– Спасибо, но я не могу.
– Почему? – к нам подошла Вика. – Посидим у костра, попьем вина. Или вы чем-то заняты?
– Да нет, я не занята, – Лариса замялась, но потом решительно сказала,– я вам, честное слово, очень признательна за то, что вы пригласили меня сейчас и постоянно зовете в вашу компанию, но прошу больше так не делать.
– Мы вам неприятны? – удивилась Вика.
– Нет, – Лариса посмотрела на меня, и я увидела в ее взгляде боль и тоску. Ее измученное лицо, темные круги под глазами выдавали смертельно уставшего человека. Все это никак не вязалось с ночными звуками у меня над головой.
– Нет, – повторила Лариса, – я не могу и не хочу веселиться с вами не потому, что вы мне неприятны. Полгода назад у меня погиб муж, и мне не до шашлыков и игры в дурака.
– Смерть мужа – это большое горе,– сказала я, – но нельзя хоронить себя заживо. Он умер, но вы-то живы.
– Я не хочу жить.
– Так нельзя говорить, – ужаснулась Вика,– вы молодая и симпатичная девушка, у вас вся жизнь впереди.
– Да что вы понимаете! – вдруг закричала на нас Лариса. – Я была с ним всегда, всю жизнь! С детского сада, со школьной парты! Все время вместе! Мы даже поступили в один институт, учились в одной группе! Только из-за уговоров родителей мы отложили свадьбу до конца учебы, хотя хотели расписаться еще на первом курсе. После свадьбы прошло всего два месяца и его не стало! Я не хочу жить без него! Я не могу жить без него!
Слезы текли по ее перекошенному лицу, голос срывался на визгливый крик.
– Так нельзя, – пробормотала совершенно ошарашенная Вика, – так…
– Да идите вы все к черту! – крикнула Лариса, оттолкнула Вику и пробежала мимо нас к лестнице.
Мы с Викой вернулись к Татьяне. Она сидела нахмурившись. Я молча развела руками.
– Ей нужно к хорошему психологу или даже к психиатру, – сказала Татьяна, – иначе крышу снесет совсем.
– Ты знаешь кого-нибудь? – спросила я.
– Знаю, Синельников, например. Но что толку? Как ты заставишь ее пойти к нему?
– Не знаю.
– Может, из близких кто уговорит, мать, например, – предположила Вика.
– Если только, – кивнула Татьяна. – Нас она не послушает. Да еще такая проблема: Синельников врач хороший, но и берет за свои сеансы тоже хорошо. Может оказаться не по карману.
– Плохо, – вздохнула Вика.
Я промолчала. У меня в голове никак не состыковывались ночные скрипы и сегодняшняя истерика Ларисы.
Шашлыки удались. Вечер был теплый, мясо вкусное, вина вдоволь. Мы ели, пили, болтали и хохотали. Мы купались голышом в черной, бархатной, нежной воде озера, а потом, покрываясь мурашками, разыскивали в темноте брошенную где попало одежду, путая футболки и глупо смеясь. Мы лежали на теплой, нагретой за день земле, и глядели в ночное небо, которое, в свою очередь, смотрело на нас глазами многочисленных созвездий. Я вспомнила свое детское увлечение астрономией и показывала на небе Большую и Малую Медведиц, Цефея, Кассиопею. Последняя Олегу особенно понравилась. Он то и дело дергал меня за руку и пьяно требовал показать ему «Касипею» еще раз.
Несмотря на то, что до турбазы было минут пять ходу, обратная дорога заняла у нас не менее получаса, потому что раздухарившийся Олег все время норовил куда-то свернуть, уйти, а потом за что-то обиделся на Вику и улегся на дороге, заявив, что никуда не пойдет и переночует здесь, а жене пусть будет стыдно. Мы с трудом его подняли, уговорили и довели до турбазы, но там он умудрился убежать от нас и залезть на теннисный стол под окнами нашего домика.
– Где Касипея?! – орал он, лежа на столе и тыча пальцем в небо.
Кое-как удалось его угомонить и отвести в дом. Пока мы его стаскивали со стола и пытались утихомирить, я потеряла шлепанец. Искать его в потемках у меня не было сил, и я отправилась спать, резонно полагая, что никуда моя обувь до утра не денется.
Я лежала в кровати и долго не могла уснуть. Стоило только закрыть глаза, как передо мной начинало кружиться звездное небо, да еще наверху цокали Ларисины каблуки и характерно скрипела кровать.
Под утро у меня немилосердно скрутило живот. Накинув ветровку прямо на пижаму, я судорожно искала второй шлепанец, пока не вспомнила, что оставила его ночью где-то у стола для пинг-понга. Так и пришлось мчаться к заветному домику босой на одну ногу, так как любая задержка грозила катастрофой. Потом, уже стоя около умывальника и пытаясь открутить тугой кран, я поразилась тишине, окутавшей турбазу. Все замерло и притаилось в сером предрассветном сумраке и ждало восхода солнца. Струя воды, хлынувшая из крана в жестяной желоб, загрохотала так, что я испугалась, что разбужу всех отдыхающих. Быстренько помыв руки, я отправилась искать потерянный ночью шлепанец. Мой тапочек одиноко лежал в густой мокрой траве под теннисным столом. Присев на корточки, я попыталась его достать, и это почти удалось, но я слишком сильно потянулась вперед, нога заскользила по влажной земле, и, не удержавшись, я плюхнулась на четвереньки.
Достав злополучный шлепанец, я уже собиралась встать, как в утренней тишине громко заскрипело открываемое кем-то окно. Я так и замерла под столом. Меньше всего хотелось, чтобы кто-то увидел сейчас меня в этом дурацком положении. Я осталась стоять на коленях, только чуть высунулась из-за стола, желая знать, кому же не спится в это время.
В открытом окне Ларисиной комнаты стоял обнаженный по пояс мужчина. И какой мужчина! Я тихо охнула и наклонилась пониже, чтобы он меня не заметил, но сама подглядывала за ним из зарослей травы. Это был эталонный образец мужской красоты: атлетическое телосложение – бицепсы-трицепсы, кубики на животе, иссиня-черные волнистые волосы до плеч, карие глаза, мужественные черты лица. Он напоминал Демона Врубеля, только врубелевский Демон грустен и печален, а этот красавец был весьма доволен и собой, и жизнью. Лишь высокомерное и презрительное выражение лица несколько портило его впечатляющий облик.
За спиной красавца показалась Лариса. Она приобняла его и прижалась щекой к могучему плечу, прикрыв глаза. Но брюнет резко дернул рукой, а потом, не оборачиваясь, сильно толкнул Ларису так, что она отлетела в глубь комнаты и, наверное, упала. А он остался стоять, как ни в чем ни бывало, и смотреть на восток, где за лесом вот-вот должно было встать солнце. Вдруг Ларисин ухажер легко, одним прыжком вскочил на подоконник. Я окаменела.
Да и было от чего. Брюнет стоял на краю подоконника, выпрямившись во весь рост, чуть наклонившись вперед и придерживаясь одной рукой за раму. Каждый мускул точеного упругого тела напряжен, шея вытянута, взгляд устремлен в небеса. Обнажен он был вовсе не по пояс, как мне подумалось вначале, а полностью. Но ни мужская нагота, ни внушительный размер детородного органа не смогли бы ввести меня в ступор, а вот волосатые козлиные ноги, заканчивающиеся блестящими раздвоенными копытами – смогли. И еще у этого существа был длинный хвост с кисточкой на конце.
А затем козлоногий красавец прыгнул. Подобно ныряльщику со скалы в Акапулько, он раскинул руки в стороны, сильно оттолкнулся от подоконника и полетел, словно под ним была пропасть с бушующими волнами, а не четыре-пять метров над зарослями крапивы и лебеды. Я даже вскрикнуть не успела, как раздался тихий хлопок, и тело прыгуна окуталось густым грязно-желтым дымом с отвратительным запахом. Через несколько секунд из дымного облака с легким шипением вылетел огненный шар. Рассыпая яркие искры, описывая небольшие круги, он поднялся вверх по спирали и умчался на запад. А в следующее мгновение взошло солнце.