Прошел целый год с исчезновения девочки, и главными подозреваемыми стали ее собственные родители. Поначалу ему, профессору, очень нравилось следить за ходом дела. Особенно ему нравилась работа собак-ищеек. Натренированные собаки прокладывали путь прямо от дома родителей девочки, доходили до места у дороги на Центральной улице, а затем, теряя след, возвращались к дому родителей. Наверняка девочка проделывала этот путь – туда и обратно – не единожды. Но в свете ее исчезновения это было не просто фактом, а доказательством вины родителей.

Профессор, читая сухие репортажи, улыбался, не в силах до конца поверить в такое счастье. Что-то буквально благоволило ему. Он спас девочку от плохих людей. Плохих взрослых, которые не могли позаботиться о ней.

Девочка была в безопасности. Слухи расходились быстро, и соседи утверждали, что в саду родителей, под яблоней, обнаружили закопанные кишки и кости. Несколько раз профессор едва не выдавал: «Это не Алиса! Это кто-то другой!». Нужно быть осторожнее и держать себя в руках.

Прошел ровно год. И профессор сделал этот день Днем Рождения девочки. В магазине он купил воздушные шары, удивительные, парящие в воздухе, большой торт и съедобную свечу с цифрой «1». Мужчина хотел, чтобы девочка навсегда запомнила, что родилась она ровно год назад. До тех пор никакой жизни у нее не было.

Он купил несколько новых книг – теперь она отменно читала – и думал над каким-то особенным, необычным подарком. Когда в раздумьях ходил по торговому центру, взгляд его неожиданно упал на стойку с декоративными растениями. В горшке сидели маленькие красивые цветы. Фиалки невероятного насыщенного цвета, похожего на космос.

Будет хорошо, если Алиса узнает, как выглядят цветы по-настоящему, не на картинках, как они пахнут и каковы они наощупь.

Папа сбежал по лестнице вниз, неся в одной руке торт, в другой – шарики. Цветок он приберег на потом. Он пел песню «С Днем Рожденья тебя…», но, к сожалению, плохо попадал в ноты. И тогда Алиса, такая маленькая, худенькая девочка, начала подпевать ему своим звонким голосом. Он был прекрасен.

Девочка много раз слышала эту песню в мультфильмах, так что ей не составляло никакого труда повторить ее. Она была счастлива. Прыгала на месте, приплясывала, смотрела на горящую свечу, как завороженная.

– Загадывай желание, – сказал папа.

Девочка мечтательно скрестила пальцы рук, точно в молитве, и смотрела куда-то высоко. Она загадала желание и задула свечу. Слабый огонек быстро погас. Тогда папа отрезал большой кусок и положил на пластиковую тарелку, наказав не запачкаться. Потом девочка, как оголтелая бегала по подвалу с шариками. Профессор забыл, как выглядит простое детское счастье.

Должно быть, Алиса еще никогда не была так счастлива.

– Подожди. Это еще не всё. Сейчас приду.

Папа выбежал из погреба на секунду, а когда вернулся, в руках держал самую красивую вещь, которую она когда-либо видела. Затаив дыхание, девочка медленно протянула руку к горшочку с цветком.

– Папа… – выдохнула она.

– Это фиалка.

– Фиалка… – снова выдохнула она.

– Будешь заботиться о ней, поливать.

– Да…

Девочка приняла в руки горшочек и закружилась с ним по наре, как будто цветок был партнером по танцу. Она заливисто смеялась. Забыв про торт и шарики, она смотрела только на яркие фиолетовые цветы. То поднимала горшок над головой, то опускала его на пол.

– Цветок, как и ты, хочет пить. Так что не забывай его поливать. Хорошо?

Девочка одобрительно кивнула. Улыбка не сходила с ее лица. Профессор видел, что она немного повзрослела за год. Но всё еще оставалась той девочкой с фотографии. Так что он не мог вывести ее на улицу. Хотя очень хотел бы…

2.

Последние пару недель Алиса смотрела только на фиалку, трогала ее, гладила. Она прикладывала ухо к нежным фиолетовым цветкам и точно слышала их шепот! Когда профессор приходил к ней утром или вечером, девочка первым делом протягивала ему горшок и говорила:

– Послушай!

Он отнекивался, говорил, что это глупости, но она настойчиво требовала:

– Послушай же!

И тогда папа делал вид, что слушал. Порой в полной тишине погреба он даже мог расслышат какой-то тихий звук, словно выдох новорожденного. Но затем разгибался и махал рукой: глупости это всё!

А вот для Алисы шепот цветка не был глупостью. Она могла поклясться, что растение слышит ее, дышит и даже разговаривает с ней. Профессор начал было даже волноваться за психическое здоровье девочки. Но всякий раз говорил себе, что это всего лишь игра.

Но однажды утром, когда он спустился в погреб, девочка по своему обыкновению не побежала ему навстречу. Он больше не был для Алисы чудом, солнцем, встававшим по утрам. К тому же она самостоятельно включила свет, и горел он, судя по всему, уже несколько часов.

– Алиса, электричество – это не игрушка.

Девочка не отреагировала. Она лежала на матрасе, крепко прижав цветок к груди. Что-то пела ему.

– Ты меня слышишь? – потребовал папа.

Девочка, сделав над собой усилие, приподнялась на локти, но всё еще не отпускала цветок.

Профессор поставил поднос с завтраком на пол и одним резким движением вырвал горшок из рук девочки.

– Нет, отдай!

Алиса наконец-то обратила на него внимание. Папе давно этого не хватало. Ему нужно внимание его маленькой девочки, иначе зачем она ему?

– Не отдам, пока не будешь хорошей девочкой, – он смотрел на нее пристально и строго. Она, маленький злобный зверек, не сводила глаз с профессора. Он вдруг снова вспомнил, какой робкой и нежной была его дочка, какой послушной и талантливой. Но Богу нужна была именно она. А этот злой насупленный зверек стоит и не испытывает никакого страха и стыда.

– Не получишь, пока не станешь послушной.

– Ему плохо! Отдай!

– Кому плохо?

– Цветочку!

Папа расхохотался. Но не потому, что было смешно, а потому, что было глупо.

– Ему не может быть плохо, дурочка. Это же цветок. Смотри.

Тут же он взялся своими тонкими пальцами за мягкий маленький лепесток и оторвал его. Лепесток поддался очень легко, как будто и не крепился к головке вовсе. Растение выглядело вялым и слабым.

– Но он плохо дышит, – попыталась объяснить Алиса. Ей так хотелось, чтобы единственный человек, которого она знала, понял ее. Но он не понимал, и это рождало в ней ярость. Девочка потянулась за горшком, но руки папы тут же поднялись. Нет, ей до горшка не дотянуться теперь.

– Ты должна быть хорошей девочкой, – тихо сказал папа. – Я заберу его наверх, там ему станет лучше.

Алиса всё еще смотрела прямо в его глаза. Такая маленькая, но бесстрашная.

– Он умирает, – сказала Алиса.

– Ты плохо за ним ухаживала.

Папа развернулся и медленно побрел по лестнице. Он попросил девочку съесть весь завтрак без остатка, но есть теперь не хотелось. Цветок был единственным живым существом, с которым она могла говорить. Все эти плюшевые медведи и куклы служили всего лишь декорацией. Она могла говорить за них, но они никогда не говорили сами.

Когда крышка погреба захлопнулась, и замок по обыкновению задребезжал наверху, гнев Алисы мог вырваться наружу без препятствий. Она схватила миску с кашей и швырнула ее в стену, издав такой звериный рык, какой могла бы издать львица, погибающая в бою.

– Вот тебе!

Следом за кашей она взяла банан, очистила его от кожуры и растоптала прямо на полу, превратив желтый фрукт в пюре. Погреб наполнился приятным сладким запахом. По правде говоря, Алиса не очень любила бананы, так что и топтать его было не больно.

А вот кружка с ароматным чаем вызывала жалость. Девочка аккуратно взяла кружку, медленно поднесла к носу, при этом она, как вор, огляделась по сторонам, как будто ее мог кто-то здесь увидеть. Втянула аромат сладкого чая, теплый пар приятно оседал на коже. Внезапная вспышка гнева куда-то ушла безвозвратно. Теперь Алиса посмотрела на содеянное, и чувство стыда окрасило ее лицо в пурпурный цвет. Она, конечно, не могла знать об этом.

Медленно поставив кружку обратно на поднос, девочка отправилась в постель, выключила свет и пролежала так в темноте до трех часов дня, пока папа снова к ней не зашел.

Профессор вынужден был включить фонарик на смартфоне, потому что Алиса по обыкновению не зажгла свет. Сделав шаг на первую верхнюю ступеньку, профессор замер в ожидании. Но ничего не произошло. Он испугался.

– Алиса! – закричал он, уже представляя себе, как берет в руки ее безжизненное тело.

Он сбежал по ступенькам, зажег свет, нажав на клавишу, и увидел маленький бугорок из одеяла. Девочка спряталась внутри, как маленький испуганный кролик. Папа одернул одеяло и убедился, что девочка цела и невредима. Он даже не сразу заметил погром, который оставила Алиса утром.

– Ты ничего не ела?

Девочка резко повернулась к нему и обняла его за шею, сжав так крепко, что он едва не задохнулся.

– Я не буду больше плохой!

Злость, которую он мог бы испытать, не успела даже зародиться. Папа расцепил руки девочки и посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты не плохая. Но нельзя бросать еду, поняла?

И тут ему в голову пришла идея, рассказать Алисе про голодающих детей. Он и вовсе мог бы сказать ей, что там, наверху, идет страшная война, все улицы в руинах, и другие дети умирают, пока она сидит здесь, в тепле и уюте. Но тогда история про болезнь оказалась лишней. Уж лучше пусть верит в то, что она – это мальчик в пузыре.

И всё же он показал ей документальный фильм о худых и обессиленных детях в Африке. О том, что у них нет ни еды, ни воды, ни игрушек.

Алиса вспомнила, как просидела несколько дней без воды. Воспоминания, правда, стали такими мутными и неясными, отдалялись от нее, как горизонт. И всё же чувство жажды она запомнила хорошо. Иногда ей даже снилось, как она снова и снова пьет собственную мочу. И тогда просыпалась в ужасе, вытирая рот рукой.

Ей стало снова стыдно за то, что она сделала утром. Тогда папа принес тряпку и ведро и попросил девочку убрать грязь. И девочка, ни секунды не раздумывая, взялась за работу. Она искренне верила в то, что это хоть как-то могло помочь детям в Африке. И еще она верила в свою вину, которую невозможно было искупить мытьем стен.

Алиса напрочь забыла о цветке в горшке. Теперь по ночам ее преследовали истощенные лица детей. Но, как бы там ни было, они не живут в маленькой узкой норе, не ходят справлять нужду в биотуалет, не прячут свои лица от солнца. И от этих мыслей девочке становилось еще грустнее. Грусть рождала желание что-то изменить. Невозможность что-то изменить снова и снова возрождала гнев. Животную ярость, с которой Алиса не могла справляться.

Теперь она знала, что нельзя бросать еду в стену. Но она могла бросать в стену книги, могла кричать, топтать ногами игрушки, разрушать собранную накануне мозаику. И это помогало.

Гнев переходил в чувство жалости, жалость – в слезы. А затем тихо подкрадывалось чувство вины за содеянное. И снова стыд. Она всякий раз обещала быть хорошей, и всякий раз нарушала это обещание.

3.

Но папа принес цветок. Как и в День Рождения, он нес цветок за спиной. Спускался по ступенькам с улыбкой, будто это был самый счастливый день на свете. И Алиса, видя улыбку папы, повторяла ее, словно он был ее зеркалом. А ведь он был. Алиса видела свое отражение редко, только в экране выключенного планшета. В ее норе не было зеркала, да она и не нуждалась. Никто не говорил ей, что она должна выглядеть хорошо, никто не заплетал ей косички, не учил расчесывать волосы. Папа делал это изредка, после купания, но делал неумело, так что расчесывание превращалось в пытку. Но девочка не возражала. Даже боль, причиненная папой, казалась ей благом. Что угодно – только не одиночество.

Профессор отдал ей цветок. Улыбка с лица Алисы сошла, когда девочка увидела, что это вовсе не та фиалка, которую она сжимала в объятиях каждую ночь.

– Это что? – спросила она.

– Как что? Твой цветок. Ты же хотела. На, бери.

Девочка медленно попятилась, как солдат, ожидающий угрозы.

– Нет, – неуверенно произнесла она.

– Как нет? Вот, смотри.

Он показал ей горшок лепестки. Горшок был тот же, а вот цветок походил на сухое сморщенное существо. Растение стало похоже на бумагу. Девочка дотронулась до лепестков, и те отозвались сухим шелестом. Цветок умер.

– Это не тот цветок, – сказала Алиса.

Тогда папа присел на корточки и сказал:

– Вот, что бывает, когда плохо заботишься о цветах. Это ты виновата, дочка.

Глаза девочки стали влажными, наполнились слезами. Она не могла поверить в то, что красивый цветок превратился в мусор из-за нее. Девочка прислонила ухо к растению и прислушалась. Не было ничего. Она заплакала.

– Ты убила его Алиса.

– Как?

– Плохо поливала, постоянно тревожила.

Девочка не знала, что фиалка нуждалась в солнце и приняла слова папы за чистую монету.

– А если бы слушала меня, то этого не случилось бы, – подвел итог профессор.

Воля, которую девочка так трепетно сжимала в кулаках всё это время, теперь была сломлена. Алиса разрыдалась, упав на холодный бетонный пол. Папа гладил ее по голове, утешая.

Он улыбался, потому что не мог поверить своим глазам! Девочка была такой послушной и преданной, какой никогда не была его собственная дочь. Чтобы немного успокоить ее рыдания, папа включил музыку. Это были глупые детские песенки, которые почему-то всегда раздражали Алису. Но сейчас она должна быть послушной. Сейчас она не должна показывать ему свой плохой характер.

4.

Лето выдалось жарким. Малина, которую профессор прореживал слишком редко, разрослась, разродилась множеством спелых ягод. Но с прошлого лета профессор осознал, что больше не хочет малины. Так что ягоды, наливаясь соком, становились едой для гусениц, червей и других насекомых.

Соседка, увидев такое пренебрежение, не могла пройти мимо и не сделать замечание. Та самая соседка, чьи высокие деревья создавали тень на участке профессора. Та самая, что указывала на него пальцем человеку в форме. Та самая, что ненавидела его дочь, всё время жаловалась на разбросанные вокруг игрушки, детские крики. Та самая, что после смерти его дочери, советовала ему завести собаку.

И, в конце концов, когда профессор вернулся из университета после вступительной комиссии, увидел у себя во дворе женщину, согнувшуюся в его саду над малиной. Сперва он даже не поверил своим глазам, замер на месте, как вкопанный. На нем, как обычно, был серый пиджак, стало жарко, пот стекал по лбу, сердце колотилось. Он инстинктивно пошарил по карманам, как будто хотел убедиться, что ключи от калитки, от дома и погреба всё еще при нем. Соседка не могла войти через калитку, значит, она просто перелезла через забор, чтобы собрать его малину, надеясь не быть застуканной на месте преступления.

Он, профессор, давно замечал, что некоторые вещи порой исчезают: лейка, тяпка, грабли… Всегда списывал это на случайность. Вещи порой живут своей жизнью, пропадают, и ты никогда не знаешь, где они обретают свой новый дом.

Но вот теперь он точно знал, где обретет свой новый дом его малина. Выработанная за годы работы интеллигентность, граничившая с лицемерием, не позволяла профессору просто выставить соседку за забор, потребовать обрезать разросшиеся деревья, и вообще прекратить заглядывать в замочную скважину. Вместо этого он просто топтался на месте, как и многие люди, улыбался в лицо, копя внутри злобу и отчаяние.

Но сейчас были иные обстоятельства. Сейчас он не просто «защищал» свои частные владения и созревшие ягоды. Он защищал тайну, которую планировал унести с собой в могилу.

– И как малина?

От неожиданности соседка подскочила на месте, обернулась и взялась за сердце, как будто получила удар. Словно не она вовсе сейчас бродила в кустах соседа, а он зашел к ней в гости.

– Вы меня напугали! Нельзя вот так подкрадываться!

– Извините, – вырвалось у него. – Я не подкрадывался, а пришел к себе домой.

– Ничего, – оскорбленно ответила соседка. – Вы не обижайтесь, я немного собрала вашей малины. А то, что добру пропадать?

Он внимательно смотрел на ее ноги. На ней были надеты повседневные широкие тренировочные брюки, на ногах кеды. Кеды теперь эти стояли прямо там, где он год назад закопал велосипед. Она всё что-то говорила, говорила, не умолкая, а он только смотрел на ее кеды. Земля под малиной была слегка сырая из-за дождя, который шел несколько дней назад. Сюда слабо пробивалось солнце.

– Вы стоите на моей земле, – как завороженный, произнес профессор.

– Что-что? – не поверила соседка.

– Вы стоите на моей земле! – повысил голос профессор.

Он никогда не позволял себе делать это. Ни с коллегами, ни со студентами. Только иногда дома, в своих стенах, с женой. Иногда прикрикивал на дочь. Но в обществе это было недопустимо. Особенно с малознакомыми людьми. Какую странную шутку играет с нами наш мир. Мы позволяем себе вызвериться на людей, которых любим, но страшимся выглядеть «не так» перед незнакомцами. В твоей жизни незнакомцы эти не играют никакой роли. Они появляются и растворяются, как сигаретный дым, но больше всего ты боишься мнения этих незнакомцев. А для тех, кем дорожишь, не сдерживаешь свои порывы.

– Почему вы кричите на меня? – удивилась соседка такой перемене.

– Потому что вы забрались ко мне в огород тайком и теперь топчете мою землю.

Она, движимая каким-то внутренним порывом, посмотрела на землю под ногами. Профессор взмолился про себя, как будто соседка могла что-то усмотреть там.

Затем женщина направилась мимо него к выходу. Для этого ей нужно обогнуть дом с левой стороны.

– Вам всё равно эта малина не нужна! А я бы внукам наварила варенья!

Он остановил ее, схватив за локоть, когда женщина проходила мимо.

– Нужна – не нужна… Не ваше дело!

– У тебя всё равно никого нет! – бросила соседка в лицо профессору эти слова, как перчатку. Да к тому же перешла на «ты».

Он заскрипел зубами, желая возразить. У него был кто-то. Был кто-то, ради кого теперь он мог жить. Но самые гнусные люди отыскивают самые больные места и бьют в них, целясь так метко, что попадают в самое яблочко. Умение это они вырабатывают годами, живя в обществе несчастливых задушенных устоями людей. Ведь только так ты сам можешь не принять собственное несчастье. Только так можешь смириться с ним. Целуя икону и в сердцах проклиная весь мир.

Он сильнее сжал руку женщины. Она вскрикнула.

– Чтоб я вас здесь больше не видел, – прошипел профессор.

Женщина вырвалась.

– Я от вас такого не ожидала. Всё передам вашей жене!

– У меня нет никакой жены. Сами же сказали: никого нет.

Соседка, стиснув крепко челюсти, выбежала через калитку. Только потом профессор подумал, что стоило бы заставить ее покинуть двор так же, как она и проникла. Но для одного раза достаточно.

Профессор почувствовал внезапно облегчение. Теперь не обязательно каждое утро улыбаться ей в лицо. Теперь можно даже не смотреть. Теперь его тайна надежно укрыто под землей. Никто не должен проникнуть на его территорию.

Глава 14.
Голубая дверь

1.

Открытые окна, и прохладный утренний ветерок. Он раскачивал прозрачные занавески и детские рисунки на стенах, унося из комнаты детский смех. Навсегда. Так было в то утро.

В доме пахло древностью. Так бывает, когда люди не собираются за большим столом, не ведут светские беседы, не пекут пироги и не проветривают запах сигаретного дыма.

Нет, дымом здесь не пахло. Некому здесь было курить. К крыльцу большого белого дома вел большой сад и маленькая дорожка, выложенная камнем. Алиса рассмотрела всё это в маленькую щелочку, которая открывалась в одеяле. Сквозь стыки камней пробивалась трава. И Алиса снова вспомнила свою нору. Бетонные ступеньки вели на массивную веранду с аркой, под которой висели цветы в горшках. Алисе это очень понравилось. Она могла бы слушать цветы.

Однако сама веранда была заставлена всяким хламом: ведра, садовый инвентарь, старая посуда. Массивная железная входная дверь открылась и привела девочку в темный коридор. Он был длинным и вел прямо в кухню. По обеим стенам были проемы в другие комнаты: слева – гостиная, чуть дальше справа – спальня. Слева от кухни была лестница, которая вела на второй этаж.

Туда Алиса сразу же и направилась. Здесь за дверью ожидала комната свою хозяйку. Никто не позаботился о том, чтобы превратить комнату в нору. Здесь всё осталось, как прежде. Светло и нетронуто. Но уже давно не пахло ирисками и цветными карандашами. Вместо этого здесь пахло смертью.

Яркий дневной свет не позволил Алисе высвободиться от одеяла, хоть ей и было жарко, оно мешало дышать. Но окна в комнате были большими. Намного больше, чем в квартире майора. Занавески, которые когда-то были белыми, как снег, теперь стали желтыми. Рисунки, которые когда-то могли казаться свежими и яркими, сейчас были похожи на скомканные фантики. Но всё так же висели на стенах.

Комната была небольшая, квадратная. Слева – кровать, маленькая, детская, справа – красивый письменный стол с полками, на полу разбросаны игрушки, как будто ребенок только что куда-то вышел и вот-вот должен вернуться. Но разве этот момент не настал? На стенах были голубые обои с узорами, кое-где вверху по углам они отклеились. Маленький шкаф, в котором всё еще хранились детские вещи, выцвел, стал пристанищем для моли.

И всё же регулярно здесь кто-то бывал. Садился на край кровати, брал в руки кукол, зажимал их и плакал. Этот кто-то протирал пыль с полок, поправлял рисунки. Перекладывал стопки с одеждой с одной стороны в другую. Этот кто-то всё еще ждал.

Алиса отвернулась от окна. Теперь дневной свет ее не так раздражал. Она быстро привыкала к тому, что мир – это не темная нора со светильником. Все люди нуждаются в солнце, но только не она.

Женщина скривилась и неохотно задернула шторы насыщенного синего цвета. Они хорошо сочетались с обоями. Но девочка продолжала стоять в одеяле, как ни в чем не бывало.

– Снимай, – женщина резко одернула одеяло. И теперь перед ней стоял подросток с острыми локтями, сгорбленный, напуганный, чужой. На девочке была широкая серая байка и такие же широкие серые штаны. Кроссовки она не сняла.

– Потом нужно будет снимать обувь на входе, – сухо пояснила женщина.

Раз уж ты теперь моя дочь…

Алиса не могла пошевелиться. Кажется, она не испытывала такого ужаса, когда шла вдоль шоссе в тот злосчастный день. Эта комната была такой маленькой, меньше, чем нора, она давила со всех сторон. Детская кровать, на которую невозможно было даже сесть.

– Узнаешь тут что-нибудь? – спросила Катерина.

Девочка испуганно осмотрелась по сторонам. Нет. Ее воспаленное сознание сейчас пребывало в коме. Никаких образов, никаких воспоминаний. Только желание оказаться где-нибудь подальше от этого места.

– Вот, – сказала Катерина и взяла с кровати куклу с желтыми волосами, похожими на леску. – Ее любимая… То есть твоя любимая кукла Соня. Помнишь?

Девочка отрицательно покачала головой и спрятала подбородок в горловину байки. Такая уродливая кукла не могла быть ее любимой. Папа покупал ей другие куклы, намного красивее. Но она их не любила. Никогда. Эти застывшие стеклянные глаза…

– Ты будешь жить в другой комнате, соседней.

Женщина небрежно подтолкнула Алису к выходу. Теперь дверь в голубую комнату захлопнулась для нее.

– Здесь был когда-то мой кабинет, но теперь тут будешь жить ты.

С этими словами она толкнула деревянную коричневую дверь. Комната была немного просторнее предыдущей, но в ней было еще меньше жизни. Голые стены со светлыми обоями, односпальная кровать, светлый комод и письменный стол. Никаких книг, никаких игрушек. Окна зашторены.

Женщина бросила на стол книги, на кровать – вещи, которые передал майор.

Хотелось в туалет, но Алиса промолчала. Она не стеснялась, но испытывала необъяснимый страх. Слишком много событий, слишком много лиц, слишком мало надежды. Теперь оставалось только сесть на пол, открыть свою любимую книгу и попытаться забыть обо всём.