Странная девочка, которая не умела как все

«Чудо-юдо»

У всех коровы были черно-белые, а у нас цветная. Каштановая. Других звали Буренками, а нашу – Жданка. Мы с бабушкой ее у ворот встречали. Потом они шли во двор по интимному вопросу – молоко доить. Меня мелкую не пускали. Вдруг Жданка нечаянно лягнет. Но я была уверена, что она ко мне хорошо относится и нечего такого «нечаянного» делать не станет.

– Бабуль, можно я попробую, как ты?

Бабушка от неожиданности чуть заикаться не начала, услышав за спиной мой голос. Нарушила я их идиллию своим вторжением.

– Ой, иди, поиграй, Ирина! Тебе нельзя, ты еще маленькая!

– Я не маленькая! Ты ничего не знаешь! Я у бабушки Маши воооот такого БЫКА доила!

Бабушка подпрыгнула, Жданка вздрогнула, задела копытом ведро, и молочная волна накрыла меня аж с макушки.

Вот это да! И молока нахлебалась, и волосы с платьем измочила.

Бежать скорее к кадушке с дождевой водой отмываться. Пока мама не видела, а бабушка с табурета не встала.

Ноги налетели на курицу, споткнулись и платью пришел конец в грязной луже.

Н-да. Кадушка уже не поможет. Надо идти сдаваться. Волосы в репьях и куриный помет кожу щиплет.

Я к крыльцу, а из окна плач старшей двоюродной сестры:

– Не буду я больше с этим ребенком сидеть! Она не ест, не спит, не слушается! Вчера весь день в бабушкиной юбке пыль с дороги таскала и салют в курятнике устраивала!

– Наташа, доченька, не горюй. Она же маленькая еще. Тебе с ней поиграть надо, заинтересовать.

– Я пробовала. Кукол вдоль лавок рассадила, кашу из печки достала, по тарелкам разложила. Сижу, жду, когда она проснется. А она? Пришла, посмотрела на нас и говорит: «Ну ладно, Наташенька, ты тут с ними поиграй, а я пойду погуляю». И весь день на качелях прокачалась.

Ох, все грехи мои напоказ. Интересно, а мама слышит?

Заходить в дом или на заднем дворе отсидеться?

Вдруг кто-то хвать меня за шиворот и к себе разворачивает….

– Это что за «чудо-юдо» к нам в гости забрело? И пахнет то оно как! Боже мой!

Все! Попалась! Бежать не получится. Лучше умереть на месте. Но как?

Тут крупным планом лицо дедушки.

– Ирина, это ты?

– Не я…

– А кто?

– Не знаю.

Он взял меня на руки и занес в дом.

– Девушки, посмотрите, кто к нам пришел, и имя сказать отказывается?

И сделал то, чего я больше всего боялась. Отдал маме. Она посмотрела обреченно на чумазое существо, которое еще утром называлось ее ребенком, и молча повела его в баню. А что поделаешь? Каким бы оно – это «чудо-юдо» – не было, все равно свое. Родное. А значит – любимое.

Мадонна

Не помню имени и лица той девочки. Только руки. Фарфоровые ладошки. Бесконечно длинные гибкие пальчики. Они просвечивали на солнце и казались иногда золотыми, иногда небесно-голубыми. Особенно, когда она танцевала или пускала их гулять по воздуху. В тот момент мне казалось, что они птицы. Райские. Фантастические. Взлетающие легко и вдохновенно… Это было самое яркое воспоминание из детского сада.

Я мечтала (как все маленькие девочки) о волосах Златовласки и платье Мальвины. Но только понарошку, чтобы никто не догадался.

А потом возникла репродукция Мадонны Боттичелли. А точнее, волшебные руки… Откуда он ее знал? Эту девочку из моего детства?

Три свадьбы и одни похороны

К 7-ми годам за моей спиной было три свадьбы и одни похороны. Если в первых трех случаях взрослые пели, смеялись и целовались, то в последнем – ели, плакали и обнимались. Однако на всех мероприятиях место ребенка было в «зрительном зале». Иди, играй с мелкими. Не хочешь? Тогда на горшок и в кровать. Но у меня были другие планы. Жизнь только начиналась, и не участвовать в ней было преступлением.

Уже на второй свадьбе у меня была собственная фата (подошла тюлевая накидушка с подушек), пластиковое кольцо с дельфином и Жених. Мальчик воспитанный, поэтому не сопротивлялся. Для большей убедительности и важности момента мы уселись за столом между молодоженами. Нас пытались согнать, но от детского крика впервые за всю церемонию проснулась прапрабабушка и поддержала наше решение. Спорить с ней никто не отважился, и молодые целовались через наши головы. А мы ели из их тарелок и исследовали брачный наряд. Мне, например, очень понравилась бумажная роза на груди у невесты, и я переколола ее себе. Мой жених нашел в кармане у молодожена рубль юбилейный с Лениным. Показал владельцу. Тот счастливый махнул на него рукой и деньги сразу же перешли в нашу семейную казну, в мой карман. Потом я захотела салат с другого конца стола. Моя «вторая половинка» полез, чтобы его достать, и опрокинул вазу на платье новобрачной. Она заревела. И к нашей радости все ушли спасать наряд на улицу к колонке. Мы остались с женихом одни. Доели салат. Поцеловали друг друга и уснули на стульях.

В следующий раз наша встреча состоялась на похоронах дедушки.

Опыта такого мероприятия у нас прежде не было. Поэтому мы предположили, что это тоже похоже на свадьбу, только виновник «торжества» один и находится в другом месте. Где именно? Нам никто не сказал. Мы выждали момент, когда все, наконец, усядутся за стол. И только тогда присутствующим была громко объявлена программа вечера:

«А сейчас, дорогие гости, мы с Николаем (так звали моего жениха с последней свадьбы) будем рассказывать анекдоты, а вы будете дружно смеяться! Анекдот первый…»

Мама вскочила с выражением ужаса на лице. Прапрабабушка проснулась. И все опять закончилось мирно. Я бы даже сказала с прибылью. Нам с Николаем подарили котенка, вручили по пирогу с капустой и отправили к соседям смотреть мультики.

Но это не входило в мои планы…

Первый класс

У меня был белый портфель с утенком. Еще пенал, ручка, карандаш и фломастеры.

Подстригли. Привязали бант. Надели белый фартук на школьное платье и гольфы.

Я собой гордилась. Со всех сторон была хороша перед зеркалом.

Важности моему статусу придавал вкуснопахнущий букварь и папка с цифрами.

К завершению образа добавили букет пионов.

Одним словом, это было событие. И я его ждала.

Сандалии немного натирали, но неважно. Как и давка на линейке. Жесткие и колючие руки старшеклассника, который нес меня на плече через всю площадку напоказ с колокольчиком.

Сверху многое виделось.

Перепуганные первоклашки. Жеманные девочки постарше. Высокие мальчишки со спичками.

Потом был первый урок чистописания и мальчик рядом за партой. Странный такой. На дворнягу ушастую похожий. А может на Чебурашку в молодости. Зато у него были длинные ресницы. Это притягивало взгляд и руки. Очень хотелось проверить их на прочность. Поэтому, когда все рисовали буквы в тетрадках, я охотилась за ресницами соседа.

Но он начал реветь и меня пересадили к другому. К рыжему, с конопушками. У него с собой были леденцы и хомяк в ранце. Мы быстро задружились и стали по очереди тискать мелкое животное. Оно не сопротивлялось. А мы радовались настолько громко, что нас вывели к доске и пристыдили.

Но все это было непонятно и подозрительно. Особенно, учительница. В темном платье до пят, с химическими кудрями на голове и золотым зубом в нижнем ряду. Нам она не понравилась. И мы решили с Конопатым не возвращаться на второй урок. Пошли себе гулять по школьному саду и собирать листья в мой белый фартук.

Техничка нас поймала и отвела к директору. Мы строили ему рожицы и не понимали его начальственного положения. Он злился. Грозил пальцем.

А мы сели на пол и в два голоса разрыдались, требуя еды и лимонада.

Директор вытирал нам носы, а учительница суетилась в столовой.

Господи, как же чудесно это было! Первое сентября. Первый класс. Хомяк в кармане. Директор с сопливым платком в руках. И учительница на посылках.

Живопись

Именно с Сандро все у меня и началось. Случилась в моей жизни «живопись». А момент, на первый взгляд, был банальный. Родители поручили семилетней первокласснице купить молока и батон. Мама аккуратно достала эмалированный желтый с синим цветочком бидон и три рубля (меньше не нашлось). И пошла я греметь крышкой по лестнице, а потом – до магазина. Но не дошла. Остановилась у киоска открытки посмотреть. Они стоили по 2—3 копейки и мне, в случае непреодолимого желания, разрешалось их добавлять в коллекцию. И увидела ЕГО. Замерла. Что было дальше – не помню. Вернулась без молока, без батона, без трех рублей, но с альбомом Боттичелли и 10 копейками сдачи.

Протянула маме пустой бидон и зажмурила глаза, как кот, который понимает, что сейчас что-то будет, но что именно, пока не знает. А вокруг – тишина. Родители наскребли рубль, и за молоком пошел отец. Вечером был дед и принес альбом какого-то советского скульптора. Тяжелый и пыльный.

– Вот, все что нашел у себя. Картинки не цветные, зато, посмотри, бумага какая хорошая.

Кленовые листочки

Учительница хотела, чтобы я выводила буквы в тетрадке для чистописания, а мне нравились кленовые листочки на земле. Такие яркие, невероятных оттенков. Забросив портфель с утенком на защелке, прямо в белых колготках и огроменном банте, «купалась» я в опавшей осенней листве.

Дома меня потеряли. В школе назревал скандал.

А в соседнем дворе приветливо кланялась рябина. Эти горящие ягоды непременно хотелось зарисовать, а потом запихать в рот, чтобы ощутить, каков он на вкус – алый цвет.

Еще камни. С необыкновенной судьбой и морщинами. У каждого своя история. И готовность ее рассказать. Я слушала, сидя на упавшем дереве в старом дворе.

Эти проходные дворы, окутанные тайнами ушедших в прошлое жителей. Что унесли они с собой? Что оставили? Осколок керамической чашки и пару бусинок, которые мне удалось раскопать во влажном песке?

Но самое волнительное – это книжки. Новые хозяева квартир выносили их прямо на улицу. Бросали.

Я перетаскивала домой в несколько ходок. И не было сладостней момента, чем открывать неведомые страницы неведомых писателей и благоговейно нюхать строчки.

С каждой зарплаты родители выдавали рубль на открытки. Их накопилось аж от 1000. Значки мы с мамой покупали вместе и радовались как Робинзон Пятнице.

Сейчас понимаю, сколько свободы вмещало детство 80-х. Загадок и тишины. Доверия открытых дверей. И букв, которые быстро подружились с кленовыми листочками.

Гений

На самом деле все было не так. Но родители об этом не знали. В девять часов вечера, перед тем как идти спать, им было торжественно объявлено, что завтра утром на урок нужно принести самодельную машину. Из цветной бумаги, разумеется. Лучше, если это будет грузовик, чтобы положить потом в него ластик и карандаш с ручкой. Мама домывала посуду. Уже расстелила мою постель. И, охнув, присела на табурет. Папа мирно смотрел телевизор, поэтому не был готов к такой внезапной перемене картины мира.

Понятно, что у меня режим, и завтра рано вставать. Что ребенок должен высыпаться и все такое. Поэтому без разговоров был отправлен в кровать.

Комната одна, и при свете спать мне тоже не нравилось.

Мама поделилась новостью с мужем. Он быстро починил настольную лампу и родители, пошуршав недолго в поисках материала, ушли в коридор.

Работа по проектированию, моделированию, а потом и производству новейшей модели авто шла до 5 часов утра. Решили, что картон будет надежнее. И мама варила к нему крахмал. Папа чертыхался, но продолжал вырезать кузов и колеса. На крышу школы сыпалось все, что накопилось у него за месяц работы на новом месте и передряг с начальником.

Однако проект был завершен успешно. Главное, в срок.

Родители попили чай и убежали куда следует им бегать по утрам за деньгами.

Новенький грузовик ждал меня утром на столе, и, казалось, даже улыбался. Вот это да!!!

Встала, умылась, оделась и понесла его в школу.

Да! В тот день я была звезда. Мне даже поставили не одну, а две пятерки: за изобретательность и за исполнение. Еще посулили большое будущее в инженерной отрасли. Показали директору со словами: «Вот, растет новый Леонардо да Винчи».

Я купалась в восхищении. Мальчики смотрели на меня снизу вверх. Девочки – с завистью.

А вечером за мной пришла мама и, узнав о гениальности дочери, чуть не упала в обморок. Ей таки сообщили, что задание было – сделать аппликацию или просто нарисовать объект своей мечты…

Я думаю, что бессонная ночь пошла родителям на пользу. Они уснули сразу же, как добрались до кровати.

Следующая – была только наша. Моя и грузовика. Полная луна в окне. И лишь папин храп иногда прерывал поток моих мечтаний. Теперь мне хотелось свой собственный самолет.

Медведь

Медведь торчал из стены сарая. Ногами на улицу, головой внутрь. Он был большой, мохнатый и несчастный. На наш взгляд. Им заткнули дыру и оставили под дождем, снегом и солнцем навсегда. Мы решили его спасти. Две мелкие девочки изодрали локти и коленки в кровь, но достать его так и не смогли. Позвали дворника. Тот – огромный, как слон, и худой, как мачта, решил наш слезоточивый вопрос за секунду.

Помог донести медведя до квартиры. Моей. Потому что у Ани никого дома не было. А моя мама открыла нам дверь, но никого не впустила:

– Где вы его взяли? – усомнилась она в происхождении грязного и вонючего субъекта в руках дяди Камиля.

– Это… это мы его достали из дырки в сарае!

– Чей сарай?

Мы замялись.

– Елены Сергеевны из 28 квартиры, – ответил мужчина.

– Значит, игрушка принадлежит ей.

– Но, мам! Она же его не любит совсем… он ей не нужен… она мишкой дырку в сарае…

– Согласна, что мишка не заслуживает такого обращения. Но, прежде чем мы возьмем его домой, вы пойдете и спросите у нее разрешения.

Странно. Зачем такие сложности? Ведь своим варварским поступком эта Елена Сергеевна все равно, что выкинула несчастного медведя на помойку.

Но делать нечего. И троица пошла к соседке. Впереди мы с Анькой и дворник с «драгоценной» ношей за нами.

Пожилая и грузная дама с одышкой открыла нам не сразу. Увидела боевых и перепачканных девчонок с драными коленками, дядю Камиля с «чудовищем» почти во весь его рост и махнула рукой. Мол, делайте, что хотите. Только избавьте меня от этого запаха и неприятного глазу зрелища. Медведя забирайте, но дырку тогда почините.

Восторгу нашему не было предела. Мама замочила «спасеныша» в огромном корыте. Дворник заколотил стену сарая досками.

Сушили медведя на крыше 3 дня. Потом чесали его, зашивали и украшали еще столько же. Через неделю он был готов хоть жениться.

Ночевал мишка у нас с подружкой по очереди. А днем мы таскались с ним все вместе и никак не могли нарадоваться новому другу.

Родители улыбались. Дядя Камиль оставлял метлу и садился с нами на лавочке отдохнуть. Счастье заливало детские души и выплескивалось через край. Мы смеялись, кричали, прыгали, прижимались, тискали, наряжали мишку дни напролет. Пока однажды нас не увидела соседка Елена Сергеевна из 28 квартиры.

Она тяжелой походкой возвращалась из магазина. Шаркала, еле дышала. И тут мы. С воплями благодарности бросились к ней навстречу:

– Посмотрите, посмотрите, теть Лен, какой он стал красивый! Мы его очень любим! Он с нами играет!

Женщина сумрачно кивнула и поплелась домой. Оставила сумки и вышла к нам во двор. Она потребовала вернуть ей медведя (!)

Случилось неземное потрясение. Мы замерли с Анькой и перестали дышать.

Как такое возможно? Она же отдала нам его добровольно! Мы же ее спросили! И дядя Камиль подтвердит. Как она может вот так сейчас поступать?!

Но соседка была неумолима. Она забрала игрушку, несмотря на все наши слезы и уговоры. Ушла. С НИМ.

Мама утешала нас долго. Но даже блинчики с вареньем не могли унять наше горе.

Мы отказывались понимать, что даже очень-очень взрослые люди могут оставаться очень-очень маленькими детьми. И им тоже бывает горько, завидно и обидно. Они тоже хотят счастья и радости через край. Но не знают, что счастьем и радостью можно только делиться, а не отнимать его у других.

Второй

Во второй класс я пошла в татарской деревне. Километра два или три, чтобы на санках по снегу довезти свой ранец, набитый книгами. А школа отапливалась дровами. Щели в полу были такими, что если упала ручка – считай, пропала. И с хлебом белым, сложно. Только из под полы и по блату. А от серого – изжога.

Маме удавалось наладить отношения, и ей, как медику, выдавали.

А вокруг только татарская речь. И я сразу же выучила ругательства. До бытовых выражений дело не продвинулось.

Помню, что печку родители топили вечером, а утром вода в ведрах замерзала.

Они на работе уже, а я во вторую смену собиралась.

Потом мама папе сказала, что, несмотря на всю красоту сада из черноплодной рябины, жить она здесь не будет. Поэтому родители собрались и уехали искать квартиру в Казани. А я забыла, что меня предупредили сразу после школы к Розе-апе идти. И навалялась в снегу от души. Промокла. Замерзла. Потом рысцой бежала до дому, а там замок на двери. И темно.

Отпираю, забегаю. Холод жуткий. Макароны в тарелке инеем покрылись. Вода в чайнике льдом застыла. Такое невыносимое отчаяние захватило, что встала я посреди избы и заголосила во все свои 8 лет.

Прибежала худенькая соседка. Забрала к себе в теплую и уютную комнату. Покормила. И только тут я вспомнила, что меня к Розе-апе отправляли.

Соседка дочку в шаль закутала, сама оделась и пошли они меня провожать на другой конец деревни. А Роза-апа испереживалась вся. Рамилю свою в разведку отправила.

Нашли меня, обрадовались. Уснула в тепле и сытости.

А родители квартиру сняли. Вернулись довольными.

Тогда пошла я прощаться с котом Васькой, который жил в доме напротив, но к нам столоваться приходил. Но не понял он трагичности момента и, задрав хвост, убежал.

Мне потом учительница – Миляуша Сулеймановна – письма писала. Все хвалила за стихи и передавала приветы от одноклассников.

А я сидела в казанском парке «Черное озеро» и грызла семечки в кулек.

Весна была совсем близко. Птицы суетились. Солнце наступало. Новая жизнь манила и очаровывала. Впереди ждал третий класс.

Треск поленьев

Еще осень, а уже зима. Настроение – надеть теплые носки, налить липового чаю, намазать булку толстым слоем меда и сесть поближе к печке, чтобы смотреть, как трещат поленья в огне. И чтобы бабушка (живая и веселая – как в детстве) стучала рядом прялкой и напевала тихо, протяжно, мелодично древнюю песню. А потом прилезет усталый и замученный своей бурной романтической жизнью кот. Прижмется к бабушкиной ноге. Она же все сразу поймет. Отложит веретено, встанет, накинет шаль и пойдет в сени, налить блудливому подлизе молока. Через открытую дверь воровато забежит холодный воздух. Но мы с печкой его даже не заметим. Треск поленьев начнет затихать, а я – сладко засыпать…

Море

Впервые меня взяли на море в 11 лет. По инициативе деда.

Мама очень суетилась со сборами. Я требовала раздельный купальник и ярко-желтые «мыльницы» (резиновые тапочки в дырочку). Папе было поручено купить мне чемодан с цветочками и выдать бабушке денег на ребенка. Потом отвезти всех троих в аэропорт.

Там я и увидела деда без галстука и брюк со стрелками. Он, как преподаватель, следил за своим имиджем. В любое время дня и ночи готовый предстать как для парадного портрета. Но я еще не подозревала, что от меня потребуют того же, пока самолет не приземлился в Сочи.

Бабушка – верный адъютант Его превосходительства – старалась угодить всем. Только я этого не замечала до того, как мне запретили грызть семки на пляже и пуляться косточками в ленивых отдыхающих. Дед строго сказал, что это некультурно и бабушка согласно кивнула.

Для первого раза не стала лезть в бутылку и промолчала.

В обед мне предложили первое-второе-третье. Отказ не приняли категорически.

Атмосфера начала накаляться. Второй день на море. В славном городе Дагомыс. А вместо радости и свободы – одни инструкции и ограничения. Мама, конечно, просила меня вести себя хорошо и слушаться пожилых родственников. Но, черт подери, я стараюсь. Только, судя по недовольным лицам стариков, этого никто не ценит. Сами же привезли на море и сами же из него вытаскивают с причитаниями, что сидеть в воде больше часа – вредно для здоровья. Прячут от солнца. Намазывают вонючей фигней лицо, руки и спину. Бррр.

Когда я впечатлилась модными сабо за 5 рублей, опять же отказали. Аргументы, что их носят девушки какого-то там поведения, меня не убедили. Еще я просила сережки, а получила «полезные» фрукты и молоко.

В конце концов, терпение мое закончилось и я от них ушла. Молча.

Пусть тут отдыхают, как хотят – и без них проживу до отъезда. Буду круглосуточно купаться, есть абрикосы в чужих садах и спать только тогда, когда захочу. Подумано – сделано.

Моя новая прекрасная жизнь не продлилась и 3-х часов. Нашли-таки меня, людоеды. С милицией и собакой. Привели в комнату, посадили на стул. Через пять минут ко мне вышел дед. Сел напротив. И начал длинную воспитательно-философскую речь. Как на лекции у своих студентов. Забылся, видимо. Или не умел по-другому общаться с детьми. Свои-то уже выросли давно. И очень удивился, что его искренние и благородные порывы не нашли отклика у взбалмошной девчонки.

Потом они долго шептались с бабушкой за занавеской. Решили изменить тактику.

На следующий день, наконец-то, повели меня в магазин. И купили… как же это назвать?… Наверное, подарок или поощрительный приз… или… короче, не знаю. Но вместо заветных красных туфель на каблуке и огромных блестящих сережек мне торжественно вручили… млин… сейчас заплачу просто… книжку Герцена!!! С укоризненным названием – «Кто виноват?».

Это была травма. Фрейд, Юнг и компания подтвердят.

Что моя болезненная страсть к книгам – целиком и полностью на совести Герцена. Это он во всем и виноват!!! Именно! Ну а кто?