Рапсодия для двоих

Девушкам на выданье не положено шептать колдовские наговоры и портить любовными присушками свою карму. И ни в коем случае нельзя приглашать в свой дом ни цыган, ни бомжей.

Самая лучшая Тонечкина подруга, конечно же, не имела ни малейшего представления ни о какой-то там карме, ни о страшных проклятьях, сыплющихся на её голову изо всех уголков вселенной, где могли обитать потревоженные ею духи тьмы. Да и Тонечку не пугали ни безмолвные призраки, ни загадочные жители далёкого поднебесья.

Забыв обо всём на свете, колдующие на любовь девчонки изумлённо хихикали, глядя на колеблющееся пламя свечи. Старинное бабушкино зеркало попеременно отражало то Тонечкину тогда ещё чернявую голову, то медные волосы её подруги. Верная Марийка искоса стреляла округлившимися глазами в потолок, не забывая окунать дрожащие руки в тазик с водой. Каждый раз её пальчики старались отыскать среди всякой всячины маленькую веточку рябины, нежно благоухающую белоснежными соцветиями.

Прокуренный женский голос вмиг вырвал юных гадалок из колдовского приворота. Перепуганные подруги одновременно завизжали и бросились врассыпную, потревожив своим душераздирающим фальцетом не только Тонечкиных родителей, но и новорождённого Семёна, спавшего неспокойным грудничковым сном. Квакающий детский крик нарушил ночную тишину и основательно напугал Машеньку, никогда не видевшую недоношенных детей.

Маленький Сёма больше походил на недозрелый помидор, чем на миниатюрную копию взрослого человека. Небольшой кусочек сала в белоснежной марлёвке, торчащий из его чмокающего рта, ещё больше усугубил девичий страх. Строгий материнский окрик заставил девчонок прекратить визжать и начать собирать с пола магических куколок, специально приобретённых ими для секретного обряда.

Мрачная история, которую Тонечка недавно узнала из подслушанного разговора, давно превратилась в городскую страшилку. Оказывается, её родная бабушка неспроста умерла в страшных мучениях. Ещё не старая женщина, обожавшая свою сноху, приобрела у слепой цыганки простенький амулет в виде двух перекрещивающихся сабелек, якобы помогавший возвращать загулявших мужей в законные семьи.

Так бы и сбежал беспутный разгильдяй к молоденькой разбитной бабёнке, если бы не магический амулет.

Заколдованные сабельки заставили коварную разлучницу отступиться от чужой семьи, а неверный муж начал пить по-чёрному.

Вероятность попадания бомбы дважды или даже трижды в один и тот же окоп практически равна нулю. Слепую старуху больше никто никогда не видел около их дома, но страшные вещи продолжали происходить с каждым членом некогда дружной и трудолюбивой семьи.

Мальчишки приходили домой то с расквашенными носами и разбитыми в кровь коленями, то жестоко дрались между собой, сопровождая братскую междоусобицу недетскими угрозами.

Каждую весну бабушкино лицо густо покрывалось огромными рыжими веснушками.

Материнские руки, не привыкшие к безделью, временами слабели до такой степени, что роняли всё подряд и не могли удержать даже самую лёгкую сковороду.

Великий акт возмездия завершала соседская кошка Муська, рожавшая круглогодично мёртвых котят непременно на родительской постели, непонятно как проникая в запертый на все замки и засовы дом.

Последние деньки, отведённые Тонечкиному отцу старой цыганкой, протекали до тошноты однообразно. Малиновка сменялась палёнкой, одна гулящая девка приходила на подворье взамен другой, превращая жизнь Матрёны в сущий ад.

Девушкам на выданье положено принимать собственную жизнь не как испытание на прочность, а как увлекательное путешествие. Но, увы, от этого великого путешествия далеко не каждая женщина получает настоящее удовлетворение, порою ненавидя и проклиная даже саму себя.

А ещё девушкам на выданье не положено реветь белугой, дабы не портить свой товарный вид. В пику этому важному постулату, Тонечка обожала поныть в уютной тишине родительской спальни, когда строгого отца не было дома.

Демократичная Матрёна смотрела сквозь пальцы на дочерние причуды, даже не пытаясь перевоспитать взрослую девушку.

– Лишь бы не померкла безвременно девичья красота, да не оскудела рука дающего, – мечтательно думала она, глядя на хныкающую дочь.

– Порядочная женщина должна смущаться и опускать глаза долу при встрече с незнакомым мужчиной – поучают урождённые графини, живущие в тесной коммуналке с пьяницей-мужем, никогда не едавшим на серебре и не имеющим представления об итальянской опере.

Тонечкины глаза, не в упрёк им будет сказано, смущались разве что при встрече с отцом. Их юной владелице всегда хотелось выйти за рамки общественных приличий и обшарить все уголки вселенной, начинающейся прямо за окнами старенькой кухоньки.

Но, увы, подрастающей девочке оставалось только одиноко грустить по вечерам над скучными уроками и тоненькой тетрадочкой с витиеватыми стихами подруги Машеньки.

Озабоченная поэтесса извергала целые тонны жалобного порнографического чтива, зачастую не понятного даже ей самой. Разбирая по буковкам неразборчивый почерк своей подруги, смущённая Тонечка закатывала глаза и тихонько хихикала, не забывая поглядывать на открытую дверь.

Розовые девичьи мечтания и уличные подвиги мальчишек очень редко пересекаются в их вешние годы. Да и вряд ли можно что-либо сладить на глазах у многочисленной родни.

Разве что подглядеть через нарочно приоткрытую дверь за переодеванием старшей сестры или молодой тётушки.

А ещё можно почитать на ночь красивую байку о любовных похождениях русской девицы Тамары в турецком гареме султана Сулеймана.

Понятно, что с таким скудным набором не очень-то разбежишься, и едва ли он подходит для истинных ценителей прекрасного.

Не разлей вода подруги, почитавшие равенство всех народов за неоспоримую истину, яростно спорили о главенстве в своей дружной парочке. Победительница определялась по количеству взрослых парней, обративших на неё хоть какое-то внимание. При подведении итогов недавние подруги с пеной у рта доказывали свою победу, уверенно загибая пальцы и громко называя мужские имена.

А побеждала, несомненно, молодость, пахнувшая, как сладкий рахат-лукум, завёрнутый в тоненькую бумажку, которая не могла скрыть истинный аромат и неповторимый вкус восточной сладости.

Согласно предвзятому мнению, молоденьким девушкам не положено глазеть на мужское исподнее.

Вразрез со строгими запретами Тонечкины глаза чуть ли не каждый день видели постиранные кальсоны, трусы и майки. Отцовское бельишко сначала весело бултыхалось в цинковом тазу, а затем гордо реяло в самом дальнем углу их ухоженного садика.

Постирочные деньки, как правило, приносили с собой всеобщую суматоху и громкую перебранку. По этой причине соседская кошка Муська ненавидела их всем своим тощим телом, от длинных усов до куцего хвостика, потерявшего былую красоту от наглого приставания уличных котов.

Неуёмные самцы норовили чуть ли не на глазах у дворового люда загнать бедное создание в самое грязное место, непригодное, с точки зрения самой Муськи, ни для любовных игр, ни для выяснения самого главного вопроса о матриархальности кошачьего племени.

С самого раннего детства нянюшка Евдокия внушала Тонечке очень важные постулаты, казавшиеся той старомодными и не годившимися ни для неё, ни для её смешливой подруги. Только с одним советом она была точно согласна: жить в мире с самим собой и никогда не забывать о тех, кто дал тебе самое дорогое – жизнь.

Больше всего нянюшка любила порассуждать о девичьем целомудрии. Ведь девственность неспроста подарена женскому телу самой матерью природой. Только она придаёт целостность всему тому, что рождено вместе с женщиной и неоспоримо находится под защитой самого Творца.

– Девственностью не хвастают, ею дорожат, – так говаривала Евдокия, выданная замуж по большой любви, не угаснувшей до самой её смерти.

Тонечку, потерявшую невинность Бог знает с кем, старая нянюшка с превеликим удовольствием отшлёпала бы и швырнула в геенну огненную, если бы не любила свою крестницу больше самой жизни.

Богобоязненная женщина строго следовала христианской морали, не позволявшей ей ни сплетничать, ни осуждать своих соседей ни за малые, ни за великие грехи. Будь то мелкая кража на рынке или чёрный наговор на кровь, позорное прелюбодеяние с чужим мужем или криминальный аборт.

Добрейшей женщине, рождённой в захолустной глубинке, пришлось изрядно побороться за своё счастье, карабкаясь изо всех своих сил в новый, незнакомый, временами враждебный мир.

Девчонкам не пристало ныть и привередничать. Вот и Дуняша не смела лишний раз попросить прижимистого отца прикупить для неё помадку или перстенёк.

Родители-староверы строго-настрого запрещали своей дочери надевать в будние дни новые вещи и разговаривать на улице с незнакомыми парнями. Но молодость брала своё. Секретная тетрадочка с любовными стихами и рисунками обёртывалась в красную вощёную бумагу и пряталась под матрас, стильные заколки для волос приобретались у базарных торговок втайне от скуповатых родителей.

Дуняша росла неказистой девчонкой, вроде искривлённого деревца, вцепившегося за каменистый край высоченной скалы в ожидании благодатного дождя. Застенчивой девушке её юность казалась сломанной подковой, пока не повстречала она своего суженого, работящего и непьющего Ивана Андреевича Старкова.

Красавец Ванюша, добряк и балагур, стремился объять своими огромными ручищами весь женский коллектив, состоящий, как на подбор, из таких же невзрачных и скромных, как Дуняша, девчонок.

– Славная получится из нас парочка, – шутил неугомонный парень, поглядывая то на одну, то на другую товарку.

Алевшая как мак, Дуняша не знала, как поступить, чтобы Ванюша понял, как сильно она его любит.

– Славная из нас получится парочка? – как всегда пошутил Иван, глядя прямо в глаза Дуняше.

И уже серьёзно:

– А не выйдешь ли ты за меня замуж, красавица? А то матушка уже внуков заждалась.

Небольшая свадебка вершилась по староверским обрядам, чинно и благородно, не нарушая тишины и покоя любопытных соседей.

Взрослые мужчины, сидевшие за длинным свадебным столом, вполголоса пели старинную песню про удалого купца и его пленницу, прислушиваясь к нарастающим стонам из новобрачной спаленки.

Вскоре наступила тишина, и из дверного проёма показалось довольное лицо молодого мужа. Улыбающийся Ванюша крепко держал в дрожащих руках окровавленную простынку, которую тут же торжественно предъявили всем гостям.

Позади него стояла молодая жена. Синие очи красной от смущения Евдокии сверкали, как яхонты, из-под нового сиреневого платочка – свадебного подарка новоявленной свекрови.

С тех самых пор Дуняше не хотелось спать с Иваном в одной постели в присутствии посторонних людей, часто наезжавших в их гостеприимный дом.

Как мухи на мёд, слетались к ним отовсюду набожные ходоки то на моленья, то на семидневные говенья перед самыми важными церковными праздниками, а то и просто так пожить задаром денёк-другой.

Тонечка, рождённая в простой русской семье, где длинные косы считались украшением всякой девицы, а целомудрие её главным достоинством, часто мечтала отрезать под корень свою горе-красу и уйти навсегда из отчего дома.

Уверенные в непогрешимости своей единственной дочери, Полукеевы-старшие даже не подозревали её в подобной крамоле.

И поэтому не уследили-таки ни за её косами, ни за самым главным «товаром».

Девушке на выданье не пристало шипеть, как рассерженная кошка, или кукситься от того, что её волосы вдруг поредели или поменяли свой цвет.

Рыжие кудри, сменившие воронью черноту Тонечкиных волос, стали неприятным подарком от старой ведьмы, чьё внезапное появление прямо во время любовного приворота чуть не свело с ума двух неразлучных подруг.

Уже будучи взрослой женщиной, Тонечка с ужасом вспоминала, как распахнулась входная дверь, и в дом вошла слепая старуха.

В левой руке она держала старинный посох, явно принадлежавший не одному цыганскому поколению. Мелкими шагами зловещая старуха направилась в родительскую спальню прямиком к колыбели Семёна, бешено оравшего, как если бы его терзали все черти мира вместе взятые. Подойдя к детской кроватке, старая ведьма заклокотала прерывистым смехом и достала из засаленного кармана огромный носовой платок, в который было что-то завёрнуто. Её незрячие глазницы неодобрительно уставились на сморщенное личико враз умолкнувшего младенца. Тонкие блеклые губы незваной гостьи, брезгливо морщась от вони, исходящей от малыша, начали почти беззвучно нашёптывать одной ей известные слова.

Девчонки, притихшие от страха, снова завыли в один голос, и, причитая по-старушечьи, попятились к входной двери. Тонечкиным глазам предстала ужасающая картина: Сёмочка жадно сосал посиневшими от приступа удушья губами обвислую старческую грудь, как нарочно, выпавшую из цветастой блузки цыганки.

Девушкам на выданье, случайно увидевшим старушечью грудь, не пристало гримасничать, как после самого кислого лимона, завёрнутого по нечаянности в конфетную обёртку. Но вопреки этому неписанному правилу, обе девчонки, как по команде, снова завопили во весь голос и ринулись вон на улицу.

Тонечкиному отцу, поневоле ставшему свидетелем сего гадостного события, не хотелось ввязываться в чисто женские дела.

Пьянящее чувство страха заставило Тихона Григорьевича глотнуть сливовки из плоской бутылочки, всегда лежащей у него под подушкой, и отвернуться к стене, приняв вид глубоко спящего человека.

Улыбающаяся старуха смотрела пустыми глазницами на заснувшего ребёнка, постепенно меняющего синюшную окраску на бледно-розовую. Крошечные пальчики Сёмочки крепко держались за чужие руки, ласково поглаживающие его впалые щёчки.

Побледневшая Матрёна, испуганно глядевшая из-за спины якобы крепко спавшего мужа, жалобно приговаривала тихим проникновенным голосом:

– Тётечка, миленькая… Христа ради, отдайте мне сыночка, не губите мальчонку.

Прижимаясь к недвижимому телу своего трусоватого супруга, безутешная Матрёна роняла на подушку мелкие капельки холодного пота, часто моргая и смахивая с глаз солёные слёзы. Бедная женщина растерянно трогала себя то за набухшую грудь, то за покрытую красным шарфиком голову. Как в забытьи, законная хозяйка дома ритмично раскачивалась из стороны в сторону, смешно поскуливая, как старый пёс Горыныч в предчувствии неминуемой трёпки.

Цыганский голос прозвучал вызывающе громко в гулкой тишине родительской спальни:

– Хватит ныть, лучше дайте мне водицы из вашего колодца.

Женскими руками и молитвами можно совершить настоящее чудо, не то чтобы принести кувшин колодезной воды. Так, по крайней мере, говорят сведущие в колдовстве и семейной жизни люди.

Раненой птицей всколыхнулась Матрёна, вскочив на ноги быстрее перепёлки, уводящей охотника от своих малых детушек.

Искомый кувшинчик был в одно мгновение наполнен свежей водой и передан старухе прямо в её корявые пальцы.

Слепая колдунья, словно лишившись остатков разума, начала истово креститься и шептать приглушённым голосом «Отче наш», попеременно макая свои заскорузлые пальцы то в кувшин с колодезной водой, то прижимая их к маленькому лбу хворого «недоноска». Мокрые шлепки по лицу и резкие щёлкающие звуки, раздававшиеся за окном во время цыганского ритуала, разбудили спавшего летаргическим сном младенца.

Притихший было ребёнок вдруг открыл свои карие глазёнки и обиженно заверещал тоненьким голоском голодного котёнка. Сёмочкины пальчики крепко вцепились в тощее тело слепой цыганки, продолжавшей нашёптывать святые молитвы.

Только сейчас Матрёна заметила на её морщинистой шее массивное монисто, стоившее целое состояние, а на запястьях – широкие браслеты из чистого золота. Старинные серьги ручной работы свисали из её ушей чуть ли не до самых плеч.

Похоже, полуночная ведьма нисколько не опасалась потерять свои украшения. Ну а за свою цыганскую жизнь она могла и вовсе не страшиться, поскольку никто не смел и на шаг приблизиться к её персоне.

Мрачный шатёр чёрной колдуньи стоял почти на опушке небольшого берёзового колочка и поэтому чудом уцелел в страшном пожаре, унёсшим не одну цыганскую жизнь и полтабуна чистокровных лошадей.

Несмотря на отдалённость от основного табора, слепая Аглая знала наперечёт каждого больного ребёнка и абсолютно все новости в округе.

Маленького Сёмочку, зачатого явно по-пьяни, и вечно беременную Матрёну люто невзлюбила ревнивая свекровь. Недалёкая женщина походя проклинала тихую невестку на каждом углу за якобы бурное прошлое. Доставалось ей и за мнимые приставания по ночам к её мужу, когда никто не мог помешать бесстыжей хабалке.

Болтливая женщина и всесильная народная молва донесли-таки до чутких цыганских ушей коротенькую весточку о рождении в неблагополучной семье ущербного дитя, зачатого то ли от заезжего гастролёра, то ли от забулдыги муженька.

Обиженная Матрёна, отрицавшая амурные связи на стороне, всю вину за рождение вечно орущего засранца перекладывала на своего пьющего без меры мужа.

А беспутный Тихон никогда не признавался в своём пристрастии к зелёному змию. Также он молчал о ночных походах за дешёвой дурью в тот самый цыганский табор, что полыхнул таким ярким пламенем, что его было видно даже из окон Полукеевского дома.

Тонечкина память не сохранила всех тонкостей самого загадочного пожара в заброшенном лесочке, куда ни один смельчак не смел и носа сунуть, опасаясь таинственного чудища, якобы живущего там со стародавних времён.

Родившемуся в эту страшную ночь Сёмочке Полукеевы-старшие вынуждены были отдавать все свои силы, порою забывая о старших детях.

По этой простой причине взрослеющим парням приходилось самостоятельно набираться жизненного опыта, постигая на ощупь все сложности земного бытия.

Тонечка, незаметно ставшая совсем взрослой барышней, тоже делала первые самостоятельные шаги по узкой тропинке самопознания и нереально красивых мечтаний. Её родители и представить себе не могли, с каким вулканом страстей они проживают под одной крышей.

Даже прозорливая нянюшка, читавшая свою любимицу, как открытую книгу, не осознала вовремя всю серьёзность первой влюблённости своей крестницы, приняв её за обычные девичьи чудачества.

– Девственность руками не сохранить, будь они хоть из золота, – шутила она, заставляя свою крестницу омываться в баньке каждую пятницу.

Следуя её советам, Тонечка старательно натирали тугую грудь и располневший животик, радостно прислушиваясь к робким толчкам новой жизни.

Кто бы мог подумать, что всего лишь через месяц в этом самом чистом месте Полукеевского дворика, подарившего Тонечке настоящее женское счастье, случится непоправимое.

Резкие тренькающие звуки прервали грустные воспоминания. Тонечкина голова снова резко закружилась, выпуская наружу запечатанное намертво желание воскресить своего сыночка. Кузьму Гордеевича, крепко державшего её ладошки, почему-то ничуть не удивили появившиеся из ниоткуда слёзы. Ему показалось, что в эту минуту Тонечкины кудряшки, небрежно спрятанные под тоненький шарфик, вдруг поблекли и даже распрямилась.

Ярко-розовый шарф, надетый впопыхах под грозные завывания хромого Федота, придавал её лицу неестественную бледность и благородную красоту. Как если бы сама королева стояла рядом с Кузьмой Гордеевичем, гордо глядя в его любящие глаза.

Давно забытые желания рождались заново в его холодном сердце, радостно бьющемся в предвкушении новых ощущений.

Женские пальцы не желали покидать своего тёплого укрытия, заставляя разгорячённого мужчину идти всё быстрее от чужого дома.

Тонкий скулящий звук клаксона стремительно приближался к семенящей по-гусиному парочке.

Растревоженным ульем гудели молодки, белым дымом курились мужики, разноцветными платками пестрели мамаши, разглядывая во все глаза рискового хозяина чёрного авто и его легкомысленную спутницу.

Смелые планы спешащей к машине пары едва не нарушили громкие аплодисменты. Эти неуместные звуки издавал не кто иной, как обманутый муж.

Щербатый Федот ехидно ухмылялся во весь рот, ритмично выбивая дробь прокуренными зубами.

Вторя ему, сердито каркала старая ворона, нагло усевшаяся прямо на чёрную крышу автомобиля.

Закрыв глаза на явное предупреждение свыше, Тонечка беспечно поддалась чарующему зову своего сердца. Спустив шарф на плечи и откинув назад непослушные волосы, она быстро провела правой рукой точно посередине напрягшейся спины Кузьмы Гордеевича. Дойдя до горячего холмика, дрожащие пальцы вдруг прекратили свой бег, бессильно опустившись на высокую женскую грудь. Минута – и они снова погладили невидимые крылья, сжатые в твёрдый комок под модным пиджаком. Снова и снова её ладони касались бесформенной кляксы, расплывшейся по мужской спине.

– Крылышек-то нет, вот беда, – одними губами прошептала Тонечка, теряя самообладание и веру в свои необычайные способности.

Романтическими бреднями полон мир, и все это прекрасно понимают. Но всё же продолжают рассказывать своим детям и внукам никогда не надоедающие сказки, удивительно добрые и мудрые, всегда оканчивающиеся если не скорой свадебкой, то уж пиром на весь мир точно. Для придания остроты и правдивости сладкая мешанина из невероятных приключений сказочных героев разбавляется реальными примерами из своей собственной жизни.

Так и Тонечкина нянюшка любила в самых неожиданных местах старой-старой сказки вставлять недвусмысленные притчи, не предназначенные для ушей девочки младшего школьного возраста.

Лёгкими шажками Тонечка шла из класса в класс, выслушивая в сотый или даже тысячный раз нянюшкины присказки о чистой любви Ивана Царевича и Василисы Прекрасной, не потерявшей невинность до свадебки и не ставшей посмешищем для своих соседей по царству.

В кульминационный момент рассказа нянюшкины ногти впивались в Тонечкины пальчики, голубые глаза широко распахивались, жаркие губы стремились поцеловать невидимого собеседника.

Сказки сказками, но девочке гораздо интереснее было в который раз услышать от нянюшки реальную историю о страшном проклятии над их родом. Как гласило древнее предание, все беды начались ещё с Тонечкиной пра-пра-прабабушки, чёрной ведьмы и прорицательницы, известной далеко за пределами своего города.

Так вот эта добрейшая женщина якобы помогала без разбора всем нуждающимся: будь то несчастная женщина, жестоко избитая своим пьяницей мужем или бесстыжая греховодница, только и мечтающая разбить чужую семью.

Во время повествования подслеповатые глаза нянюшки наполнялись слезами, а морщинистые пальцы начинали испуганно теребить кружевной платочек, аккуратно обшитый по краям белоснежной тесьмой.

В завершение рассказа её правая рука бессильно опускалась на Тонечкины плечики, поправляя по пути непослушные кучеряшки, трогательно свивающиеся в две короткие косички. Каждый раз её страшилки прирастали всё новыми подробностями, заставляя Тонечку усомниться в их правдивости.

Как гласит известная всем пословица, яблоко от яблони не далеко падает. Но как бы хотелось всем нам, чтобы наши взрослеющие дети не повторяли наши досадные заблуждения и роковые ошибки молодости!

Вот и нянюшка Евдокия, не имевшая своих собственных ребятишек, нашла в Тонечке ту самую силу, которой так не хватало самой женщине, по воле судьбы вынужденной принимать чужие роды и растить своих многочисленных крестников.

Судьбоносные решения принимаются не только на небесах, но и самими участниками «божественных» событий. Особенно, если эти участники не обладают неотразимой внешностью и к тому же неприхотливы в жизненно важных запросах.

Покалеченная судьбой Тонечка похоронила вместе с ребёнком всякую надежду на древнюю, передающуюся через поцелуи «болезнь».

А нянюшка Евдокия всё так же гладила её по рыжим косам и приговаривала, хитро прищуриваясь, совсем как соседская Муська:

– Девочка моя, не надо так горевать. Всё перемелется. Беды уйдут. И дитятко народится. Бог даст, и не одно.

Тонечкины слёзы не принимались всерьёз мудрой женщиной. Она по-прежнему видела свою крестницу несмышлёной егозой, посвистывающей в самодельные свирельки, вырезавшиеся дядей Гошей прямо на глазах у изумлённой ребятни.

Белоснежный платочек незаметно доставался из пышной нянюшкиной груди, тёплые руки ласково вытирали заплаканное личико девушки, горевшее огнём от солёных слезинок.

Всхлипывающая Тонечка с благодарностью принимала тихие причитания старой женщины, переживающей чужую беду, как свою собственную. Заплаканное лицо озарялось счастливой улыбкой, вишнёвые глаза начинали искоса поглядывать в окно, а маленькие пальчики всё продолжали нескончаемую игру с материнскими чётками.

Тайные женские посиделки зачастую прерывал новорождённый брат Тонечки. Звериные стоны больного ребёнка заставляли засидевшихся полуночниц испуганно умолкать и немедленно ложиться спать.

Страшные звуки не походили ни на пронзительный визг поросёнка, забиваемого точным ударом мясника, ни на кошачий беспредел хвостатых поклонников Муськи. Душераздирающие крики привлекали даже похожих, гадающих между собой, что за монстр выдувает изо рта такие ужасающие вопли.

Нянюшке, часто гостившей в доме Полукеевых, приходилось не сладко по причине неугомонности характера и стремления объять необъятное. По известной только ему одному причине, Бог не дал своих детей добрейшей женщине, но наделил её отзывчивой душой и любящим сердцем.

Дуняша осиротела в одночасье, рано потеряв родителей. Молодая пара уехала по весне на заработки в город, да и сгинула там навеки, оставив шестилетнюю девочку на попечение старой, придурковатой соседки. Глухая, как берёзовый пенёк, старуха походя обижала убитую горем малышку.

Пакостливая бабуля сочиняла на ходу длинные рассказы об её пропавших родителях, сплетая колючий венок из полуправды и откровенной лжи.

Сообразительная Дуняша быстро поняла, что милая старушка врёт ей напропалую, лишь бы заставить плакать и бесплатно отрабатывать съеденный хлеб.

Трудное детство круглой сироты прошло незаметно для неё самой. Словно и не было ни катаний на самодельных ледянках, ни пропавших родителей, ни развесёлых песен под заливистую гармонику дядьки Вениамина, водившего по пьяни в свой дом случайных собутыльников и гулящих девок. Чуткие Дуняшины ушки нечаянно ловили то откровенно сальные шутки, то приглушённые звуки пьяных поцелуев, то громкий скрип дядькиной кровати.

Разухабистые частушки лились рекой из распахнутого окна, привлекая случайных прохожих и просто зевак, не знающих на что бы потратить отпущенное им время. Пошлые атрибуты вечерних посиделок казались Дуняше неким учебным процессом, открывающим запретные двери в неизведанное.

Не то чтобы ей хотелось всё это запомнить и повторить. Просто взрослая жизнь манила её своей романтичностью и загадочным сексом, о котором ей все уши прожужжала замужняя подруга Настёна.

Вдумчивая Дуняша очень хорошо понимала, что вечной молодости не существует, а данное Богом тело – не просто кулёк с мозгами, слепо подчиняющийся прихотям матушки-природы.

Да и волнующее искусство обольщения противоположного пола – тоже штука сложная и не безопасная. А его главные азы невозможно изучить ни по школьным учебникам, ни по бульварным романам, ни по шедевральной обнажёнке ню-художников и скульпторов.

Видя страдания своей малолетней крестницы, Евдокия невольно вспоминала себя в её возрасте. Как же ей хотелось стать лет на тридцать моложе, чтобы помочь Тонечке освободиться от всего наносного и вздорного, мешавшего ей жить так, как положено всякой незамужней девице.

Конечно же она не видела свою кровиночку ни маститой писательницей, ни роковой красоткой, ни многодетной матерью. И потому не заставляла её ни сочинять стихи, ни вертеться часами перед зеркалом, ни корпеть над толстыми книгами по домоводству.

Сидящая под замком Тонечкина откровенно скучала, не понимая, как она вообще будет жить дальше. Без тайных встреч с развратником-соседом её жизнь стала пустынной и грустной. И теперь не то чтобы приносила ей сплошные разочарования, но и не дарила хотя бы простенькие развлечения, так необходимые молоденьким девушкам.

Грехопадение дочери превратило Матрёну в крикливую фурию, только и мечтающую поскорее стать законной тёщей. Чуть ли не каждое утро она начинала с угроз, что закроет для дочери все двери порядочных домов, где ждут исключительно чистых девушек. А её заставит всю жизнь чистить картошку и стирать грязное белье в подвале у старика-иноверца, большого любителя порченого товара.

Похотливый еврей не был ни разу женат по причине скудости ума и болезненного влечения ко всем женщинам подряд. Но зато по обывательским меркам был несказанно богат и не жалел денег ни на еду, ни на молоденьких цыпочек.

Несмотря на потерю невинности, Тонечка не хотела даже думать о вонючем старикашке. Одна только мысль о поцелуях с жирным Моней вызывала у неё безотчётный ужас, переходящий в рвотные спазмы.

Но сердцем она всё же понимала, что родная мать её любит и вряд ли выполнит свою страшную угрозу.

Девушкам на выданье не положено распространяться о самых сокровенных мечтах.

Тонечкино представление о любви не очень-то расходилось с тем, что ей пришлось пережить в реальной жизни. Ведь она на самом деле была без памяти влюблена в своего соседа, изъяснявшегося на экзотическом жаргоне из смеси старославянского эпоса и среднеазиатской лирики.

Сорокалетний мужик нежно шептал незнакомые слова, ласково обнимая за плечи доверчивую дурёху, не осознающую, что тенистые кустики не предназначены для рождения любовных отношений.

Женские проказы редко остаются незамеченными для соседских язычков и глаз, вездесущих и не жалеющих ни старого, ни малого.

Тонечкина юность, не омрачённая до Евгения Марковича ни старушечьими пересудами, ни перемыванием её молоденьких косточек, вмиг покатилась под откос. Каждая прожитая минута теперь казалась ей падением в глубокую бездну, принося с собой не только мучительные сомнения, но и открывая великую тайну любви и истинного предназначения женского тела.

Полное крушение всех надежд иногда заставляет человека собраться с силами и идти дальше, чего бы это не стоило.

Тонечка, несмотря на свой юный возраст, обладала столь сильным характером, что порою даже батюшка не смел с нею спорить. Казалось, что ни один волосок не упадёт с её головы, и ни один шальной поступок не испортит её жизнь.

Но человек предполагает, а судьба располагает.

– Курам на смех, – хихикала подруга Машка, глядя на свою беременную подругу, гордо вышагивающую с нею рядом.

Наивная девчонка не понимала, откуда у Тонечки вдруг появилась степенная поступь и дурная привычка поглаживать живот, как после сытного обеда.

А в это самое время упрямая первородка прокручивала в голове все мыслимые и немыслимые способы, как бы оставить в живых нагулянного Егорку.