Стихотворения Я. П. Полонского как педагогический материал

Это говорит старик, который потерял все близкое, дорогое, и сам стоит на краю могилы, а посмотрите, какой спокойной верой дышит его речь.

 
Твое мученье – за горами,
Твоя любовь – в родном краю,
Моя – над этими звездами
У Бога ждет меня в раю.
 

Последние слова невольно напоминают «Последнюю борьбу» Кольцова.

 
Под крестом – моя могила,
На кресте – моя любовь.
 

Но там это результат упорной, долгой борьбы слабого сердца и беспокойной, жгучей мысли с религиозным чувством. Здесь слышится спокойная бодрость фатализма. «Агбар» – рифмованная сказка про головореза Агбара, который грабит и ворует разные вещи, чтобы отвоевать себе невесту. Старый отец невесты сам намекает ему на этот путь, а удалец оказывается хитрее своего советника и собирается убить его, если только тот станет ему поперек дороги. Сказка характерна и не лишена морали. Она совершенно напоминает некрасовское:

 
И пот тебе, коршун, награда
За жизнь воровскую твою.
 

Тип удальца обрисован полнее в Гассане («Караван»).

Он,

 
Хоть и в горах живет скитальцем,
Сам по себе такой же хан,
Возьмет червонцы у армян,
Но бедняка не тронет пальцем.
 

Этот тип уже совершенно близок к клефтам, которые «облагородили разбой» («Келиот») и являлись дерзкими, борцами за народную свободу. Прекрасным стихотворением того же рода является «Симеон – царь болгарский». От него веет силой и любовью к свободе. Тень старого монаха пророчески говорит Симеону:

 
Меч твой был в деснице Бога;
Знай же, царь Болгарский, знай:
Опустив свой меч, ты предал,
Ты сгубил родной свой край.
 

Келиот – самое большое из стихотворных произведенный Полонского. С внешней стороны оно не производит приятного впечатления. Оно совершенно не отделано. В противоположность лирическим вещам нашего поэта, оно часто некрасиво и немелодично. Его трудно читать громко, потому что 122 страницы сплошь написаны мужскими рифмованными стихами – это утомительнее даже лермонтовского «Мцыри». Кроме того, поэма растянута, и тон местами приподнят. Но сколько в «Келиоте» внутренних достоинств, и в особенности сколько воспитательного значения! Я не буду передавать содержания поэмы, предполагая его известным, а укажу только на те места, которые могли бы, по моему мнению, стать достоянием школы.

Во-первых, это рассказ Кирилла клефту о том, как он попал на Афон. Мне кажется, что первая часть этого рассказа (в поэме особая XV глава) может смело пойти в любую хрестоматию для старшего возраста, может с пользой читаться и изучаться. Повесть обид и унижений, оскорбления лучших чувств Кирилла трогательна, но она и поучительна вместе с тем, потому что он не падает духом, а ищет выхода: перед нами человек страдающий, но герой. Горький опыт жизни расширил его кругозор.

 
Не за себя я стал страдать.
За всех…
 

Внутренний процесс, которым он дошел до сознания, что мстить не стоит, изображен классически ясно. Раз начавшись, этот процесс нравственного умиротворения должен был в конце концов парализовать злую волю и необузданную силу оскорбленного человека. Полубольной Кирилл в мистическом экстазе решает идти на Афон. Изображение аскетического подвижничества смело может быть читаемо юношей (ведь читают же они Афон – Благовещенского), но оно неудобно для разбора и детального изучения.

Из второй части поэмы можно взять начало – тревогу на островке клефтов.

Закрепившаяся дружба грубого и разгульного Стефана Деспо с тихим аскетом Кириллом очень характерна – их сближает не только грех в прошлом, который они исповедали друг перед другом, но одна и та же ненависть к врагу – у одного свободная, у другого скрытая; один и тот же патриотизм. В этом – центр, в этом, мне кажется, идея поэмы. Перед великим народным вопросом свободы и чести сглаживаются личные различия, стирается, блекнет личная жизнь – забывается личное горе, ослабляется личная страсть; в борьбе за свой народ искупляется тяжкий грех, возвышается низкий нравственный уровень, облагораживается самое падение. Одним из лучших мест поэмы является, конечно, встреча Келиота с женщиной, у которой на руках ребенок, красавица принимает жалкого и дикого с виду монаха за вампира и закрывает от него ребенка, а тот просит дать ему ребенка подержать на руках. Какие-то смутные воспоминания прошлого, сожаления о навсегда утраченных, а частью никогда не испытанных чистых и светлых радостях семьи и детской любви доводят монаха до слез. Его сложное, взволнованное настроение прекрасно оттеняется уравновешенной, спокойной и несколько глуповатой величавостью его собеседницы. Встреча баркаса с фрегатом и смерть Деспо и Келиота самое сильное место в поэме. Здесь одушевленнее звучит голос поэта, будто в оркестре слышны медные инструменты. Невольно переносишься в среду этой героической борьбы, для которой есть только один исход – смерть. Смерть Кирилла изображена превосходно. Она как бы разрешает его нравственную задачу; предсмертная минута примиряет внутренний разлад, происходивший от мучительной борьбы в нем монаха с оскорбленным человеком: Кирилл