Люцифер
Бесконечные темные тучи,
Сконцентрированные в одну плоскость,
Что к ногам твоим так жмутся -
Беспредельность в одной точке.
А глаза твои – огня суше,
Привлекают, дробясь в искрах,
Кровь – чужая, война – древних,
Все религии, грехи смертных.
Вечность съежилась под бровями,
Присмирела, мурчит страстно -
Со всей пошлостью Вавилона,
С характерным душком серным.
Под плащом твоим нет тела,
Сущность втягивает в себя верой
В силу почестей, власти, денег,
В безнаказанность, в повседневность.
Всем народом, скотом, стадом -
Непрозревшим, послушным, ждущим
От "вчера" и "потом" чуда,
Всем бездумным, безвольным, слабым,
Всем безличным, но гордым скопом,
Глуховатым душой, скользким.
Ты не врешь, не вредишь, не лезешь,
Не зовешь, не толкаешь в пропасть.
Ты стоишь в стороне, смотришь,
Как – оправдываясь тобой – мерзко,
Так убого, паскудно, гнусно
Остальные друг друга душат.
Минута самокритики
О чем молчишь, уродина?
О чем грустишь, убогая?
В земле вся перепачкалась,
Все руки исцарапала!
О чем рыдаешь, подлая?
О чем тоскуешь, бледная?
Кривая ты, горбатая,
Хромая и беззубая!
О чем все шепчешь, нервная?
О чем все просишь, грешная?
Немая ты, лохматая,
Тупая и вонючая!
О чем ты молишь, злобная?
О чем мечтаешь, гадкая?
Рим
Древность в каждом переулке,
Триста лет как новодел,
Здесь гуляли Тит и Сулла,
Галлов вождь в тюрьме сидел.
В марте зреют апельсины,
Бьют фонтаны круглый год,
Где угодно – капуччино,
Пицца, паста, бутерброд.
Караваджо и Боргезе,
Пий девятый и второй,
Рафаэль, Бернини, Цезарь
И San Pietro как живой.
Риму
Ты растешь катакомбами в землю,
Ватиканом на небо зовешь,
Тибром вьешься лукаво и смело
И еще тысяч пять проживешь.