Глава 30
Вера была настроена во что бы то ни стало увидеть Павлика. И она заступила на дежурство у дома Самохина. Сначала она решила ждать на улице, рано или поздно Анатолий покинет квартиру, и у Веры будет возможность поговорить с Павликом. План оказался не самым удачным. Уже через пару часов Вера замёрзла до кончиков пальцев. Тогда она решила зайти в подъезд и подождать на лестничной площадке. Ещё через несколько часов тщетного ожидания Вера, наконец, услышала, как щёлкнул дверной замок. Вера, стараясь не шуметь, спустилась вниз по лестнице на один пролёт. Но она не учла одной детали. Анатолий никогда не пользовался лифтом. И через пару минут опешившая Вера столкнулась нос к носу с Самохиным. На его лице отразилось изумление, которое тут же сменилось гневом.
– Эй, ты что тут делаешь?! – рявкнул он, хватая Веру за воротник куртки.
– Я пришла поговорить с вами, – соврала Вера.
– Не о чем мне с тобой говорить! Пацана ты всё равно не увидишь! А придёшь сюда ещё раз, все зубы тебе пересчитаю! Поняла? – и Самохин с силой отшвырнул Веру в сторону.
Она больно ударилась головой об перила лестницы. Вера почувствовала, как что-то тёплое и липкое стекает по лицу и капает на пол. Кровь. Вера подняла удивлённые и испуганные глаза на Самохина.
– Пошла вон! – прорычал он.
Вера выскочила из подъезда, тыльной стороной ладони размазывая кровь по лицу. Она тут же набрала номер Соловьёва и всё ему рассказала.
– Саша, нужно вызвать полицию. Пусть они зафиксируют, что этот сумасшедший напал на меня! – Вера, зачем ты туда пошла?!! – по голосу Соловьёва Вера поняла, что он в ярости.
– Я хотела увидеть Павлика… – всхлипнула она.
– Почему ты не посоветовалась со мной? Какая уж теперь полиция? У тебя официальный запрет на общение с ребёнком. Молись, чтобы он испугался и сам не вызвал полицию. – Немного успокоившись, он спросил: – Как ты?
– Не знаю… Я ударилась головой, когда падала. У меня идёт кровь…
– О Господи! Где ты? Я сейчас приеду.
Александр приехал довольно быстро. Увидев Веру, он испугался.
– Голова сильно болит? Кружится?
– Не очень.
– У тебя всё в крови! Нужно в больницу.
– Нет, я хочу домой.
– У тебя может быть сотрясение. И рану нужно обработать. – И, не слушая возражений, Соловьёв отвёз её в больницу.
Обошлось без серьёзных последствий. Врачи промыли рану, наложили повязку и попросили внимательно смотреть под ноги, спускаясь по лестнице. Вере было безумно стыдно за свою глупость и очень страшно, что это может отразиться на Павлике. Она не на шутку взбесила Анатолия, что если он выместит свой гнев на ребёнке?
– Господи, какая же я дура! – причитала Вера.
– Даже спорить не буду, – ответил Александр, взбивая подушку и помогая Вере лечь поудобнее. – Может, горячего чаю? Замёрзла, небось, в засаде сидеть? – подтрунивал он над Верой.
– Да, очень замёрзла. Не откажусь.
– Не ожидал от тебя, если честно.
– Мне очень нужно было увидеть Пашу.
– Я всё понимаю, но давай договоримся. Больше никаких самостоятельных действий. Ты ставишь под удар все мои усилия. Я ведь тоже не сижу сложа руки. Собираю компромат по крупицам.
Глава 31
Жизнь человека – уникальная история побед и поражений, взлётов и падений, книга, которая заполняется страница за страницей. Жанров и сюжетов этих книг – миллиарды вариаций. Прочитав одну из них, один почерпнёт для себя что-то, воспримет как урок, другой – просто пробежит глазами строки и закроет книгу. Но никогда ни один человек на свете не в состоянии будет прочувствовать по-настоящему боль и радость написанных кровью строк нашей жизни. Кто-то шагает по жизни легко и с улыбкой. Всегда ли так было? Или улыбка скрывает за собой череду потерь и разочарований? Кто-то хмур и печален. Что это? Груз прошедших лет или недовольство собой? Знать истину на сто процентов можем лишь мы сами, остальные читают нашу жизнь на дозволенных страницах.
Попадает порой на глаза трагедия. История, от которой хочется рыдать навзрыд. Такая, как история шестилетнего сиротки. Павлик рано столкнулся с утратой. Сначала это был отец. Мальчик почти не помнил его. Мелькали обрывки образов, но он не был уверен, что это реальные воспоминания. Возможно, его мозг спроектировал картинки по маминым рассказам. Павел не осознал всю боль потери. Он просто чувствовал, что в его жизни не хватает чего-то очень важного и значимого. У него оставался лишь один родной человек – мама. Других близких у него и не было. С мамой он был счастлив. Да, их жизнь была непростой. Павлик уже понимал это. Он очень рано стал сознательным. Мама постоянно работала, а денег постоянно не хватало. Вот такая вот стабильность. Паша знал, что носит вещи с чужого плеча, но никогда не жаловался. Не просил игрушек и конфет. Хотел, как и любой ребёнок, но никогда не просил. Он знал, мама расстроится, что не может себе этого позволить. Мама и так была очень грустная. И уставшая. А потом и её не стало. В один миг. Просто нет её и всё. Сначала Павлик постоянно плакал. Потом слёзы закончились. И образовалась пустота. Всепоглощающая, удушающая пустота. Мир рухнул. Этого никто не заметил. А для Павлика он рухнул навсегда. Он чувствовал себя заточенным под руинами. Он слышал, как откуда-то снаружи зовут его, но не хотел отзываться. Только одному человеку он готов был протянуть руку, позволить вытащить себя из-под обломков. Но Вера отказалась от него. Наверное, у неё не хватило сил. Дядя Толя сказал, что кроме него никто не захотел взять Пашу к себе, никому не нужна такая обуза. Сначала Павлик не поверил. И продолжал ждать, что Вера придёт. Но она так и не пришла.
Дядя Толик Павлику не понравился с первого взгляда. Даже тогда, когда он слащаво улыбался и разыгрывал из себя доброго дядюшку при органах опеки. Неприятный, колючий взгляд и грубоватые манеры выпирали из-под лицемерной маски. Правды ради стоит сказать, что он не обижал Павлика. Дядя Толя предпочитал игнорировать его, словно Павлика и вовсе нет. Паша и не стремился к вниманию дяди, даже интуитивно побаивался, что его вдруг заметят.
В отношении тёти Светы, жены Анатолия, Павлик определился не сразу. Была она какая-то слишком уж тихая, бессловесная. Постоянно улыбалась, но не было в её улыбке ни радости, ни сострадания, только страх. Улыбка – как средство защиты травмированной психики от внешнего мира. Конечно, Павлик не мог этого понять, но он чувствовал. Тётя Света была доброй, но отчуждённой. Бывает, гладит она Павлика по голове, нежно так, ласково, а сама словно бы и не здесь. Смотрит не на него, а куда-то вдаль. Глаза потухшие, без искорки совсем. Как и у его мамы бывало. Но в маме всегда чувствовался стерженёк, характер, а у тёти Светы его не было совсем.
Первое время после приезда Павлика всё было тихо, спокойно. Но вскоре дядя Толя стал возвращаться с работы подвыпивший. Придёт, бывало, весь такой весёлый, шутливый. Говорит громко, жестикулирует, смеётся, а тётя Света не то что ответить, даже взглянуть в его сторону боится. Только молча разливает суп по тарелкам да убирает со стола. От этого дядя Толя только раздражался и, что-то со злостью бормоча под нос, уходил спать.
Спустя ещё некоторое время он и вовсе свыкся с присутствием Павлика и, уже не стесняясь, пил дома. А однажды Павлик услышал на кухне шум: сначала дядя Толя громко ругался, тётя Света еле слышно, дрожащим голосом чтото говорила в ответ, потом какой-то щелчок, тётя Света тихонько взвизгнула, и звук падения чего-то тяжёлого. Павлик испуганно выскочил из комнаты, чтобы узнать, что произошло. Тётя Света лежала на полу, закрывая лицо руками, над ней всем своим грузным телом навис дядя Толя с искривленной яростью гримасой. Услышав шаги, дядя обернулся и рявкнул Павлику:
– Пошёл вон отсюда, щенок!
Павлик испуганно попятился. Он никогда прежде не был свидетелем насилия, но понял всё сразу.
Через пару дней дядю Толю уволили с работы. И стало совсем невыносимо. Он пил целыми днями, а в промежутках между беспамятством жестоко избивал тётю Свету. Павлик прятался в своей комнате, терзаемый желанием помочь тёте и диким животным страхом. Да и что он мог сделать?
Однажды дядя Толя превзошел себя в жестокости. Он избивал жену долго и упорно. Павлик забился в угол кровати, закрывая уши руками, чтобы не слышать криков тёти. И тихо всхлипывал от безысходности. Но вот крики стали затихать, стоны смолкли. Но удары не прекращались. Павлику стало так страшно. Но уже не за себя. И с отчаянным криком «Хватит! Прекрати!» он выскочил из своего укрытия. Тётя Света лежала на полу лицом вниз. Руки, ноги, оголённую местами спину покрывали кровоподтёки.
– Не бей её больше! Не надо! – кричал Павлик, размазывая слёзы по лицу.
– Чё ты сказал? – язык дяди Толи заплетался. – Тоже захотел? – и на его лице заиграл зверский оскал.
Тётя Света подняла лицо. Из носа стекала струйка крови, глаз начинал заплывать. Еле шевеля разбитыми губами, она прошептала:
– Не тронь ребёнка, Толя… Не тронь…
Но Толя продолжал угрожающе надвигаться на Пашу.
– Если ты его ударишь, у тебя отберут ребёнка… Отберут квартиру… Тебе негде будет жить!
Эти слова подействовали на его мозг отрезвляюще, и, отвернувшись от Павлика, он ещё раз с силой пнул жену в живот и поковылял в спальню. Павлик помог тёте Свете перебраться на диван.
После этого избиения тётя Света долго восстанавливалась. Ей бы в больницу, но она предпочла отлежаться дома. Паше было жалко её, но в то же время он не понимал, почему тётя позволяет так обращаться с собой. Павлик помогал ей как мог. Встать тётя Света не могла. Готовить еду было некому. Дядя Толя пропал на несколько дней. Видимо, продолжал запой со своими дружками. Из остатков продуктов в холодильнике Павлик готовил для себя и для тёти. Яичница, хлеб с маслом, доширак. Они были рады остаться одни в квартире и страшились возвращения дяди.
Тётя Света не плакала, не жаловалась на жизнь. Она просто лежала и смотрела своим отрешённым взглядом. Временами её глаза задерживались на Павлике, но она не видела его, а словно смотрела внутрь себя.
– Тебе нельзя здесь оставаться, – сказала она.
Павлик недоуменно смотрел на неё.
– Куда же я пойду? – спросил он.
– Туда, где тебя ждут.
Глава 32
Вера клеила обои в новой квартире, когда позвонил Соловьёв.
– Да, слушаю, – ответила она, вытирая липкие пальцы полотенцем.
– Вера, ты где? – пропустив приветствие, выпалил Александр.
– Я в новой квартире. Ремонт делаю, – ответила Вера. – Бросай всё. Собирайся. Сейчас я приеду за тобой, – Соловьёв был очень возбуждён.
Вера даже не могла понять, хорошо это или плохо.
– Да что произошло?
– Некогда. Поспеши, – и он повесил трубку.
Вера, насколько это было возможно, привела себя в порядок и выскочила к подъезду. Александр Григорьевич остановился и, открыв дверцу, крикнул: «Давай скорее!» Вера запрыгнула в машину, и Соловьёв дал по газам.
– Вера, ты не поверишь, – начал он, не дожидаясь расспросов. – Мне в офис позвонила жена Самохина.
– Что? – брови Веры удивлённо поползли вверх, но тут же удивление сменилось страхом. – О Боже! Что-то случилось с Павликом?
– Нет, с ним всё хорошо, – успокоил её Соловьёв, но тут же добавил: – Пока хорошо.
– Так чего она хотела? И что значит «пока хорошо»?
– Она искала тебя. Сказала, что вызвала органы опеки и что Павлику небезопасно находиться с ними. Просила нас поскорее приехать.
– Господи, что же там произошло?! – причитала Вера.
– Сейчас всё узнаем.
Подъехав к дому Самохиных, не дожидаясь лифта, они бегом поднялись на третий этаж и позвонили в дверь.
– Кто там? – услышали они испуганный голос Павлика.
– Паша, открывай. Это Вера.
Павлик открыл дверь и бросился Вере на шею.
– Верочка, я знал, что ты не могла бросить меня! Я знал… – плакал мальчик. – Дядя Толя сказал, что я не нужен тебе. Но я не верил. А тётя Света всё мне рассказала…
– Мальчик мой… Родной… Павлуша… – Вера тоже плакала, прижимая Павлика к груди. – Как ты? С тобой всё хорошо? Что случилось? – засыпала его вопросами Вера.
– Со мной всё хорошо. Но тётя Света… Ей очень плохо. Дядя Толя побил её. А она хорошая. Она всё мне рассказала: что ты хотела забрать меня и что тебе не разрешили, что ты приходила ко мне, а дядя Толя выгнал тебя. И это она решила позвонить вам. Она там, в комнате. Ей тяжело вставать.
Вера и Александр Григорьевич зашли в зал и ужаснулись при виде Светланы. Синяки уже успели приобрести фиолетово-зелёный оттенок, отёк с лица немного спал, но всё ещё выглядел ужасно. Вера почувствовала, как к горлу подкатил неприятный ком от мысли, с каким извергом жил Павлик и что он мог сделать с мальчиком.
– Теперь вы понимаете, почему я позвонила вам, – заговорила Светлана. – Я уже вызвала органы опеки, чтобы они забрали Пашу. Теперь вы сможете подать повторное прошение об опекунстве.
– Павлик, выйди, пожалуйста, нам нужно поговорить с тётей Светой, – попросил Соловьёв.
Паша с неохотой поплёлся в свою комнату.
– Светлана, почему же вы раньше ничего не сказали? Вы подвергли ребёнка такой опасности, – с укором спросил Александр Григорьевич.
– Вы правы. Я виновата. Я надеялась, что с появлением ребёнка вся наша жизнь изменится, что он даст нам шанс всё исправить, начать заново. Но, видимо, только я хотела искупить свою вину, – Светлана замолчала, вид у неё был потерянный.
– О какой вине вы говорите? – спросила Вера.
Светлана посмотрела на неё с удивлением, словно позабыла об их присутствии. Какое-то время она просто молчала, обдумывая, стоит ли говорить что-то этим посторонним людям. Но её душа требовала облегчения, боль должна была выплеснуться наружу.
– Пятнадцать лет назад у меня родился мальчик, – начала она, обращая свой внутренний взор в далёкое прошлое. Пятнадцать лет… Ей казалось, прошли столетия. Вечность. – Мы назвали его Андрюшей. Он был такой крохотный, такой беззащитный, – лицо Светы озарилось безграничной нежностью. – Я помню всё: первый зубик, первые шажочки, его улыбку, смех. Он был такой жизнерадостный… – глаза Светланы заволокли слёзы.
Ни Александр, ни Вера не понимали, зачем она говорит всё это им, но слушали не перебивая.
– Мой мальчик не дожил и до трёх лет, – по лицу Светы пробежал болезненный спазм. Эти воспоминания были для неё кровоточащей язвой. – Он умер от пневмонии. Врачи ничего не смогли сделать. Жизнь покинула его тело всего за несколько дней. Я помню, как держала его пылающее жаром тельце и ничем не могла помочь моему мальчику. Он умер у меня на глазах. Я словно до сих пор чувствую его бездыханное тело на своих руках. – Света плакала, подняв свои худые синие руки перед глазами.
– Мне очень жаль, – тихо сказала Вера, сочувствуя горю этой женщины.
– Нет, вы не понимаете, – срывающимся голосом перебила её Светлана. – Мой сын умер не по воле судьбы, не по стечению обстоятельств. Он умер по моей вине! По моей! – Света схватила Веру за руку и заглянула в её глаза, ища в них понимания. Но увидев лишь изумление и испуг, продолжила: – Этого никто не знает. Я никогда никому об этом не рассказывала. Мы жили в деревне, в частном доме. Толя уже тогда пил, но я всё надеялась, что он бросит, что одумается. Мне бы забрать сына и бежать куда глаза глядят… А я всё боялась чего-то… Ребёнку отец нужен, а мне муж. Куда я одна с дитём на руках? Дура… Пришла я как-то с работы пораньше. Зима. Холодно. А Андрюшка мой в одних колготках и кофточке на улице под дверью стоит. Синий весь, губы дрожат… Плачет. Кулачонками в дверь колотится. Папку зовёт. А этот скотина пьяный спит дома, не слышит. Не заметил даже, как сын на улицу выбежал и дверь захлопнул. Ребёнок и не догадался к соседям побежать… Хорошо, я пораньше вернулась. Но всё равно не успела… Андрюшка переохладился порядком и заболел. А потом умер…
Веру и Александра дрожь пробрала от рассказа Светланы. В голове не укладывалось, как она жила с этим долгие годы.
Вера осмелилась задать терзавший её вопрос:
– Почему после всего вы не ушли от мужа? Почему позволяете так обращаться с вами?
– Уйти я должна была раньше. Пока мой сын был жив. Должна была сберечь его. Моя вина в его смерти. А теперь я расплачиваюсь за это.
Вера поняла, что имела в виду Светлана. Она не смогла простить себя и всю жизнь наказывала. Потеря ребёнка – самое страшное, что может произойти с человеком. А чувство вины ещё сильнее усугубляет боль.
– Павлик дал нам второй шанс, но мы не смогли им воспользоваться, – подвела итог своего рассказа Света. – Я не могу разрушить и его жизнь.
Глава 33
Органы опеки забрали Павлика из семьи Самохиных и временно определили всё в тот же Адаптационный центр. Александр Григорьевич подсуетился, и рассмотрение прошения об опеке провели в ускоренном режиме. В комиссии заседали всё те же люди: Тучко, Солопова и Грачёва. На протяжении слушания Вера молча смотрела на членов комиссии и думала о том, понимают ли эти трое, что распоряжаются судьбами детей, отдают ли себе отчёт, что от их решения зависят ни много ни мало – жизни. Послужит ли этот конкретный случай тому, чтобы искоренить халатность и попустительство? Быть может, Тучко поймёт, что равнодушие бывает сродни жестокости. Солопова избавится от малодушия и научится смело отстаивать своё мнение и бороться за правое дело. А всегда уверенная в своей правоте Грачёва поумерит пыл, гонор и гордыню, чтобы прислушаться к людям и хоть иногда – к своему сердцу. А может, они спишут свою ошибку на допустимый риск. Риск, ценой которого была жизнь. Может, эти дети так и останутся для них чем-то вроде мертвых душ, числящихся на бумаге и требующих статистического учёта. Кто знает…
Самое главное, что Вера добилась разрешения на опекунство. Теперь они с Павликом будут вместе…
Самохины освободили квартиру и съехали в неизвестном направлении, навсегда исчезнув из их жизни. Квартиру Павлика Вера сдала, решив, что накопленные деньги пригодятся Паше в будущем. Она закончила ремонт в своей новенькой квартирке, и они с Павликом готовились к школе.
Вскоре Вера получила радостные вести из Павлодара. Ксюша благополучно разродилась здоровой и удивительно прекрасной малышкой. Девочку она назвала Надеждой, ведь именно надежда давала её маме силы. Кажется, Ксюша наконец-то обрела гармонию и успокоение, а счастье мирно посапывало на её руках.
Глава 34
– Павлик, мальчик мой, неси скорее свечи на торт и помоги мне накрыть на стол! – попросила Вера, расставляя тарелки.
– Уже бегу, – отозвался Павлик.
Он очень вытянулся за пару лет, стал совсем взрослым.
Вера нежно потрепала его волосы и чмокнула в макушку.
– Какой же ты у меня молодец! Помощник!
Павлик засиял от похвалы как начищенный самовар. В динамике радио-няни раздался тихий писк, переходящий в настойчивый крик.
– Ой, Леночка проснулась, – засуетилась Вера.
Тихонько, чтобы не напугать малышку, она зашла в комнату.
– А кто тут проснулся? – ласково защебетала она, беря ребёнка на руки.
В коридоре хлопнула входная дверь.
– Павлик, привет! Как дела?
– Хорошо!
– Помогаешь? Молодец! А где наша именинница?
– У Леночки в комнате, – ответил Павлик.
Дверь в детскую тихонько приоткрылась, и из-за неё показалась голова.
– Заходи, Лена не спит, – улыбнулась Вера. – Солнышко моё, посмотри, кто пришёл, – обратилась она к малышке. – Папочка пришёл.
– С днем рождения, любовь моя! – из-за спины Соловьёв достал букет цветов.
– Спасибо, дорогой! – Вера с нежностью прижалась к его губам. – Пойдём поскорее накроем на стол. Скоро гости придут.
– Пойдём. Только мы с Пашей сами справимся, а вы с дочуркой отдыхайте.
Сегодня Вере исполнилось тридцать три года. Она сидела в кресле у камина в их с Сашей общем доме. Камин был электрический, Саша всё предусмотрел. Возле стола суетились любимые муж и сын, на коленях дремала крохотная белокурая дочурка. Вера наклонилась и вдохнула запах её волос. Родной запах с примесью молока.
– Мама, у нас с папой всё готово.
Вера замерла, не решаясь поверить в услышанное. Она посмотрела на Павлика и заплакала. От счастья. Павлик впервые назвал её мамой, а Сашу – папой. Они никогда не настаивали на этом, но в тайне надеялись.
Павлик подбежал к ней и, присев рядом, приобнял за колени:
– Мамочка, не плачь!
– Это я от счастья, сынок. От счастья.
Соловьёв был растроган не меньше Веры. Наконец, после стольких лет скитаний, Вера нашла свою неуловимую химеру. Теперь, оборачиваясь назад, Вера понимала, что каждая новая преграда на пути, каждое разочарование были лишь ступеньками на пути к счастью. Знай она всё это раньше, её путь был бы легче. Но ведь в том и ирония: делая каждый новый шаг, мы боимся и осторожничаем, не будучи уверенные в том, что там – топкое болото или твёрдая земля. Нужно просто верить и идти туда, куда так настойчиво ведёт нас сердце. И помнить: каждая новая шишка – урок, который пригодится в будущем. Усвоил его, шагай дальше, а нет – придётся повторить.