Хищная птица-любовь

Глава 3. Декабрь из мрачных туч дождями сыплет…

 
Декабрьский день в моей оконной раме.
Не просветлев, темнеет небосклон.
Торчат, как мётлы, ветви за домами.
Забитый снегом, одичал балкон.
 

С. Маршак. Декабрьский день…

Двенадцатого декабря погода испортилась окончательно – серенькое межвременье сменилось снегом с дождем и штормовым ветром. Настоящая честная декабрьская погода плюс отсутствие солнца, короткий день, беспросветный мрак и всеобщая депрессия. Не забыть про букет вирусов, красные хлюпающие носы, чих и сопение, недовольство собой и желание начистить кому-нибудь физиономию или хотя бы наговорить гадостей.

И главное, всегда одно и то же, прямо мистика. В день рождения Савелия Зотова, двенадцатого декабря, выпадает наигнуснейшая за всю зиму погода! Давно замечено. Даже не верится, что Стрелец, уж скорее что-нибудь поближе к воде, Рыбы или Рак. Но тут уж ничего не поделаешь. Причем, что обидно – одиннадцатого – вполне терпимо, блеклое вялое солнце, редкие снежинки и полный штиль, тринадцатого примерно то же самое, а вот двенадцатого – катаклизм! Если бы в нашем городе был спящий вулкан, то, честное слово, каждый год двенадцатого декабря он радовал бы нас бурным извержением, потоками лавы, тучами пепла и подземным ревом. К счастью, вулкана у нас нет, а там, где он есть, нет Савелия Зотова. Так что мир может с облегчением выдохнуть и продолжать существовать в состоянии хрупкого равновесия.

Обычно Савелий Зотов приходит на точку первым, минут за двадцать до назначенного времени. Такой у него бзик, вполне невинный – он страшно боится опоздать и причинить неудобства. Савелий деликатный и мягкий человек, кабинетная крыса, как называет его капитан Коля Астахов, начитавшаяся «бабских» книжек… крыса, в смысле. Он редактор местного издательства «Ар-нуво», причем в отделе дамской литературы. Его хлеб – всякие мелодрамы, детективы, любовь и все такое. Капитан Астахов, человек прямолинейный, военный, как-то заметил, что эту лабуду он не стал бы читать даже в одиночной камере. Правильно сказал, не для него сочиняется.

Да, так о чем мы? О Савелии. Приходит, значит, он первым, садится за «отрядный» столик и, волнуясь, не сводит взгляда с входной двери, полный опасений, как бы с ними не случилось чего. Они – друзья Савелия: упомянутый выше бравый капитан Коля Астахов и профессор философии Федор Алексеев. А их «точка» сбора – культовый бар «Тутси», местная достопримечательность, а также излюбленное место всей троицы. Бар «Тутси» и хозяин его, добрый старый Митрич с длинными седыми усами, похожий на моржа или снулого сома – вечно за стойкой бара, с полотенцем через плечо. Кто в городе не знает Митрича и его бара! Плавает себе неторопливо за стойкой на фоне разноцветных бутылок, над головой мигает и бормочет плазма, полумрак, уют, посетители – свои люди. А по воскресеньям – песни под гитару в исполнении приятной девушки. Не визгливая попса-однодневка, а старинные романсы, которые будят в человеке ностальгию по чему-то, что то ли было, то ли не было, и вызывают желание помириться с подлючим соседом с дрелью или обнять весь мир.

Каждый год двенадцатого декабря вся троица собирается отметить день рождения Савелия. Савелий – Стрелец по гороскопу… как ни странно. Не боец он, и не стрелец. Но день рождения не выбирают. Родился, и никуда не денешься. Согласно остроумному плану капитана Астахова, время сходки Савелию сообщили с получасовой разницей, чтобы собраться самим, обсудить подарок и тосты и встретить Савелия уже во всеоружии – за накрытым столом. Савелий, конечно, испугается, что опоздал, схватится за сердце, а они ему: сюрприз! Хэппи бездэй ту ю, как говорят.

Федор Алексеев пришел первым. Сбросил на руки шустрому мальчонке шикарный белый плащ до пят, шляпу положил на стул рядом с собой, не доверив гардеробной. Шляпа Федора Алексеева! Кто не знает его большой черной широкополой шляпы? Федоровы учни прекрасно знают – однажды они надели ее на Коперника, чей бюст стоит в вестибюле университета, наделали фоток и выложили в Интернет. Дня три универ гудел в полном отпаде, на Федора бегали смотреть «чужие» студенты, завидуя до зеленых соплей – он фигура популярная. Красавец, гусар, умница… а чувство юмора? Так отбреет, не обрадуешься. Но всегда можно договориться – гуманист и либерал. Великий детектив, между прочим, опера против него слепые котята, что запечатлено в легендах, анналах, анекдотах и фейковых интервью. Придворный летописец Леня Лаптев собаку съел на освещении жития любимого препода, донося до аудитории душераздирающие истории про повязанных им убийц, маньяков и разбойников. А драки! Да, да, они также в программе, куда ж без хорошей зубодробительной драки! Бывает, приходит профессор Федор Алексеев на занятия в черных очках, и все понимают: была операция по задержанию ООПа – особо опасно преступника. Разумеется, имеют место всякие сопутствующие мелочи: засада, перестрелка, погоня… А кто выследил, вычислил и задержал? То-то. И разумеется, драка – это святое! Боевые раны, синяк под глазом, разбитые косточки рук, что добавляет мужественные штрихи к портрету философа. Кстати, как доказал экспериментально некий американский ученый, повреждения будут сильнее, если бить не открытой рукой, а кулаком. То есть эволюционные преобразования человеческой руки и хомо сапиенса в целом совершались из необходимости всё время драться. А вот обезьяна, например, не умеет сложить руку в кулак, и результат, как говорится, налицо.

Философия, чувство юмора, жизненный опыт, дедукция вкупе с серыми клеточками и умение драться – убойная сила. И при всем при этом манеры наследного принца… Ну вот как это все сочетается в одном человеке? Загадка.

Учни подражают: половина в широкополых шляпах и черно-зеленых длинных шарфах в три слоя вокруг шеи; девушки поголовно влюблены и восхищаются. Причем «девушки» почтенного возраста: профессура, аспирантки, ассистентки, – не исключение. Капитан Астахов говорит, что Федор похож на жулика и афериста… Что-что? Это как? В каком смысле? В прямом. Никто поймать не может. А уж как стараются! А он всем улыбается, говорит комплименты, трогает за плечико, выслушивает, дает советы, приглашает на кофе, доводит до таяния и… ничего! Причем никаких претензий, одно обожание и вздохи больной коровы. Не универ, а пижонский фан-клуб. Нарвешься на своего, говорит капитан Астахов, ох, нарвешься! На свою, в смысле.

Капитан Астахов… пессимист, пожалуй, и скептик. В силу профессии. Работать в полиции и быть оптимистом? Не смешите. Капитан любит каркать и бывает, накаркивает: я же говорил! И торжество во взгляде. Федор Алексеев когда-то тоже был капитаном, но потом сменил военный мундир на академическую тогу, образно выражаясь. После долгих колебаний выбрал науку. Соскочил, но старые дрожжи бродят, и случись в городе что-нибудь из ряда вон, ставящее в тупик следственные органы, Федор тут как тут: вникает и начинает «отрабатывать» версии, одна другой… как бы это поделикатнее? Страннее! Капитан Астахов выражается более определенно – идиотские. А Федор сразу же проверяет их на Савелии. Савелий – его лакмусовая бумажка. Тот ничего не понимает, но честно задает вопросы… довольно… э-э-э… дурацкие, ладно, чего уж там. Вернее, не то, чтобы дурацкие, просто у Савелия свое видение, сдобренное тысячами прочитанных дамских романов. Федор объясняет ему раз, другой, а потом вдруг бац! Свет в конце туннеля! И расцветает ярким цветом новая прекрасная версия, от которой капитан Астахов хватается за голову и кричит что-то насчет мутной философии, которой они его достали. А тут еще Савелий подливает масла в огонь и выступает с воспоминаниями о читаной книжке… «Помню, читал в одном романе, – начинает он, запинаясь, – и там тоже… э-э-э… это самое и очень похоже». Савелий прекрасный человек, но никудышный оратор. Капитан смотрит на Федора, тот после минутного раздумья начинает толковать слова Савелия, обзывая его Дельфийским оракулом. Обалдевший капитан кивает Митричу, и тот спешит к любимым клиентам с новой порцией пива, а то и чего покрепче.

Ладно, к черту лирику. Итак, Федор Алексеев уже на точке, любимая шляпа рядом на стуле, на столе – большая коробка, завернутая в красную упаковочную бумагу, а наверху прилеплена такая же розочка. Подарок для Савелия. Капитан в силу занятости и отсутствия образного мышления доверил покупку Федору. После некоторого раздумья сказал, что подарок – вопрос философский, особенно когда дело касается Савелия… Одним словом, удиви нас, Федя. Ладно, сказал Федор и пошел покупать.

Между прочим, в прошлый день рождения капитан подарил Савелию пистолет-зажигалку в натуральную величину. Тот при виде подарка растерялся, струхнул и пролепетал, что не умеет стрелять. Научим, пообещал капитан, и лицензию выправим, будешь носить в кармане, от бандюков отстреливаться. На Савелия было жалко смотреть. Федор, сжалившись, объяснил ему, что это всего-навсего зажигалка, и тот едва не зарыдал от облегчения и радости, несмотря на то что не курит.

Капитан, как всегда, опаздывает. Работа у него такая – рабочий день ненормированный, покоя ни днем, ни ночью. Федор приходит тютелька в тютельку – академическая выучка, не иначе. Хотя он, скорее всего, уродился таким, тут вопрос скорее генетики.

Митрич присел за столик, поинтересовался, что за подарок. Федор ответил, что пока тайна, но можно попытаться угадать. Митрич задумался, пожал плечами, нерешительно предположил: книги? Папка для бумаг? Чернильный прибор? Федор только качал головой и улыбался.

– Я тоже хочу сделать ему подарок, – сказал наконец Митрич. – Шампанское или коньяк? Как по-твоему, Федя?

– Конечно, коньяк! – решительно заявил выросший у них за спинами капитан Астахов. – Без вопросов.

– Разве Савелий пьет коньяк? – усомнился Митрич. – Может, все-таки шампанское?

– При чем тут Савелий? Он вообще ничего кроме сока не пьет. Значит, коньяк и бутылку сока. Яблочного. Добрый вечер, господа! Ну и погодка! Как ты можешь в этом абажуре? – кивнул капитан на шляпу Федора. – Ветром не сдувает? Савелий не звонил? Вдруг погоды испугался!

– Придет. – Тот посмотрел на часы. – Через пять минут.

– Это подарок? – капитан приподнял коробку, подержал в руках, определяя вес. – Тяжелая. Неужели книги? Или… альбом! Федор?

– Версия ошибочна. Напрягись, капитан.

– Митрич, ты уже знаешь?

Тот покачал головой. Капитан снова поднял коробку и потряс.

– Тарахтит, – сказал. – Ваза? Кубок? Чашки? Вилки? Сервиз?

– Холодно!

– Интересно, Савелий догадается или нет, – капитан поставил коробку на стол. – Из какой области?

– Савелий! – воскликнул Митрич. – Ребята, он пришел! С днем рождения, Савелий!

– Я опоздал? – испугался тот.

– Ты вовремя, это мы раньше, – сказал капитан. – Замерз? Философ сказал, что ты не придешь из-за погоды. Садись, Савелий, сейчас согреемся за твое здоровье.

– Это тебе, – Федор протянул имениннику коробку.

– Мне? Спасибо! – обрадованный Савелий принял подарок; лицо его горело от снега и ветра, пегие прядки упали на лоб, он неуверенно улыбался. Не красавец, но очень хороший человек. – А что это?

– Никто не знает, – сказал капитан. – Сюрприз. Не томи, Савелий, открывай!

Савелий осторожно отлепил розочку и принялся неуклюже разворачивать обертку. Капитан и Митрич, вытянув шеи, стояли рядом. Федор сидел, ухмыляясь. Было тихо, только шуршание бумаги нарушало тишину, перекрывая бормотание плазмы. Наконец обертка была снята, и их глазам предстала белая коробка, заклеенная скотчем. Митрич протянул Савелию перочинный ножик, и тот с треском вспорол липкую ленту. Раскрыл коробку и замер, приоткрыв рот. На его лице появилось недоуменное выражение.

– Это же… офигеть! – капитан Астахов заглянул внутрь и поднял глаза на Федора. – Ну ты даешь, философ!

Савелий один за другим вытащил из коробки гигантских размеров и неимоверной красоты сверкающие сине-белые ботинки на роликах. Вид у него был озадаченный.

– Ты же собирался учиться, – сказал Федор. – Сам говорил, что Настенька и Герман умеют, а ты только бегаешь следом. Теперь будете кататься всей семьей.

– Федор, ты чего? Он же убьется! – Капитан хотел добавить, что Савелий на роликах как корова на льду, но прикусил язык.

– Надо делать над собой усилия, – сказал Федор. – Могу дать первые уроки. Как, Савелий?

– Ты умеешь на роликах? – удивился Митрич. – Не знал.

– Умею. Хочешь с нами? Как только перестанет дождь, можем начать.

– Ага, в тулупе оно и падать мягче, – сказал капитан. – Савелий, посмотри, чек есть? Можно обменять. Савелий! – Он пощелкал пальцами перед лицом друга. – Очнись! Федя пошутил. Завтра пойдешь в «Спорттовары», обменяешь на палатку и сразу дунем на Магистерское озеро.

– Нет! – взволнованно произнес Савелий, прижимая к груди ботинки. Казалось, он сейчас расплачется. – Спасибо! Я давно хотел, только боялся, что засмеют… У нас в парке ребята гоняют, мне всегда завидно… Спасибо! Сам бы я никогда… честное слово!

– В смысле? Неужели ты собираешься… Я против! – заявил капитан. – Слышишь, Савелий?

– Ну что ты, Коля! Я давно мечтал, только боялся, что засмеют. – Савелий смотрел на них сияющими глазами. – Я бы никогда не решился, честное слово! Спасибо, ребята!

– Имей в виду, философ, в случае чего, с тебя спросится. – Капитан хотел добавить про детишек-сирот на совести Федора, но снова прикусил язык, чтобы не портить настроение окончательно. – Ладно, удачи тебе, Савелий, и здоровья. Митрич, где твой подарок?

– Сейчас! – встрепенулся тот и побежал за угощением.

– На свой день рождения подарок выбираю сам, – сказал капитан. – Всем понятно?

– А что ты выберешь? – спросил Савелий.

– Электрочайник с пультом, – предположил Федор. – Чтобы лишний раз не вставать.

– А разве такие есть?

– Капитан найдет.

– Может, хватит? – сказал Коля. – Развели тут… Митрич!

Митрич поставил на стол литровую бутыль «Martell» и сказал прочувственно:

– С днем рождения, Савелий! Здоровья, радости и оптимизма!

– Вот это подарок! – похвалил капитан. – А имениннику?

– Есть! – Митрич достал из торбы бутылку шампанского. – Вот! Английский марочный сидр, специально для Савелия. «Морозный Джек» называется.

– Марочный сидр? – не поверил капитан. – Ни фига себе!

– Спасибо, Митрич! – обрадовался Савелий. – Я люблю яблоки. Присядешь с нами?

– А как же! – Митрич принялся споро разгружать тележку; на столе появились тарелки с салатами, рыбой и мясом. А в центре «фирмовые Митрича» – бутерброды с копченой колбасой и маринованным огурчиком. Сегодня он добавил туда листья салата и петрушку.

Капитан потянулся за коньяком, разлил по рюмкам:

– За тебя, Савелий! Расти большой!

– Савелий, всех благ!

– За Савелия и нашу дружбу! – сказал Митрич. – Я люблю вас, ребята!

Они выпили. Коля одним махом, Федор и Митрич – смакуя; Савелий – страшно сморщившись.

– Фирмовые Митрича! – Коля отправил в рот половину бутерброда. – Что бы мы без тебя делали, а?

– Да ладно, ребята, – смутился Митрич, утирая разгоряченное лицо полотенцем. – Я всегда вам рад!

Словом, все катилось по накатанной, все хвалили друг друга, а особенно Савелия, который многодетный отец и прекрасный муж. Федор вспоминал, что Савелий отбил у него девушку, чего он никогда ему не забудет, Савелий багровел и сбивчиво оправдывался; капитан подтрунивал над обоими; Митрич бегал туда-сюда со своей дребезжащей тележкой, которую Федор называл колесницей Джаггернаута. Они любили друг друга, такие разные и непохожие…

– Если бы не ты, Савелий, хоть вешайся, – сказал капитан. – Самый паршивый месяц в году, народ уже начал отмечать заранее, холод собачий, не хочешь, а приходится, и морды вокруг… зла не хватает! Так бы и вломил через одного. Угораздило же тебя, Савелий, родиться! Ни солнца, ни света, один мрак. Если бы не твоя днюха и Митрич… не знаю! Эх, сейчас бы на лыжах на Магистерское, да костерок, да мясо запечь с картошкой…

– Сейчас? А дождь? – сказал Савелий. – И снега нет…

– То-то и оно, – сказал капитан. – Народ без мороза с ума сходит. Тут у нас открылся азиатский ресторан, где жрут кузнечиков и майских жуков, причем за бешеные бабки. Митрич, ты не собираешься жарить майских жуков?

– Там не только жуки, а еще и личинки… знаете, толстые такие? Говорят, очень калорийные, деликатес. Сын мамочкиной подруги с женой там были, их знакомый китаец пригласил, говорят, чего только нет, даже скорпионы и мучные черви!

– Они ели скорпиона? – фыркнул капитан.

– Он попробовал, а жена не смогла, ее прямо там…

– Ясно! – сказал Федор. – Давайте за дружбу!

Тост не вызвал возражений, и они выпили.

– Что нового на криминальном фронте? – спросил Федор.

Капитан пожал плечами:

– Как обычно. Бытовуха. Алкаши. Проблемные подростки. К Новому году обстановка оживится. Сейчас у народа нет настроения… отчеты, то, се. Погода не радует, опять-таки.

– Коля, ты такой пессимист, – заметил Савелий. – Нужно видеть позитив и не думать о плохом.

Капитан только головой покрутил.

– Если все время думать о плохом, то накличешь, – развивал тему Савелий. – Экстрасенсы считают, что мы сами виноваты в своих несчастьях. Я недавно читал одну книгу, там автор учит технике выхода из депрессии и избавлению от дурных мыслей. Могу дать почитать…

– Давайте лучше за Новый год, – сказал капитан. – Чтобы спокойно пережить конец года, плавно переползти в новый и спокойно отгулять январь. А там уже день прибавится, весна на подходе и можно в парк на роликах.

– А на Магистерское? – спросил Федор. – На пару дней в январе? Обещают морозы. Митрич, хочешь с нами?

– Ну… в принципе я не против. А ночевать где?

– На улице, у костра. Там есть развалюха, но внутри я бы не рискнул, может в любой момент рухнуть. Навалит снега на крышу, она и того. А у костра романтика! Звезды, северное сияние…

– Разве у нас есть северное сияние?

– Митрич, может, оно не северное, но что-то было! – сказал капитан. – Лично видел. Федор пошел первым, а мы с Савелием заблудились. Вот тут-то оно и полыхнуло! Зеленым, вполнеба! И что самое интересное – в городе никто ни сном ни духом. Помнишь, Савелий? Я даже сфоткал на телефон, правда, ни фига не разобрать. Никто не верит.

– А рыбу там можно ловить?

– Можно! Только там отродясь никто ничего не поймал. Сидят для нервов и расслабухи. Мы с собой берем. А что, господа? Почему бы нам и в самом деле, а? Жизнь коротка, надо хватать, что можешь! Давайте на Рождество!

Они еще долго обсуждали план вылазки на природу, кто что берет с собой и за что отвечает – главное, чтобы хватило.

– А если не будет снега? – спрашивал осторожный и сомневающийся Савелий.

– Как это не будет? – отвечал капитан. – Хоть раз за всю зиму должен выпасть, вот тогда и рванем. Как Федя говорит, хватай… что там нужно хватать? Как древние греки говорили.

– Карпе дием, – подсказал Федор. – Хватай день! Римляне, а не греки.

– Точно. Так что, тебе, Савелий, чистый резон сменять ботинки на палатку.

И так далее, и тому подобное. Они хорошо сидели. И что самое примечательное, ни разу не дернулся капитанов мобильный телефон, не позвал его ни на убийство, ни на ограбление банка!

Глава 4. А что дальше?

 
Память, это бич небесный,
Память, это окрик судный
Для не веривших в Судьбу,
Лик Владельца дней заемных,
Вид улик в игре бесчестной…
 

К. Бальмонт. Память

Поль переступила порог квартиры, заперла дверь и, не раздеваясь, присела на край тумбочки. Расстегнула шубку, стащила шарфик да так и застыла, держа его в руке. Она совершенно забыла, что должна подойти к окну и помахать Глебу – такой у них ритуал, когда она ночует у себя: все, мол, в порядке, я дома. Повернув голову, она увидела себя в зеркале и не узнала – оттуда на нее смотрела чужая женщина, угрюмая, растерянная, несчастная. Она поправила волосы, выпятила губы, приподняла бровь… Ну же! Приди в себя! Или сделай вид, ты же актриса! Держишь паузу и делаешь лицо. Угораздило же ее… их столкнуться! Зачем? Денис снова вошел в ее жизнь… Ах! Как звучит: он снова вошел в ее жизнь! К черту пафос! Он не вошел в твою жизнь, а пересекся с тобой, это большая разница. Какое унижение… Глеб, хвастающий мелким бизнесом, миллионер Денис и эта… Поль сжала кулаки. Эта уродина в запредельном платье и бриллиантах! Подарок Дениса? На танцах много не заработаешь. Она сказала, что бросает свой мюзик-холл – возраст и о детях мечтают. Они с Денисом хотят троих детей. Получается, женаты? Или пока нет? Собираются? Он привез ее сюда… зачем?

Как мало нужно, чтобы рухнула самооценка! Потускнело платье, с такой любовью выбранное в Мегацентре, баснословно дорогое, и серьги с крошечными бриллиантиками… Зачем он ее привез? Надеется, что она сможет здесь жить? Не сможет! Она привыкла к Европе… Значит, они не собираются здесь оставаться, пришло ей в голову. Они скоро уедут, и она может вообще с ним больше не встретиться. Ну и пусть! А его бизнес? Он сказал, что можно сдать в аренду или продать.

Да что с тобой, спрашивала она себя. Ты же забыла его, он не был тебе нужен, вы даже не встречались толком, так, пару недель всего. У тебя были получше – шумные веселые заводные ребята из богемной тусовки, свои, родные, твоего круга, а он… Спокойный, немногословный, с постоянной полуулыбкой, которая так раздражала, он не умел отвечать на ее колкости, не лез в драку и терпел приколы друзей, которые лепили на него обидные клички и издевались как могли. Бонза, туз, олигофрен, денежный мешок… А он не протестовал. Почему он не протестовал? Из-за нее? За ней бегало полтеатра, сам Виталя Вербицкий… А она, дура, думала, так будет всегда. Прима, дива… Виталя за всеми бегал, никого не пропустил, это только она думала, что особенная. Актерский психотип – вызывать восхищение, попирать ногами поклонников, говорить всем гадости и колкости, блистать…

А потом она его бросила. Причем не сказала прямо: так и так, мол, извини-подвинься – а играла, как кошка с мышкой… Он часами торчал под ее домом, обрывал телефон, оставлял записки в почтовом ящике. Тетка говорила: дура ты, Полина, он порядочный парень, и богатый, не то что твои свистульки, смотри, пробросаешься, локти кусать будешь, да поздно. А она смеялась, считая тетку старой дурой и занудой.

Она вспомнила о нем потом, когда осталась одна… Вот тогда, лежа без сна, она вспоминала, как он покорно ждал у ее дома, как смотрел на нее, как сносил издевки… Вспоминала и злилась – почему он не был решительней, не увел ее, не стукнул кулаком по столу и не потребовал…

Поль вздрогнула от звонка в дверь и замерла, прислушалась. Сердце бешено колотилось, она прижала руку к груди и невольно сглотнула. На миг ей стало страшно… Только на миг, а потом захлестнула радость и торжество: он пришел! Она знала! Она чувствовала…

Поль вскочила, бросилась к двери; щелкнул замок, дверь распахнулась.

Денис шагнул через порог:

– Пустишь?

Понимая краешком сознания, что нужно сыграть, удивиться, сказать что-нибудь колкое и остроумное, сделать вид… Вот оно! Сделать вид. Всю жизнь она играет и делает вид. Момент для колкости был упущен, она попятилась, выронив шарфик. Денис нагнулся и поднял, протянул ей. Руки их соприкоснулись… ах! Он прижал Поль к себе, сдавил так, что она вскрикнула. У него были холодные губы, и пахло от него холодом. На воротнике блестели капельки растаявшего снега – она почувствовала их щекой. Они целовались, как последний раз в жизни, не в силах оторваться друг от дружки; синий шарфик снова упал, но они этого не заметили…

Они сидели на диване, держась за руки. Денис улыбался, глядя на Поль.

– Ты не изменилась, такая же красивая… Еще красивее. Я часто думал о тебе, вспоминал…

– Ты даже не зашел попрощаться!

– Я заходил, говорил с Клавдией Семеновной… она не передавала?

– Ты приходил? – Поль удивилась. – Тетя не сказала…

– Она плакала и говорила, что беспокоится за тебя, пила лекарство. Я хотел вызвать «Скорую», но она отказалась. Мы посидели, ей стало лучше, и я ушел. Как сейчас помню: было одиннадцатое декабря, семь лет назад.

Поль вдруг вспомнила, что однажды в середине декабря она три дня не ночевала дома, их компания загуляла, отмечая премьеру, и она снова была с Виталей Вербицким… или думала так. Семь лет назад. Она вспыхнула и пробормотала, что тетка, видимо, забыла.

– Тетя умерла пять лет назад, а перед смертью перестала разговаривать. Целый год молчала… Представляешь?

– Перестала разговаривать? Из-за болезни?

– Нет. Объявила: сказала все, что хотела, и замолчала. Знаешь, мне стало легче – мы с ней не очень ладили. Она воспитывала меня, зудела, профессию актрисы она считала чем-то неприличным…

Они помолчали.

– Почему ты ушла из театра? – спросил Денис. – Я смотрел все твои спектакли, это было твое.

Поль пожала плечами:

– Не знаю. Поняла, должно быть, что актриса из меня никудышная. Ни одной серьезной роли, один балаган… и я ушла. Выросла, наверное. Переболела, как корью. В театральный поступила случайно – подружка подбила. Самое интересное, что она провалила вступительные.

Она ушла, когда Виталя окончательно ее бросил и увлекся новенькой… нимфеткой. Ей тогда пришлось подвинуться, и коллеги отыгрались на ней за звездные роли, острый язычок и прошлые насмешки. Королева умерла, да здравствует королева! Она не стерпела и ушла. Преподавала мастерство в театральной студии, имела дело с неуклюжими девчонками, которые хотели стать моделями, пыталась научить их ходить, стоять, говорить, а потом плюнула и тоже ушла. Устроилась администратором во Дворец культуры, не сработалась с директором, который стал тянуть к ней липкие лапы…

А потом познакомилась с Глебом. Вернее, он сам с ней познакомился. Искал делового партнера для «агентства радости», как он называл свою контору. «Радостный» бизнес был для него рискованным предприятием, так как по складу характера Глеб кабинетная душа, ему удобнее с цифрами, чем с людьми. Кроме того, из связей в богемных кругах у него один Виталя Вербицкий, с которым они росли в одном дворе – он-то и предложил ему заняться корпоративами и подсказал про Поль, которая мечется в поиске себя.

Глеб пришел к ней с деловым предложением, сослался на Вербицкого и сказал: «Я уверен, у тебя получится, ты боец!», и она поняла, что Виталя выдал ей ту еще характеристику. Самым любимым ругательством у него было «актрисулька самодеятельности», которое он лепил на всех подряд. Никто не обижался – Виталя был режиссером от бога. Он ни разу не обозвал ее в лицо, но она представила себе, что именно так он и сказал Глебу: мол, актрисулька из нее никакая, на уровне самодеятельности, но сильно шустрая. Скорее всего, это было иначе, но… Она вдруг подумала, что плохо расстается с людьми – она некомфортна, высокомерна, колюча, знает это, но не умеет быть другой. Ей всегда кажется, что ей завидуют, сплетничают о ней, радуются неудачам… Хотя, казалось бы, чему завидовать?

– Будь проще, – говорил ей Глеб. – Ты очень сложная, расслабься, в нашем бизнесе нужны скоморохи. А ты как боксер: все время в стойке и ожидаешь удара. Никто не собирается тебя бить. Мы сработаемся – тебе затейники, мне пиар и цифирь. Я из вашего клуба знаю только Вербицкого, а ты там своя. Улыбайся почаще, и мы станем миллионерами…

Они долго спорили, выбирая название агентства: Глеб хотел что-нибудь простенькое, вызывающее улыбку, вроде «Веселых скоморохов» или «Смейся, паяц»… Глеб по характеру молчун, зануда, аккуратист, но вот, поди ж ты, толпу, радость и веселье ему подавай. Можно даже твое имя, сказал он, а что? Агентство «Полина» организует праздники и дарит радость. Она только морщилась: ты уверен, что это твое? Уверен, отвечал он. Все надоело, хочется света и улыбок. Кстати, как тебе «Улыбка»? Или «Смешинка»? Почему не «Снежинка», иронически спрашивала Поль. Или «Ежик»? Как вариант «Веселый ежик». Нет, будем думать еще. Название придумала она: «Трын-трава», и Глеб сразу согласился. Сказал, ну, ты, мать, и фантазерка!

– Ты давно с Глебом? – спросил Денис.

– Около двух лет. А ты с… – Она не закончила фразы, но Денис понял.

– Три года.

– У вас серьезно?

Денис молчал, глядя мимо Поль.

– Не знаю, – сказал наконец. – Мария хороший человек.

– И танцует неплохо, – не удержалась Поль и прикусила язык.

– А у тебя с Глебом? Он сказал, что вы собираетесь пожениться…

Поль пожала плечами и промолчала.

– У тебя нет вина? Я хотел купить, но не знал… – Он запнулся.

«…не знал, впустишь ли», – мысленно закончила Поль.

Она кивнула и поднялась; достала из серванта бутылку «Бордо» и бокалы.

Денис откупорил вино, разлил:

– За нас!

Они пили вино, глядя друг на дружку. Поль выпила залпом; на нее налетело бесшабашное настроение, такое редкое в последние годы. Она смотрела на Дениса, и была в ее глазах сумасшедшинка, делавшая ее неотразимой, ожидание и готовность ответить. Денис сделал несколько глотков и отставил бокал; притянул Поль к себе и прошептал:

– Ты слаще вина… Помнишь?

Ответить она не успела, да и что было отвечать?

Она едва помнила их близость… Вернее, не помнила вовсе. Он никогда ей не нравился, домашний мальчик, не умевший за себя постоять. Он переменился. Сейчас с ней был мужчина, сильный и самоуверенный, знающий, чего хочет. Он помогал ей снять платье, и они смеялись его неуклюжим движениям; она развязывала узел галстука и расстегивала ему рубаху. Они знали, что сейчас произойдет, и словно нарочно медлили, уставившись глаза в глаза, сталкиваясь неловкими раскаленными пальцами, прикасаясь к губам быстро и ласково, предвкушая…

…Она проснулась первой. Денис спал, разбросав руки. На журнальном столике стояла пустая бутылка и бокалы с недопитым вином. В комнате висели серые утренние сумерки. За окном мерехтел новый серый и пасмурный день. На полу валялась их одежда. Она постояла, разглядывая Дениса, и как была, нагая, пошла в ванную. Стояла под душем, пытаясь понять, что чувствует, вспоминала… Потом спросила себя: а что теперь, и ответила: к черту! Не знаю, не хочу знать…