12
Тот бесконечный холодный день остался в памяти Наташи. Границы ненависти впервые обозначились в ее голове, и она приняла их. В тот вечер она уехала, поклявшись себе никогда больше не возвращаться. Детей забрала с собой. Понимала, что это правильно, необходимо, но внутри все бунтовало и противилось. Идеальный образ сестры сменился, теперь виделся порочным и уродливым. Наташа не хотела больше общаться с чудовищем. Исчезли чувство жалости и желание помогать. Об учебе снова пришлось забыть. И недовольство собственной жизнью, которую загнали в жесткие рамки обстоятельств, росло. Она не могла смириться. Злилась, возмущалась, но лишь в глубине себя, внешне оставаясь совершенно спокойной, хотя отпечаток горечи уже лежал в тонких морщинах вокруг рта и глаз. Она любила детей, но бунтовала против обязанностей, которые были грубо навязаны. Клялась себе, что третьего ребенка ни за что к себе не возьмет! Но с ужасом понимала, что, скорее всего, именно так и случится. Дополнительная забота на ее хрупкие плечи. Наташа старалась не думать о том, что будет, но внутренний страх не отпускал, временами нападала страшная тоска, будущее казалось безнадежно испорченным. Ей и в голову не приходило рассказать кому-то о своих проблемах, попросить совета или помощи. Родные не поймут, а чужим рассказывать стыдно. Главное – работать, чтобы были деньги, и следить, чтобы дети не болели.
Наступил май 2015 года. Именно в это время снова появилась Оля. Приехала и осталась. Она сшила себе несколько расклешенных сарафанов, которые полностью скрывали изменившуюся фигуру. Привезла с собой небольшую сумку вещей. Была тихой, помогала по хозяйству, прекратила курить. Наташу это устраивало, и она молчаливо позволяла сестре оставаться ночевать. Однажды Оля решилась на разговор, пытаясь сбивчиво объяснить то, что хочет, и оправдаться, ведь она не сделала того, чего обещала, не избавилась от ребенка.
– Я собираюсь найти Володю Бондарева, просто поговорить. Пришло время забыть обиды. Он поможет мне, подскажет, что делать. А если помиримся, то заживем хорошо, как люди! Я давно этого хочу, но понимаю, что без него не смогу этого сделать.
Мысль была неясная, бредовая и требовала немедленного ответа. Но Наташа молчала. Она все давно поняла и уже составила список того, что нужно новорожденному малышу. Ей не хотелось ругаться с сестрой, пусть будет, что будет. Ее странные намерения мало волновали Наташу. Она в них не верила. А Оля успокоилась, не встретив сопротивления своим сумбурным словам. Она приехала для того, чтобы родить ребенка. Ей не хотелось впутывать в это родителей, которые до сих пор пребывали в неведении. Надеялась, что получится это осуществить с помощью Наташи. Прямо говорить об этом не решалась, боясь встретить гнев и раздражение. Поэтому продолжала тихое проживание у сестры, ожидая скорых родов.
Неожиданно Оля почувствовала, что ей нравится смотреть на игры детей и слушать их лепет. Кристина любила, взяв расческу, делать различные прически из волос матери. Оля в это время растворялась в нежности детских прикосновений и лежала, не двигаясь. Витя пробовал на вкус новые игрушки. То, что ему не нравилось, сразу выплевывал, остальное продолжал с аппетитом грызть. Оля не запрещала ему этого. Наташа удивлялась, как быстро дети забыли плохое, а может, просто не узнали свою мать? Оля сильно поправилась, покрасила волосы, от нее не пахло алкоголем.
В уютной квартире Наташи она стала чувствовать себя спокойнее. Но все равно бывали сложные моменты, от которых сильно болела голова. Знакомое чувство зависти подступало к горлу. В последний раз это случилось, когда Виленская поступила в педагогический институт и нашла парня. Зависть тогда была похожа на черную тучу, грозившую разорваться убийственными молниями. А теперь зависть кружилась вокруг жизни Наташи. Оля не понимала ее сложностей, считая заботы о своих детях и о себе обязанностью. Так надо. Но вот чистая квартира, работа в туристическом агентстве, куда каждый день приходят люди, среди них – симпатичные мужчины – это другое дело. Наташа была красивой. Спортивная подтянутая фигура, чистое лицо, упругая грудь – все это давило и вызывало беспокойство, которое будоражило и провоцировало кратковременный, но сильный гнев. Его Оля старательно, но с трудом прятала, понимая, что нуждается в помощи сестры. Без этой помощи никак не обойтись. Оля знала, что никогда не заберет детей к себе, ей вовсе не хотелось менять свою жизнь. Она уговаривала себя, что, возможно, попытается начать все сначала. Пусть не с понедельника, но обязательно постарается! Окончательно бросит курить, купит новую одежду, устроится на работу, сделает дома ремонт, уберется в огороде, где валялись кучи мусора. Но за вспышкой приходило равнодушие, сменяющееся полной апатией. С таким планом не останется времени на себя.
Наташа была удивлена неожиданными переменами, странным спокойствием и дружелюбием, но с трудом выдерживала общество сестры. Оля была способна говорить только о мужчинах, выпивке и развлечениях. Она всеми силами стремилась устроить свою личную жизнь. Но ее стремления сводились к тому, что она раздвигала ноги на первом же свидании, не помня на утро имени своего любовника. Наташа не хотела знать этих подробностей, потому что давно все поняла.
Однажды, увидев на полке новую книгу, Оля взяла ее в руки, прочитав вслух:
– Мураками. Боже, как это скучно.
– Магический реализм, разве это скучно?
– Не знаю, что это такое. Магический реализм! Какое-то нереальное словосочетание!
Наташа только что вышла из душа, тщательно обматывая мокрые волосы полотенцем. Она заглянула в комнату к детям, убедившись, что те крепко спят. Оля осторожно раскрыла книгу и понюхала страницы.
– Я раньше книги выбирала по запаху, представляешь?
– И как тебе эта? – усмехнулась Наташа.
– Хорошо пахнет.
– Можешь взять почитать.
– Уверена, что не пойму ни слова из того, что этот Мураками пишет.
– Попробуй почитать наших классиков. В школе ты зачитывалась Пушкиным. «Дубровский», «Пиковая дама», «Евгений Онегин»! Помню, от Онегина тебя было не оторвать. Ты даже гадала по этой книге, помнишь?
– Да, – мечтательно улыбнулась Оля, закрывая роман Мураками и возвращая его на место. – А «Капитанскую дочку» забыла? Ее могла перечитывать бесконечно. Я так ненавидела Швабрина, что однажды даже хотела придумать наказание для него и описать это в продолжении.
– Ты хотела написать продолжение «Капитанской дочки»? – не поверила ее словам Наташа. Она не надеялась, что сестра способна думать о чем-то, кроме мужиков и секса.
– Это смешно. Детские мечтания.
– И совсем не смешно! Это прекрасно!
Оля минуту помолчала, потом взмахнула рукой, закрыв глаза, продекламировала:
– Ты видел деву на скале
В одежде белой над волнами,
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами,
Когда луч молний озарял
Ее всечасно блеском алым,
И ветер бился и летал
С ее летучим покрывалом?
Прекрасно море в бурной мгле
И в небе в блесках без лазури;
И верь мне: дева на скале
Прекрасней волн, небес и бури.
Повисла пауза. От неожиданности Наташа опустилась в кресло и развела руками. Ту Олину жизнь, когда она хорошо училась в школе, все давно забыли. Предполагалось, что все умное и прекрасное осталось в прошлом. Оболочка слишком непривлекательна, но оказывается, за этой оболочкой что-то до сих пор скрывается. Оля радостно улыбнулась:
– Мой любимый когда-то Пушкин. Но это единственное стихотворение, которое я помню наизусть. А раньше, о боже, сколько я их знала!
– Из тебя вышла бы хорошая учительница.
– Вряд ли. Хотя я хотела поступить в педагогический. Но Володя настоял на Академии. Ему казалось, что у меня феноменальные способности к математике. Он утверждал, что работа в судостроении принесет мне массу удовольствия.
Наташа сглотнула, пытаясь не думать о своих мечтах стать архитектором. Но слова Оли все же задели за живое. Приятное впечатление ушло, осталось раздражение.
– А я не сомневаюсь. Ты отлично окончила школу. Володя с тобой занимался.
– Что толку?
– Я бы на твоем месте не стала гулять по ночам с кем попало. Ты можешь добиться большего.
– А ты не на моем месте. Может быть, тебе хватает своей жизни по горло, она у тебя интересная. А мне своей жизни мало, она, в отличие от твоей, ограничена деревней и полоумными стариками, которые в ней живут. Я хочу стать счастливой и богатой. И стремлюсь к этому. Пушкин мне в этом не поможет.
Очарование момента окончательно прошло. Наташа поднялась и подошла к зеркалу, снимая с головы полотенце. Улыбка стала натянутой, что сводило кожу. Слова рвались из нее, хотелось кричать, что «своей жизни по горло» у нее нет, потому что приходится заботиться о детях, которых она не хотела. У нее нет учебы, к которой она стремилась, не будет любимой работы, потому что приходится обеспечивать семью. И никогда не будет мужчины, потому что абсолютно нет времени на знакомства и свидания. Гордое упрямство не позволило выплюнуть эти слова в лицо беременной сестре. Наташа промолчала.
Оля включила телевизор и стала смотреть сериал, а слова так и остались невысказанными. Наташа ушла на кухню и взяла из холодильника яблоко. Она собиралась посмотреть какие-нибудь ролики в интернете, но тут перед ней возникла сестра, по какой-то причине бросив смотреть сериал. Она тоже взяла яблоко и пристроилась напротив. Наташа попыталась не обращать внимания, но Оля вздохнула и заговорила почему-то шепотом:
– Я не хочу рожать!
Наташу поразили эти слова. Они будто исходили от ребенка, а не от женщины, у которой уже было двое детей. Она покачала головой и отложила в сторону телефон. Глядя на сестру, вдруг поразилась тому, как та плохо выглядит. Лицо серое, рыхлое, зубы желтые, дышит тяжело. Каждый ее поступок Наташа встречала с неодобрением, но стоило ли быть такой непримиримой?
– Я не хочу!
– Да, я поняла тебя, ты не хочешь рожать! – кивнула Наташа, иронично изгибая губы. – Но у тебя уже большой срок! Об аборте надо было думать раньше.
– Я не хочу аборт.
– Ты нашла какой-то другой способ? Надеюсь, не собираешься повеситься?
– Нет, зачем? Повеситься? – Оля оторопело смотрела на совершенно спокойную с виду Наташу.
– Можешь найти подпольную медсестру, которая точно убьет тебя.
– Нет… Я не хочу умирать!
– Это хорошо.
– А можно не ходить к гинекологу? Можно вообще в роддом не ходить?
– А что еще ты можешь сделать? Если есть ребенок, то надо его родить. Тебе обязательно надо будет ехать в роддом. У кого ты наблюдаешься?
Оля помолчала, дернула плечом, надкусила яблоко и сморщилась.
– Кислое!
Наташа, не могла себе представить, до какой степени сестра безрассудна.
– Оля! У кого ты наблюдаешься? Где рожать станешь? Да оставь ты это яблоко, раз оно кислое!
– Я ни у кого не наблюдаюсь.
Наташа привыкла возмущаться про себя, но тут трудно было сдержать эмоции. Это было непостижимо, невероятно! Отказавшись от аборта, сестра отрицала и рождение.
– Ты хочешь сказать, что не ходила на прием к врачу?
– Нет, ни разу не была.
– Почему, черт возьми?
– В деревне сразу узнают, пойдут разговоры. Что тут непонятного?
– Но это невозможно!
– Еще как возможно.
– Но рожать придется, понимаешь? – осторожно заметила Наташа, глядя в пустые глаза Оли и подозревая, что сестра помутилась рассудком.
– Я хотела найти Володю.
– Зачем? Чтобы он у тебя роды принимал? – сердилась Наташа.
– Да нет… Просто…
– Не понимаю твоего страха! Это же не в первый раз. Ты прекрасно представляешь весь процесс! И должна понимать, что он уже необратим. Ты не заставишь ребенка исчезнуть! Он уже стал маленьким человеком, который готов появиться на свет!
– Понимаю, – совсем поникла Оля. – Ты упрекаешь меня, а я действительно хотела найти Володю и поговорить с ним.
– О чем?
– Попросить совета.
– Он тебе посоветует то же, что и я, скорее идти к гинекологу.
– А что потом?
– Как что? Родишь.
– Но как потом я принесу этого ребенка домой? Что я скажу родителям? Они ведь ничего не знают.
– Но почему ты до сих пор ничего не сказала? – покачала головой Наташа. Ей стало больно от того, что, казалось, сестра намекает на то, чтобы вновь отдать ребенка ей. На глаза навернулись истерические слезы. До каких пор это станет продолжаться? – Разумеется, испугалась. Трусиха!
– Ты просто не понимаешь, как мы живем! Папа еще ничего, молчит, потому что появляется редко, меня проведать, а мать на пределе. Ей тяжело, давление и артрит! А тут еще один ребенок! Да неизвестно от кого! Она обязательно станет допытываться кто отец, крик поднимет. Для нее почему-то это очень важно.
– Отец – это важный момент для ребенка.
– Не в моем случае.
– Начни новую жизнь, отдельно от мамы, тогда не придется искать оправданий. Заберешь детей, и будет у вас счастье.
– Заберу детей? – удивилась Оля и нахмурилась. – От тебя?
– Конечно.
– Но куда я пойду? У меня ничего нет! Да и детям с тобой хорошо.
Наташа отвернулась, задетая за живое. В очередной раз убедилась, что судьба ее решена, но только не ей самой. Поэтому сухо сказала:
– Я дам тебе адрес гинеколога. Она хороший специалист, я к ней сама хожу. Завтра позвони и запишись. Это неизбежно, пойми. Не я же стану у тебя роды принимать! Даже не надейся.
– Не стану я записываться! Как я объясню, отчего не приходила? Не замечала? Не понимала? Сначала надо что-то придумать! А так меня ругать начнут! Ты просто не знаешь, какие звери эти гинекологи! – вспылила Оля и ушла в комнату, оставив недоеденное яблоко на столе.
Но все же к гинекологу записалась. После долгих сомнений, страхов и бессонной ночи.
Маленькая худенькая старушка, слывшая в городе хорошим специалистом, очень внимательно осмотрела Олю и осталась недовольна тем, что та ни разу не была на приеме у врача. Она выписала множественные направления на анализы, всевозможные витамины для беременных, УЗИ. Оля все внимательно слушала и кивала, но в глубине ее души назревал очередной протест. В душе было скрытое, подавленное сомнение. Это сомнение разъедало и отравляло ее. Она вышла из кабинета красная от стыда и тут же выбросила исписанные мелким почерком направления в мусорное ведро. В тот же день она вернулась в родную деревню, ничего не сказав об этом Наташе, сбросив ей на мобильный телефон короткое смс. Оля была уверена, что больше никогда не попадет к врачу и не станет отвечать на разные унизительные вопросы о своем нежелании проходить осмотры. «Как-нибудь обойдусь!» – думала она. Ведь обходилась же до сих пор! Никто ничего не замечал, и она надеялась, что удастся и дальше скрывать все. Две первые беременности протекали как положено, под наблюдением врача, но в этот раз все было по-другому. Оля, как страус, спрятала голову в песок. Ребенок нежеланный и никому не нужный. Он неожиданно появился и должен неожиданно исчезнуть. Будто ничего не было.
Но к концу мая она стала чувствовать себя хуже. Появилось окончательное отвращение к сигаретам, совершенно не хотелось кушать, а только пить. Она много спала, смотрела телевизор. В последний день мая, с раннего утра, Оля проснулась в холодном поту и, свесив ноги с кровати, села, тяжело дыша. Чувство тревоги, зародившееся во время сна, не проходило, а только усилилось. Услышав, что проснулась мама, Оля быстро нырнула обратно в постель и притворилась спящей. Каждая минута казалась часом. Странная тяжелая боль, появившаяся откуда-то из глубины ее тела, сосредоточилась в пояснице и не отпускала. Оля старалась подавить в себе стоны, кусала губы, прятала лицо в подушку. Мама собиралась в библиотеку, где работала уборщицей. Она не торопилась. Гремела на кухне посудой, без конца выходила во двор. Оля мучительно считала секунды, пытаясь отвлечь себя от боли. В голове проносилось много мыслей, раскаяния, молитвы, обещания, что если останется живой и выпутается из этой ситуации, то начнет жить по-другому. Она станет примерной, хорошей и отвернется от прошлого. Боль внизу живота становилась нестерпимой. И когда за мамой захлопнулась дверь, молодая женщина отчаянно застонала и сползла с кровати.
Она совершенно не знала, что делать и кому звонить. Но понимала, что вызывать врача нельзя. Тогда все вскроется, и придется признать третьего ребенка. Превозмогая боль, молодая женщина планировала убийство своего малыша хладнокровно, будто это обычное дело.
Оля достала из шкафа несколько чистых простыней и медленно, держась за живот, вышла из дома. Пока шла до сарая, чувствовала, как подкашиваются ноги, и боль разрывает внутренности. Но леденящий страх, что люди узнают, не давал ей упасть. Он двигал ее вперед.
– Я не хочу умирать! Помоги мне, Господи! Я теперь буду хорошей! Я брошу курить! Я никогда не уйду ночью гулять! Я стану помогать маме по хозяйству! Я устроюсь на работу! Только не позволяй мне умереть, Господи!.. Я и так настрадалась. Моя жизнь полна горя, которого я не заслужила.
Добредя до сарая, зашла внутрь и прикрыла за собой дверь, показавшуюся очень тяжелой. Тут позволила себе заплакать от отчаяния и боли. Привалилась к стене, уронив простыни, и тяжело сползла вниз.
Оля не заметила, как соседка, убиравшая мусор в огороде, внимательно посмотрела на нее, проводив взглядом. Но потом, пожав плечами, принялась снова за свою работу.
13
Именно соседка позвонила Наташе и рассказала эту историю. Говорила громко, сбивчиво о том, как сгребла весь мусор в большую кучу за домом. Муж крыл крышу, и много чего валялось во дворе. Отложив в сторону грабли, стала искать в карманах длинной старой куртки коробок спичек, чтоб развезти костер. В этот момент ей первый раз показалось, что она слышит приглушенные стон и плач. Женщина замерла и прислушалась, но кругом было тихо. Шумела листва, и где-то скрипел колодец. Чиркнув спичкой, нагнулась, чтоб поджечь скомканную старую газету, подложенную в ворох мусора. И тут опять стон. Более отчетливый и жалобный, затем плач. Соседка осмотрелась, но ничего подозрительного не увидела. Напряженно стояла, прислушиваясь, глядя на разгорающийся костер, покусывая губы. И вдруг вспомнила Ольгу, которая около часа назад прошла в сарай и больше из него не выходила. Еще один стон!
Женщина без колебаний бросилась к соседскому сараю. Она больше не раздумывала. Ей стало казаться, что Ольга пошла туда за дровами, и тяжелая поленница рухнула на нее, причинив страшные травмы. Но ворвавшись в сарай, соседка остановилась на пороге, всматриваясь в холодную темноту, стараясь определить, что же тут произошло. Поленница дров, на которую она бросила свой взгляд, стояла ровной и нетронутой. Рядом валялись две свернутые чистые простыни. Соседка заволновалась и шире распахнула дверь сарая, чтоб дневной свет смог проникнуть сюда. И то, что ей пришлось увидеть, она запомнила на всю свою жизнь. Замерла от ужаса, против воли сделала неуверенный шаг вперед.
– Оль, ты там что ли? Оль! Чего молчишь-то?
И тут послышался писк какой-то приглушенный и снова стон, и тут же – сдавленные рыдания.
– Ольга! Ты живая там?
Соседка крикнула громко, чтобы придать себе смелости. Сделала еще несколько шагов и наконец отчетливо увидела ее, стоящую на четвереньках на грязной соломе, в луже крови, пытающуюся подняться. Рядом с ней валялось большое ведро, в котором разносили по огороду навоз, из него доносился какой-то невероятный мышиный писк.
Женщина шагнула к этому ведру и пнула его ногой, думая, что там спряталась большая крыса, которая покусала Ольгу. Именно этим она оправдывала обилие крови. И тут вдруг заметила на дне ведра что-то красное, мокрое, шевелящееся. Нагнулась пониже и вскрикнула от изумления, увидев только что родившегося ребенка.
Она выскочила на улицу, тяжело дыша, сердце быстро билось. Скинув резиновые галоши, бросилась к дому вызывать скорую помощь. Врачи приехали быстро, потому что находились как раз в их деревне, делая укол «от давления» восьмидесятилетней старушке. Олю с ребенком тут же доставили в городское отделение больницы. Но врач скорой помощи, увидев тяжелое состояние ребенка и ведро, в котором он находился раздетый, посчитал нужным сообщить об этом в отделение полиции.
Услышав сбивчивый, торопливый рассказ, Наташа поймала себя на том, что подозревала нечто подобное. Она была уверена, что сестра закопала бы ребенка в навозной куче, если бы не соседка. Этот явный план убийства отчетливо встал перед Наташей. Она уже не сомневалась. Отпросилась с работы и поехала в больницу. Узнав, к кому она, медсестра грубо спросила:
– Вы привезли ее документы?
– Она поступила к вам без документов?
– Привезите немедленно документы! Слышите?
Оля лежала на кровати тихо, без движения, не обращая внимания на косые взгляды, бросаемые на нее медсестрами. Она врала все от первого до последнего слова. Что все вышло случайно. Она не знала, что беременна. Ребенка пыталась спасти, поэтому положила его в ведро. Крестилась и пыталась выдавить из себя слезинку. Глаза были сухи, лицо бледно. Но внутренняя ярость уже начинала медленно душить ее. Ребенок остался жив! Ей не удалось скрыть его. Наташа вошла в палату, и ее поразила ожесточенная сознательность поступка сестры. Новые впечатления от пережитого будоражили нервы. Отчетливо понимала, что Оля не сожалеет о чуть не совершенном убийстве, но раскаивается в том, что ее заметили. Если бы не соседка, то, немного отлежавшись, Оля отнесла бы ведро на конец огорода, туда, где большая яма для мусора. Это была бы могила для ребенка. Достойное погребение тому, что мучило и изводило ее. Наташа убедилась в своей догадке, читая по измученному лицу сестры важные тайны.
Но все сложилось другим, наилучшим, образом. Соседка оказалась рядом, скорая помощь поблизости, видно, бог был в этот день решительно на стороне малыша. Ей повезло, полицейские не заподозрили преступных намерений, искренне пожалели деревенскую девушку, вынужденную рожать вне больницы из-за отсутствия денег и плохих дорог. Пожелав удачи и выздоровления, уехали. Получив передышку, Оля отдыхала, лежа в постели. Ребенка ей не приносили, и она совсем успокоилась.
Но когда пришла Наташа, ложь перестала иметь смысл. Голос сестры был чужим, и Оля приуныла. Приготовленные слова как-то разом вылетели из головы.
– Наташка.
– Пришла выразить поздравления, – это прозвучало как «соболезнования».
– Зачем?
– Ты родила ребенка.
Они смотрели друг на друга, и в глазах Наташи билось презрение. Оля была слишком слаба, чтобы защищаться. Но попыталась:
– Я почувствовала себя плохо, когда вышла в сарай. Я не понимала, что со мной. Не могла встать, а телефон остался дома, я не могла позвонить. Я упала… и у меня начались роды… кровь пошла…
– Да.
– Если бы не эта дура, соседка! Я бы отлежалась и…
– Ты могла умереть от потери крови. Она тебе жизнь спасла.
– Да, это, конечно… важно…
– У тебя родился еще один сын.
Оля была утомлена, она нуждалась в покое и отдыхе. Нервная система истощена, поэтому истерические рыдания готовы были вот-вот прорваться сквозь защитную стену. Но она упорно верила в то, что еще можно что-то спасти. Вид сестры, которая все понимала, мучил, изводил. Но не хватало духа отвернуться и прогнать ее. Ведь Наташа растила ее детей. Детей, которых Оля не собиралась возвращать. Проблемы, которыми была занята ее душа, походили на вопросы без ответов. То, что она пыталась найти: свободу, уверенность и силу – оказалось под запретом. И именно сейчас, находясь где-то совсем рядом со своим ребенком, казавшимся совершенно чужим, она поняла это. Рядом с ней была новая жизнь, но она ощущала дыхание смерти. Попыталась вспомнить Женю, за которого несколько лет назад выходила замуж. Был он, и нет его, будто и не было никогда. Что о нем думать? Он подарил ей Кристину. Подарок, о котором она не просила. Но еще тогда, при первой беременности, она ожидала другой жизни. Ей хотелось иметь свой дом и распоряжаться в нем по своему усмотрению. Хотелось заботиться о дочери…
Ей двадцать четыре года, а такое чувство, что жизнь окончена.
И Наташа, стоя у кровати сестры, думала о конце. О том, что отношения окончены. Ничего не исправишь. От презрения не избавишься. Она дала себе обещание, что это ее последний визит к ней. Беспомощность и болезненный вид сестры больше не вызывали жалости.
– Ну, пока.
– Уже уходишь? Но что мне теперь делать?
– Не знаю. Выздоравливай.
Наташе хотелось уйти с гордо поднятой головой и громко хлопнуть дверью, чтобы штукатурка посыпалась на Олину голову. Но она торопливо, как-то боком выскочила из палаты, скинула халат на руки молоденькой медсестре и ушла красная, опустив голову.
В последующие несколько дней наступил кромешный ад. Трудно поверить, что в такое прекрасное весеннее время, когда все цветет, источает аромат, и тепло греют солнечные лучи, в душе человека может уместиться столько злобы и отчаяния. Наташа до дрожи во всем теле боялась, что и третий ребенок ляжет на ее плечи. И в этом не виделся предел. Сестра боится абортов, любит заниматься сексом. Очевидно, что последуют еще дети. Маленькие кричащие комочки, которые вызывали в Наташе панический ужас. Она и к Кристине с Витей начала ощущать страх. Вздрагивала от каждого крика или визга, плакала, когда кто-то из детей просыпался ночью. Нервы были издерганы. Казалось, что приближается время борьбы за свою свободу. Наташа обдумывала план, который обязательно воплотит в жизнь, когда сестра выйдет из больницы. Она собиралась вернуть ей детей, продать квартиру и переехать. В новом месте уже не хотелось учиться на архитектора, достаточно работать продавцом-кассиром или оператором сотовой связи, лишь бы подальше от семьи, которая стала удушающе давить. Девушка обдумывала каждое слово, которое скажет маме и сестре, пытаясь избавиться от гнева и истерики. Только сухие факты! Она больше не может заботиться о детях! Ей уже двадцать два года, а она совершенно не знает реальной жизни, строит общение в интернете с незнакомыми никами, не задумываясь о том, кто может оказаться под ними. Неважно! Все равно! Только бы прекратить невыносимое одиночество, заглушить безумную жажду любви. Еще немного такой жизни, и она будет потерянной для общества, для новых знакомств и отношений. Знакомиться на работе она не могла, потому что в голове постоянно крутились проблемы, связанные с воспитанием детей. Появилась навязчивая неуверенность в собственной значимости. Винила сестру в том, что не смогла получить образования. Ведь ей никогда не было дела до Наташи. Понимание стало невыносимым, болезненным, что совсем не облегчало ситуацию. А теперь надо действовать решительно. Сестра в больнице, и Наташа решилась. Или сейчас, или никогда. С ее стороны не будет подлостью оставить детей, ведь она собирается вернуть их родной матери. В этом она решительно убедила себя.
Но разговору не суждено было случиться. Оля умерла. Осознание этого плохо укладывалось в голове. Оказалось, что она сбежала из больницы домой, написав отказ от ребенка. Врачи вовсе не удивились, потому что знали: не все так просто было и со странными родами. Оле необходимо было пройти курс лечения, но она не могла держать натиск страшного негатива и агрессии со стороны персонала больницы. Она сбежала ночью, как преступница, не захотев повидать своего новорожденного сына. Спустя сутки у нее открылось кровотечение. Скорую долго не вызывали, надеясь, что само пройдет. Спустя еще сутки началось воспаление, поднялась высокая температура. Врачей пришлось вызвать, но было уже поздно. Молодая женщина скончалась по дороге в больницу. Ей было двадцать четыре года.
Это черное время, когда события казались нереальными. Оказавшись на похоронах, Наташе приходилось сжиматься от шепота соседей, которые пересказывали и как проходили роды Оли, и ее отказ от сына, и о том, что двух старших детей воспитывает родная сестра. На нее указывали пальцем, а она старалась делать вид, что ничего не замечает. Это было ужасно, стыдно, и хотелось поскорее убраться прочь.
После поминок, сильно выпив, мама изъявила желание стать опекуном Кристины и Вити. Наташа ничего не ответила на этот порыв, так как понимала: дети все равно останутся жить с ней, потому что их надо водить в детский сад, готовить к школе, воспитывать, обувать и одевать. А мама опустилась до такой степени, что не могла ухаживать за собственным домом.
В какой-то момент их вызвали в службу опеки, и полная строгая женщина в коричневом вязаном платье начала разговор о малыше, который был брошен собственной матерью. Женщина долго говорила, осуждающе выглядывая из-за круглых очков, учила жизни, делала замечания, и Наташа с первой минуты возненавидела ее. Молча возмущалась: какое она имеет право! Но впечатление было произведено. Действительно, ребенок был, и нужно решать, что делать дальше. Женщина давила и не допускала того, что мальчик будет оставлен и другими членами семьи. Но мама молчала, опустив голову. И Наташа не собиралась ничего говорить. С нее было достаточно и двоих детей. Ничего не помогало. Вопрос висел в воздухе. И спустя полтора часа беседы женщина поставила вопрос ребром:
– Кто из вас будет опекуном ребенка?
Маме удалось справиться со смущением. Она заявила, что не знала о том, что ее дочь была беременна. Эти события оставили глубокий след в ее душе, и она пытается изо всех сил справиться с болью и отчаянием. Но она не может взять на себя ответственность за еще одного ребенка!
– Я подаю документы на опекунство двух своих внуков. Более я не потяну. В деревне сложная, тяжелая жизнь. Наш дом совсем развалился и требует ремонта. Нет денег, да и сил – тоже!
Женщина из опеки перевела взгляд на Наташу, которая сидела белее мела, про себя возмущаясь словами матери, опровергая их.
– А вы?
– Я?.. Нет!
– Почему? Это же сын вашей родной сестры!
– Ну и что?!
– Почему бы вам не позаботиться о нем. Вашу маму я могу понять, на ней и так двое детей. Но вы! Молоды и свободны!
– Я сказала – нет!
На этом дело было решено. Они подписали какие-то документы, выслушали резкие высказывания по поводу этой ситуации и ушли. Мама пошла на вокзал, чтобы успеть на автобус, а Наташа вернулась на работу, где уже начинались проблемы из-за журналистов. Незнакомая, темно-синяя «газель» была припаркована прямо на тротуаре. Высокий худой мужчина в очках, в ярком растянутом свитере попытался задать ей несколько вопросов. Но Наташа не могла вымолвить ни слова. Она была испугана, подавлена, страшно болела голова от мыслей, что говорить детям и как себя вести.
Наташа совершенно не страдала из-за смерти сестры. Она будто забыла и вычеркнула из памяти. Болезненное напоминание – брошенный ребенок – гнало сознание в угол, чтобы там придумать очередную ложь в свое оправдание. Мальчик не воспринимался как личность, что-то живое и осязаемое. Он просто где-то был. О нем заботятся, самое главное. И Наташа никогда не увидит его. Ей не придется смотреть ему в глаза и оправдываться за то, что она отказалась от него, так же, как и Оля. Память постепенно переполнялась горечью. И было правильным вообще не думать о прошлом. Наташа решила, что станет любить детей и воспитает их хорошими людьми. Этого достаточно.