи лет я ходила «на цыпочках». По ночам, чтобы уснуть (голова тряслась на подушке) я старалась подпирать рукой подбородок, его же я подпирала на практических занятиях, когда сидела за столом, потому что меня бросало в разные стороны (вообще, мне казалось, что моя голова держится на ниточках). Когда я входила в аудиторию на лекциях, первая задача была дойти до стола, у меня кружилась голова, внутренняя дрожь не позволяла мне стоять на одном месте (мне нужно было ходить, но ходить я могла только вдоль стен, потому что в открытых пространствах между кафедрой и доской я находиться тем более не могла – беспокойство усиливалось). Это было на каждой лекции. Я стала медленнее ходить. Слава Богу – меня на лекциях и на других практических занятиях спасала моя хорошая память – я не пользовалась никакими записями (уже это избавляло меня находиться на одном месте и наклонять голову, чтобы читать текст (тексты были внутри меня – моим достоянием). Я и сейчас, многие годы спустя, могу прочитать любую тему, почти ничего не потеряв по содержанию. Мои лекции были как строго академичные с точки зрения базового содержания, так и творческие, неформальные по стилю изложения (См. об этом в моем эссе «Моя психология»). К врачам я не ходила, но как-то по пути в институт я в буквальном смысле забежала в реабилитационный центр, в коридоре встретила невролога и попросила сделать мне рентген мозга (в 1987 году об МРТ еще даже не слышали), но он, выслушав меня, сказал, что это абсолютно ни к чему, потому что у меня банальный синтез невроза с остеохондрозом)! С тех пор я оказалась один на один со своей болезнью. Молча страдала. Но однажды не выдержала, зажгла свечи в своей комнате ночью, долго сидела и размышляла о том, что, наверное, больше переносить такие страдания мне невыносимо … Поразительно, но уже на следующий день мне стало немножко легче. Облегчение длилось три месяца, а потом все вернулось. Но я уже знала, что мне может быть легче и болезнь может отступить и стала ждать облегчения. На это ушло еще три года. А потом стало на самом деле полегче, но окончательно я более-менее восстановилась только через 12 лет (более или менее – потому что иногда в моменты стрессов и перегрузок симптомы начинают возвращаться (внутренняя дрожь, головокружение, слабость, внутреннее качание головы, бросание из стороны в сторону, неуверенность, страх). Но теперь я владею акупрессурой, делаю йоговское релаксирующее дыхание, каждый вечер «плаваю» и делаю упражнения в ванне, принимаю меридиальный и точечный душ, работаю с точками тревоги, делаю массаж и много чего еще, что и не снилось нашей медицине в поликлиниках (эти бы мне знания тридцать лет назад! Но и за сегодняшние знания я благодарю судьбу!!!).

И все-таки что это со мной было? Проявление ОКР? Паркинсонизм? Щитовидка? Или действительно инсульт? Но что бы это ни было, это была тяжелая болезнь, которая терзала меня годами и которую я молча и безропотно переносила на ногах (без врачей).

Тревожное расстройство и депрессия. Разницу между депрессией и тревожным расстройством можно понять только, задав себе вопрос о том, к какому времени это относится: к прошлому и настоящему (депрессия) или к будущему (тревога). Скорее всего я больше в своей жизни страдала от острой тревоги, но и что такое депрессия я знаю очень хорошо (иногда она могла длиться у меня несколько месяцев), когда полностью отсутствует энергия, ужасная в душе тяжесть, физическая невозможность просто встать с дивана (очень хорошо она описана у Эмили Бронте в ее cтихотворении «Я не могу идти»): «The night is darkening round me, The wild winds coldly blow; But a tyrant spell has bound me And I cannot cannot go». Я часто задаю себе вопрос: что же из них больше терзает душу – если в большой и продолжительной степени – то оба состояния. Я испытывала страшную тревогу при поступлениях, на экзаменах в институте (но не в школе!), на экзаменах по кандидатскому минимуму (смешно вспоминать, но, когда я вышла из аудитории, в которой только что сдавала на протяжении сорока минут экзамен по английскому языку, и вот теперь, стоя у окна, я была в полной уверенности, что я его провалила, пока мимо меня не пронеслась одна из членов комиссии, кандидат филологических наук Эмилия Валерьевна, и, коснувшись меня, не произнесла: «Ирочка, блестяще!». Я ей не поверила и в себя начала приходить только тогда, когда, объявляя результаты, и пока председатель комиссии не сказал, что мой ответ был самый лучший за многие годы существования комиссии). И, когда много лет спустя в Самаре, я приехала на предзащиту, и минут за 15 до нее я не могла держать листочек в руках (так тряслись руки, и одна аспирантка, увидев это, бросилась меня успокаивать!). Однако уже в процессе как самой предзащиты, так и 2 месяца спустя на самой защите, я была вполне собранна. Но ни в какое сравнение вся эта ерунда не идет с тревогой о близком человеке (болезни мужа держали меня в страшном напряжении более семи лет: инсульт, транзиторная атака – две больницы, неожиданно нейропатия пятки с огромными нарывами) – См. мое эссе «Жизнь вдвоем».

Хотя депрессия и тревога вроде бы имеют разную картину протекания процесса (одна по принципу торможения, другая по принципу возбуждения), обе они очень травматичны для психики, а, если они еще и чередуются, то ни о каких лекарствах и речи быть не может (я их и не принимаю никогда).

Фрустрация. Она длилась семь лет (!!!) и связана была с моими поступлениями в вуз (См. об этом в моем эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»). Огромное напряжение. Отчаяние. Безысходность. Тупик.

Ревматоидный артрит. Диагноз «ревматизм сердца» мне поставили врачи еще в институте, но лечения никакого не предложили, правда, после второго курса я по бесплатной путевке ездила в санаторий в Сочи, где чуть не погибла от родоновых ванн, но, когда я попросила их отменить, зав.отделением пригрозила меня выкинуть из санатория, сославшись на то, что у меня нет противопоказаний в путевке (как она сказала, это могут так себя вести только почки), но в ответ я ей тоже пригрозила судом (редчайшая настойчивость с моей стороны!) и она их отменила. Вообще, моя хроническая усталость еще со школы, видимо, и объясняется ревматизмом (но, как недавно, к своему немалому удивлению, я прочитала в журнале «О чем вам врачи не говорят» силы мне придавало повышенное артериальное давление). Сильно артрит меня в жизни не беспокоил, но относительно недавно пять лет назад в 2015 году я неожиданно повредила колено (быстро бежала за троллейбусом и оступилась в ямке – и вдруг меня пронзила острая боль). В интернете прочитала о травматоидном артрите и о том, что и второе колено скоро тоже будет травмировано – так и случилось. Никакие мази не действовали, я спасалась своим точечным душем по вечерам и массажем и в итоге четыре месяца я проходила с острой болью. Но – в целом, колени меня, в общем, не беспокоят за исключением тех случаев, когда на них идет нагрузка (если приседаю на корточках – сразу пронзает резкая боль, но я стараюсь избегать этих ситуаций).

А острый артрит проявился неожиданно два года спустя – и тогда я не просто срочно обратилась к врачам, но умаляла их мне помочь – но снова – все бесполезно. Это случилось в мае 2017 года. Как позже я поняла, я отравилась творогом (причем, видимо, не сразу, а постепенно, потому что по вечерам в течение двух-трех недель я стала ощущать себя как в панцире, а потом неожиданно резко подскочило давление – под 200 и выше). Я решила срочно сдать кровь на анализ (участковый врач сразу сходу поставила мне подагру, выписав одну таблетку аллопуринола). И все. Давление не спадало месяц (сейчас не представляю, как я его пережила с ночными и утренними галлюцинациями, вернувшимися паническими атаками, стиснутыми, как в тисках, висками, обмороками). Я позвонила участковой и на мой вопрос: «Почему не действует даже физиотенз?» она равнодушно ответила: «Что вы хотите – у вас ведь почечное давление» и бросила трубку. Вызывала скорую помощь – ноль. В конце месяца прорвалась к зав. поликлиникой и попросила срочно меня принять, но она сказала: «Вам надо записаться на прием». Потом выяснилось, что принимает дежурный врач (зав. отделением, оказывается, об этом не знала!). А дежурный врач (старушенция с перстнями на всех 10 пальцах – прости меня. Господи!) сказала, что я очень впечатлительная и мне нужно попить пустырник (!!!) Домой я возвращалась, как в тумане, твердо решив все тщательно посмотреть в интернете. Но в интернете я уже задала вопрос не о почечном давлении, а другой (поразмышляв о том, от чего мне прописали лекарство, а от чего нет – я вышла на повышенный креатинин и поняла, что срочно надо понижать именно его (125, вместо нормального 97). Так, я вышла на одном из сайтов на леспефрил, который уже вечером снизил мне давление до 175 (как я радовалась!) и больше уже к 200 оно не возвращалось. Но самое интересное другое: мочевина у меня была повышена незначительно (9,1 против нормы 8,3), а мочевая кислота вообще была в норме (420 против нормы 446 по верхнему краю). И, вообще, с чего она взяла подагру (подагрический артрит), когда у меня ревматоидный артрит? Когда по записи через месяц я попала на прием к нефрологу и в двух предложениях рассказала, как меня спас интернет, она, криво усмехнувшись, сказала: «Вам врач не нужен!». А когда стала выписывать рецепт с тем же леспефрилом и фильтрум-сти (я сказала, что его я тоже стала принимать, когда поняла, что отравилась), она снова повторила: «Вам врач не нужен!». Но этот диалог происходил 2 месяца спустя после того, как я заболела! За два месяца я, наверное, погибла бы! Разумно задать вопрос: что лучше – интернет или такие врачи?

Сердце. Как говорят, сердце очень тонкий орган и лишний раз человека беспокоить не будет, но все-таки и оно под невероятными нагрузками и стрессами может не выдержать и дать о себе знать. Меня, в общем, боли в сердце, если и беспокоили, то терпимо, но однажды, в 1994 году в июле (когда я испытывала очередные стрессы своей судьбы) у меня разыгрался невероятный приступ по силе, по боли (как будто воткнули огромный штырь и поворачивали в сердце). Я в буквальном смысле каталась по дивану, чтобы как-то уменьшить боль. Это длилось часа четыре. Скорую вызывать не стала, помня, как она может помочь. И скоро все прошло. Правда, потом долго чувствовалась слабость. Был ли это инфаркт или микроинфаркт не могу сказать, но мне помог мягкий массаж, который я делала в течение 4 часов.