Первые две недели в Австрии она наслаждалась встречей с дочерью, жизнью в курортном горнолыжном городке и прекрасной альпийской природой. Дочь с зятем и бывший муж с супругой взяли кредит и купили небольшой гостевой дом, в котором и хозяйничали второй год. Дела шли неплохо, все восемь номеров были заняты и забронированы до конца марта. Наемных работников не было – экономили деньги, крутились сами, не покладая рук. Все хозяйство в основном было на Марте, остальные помогали ей по мере сил, когда не водили экскурсии и не инструктировали начинающих горнолыжников.
Естественно, Анна Максимовна не сидела сложа руки и как могла включилась в работу. Вместе с Мартой или Лизой накрывала завтраки, убирала посуду, разбирала белье из прачечной. Конечно, она находила время для прогулок по городку и окрестностям, а также несколько раз сходила с Лизой на ее экскурсии для русскоязычных групп. И Лиза, и Александр время от времени заводили разговор на тему, что надо бы Анне переезжать из России к ним, в их уютный дом в горах, и подключаться к ведению семейного бизнеса. Сначала Анна Максимовна воспринимала это как шутку, но потом поняла, что они говорят серьезно.
Все было хорошо, вот только посидеть, поговорить с Лизой не получалось, то некогда, то Марта сидит рядом, улыбается, то еще что-нибудь или кто-нибудь мешает. Лишь в конце второй недели они с Лизой смогли остаться одни и поговорить по душам. Тут-то Анна Максимовна и рассказала дочери о своей болезни. Увидев ужас на ее лице, постаралась успокоить.
– Ты не переживай, – сказала она. – У меня стойкая ремиссия уже пять лет, так что рецидивы маловероятны. Я и не приезжала сюда, пока не удостоверилась, что выздоровела. Так что все нормально. Только у меня к тебе просьба – не говори об этом никому. Это сугубо между нами.
– Ой, мама, – всхлипнула Лиза и обняла ее.
Так они и сидели, обнявшись и вытирая слезы, и именно тогда Анна Максимовна впервые серьезно подумала о том, чтобы все-таки переехать к дочери.
На следующий день Анна Максимовна помогла Марте убрать в столовой после завтрака постояльцев и отправилась на прогулку. Она не рисковала вставать на горные лыжи, но с удовольствием каталась на беговых, благо трасс для любителей классических лыжных прогулок было предостаточно. Но сегодня ей не повезло, поскольку дул такой пронизывающий ветер, что Анна Максимовна замерзла, не успев дойти до начала трассы. Ветер усиливался с каждой минутой, погода портилась, начиналась метель, и она отправилась назад, даже не встав на лыжи.
В доме было тихо. Анна Максимовна налила себе чаю и устроилась в гостиной, развернув массивное кресло с высокой спинкой к большому окну. Она укрылась пледом, пила горячий чай и смотрела на улицу, где все сильнее мела метель, и сновали люди в ярких куртках с поднятыми капюшонами. Ее разморило в тепле, и накатила необычайная леность, такая, что ей не хотелось даже встать и поставить на стол пустую чашку, и она продолжала держать ее в руках.
– А может и правда, уволиться и приехать сюда, пожить, оглядеться, – лениво думала Анна Максимовна. – Подать на ВНЖ, как воссоединение с семьей. Буду жить в горах, учить немецкий, хлопотать по дому вместе с Мартой…
Ее мысли прервал звук открывающейся двери. Мужской голос что-то произнес по-немецки.
– Постояльцы вернулись, – подумала Анна Максимовна.
Но тут раздался голос Лизы, она сказала по-русски.
– Иди сюда, пап, поговорить надо.
Анна Максимовна решила обозначить свое присутствие и уже собиралась встать, но следующие слова заставили ее замереть.
– О чем?
– О маме.
– Ну что там такое? – недовольно спросил бывший муж.
– Пап, у нее онкология, – тихо сказала Лиза.
Анна Максимовна похолодела.
– С чего ты взяла?
– Она мне вчера рассказала.
Александр негромко выругался.
– Рак чего?
– Груди. Но она сказала, что у нее ремиссия уже пять лет, что она выздоровела, – торопливо добавила дочь.
– Это неважно, – ответил бывший муж. – Весь наш план коту под хвост.
– Почему?
– Потому. Сегодня ремиссия, завтра рецессия. Нам рабочие руки нужны, а не лежачая онкологическая больная.
– Пап, что ты говоришь такое? – ахнула Лиза.
– Как есть, так и говорю. Сюда ее теперь тянуть не надо.
– Но как она останется одна в России, если заболеет?
– Как все остаются. Продаст квартиру, наймет сиделку. Не знаю. Не сюда же ее тащить. Ну что ты носом захлюпала?
– Нельзя же так.
– А как? Мы ее лечение не потянем. У нас еще кредит не выплачен. Так, всё. Глаза вытри. Возникнет проблема – будем думать. А сейчас все разговоры о переезде прекращаем. Ясно?
– Да, – Лиза всхлипнула.
– Вот и молодец. Это всё, что ты хотела мне сказать?
– Да.
– Хорошо. Я пошел к Густавсу. Опаздываю уже.
Александр открыл дверь, послышался голос Марты, кричавшей по-немецки, кажется она звала Лизу. Девушка что-то ей ответила и вышла из комнаты. Анна Максимовна с трудом поднялась, аккуратно сложила плед, подвинула кресло на место и отправилась к выходу, забыв на столе грязную чашку. Она двигалась с трудом, словно воздух превратился в густую субстанцию, сопротивляющуюся каждому движению.
Медленно, тяжело опираясь на перила, Анна Максимовна поднялась в свою мансардную комнату и улеглась на кровати поверх покрывала. Она смотрела на скошенный деревянный потолок и ощущала себя совершенно раздавленной, у нее даже не было сил заплакать. Все слезы тяжелым комом стояли где-то в горле, не находили выхода, мешали дышать. Голову окутал тяжелый туман, поглотивший мысли, чувства, эмоции, и только где-то далеко-далеко зудела какая-то неприятная мыслишка. Тихая, но назойливая, словно писк комара, она становилась тем явственней, чем дольше Анна Максимовна смотрела на низкий деревянный потолок с круглыми пятнами сучков. И вдруг мысль вырвалась из туманного плена и остро ударила, кольнула прямо в сердце.
– Как в гробу.
И сразу нахлынули воспоминания о детском ужасе, который пятилетняя Аня испытала у бабушки в деревне, когда первый раз в жизни увидела похороны. Хоронили одинокого местного алкоголика. Почему-то больше всего ее напугала деревянная, плохо обструганная крышка гроба, не обтянутая никакой тканью она таращилась на девочку глазами-сучками. И когда крышку подняли и накрыли гроб с покойником, маленькая Аня разревелась, и бабушка поспешила уйти и увести внучку, ругая себя за то, что вообще пошла на эти похороны. Воспоминания о детских слезах словно подтолкнули слезы нынешние, они, наконец, нашли выход, и Анна Максимовна горько расплакалась. Она перевернулась на живот и рыдала в подушку, чтобы ее никто не услышал.
Слезы принесли облегчение и, наплакавшись, Анна Максимовна долго лежала, свернувшись клубочком, и думала о том, что же ей делать дальше.
Утром она заявила, что оставшиеся несколько дней до отлета проведет в Инсбруке, поскольку тут ей уже скучно. Быстро собрав вещи, она со всеми распрощалась, и дочь отвезла ее в город, пообещав приехать проводить перед отлетом.
Но обо всем этом Анна Максимовна рассказывать никому не собиралась. Сергей Николаевич с расспросами не приставал, ему самому было о чем умалчивать. После рассказа о его смерти в другом мире он отправился к кардиологу, и оказалось, что тянущая боль в левом плече вовсе не остеохондроз. И два стента, установленные в коронарных сосудах, стали его маленьким секретом.
За несколько месяцев путешествия между параллельными мирами стали настолько привычны, что Анне Максимовне и Сергею Николаевичу казалось, что так было если и не всегда, то уже очень давно, и стало уже невозможно представить жизнь без портала, без параллельного мира.
Однажды в конце апреля Анна Максимовна, допивая утренний кофе, вдруг спросила:
– Сережа, а ты ничего не чувствуешь, когда проходишь портал?
– А что я должен чувствовать? – спросил он.
Анна Максимовна прищурилась.
– Не темни. Значит ты тоже ощутил это?
– Что – это? Выражайся точнее.
– Сереееж…
Сергей Николаевич вздохнул.
– Если ты имеешь в виду некое ощущение на лице и руках, то – да.
– Словно паутина в осеннем лесу?
Он молча кивнул.
– Что это может быть? – спросила Анна Максимовна, уже догадываясь, что ей ответят.
– Ты сама знаешь, – сказал Сергей Николаевич. – Но боишься произнести.
– Портал начинает закрываться, – прошептала она. – Да?
– Да. Сантехники нашли утечку и заделывают дырочку, – мрачно пошутил он.
– И ничего нельзя сделать?
– Ну, Ань, ну, о чем ты.
– Боже мой, – Анна Максимовна обхватила голову руками. – Всему конец. Так нельзя, так нечестно! Я только начала…
Она умолкла, стараясь справиться со слезами. Сергей Николаевич выпрямился и пристально смотрел на нее.
– Что начала? – мягко спросил он.
Анна Максимовна отмахнулась от него и, не сумев сдержать слез, убежала в ванную комнату. Сергей Николаевич встал у окна, уставившись во двор невидящим взглядом и нервно притоптывая ногой. Когда Анна Максимовна вернулась и, шмыгая носом, стала собирать посуду со стола, он повернулся к ней и сказал:
– Знаешь, есть один способ, ну если не все исправить и вернуть, то хотя бы минимизировать потери.
– Какой?
Она застыла с чашкой в руке, жадно ожидая его ответа в надежде, что он найдет способ обмануть мироздание.
– Аня, выходи за меня замуж, – сказал Сергей Николаевич.
Чашка упала на пол и разбилась.
– Это к счастью, – рассмеялся он. – Хороший знак. Ну как, ты согласна?
Сопротивлялась Анна Максимовна долго, но каждую предъявленную ею причину о невозможности окончательного перехода, Сергей Николаевич парировал своими железобетонными доводами.
Документы? Ты забыла где я работаю? У тебя будут подлинные документы, не сомневайся, от паспорта до трудовой книжки. СНИЛС? А что это? ИНН у физлиц? Нет у нас до такого еще не дошло, только говорят и экспериментируют в отдельных регионах. Жилье? Можешь жить у меня. Хорошо. Купим тебе квартиру. На какие шиши? Тут продашь, там купим. Деньги разные? Это рубли разные, а доллары абсолютно одинаковые. Да, я проверил. Ты больна? Чем? Медицина у нас не хуже вашей, об этом не переживай. Лишь только перед одной причиной он спасовал.
– Я никогда не увижу Лизу, – тихо сказала Анна Максимовна.
Сергей Николаевич только развел руками.
– Тут я бессилен.
И Анна Максимовна не спала ночами, ворочалась с боку на бок и думала, и прикидывала, и решалась на переход, и отказывалась от него по пять раз за полчаса. А время шло, паутина на лице ощущалась все явственнее.
– Надо определяться, – сказал как-то Сергей Николаевич. – Мы не знаем, сколько еще будет действовать портал.
– Да, – согласилась Анна Максимовна. – Я все понимаю. Дай мне еще несколько дней.
Сергей Николаевич только покачал головой и ничего не ответил.
– Лиза, – грустно сказала она. – Я не могу решиться из-за нее.
– Я понимаю, – ответил он. – Поэтому не давлю и не настаиваю. Ты должна решить сама и не жалеть потом о решении, каким бы оно ни было и чем бы ни обернулось.
Анна Максимовна вся извелась. Работа, жилье, окружение – с этим она расстаться не боялась, но мысль о том, что никогда не увидит Лизу, пугала ее и обдавала ледяным холодом. Нервное напряжение достигло такой точки, что однажды очередной бессонной ночью она расплакалась от бессилия.
– Ну хоть знак какой дай, – крикнула она, глядя в ночное небо на сияющую во всей своей красе Луну. – Не видишь, что ли, что я вся измучилась?
Если очень ждать подсказок от Вселенной, то они обязательно появятся. Анне Максимовне то и дело стали попадаться на глаза статьи то о необходимости сепарации детей от родителей, то о пагубности принятия жизненных решений с оглядкой на родственников и традиции, то еще что-либо подобное. Но последней каплей стал случайно подслушанный разговор в автобусе. Анна Максимовна готовилась к выходу и стояла у двери, а за ее спиной одна кумушка изливала душу другой.
– Я для него все сделала, все, – говорила она приглушенным голосом. – А он даже не заходит. Говорит, мол, некогда, занят.
– Ну дело молодое, – отвечала собеседница. – Что ему с тобой сидеть?
– Молодое, конечно. Я-то ему все отдала, только о нем думала, замуж из-за него второй раз не вышла, а ему некогда к матери лишний раз зайти! Так ему и сказала. А он – ну и зря не вышла, кто тебе не давал! Вот и вся благодарность!
Двери открылись, Анна Максимовна вышла и потерянно стояла на остановке, провожая взглядом отъезжавший автобус.
– В самом деле, – подумала она. – Я не хочу покидать этот мир из-за Лизы, больше здесь для меня ничего ценного нет. А нужна ли такая моя жертва Лизе? Оценит ли она ее? Будет чувствовать себя виноватой или наоборот, скажет что-нибудь типа: «А кто тебе мешал?»
И Анна Максимовна решилась. Сергей Николаевич сразу развил бурную деятельность по подготовке документов, а она выставила квартиру на продажу. Дорогие сердцу вещи, книги, фотоальбомы потихоньку перекочевывали в параллельный мир. Золотые и серебряные украшения, памятные вещи и кое-какие фотографии Анна Максимовна поместила в банковскую ячейку.
– Я оформила на тебя доверенность, – сказала она Лизе, общаясь в скайпе. – Доверенность и ключ от ячейки будут у Светланы Игоревны.
– У тети Светы что ли? – удивилась Лиза. – А зачем ты это делаешь? С чего это?
– На всякий случай, – уклончиво ответила Анна Максимовна. – Мало ли что может в жизни произойти.
В хлопотах, беготне и заботах незаметно пролетело лето. Квартира была продана, но по договоренности с новым хозяином Анна Максимовна могла жить в ней еще месяц. Находиться в полупустом жилье было неприятно, ночевать тем более, но Анна Максимовна никак не могла уйти окончательно, что очень нервировало Сергея Николаевича.
– Аня, – сердито говорил он. – Ты понимаешь, что портал в любой момент может закрыться? Что ты тянешь? Тут все улажено, там документы готовы, и квартира присмотрена. Ну решайся же.
– Семнадцатое сентября, – сказала она.
– Что семнадцатое сентября? Почему именно эта дата?
– Шестнадцатого – день рождения Лизы. Поздравлю и уйду.
Сергей Николаевич тяжело вздохнул.
– Это еще две недели. А портал закрывается все быстрее, ты чувствуешь это?
Анна Максимовна упрямо наклонила голову и промолчала. Да, она чувствовала. Портал сужался, словно прорубь, которая в морозный день на глазах затягивается тонким льдом. Если раньше зона перехода была весь тротуар и половина проезжей части, то сейчас остался небольшой участок вдоль бордюра. «Паутина» уже не просто ощущалась на лице, а оказывала некоторое сопротивление, словно целлофановая пленка, которая в конце концов рвалась, но ведь может получиться так, что в один прекрасный момент она не поддастся. Пройти портал с первого раза практически не удавалось, у Анны Максимовны получалось с третьей-четвертой попытки, а Сергею Николаевичу приходилось бродить туда-сюда по улице еще больше.