Лети, перышко!

И Алена рассказала, стараясь не вдаваться в детали, что съездить в Брусвянку ей посоветовала незнакомая девушка в случайном разговоре. Места, мол, красивые, ягодные, и вообще стоит посмотреть. Вот и поехала.

– А ты легкая на подъем! Ягод у нас полно, это верно. Да и грибов тоже. И посмотреть есть на что. Видать, правду говорят: слухами земля полнится! Если уж к нам так издалека ездить стали, – улыбнулся мужчина. – В нашем медвежьем углу туристы – гости нечастые…

– Но бывают же?

– Ну… иногда случается.

Прозвучало это как будто с легкой усмешкой, но лица водителя Алене со своего места было не видать. Может, и послышалось.

– А почему бы не ездить, если место такое хорошее?

– Хорошее, да неудобное. Сложилось у нас здесь что-то вроде заповедника. От города далеко, поезда тут почти не останавливаются, а дорога – сама видишь, лесная, на абы какой машине не проехать. Это еще что, сейчас повернем, вообще вприпрыжку поедем. Ты там осторожно, головой не ударься и скобу не выпускай!

Алена за эту скобу и раньше придерживалась, а теперь вцепилась намертво. И вовремя: дорога сделалась совершенно не проезжей. «Буханка» подскакивала, точно норовистая лошадь. За сиденьями с грохотом перекатывались какие-то канистры. А впереди почти на всю ширину раскинулась водная гладь, по которой плавали рыжеватые хвоинки. Теоретически это должно было называться лужей, но по размерам больше напоминало небольшое озеро.

– Мы ж там не проедем! – пискнула Алена.

– Мы-то как раз проедем, – усмехнулся водитель. – А кто другой увязнет… Вон, направо глянь!

«Буханка» вошла в воду, подняв столб брызг, и ювелирно прошла левыми колесами по земле, а правыми – по лежавшему на дне бревну. Алена глянула в окошко: на обочине стояло засохшее дерево, к которому были прибиты десятки табличек с автомобильными номерами.

– Это… это те, кто…

– Ага. Кто торопится очень и умных советов не слушает. Говоришь им: сейчас нет дороги, не проедете, или потом приезжайте, или ждите, пока я вас перевезу – нет, им позарез самим хочется. Ну и застревают намертво. Связи тут почти нет, да и кому звонить? Выходят, пешочком ползут, встречают кого из местных… Ну в итоге я же их и вытаскиваю.

– И потом в поселок везете?

– Да какой там потом поселок! – развеселился водитель. – Они там злые уже, как шатуны по весне, недовольные, по колено в грязи изваландались, ноги мокрые, и машина после такого плаванья хорошо если до города доедет… В общем, на этом их туризм обычно и заканчивается.

– Но кто-то же доезжает? Как та девушка из парка? – допытывалась Алена.

– Кто-то, конечно, доезжает, – пожал плечами водитель. – Кто слушает, что ему говорят, и ерунды творить не пытается. Да и мы уже почти доехали, кстати. Сейчас сама все увидишь.

Алена приникла к боковому стеклу. Неужели сейчас она наконец встретится с «особенными местами», и станет понятно – правильно ли она выбрала между синицей и журавлем?

4. Добро пожаловать!

Густой ельник оборвался как-то внезапно. Лесная дорога влилась в широкую ровную улицу, вдоль которой стояли разномастные, но симпатичные дома. На многих окнах красовались любовно выпиленные наличники, от простеньких, украшенных несколькими завитками, до довольно сложных, покрытых причудливыми узорами. Дома почти все были деревянные, из толстого бруса, но попадались и каменные.

Мягкая лесная тишина сменилась жизнеутверждающим гамом повседненой поселковой жизни. Повсюду что-то происходило: звенел топор, хлопала ковробойка, мирно жужжала газонокосилка. За чьим-то забором протяжно мекнула коза. Какой-то старичок, весело насвистывая, собирал в ведерко крыжовник с колючего куста. Алена улыбнулась, вспомнив собственную деревню.

«Буханка» лихо сворачивала по переулкам и, коротко гуднув, притормозила у высокого нарядного здания – назвать его «домом» не поворачивался язык.

– Вот и приехали. Сейчас Яна Владимировна подойдет, она тебе все расскажет, покажет, чего куда.

Хозяин «буханки» спрыгнул на землю, открыл боковую дверь и вытащил Аленин рюкзак.

– Ну ты как? Ничего? Сильно болтало?

– Да ничего вроде, – улыбнулась Алена, ступая на обочину и с наслаждением вдыхая свежий сентябрьский воздух. – И спасибо вам огромное, я просто не знаю, что бы делала без…

– Да ерунда, – махнул рукой водитель, оттаскивая Аленин рюкзак к крылечку. – И можно на «ты». Тебя как зовут?

– Алена.

– А я Леший тутошний.

Девушка проглотила уже почти произнесенное «очень приятно» и уставилась на собеседника. Тот расхохотался, глядя на выражение Алениного лица.

– Да Елисеем меня звать, – отсмеявшись, пояснил он наконец. – Но, видишь, не прижилось как-то на наших широтах. Лешим чаще кличут.

Алена тоже засмеялась.

– Ты проходи, проходи, – «Леший» кивнул на высокое крыльцо.

Девушка обернулась и восхищенно ахнула.

– Красиво, да?

– Не то слово… – тихо отозвалась Алена.

Перед ней стоял настоящий терем, как из сказки: бревенчатый, в два этажа, с шатровой крышей и башенками. Крышу покрывал осиновый лемех, выкрашенный в голубой и зеленый цвет. Над высоким крыльцом с узорчатыми перилами кровля, срубленная «в бочку», опиралась на четыре широких резных столба. На втором этаже нарядный балкон под навесом, с перилами из точеных балясин. Скаты кровли обрамляли дощечки-подзоры с кружевной резьбой. А окна! На росписи ставен и в узорах наличников красовались чудесные жар-птицы с ягодными веточками.

– Вот это да… – выдохнула Алена. – И что же здесь? Кто тут живет?!

Елисей хотел ответить, но не успел: открылась расписная дверь и на крыльцо вышла невысокая женщина, на первый взгляд явно немолодая. Коса, убранная аккуратным кренделем на затылке, была хоть и толстой, но совершенно седой. Вокруг глаз играли морщинки, и руки, лежащие на перилах, тоже уже утратили девичью гладкость. Но и старой или даже пожилой женщина отнюдь не выглядела. Фигура ее еще сохраняла изящество, поступь была легкой, ярко-синие глаза смотрели по-молодому весело.

– Сеня! Никак девушке байками голову морочишь? Или не успел еще? Поднимайтесь давайте, заходите, чего на улице стоять!

Женщина улыбнулась Алене и приглашающе махнула рукой. Елисей тоже ободряюще кивнул и пошел первым. Алена ответила несмелой улыбкой, поднялась на крыльцо вслед за ним. Елисей придержал ей дверь – ого, тяжелая! – и тыкнул пальцем куда-то вправо.

– Там крючки для одежды, можешь плащ повесить.

Сам он уже стянул охотничью куртку и бандану, пристроил на затейливый крючок.

– Ну что, идем?

Алена последовала за «Лешим» по светлому коридорчику в одну из боковых дверей и оказалась на крохотной, но уютной кухне, отделанной деревом. На подоконниках стояли ящички с цветущей геранью: тут была и красная, и белая, и розовая, и даже нежного кораллового оттенка. Между ящичков неспешно прохаживалась маленькая кошка на удивление несуразной окраски: сама в мелкую черно-рыжую пестринку, а мордочка – половина черная, половина рыжая, словно кто прямо посередине носа черту провел.

Возле окна стоял стол, застеленный белой скатертью с красным орнаментом. Хозяйка уже расставляла чашки – яркие, нарядные, разрисованные рябиновыми ягодами и листьями.

– Садитесь куда понравится, милая, – улыбнулась женщина. – Сейчас чаю попьем с бутербродами. А то и позавтракать можно… вы ж, наверно, и не завтракали еще? Вот, держите…

С этими словами она поставила на стол две горячих мисочки с молочной рисовой кашей. Следом появилась плетеная хлебница, хрустальная масленка, блюдце с нарезанным тонкими ломтиками сыром. Хозяйка разлила по чашкам ароматный чай с таволгой.

Сама села напротив, неторопливо помешала сахар в своей чашке.

– Ну, приятного аппетита! Добро пожаловать в Брусвянку. Вы Алена, да? А меня Яна Владимировна звать. С Елисеем нашим вы познакомились уже?

Алена кивнула и невольно взглянула на того, кто по правую руку от нее уписывал завтрак (не исключено, что уже второй за сегодняшнее утро, но на аппетите это никак не сказывалось). Девушка с удивлением заметила, что «Леший» – без банданы и потрепанной охотничьей куртки, с рассыпавшимися по плечам рыжевато-каштановыми волосами – на самом деле моложе, чем ей показалось вначале: ему вряд ли было больше двадцати пяти.

Подождав, пока гостья закончит есть, Яна Владимировна начала, наконец, расспрашивать – и, конечно, рассказывать сама.

– У нас тут… ну, не то чтобы совсем заповедник, но что-то вроде того. Брусвянка – поселок большой, но несколько обособленный. Нет, кто-то, конечно, и в город ездит, и к нам, бывает, приезжают, и магазины тут есть, но все равно место не проходное. А чуть дальше за поселком, километра три на север, начинается Лазоревский заказник. Там озера с дивной бирюзовой водой, редкие травы и цветы, птиц много разных гнездится летом…

– А сходить туда нельзя? – не удержалась Алена. Должно быть, именно про эти места и рассказывала ей в парке та девушка!

– Отчего ж нельзя? Сходить можно, – сказала Яна Владимировна. – Местные так просто ходят, приезжим надо пропуск оформить. Ягод собрать можно, грибов – я потом правила дам почитать, там по литрам и килограммам расписано, чего сколько разрешается. Нельзя растения рвать, охотиться, конечно, нельзя, рыбу ловить. Костры еще жечь запрещено. Что, интересно на заказник наш посмотреть?

– Очень!

– А вы к нам вообще как – надолго ли?

Алена пожала плечами и беспомощно взглянула на Елисея. Она, привыкшая планировать даже походы в крупные магазины, уже второй раз за утро не может ответить на этот вопрос!

– Это ничего, к нам обычно так и приезжают, без четких планов, – успокоила ее Яна Владимировна. – Месяца два, что ли, назад, – да, Сень? – приехал дедок один, собирался на три дня, а прожил почти три недели! На речку ходил, рыбачил, гулял по лесу, даже по дереву маленько стругать научился. Сказал, потом еще приедет. Так что – милости просим! Жить есть где, занятия тоже найдутся…

– А где, кстати, жить? – осторожно поинтересовалась Алена. Вся ее заначка, скопившаяся за несколько лет репетиторства со школьниками и работы в институтских лабораториях лежала сейчас на дне сумочки в длинном голубом конверте с нарисованной лисичкой. И по правде сказать, этот конверт был не очень-то толстым.

– Можно у кого-нибудь из наших местных, у кого народа в доме не очень много, комнату снять – я могу посоветовать, договориться. Можно прямо тут остановиться, – женщина махнула рукой вокруг, – это у нас вообще-то музейный комплекс, но и несколько гостевых комнат тоже есть.

Алена задумчиво кивнула. Снять комнату в поселке, конечно, выйдет подешевле, но как же захотелось пожить в этом дивном тереме! Может, устроить себе такие каникулы – пусть покороче, но совсем сказочные?

– А можно еще вот что сделать… – продолжила Яна Владимировна после маленькой паузы, как будто ей только что пришла в голову какая-то новая мысль. – Алена, а у вас какая специальность вообще? На кого учились?

Алена удивленно глянула на хозяйку.

– Молекулярный ботаник, – несколько растерянно ответила девушка и подавилась смешком. Забавно будет, если сейчас выяснится, что у них тут в глубине лубочных хором запрятана лаборатория с мощным микроскопом и центрифугами.

Но все оказалось проще.

– Ботаник – это замечательно, пусть даже и молекулярный! – обрадовалась Яна Владимировна. – Может, вы и в горшечных растениях разбираетесь? А то у меня одни вон герани хорошо живут, а остальное, чего мне понатащили, – чахнет, хоть плачь. А я даже и не знаю, чего с ними делать-то… Так вот я это все к чему. Это, – снова широкий взмах рукой, – наш местный музей. И он на самом деле больше, чем кажется. Тут и библиотека есть, и комнаты с разной утварью, и кладовая. Из области к нам, бывает, привозят разные древние находки, если случаются, мы их тоже на место пристраиваем – ну, понятно, сперва почистить, в каталог внести, разобраться. Школьники к нам на экскурсии приезжают, туристы заезжие приходят обязательно, да и наши, местные, с удовольствием заглядывают. А я тут вроде хранительницы. И вроде так не скажешь, чтобы работы было через край, а все-таки постоянно что-то нужно: то там, то сям, за порядком следить, за хозяйством, что-то починить, где-то рисунок подновить. В саду, опять же, порядок чтобы был, цветы эти еще, в горшках… А я теперь, видать, стара уже становлюсь, то забываю, то не вижу. Да и своих дел сейчас много стало. Так что руки проворные на подхвате мне бы тут очень пригодились. Вы, вижу, девушка энергичная, на подъем легкая, до жизни любопытная – может, задержитесь тут у нас? Я всему научу, покажу – а интересного и правда много! – комнату себе выберете из гостевых, какая понравится, кухня эта и все ее содержимое в вашем распоряжении (и кладовка с соленьями!), продукты нам Елисей возит… ну или в магазин захотите прогуляться – тоже на здоровье, на счет музея запишут. А надоест или не понравится – не беда, уехать отсюда завсегда можно.

– Да уж, отсюда-то уехать проще, чем сюда добраться, – с усмешкой ввернул Елисей, доливая себе чай в высокую кружку.

– Что скажете, Алена? Хотите попробовать совсем новой, непривычной жизнью пожить? Или вам обратно надо к сроку вернуться?

Кажется, весь терем замер и прислушался в ожидании ответа. Даже чайник на плите, даже яблони за окном.

«С ума сошла?» – сердито зашептал внутренний голос. – «Лабораторию, отличную лабораторию бросила, из общежития съехала, все планы пустила на ветер, притащилась за тридевять земель в глухую деревню – так теперь тут еще и оставаться?! Не вздумай даже. Быстренько скажи этой прекрасной женщине не от мира сего, что тебе только на денек, дуй на свои озера с ягодами – и чтоб завтра твоего духу в этой дыре не было!».

Алена почему-то подумала, что если сейчас потрогать перо, спрятанное в сумочке – оно окажется совсем горячим. И еще – интересно, бывают ли у журавлей золотистые перья?

Девушка покачала головой.

– Нет, Яна Владимировна, мне ни к какому сроку никуда не надо. Да, я хочу попробовать! Я согласна!

Яблони за окном одобрительно качнули ветвями.

* * *

– Тяжелого ничего делать не нужно. Если там что-то передвинуть или принести, так Елисей поможет.

Елисей, между тем, уже укатил на своей «буханке» куда-то по делам. Завтрак был съеден, чай допит, и Яна Владимировна принялась понемногу рассказывать о житье-бытье.

– Сам музей я чуть позже покажу. А сейчас вот по лесенке поднимитесь, комнату себе посмотрите, какая на душу ляжет.

От светлых, уютных бревенчатых комнат, напоминавших старинные горницы-светелки, Алена пришла в совершенный восторг. Наконец она выбрала одну, с крохотным балкончиком под «красным» окном с расписными ставнями.

– Пойду рюкзак принесу! – весело крикнула девушка, кубарем спускаясь по лестнице. Яна Владимировна неторопливо пошла следом.

Алена хорошо помнила, куда именно Елисей поставил ее рюкзак: слева, в углу между высоким крыльцом и стеной дома. Там рядом еще рос куст смородины.

Рюкзак и вправду стоял на месте, прислоненный к крыльцу. Но Аленин взгляд привлекла появившаяся рядом с кустом белая каменная статуя, изображавшая крылатого зверя – то ли пса, то ли волка. Девушка с удивлением разглядывала ее, позабыв, зачем вообще спустилась. Входная дверь негромко хлопнула: на крыльцо вышла хранительница музея.

– Яна Владимировна! А это что за волк? И откуда он тут взялся?

– Это не волк, а мифологический пес, в древних сказаниях таких называли симарглами. А взялся он из мастерской одного умельца, который его сам вытесал и подарил музею лет десять назад.

– Как десять лет? Его ж вроде не было, когда мы приехали? Елисей еще рюкзак сюда клал… – растерялась Алена. Каменная фигура была определенно не того размера, чтобы остаться незаметной.

– Ну как это не было? Не обратили внимания, наверно, пока он в тени-то стоял, да и не приглядывались. Теперь солнышко сдвинулось, тень ушла – и вот он, красавец. А рюкзак где был, там и есть.

Ну да, наверное… Алена и вправду не приглядывалась, да и было на что смотреть и без статуи. Надо же, какая невнимательная.

Девушка еще раз окинула взглядом белого зверя, решительно подхватила рюкзак и понесла в дом.

5. Брусвянка

Жизнь в Брусвянке захватила Алену с головой – наполненная до краев, словно кубок с медом на веселой свадьбе, но при этом размеренная и неторопливая. Не было в этой новой жизни ни скуки, ни тревожной суеты, а время текло ровно так, как ему полагается. Оно никуда не терялось и не исчезало, как иногда бывало в прошлой Аленкиной жизни – там часы, а то и целые дни порой куда-то девались, не принося ни смысла, ни радости, несмотря на расписания и будильники.

Теперь же расписание составлялось и менялось на ходу, а будильников не было вовсе. Алена без труда вставала рано утром, чуть ли не с восходом, и сразу в добром настроении. Ей было радостно просыпаться в своей бревенчатой комнате с льняными занавесками, сквозь которые пробивались солнечные лучи; видеть из окна яблони в саду и суетящихся вокруг них синиц.

После простого, но вкусного и сытного завтрака, на которые Яна Владимировна была знатная мастерица, и обычных утренних домашних дел – помыть посуду, подмести пол, вытрясти во дворе цветные половички – смотрительница музея посвящала Алену в детали своей работы. Девушка день за днем чему-то училась: то топить печь и готовить на ней, то обращаться с прялками – и ручной, и механической, с колесом. Как только прялки были освоены, Алена побежала по соседям и начесала шерсти с дворовых собак – те как раз линяли по осени. И на этой шерсти, сперва хорошенько постиранной и высушенной, она применила свои новые умения, старательно намотав несколько пухлых серых и рыжих клубков. Пеструю кошку – звали ее, оказывается, Василиса – работа на прялке завораживала, и вскоре она прониклась к Алене симпатией и повсюду ее сопровождала.

Яна Владимировна учила свои помощницу плести кружева, вышивать орнаменты, выпекать хлеб. По вечерам Алена заходила в библиотеку – смотрела старые карты, рисунки, читала легенды и описания старинного быта.

Терем был не очень большим, но скрывал в себе целый мир. Нижняя часть его – подклет – служила подвалом и кладовой. Помимо обычных припасов – круп, консервов, сушеного гороха и макарон – там были кадушки с домашними соленьями и большие плетеные корзины с яблоками.

Над подклетом размещалась большая горница с печью, разгороженная на несколько частей. Вдоль стен стояли лавки и сундуки под нарядными покрывалами – в них хранились вышитые платья, меха, украшения, ленты и ткани. Возле печи был вбит фигурный кованый светец с лучиной.

Была еще небольшая светелка с красными окнами на три стороны, предназначенная для рукоделия – там-то Алена и осваивала прялку и веретено.

Хоть гости в тереме бывали редко, все комнаты содержались в постоянном порядке и опрятности и напоминали скорее жилой дом, чем музейную экспозицию. Всякая вещь лежала на своем месте, готовая к работе.

* * *

В Брусвянке, конечно, скоро прознали, что у хранительницы музея появилась помощница. Стали приходить местные, знакомиться, звать в гости. Алена охотно отвечала на приглашения: жизнь поселка ей очень нравилась.

Елисей в гости не приглашал, но сам в терем наведывался частенько: то дров наколет, то в сарае гремит какими-то инструментами. Он вообще оказался мастером на все руки, и каким мастером! Алена это случайно выяснила, когда в один отнюдь не прекрасный момент нечаянно отломила украшение со ставни.

Она смотрела на резную птичку на ладони и чувствовала, что сейчас разрыдается, как школьница. Фигурка мало того, что оторвалась, еще и треснула поперек. Надо было идти к смотрительнице, признаваться, что сломала драгоценную старинную вещь, но ноги не шли. Тут как назло внизу хлопнула дверь, и донесся бодрый клич Елисея. «Да там она, наверху вроде, в большой горнице» – подсказала Яна Владимировна. На лестнице совсем рядом раздались тяжелые шаги, и Алена поспешно вытерла рукавом щеку.

– Эй, Алён! Ты чего там не отзываешься?

Дверь распахнулась. Взъерошенный Елисей удивленно уставился на девушку. Обычно она с ним всегда здоровалась и улыбалась, и как будто бы его приход не был для нее неприятностью. А тут вон стоит, молчит, отворачивается…

– Чего случилось-то?

Алена изо всех сил стиснула зубы. Стоит рот открыть – точно разрыдается, еще и при постороннем парне. Совсем посторонним он, правда, уже не был, но все-таки стыдно.

Озадаченный Елисей шагнул ближе.

– Ну чего молчишь? Ты руку поранила, что ли?

Прятать ладонь было бессмысленно. Все равно же сознаваться. Алена протянула отломанную птичку.

– Я… ставню сломала… Думала закрыть, и потянула не за ручку, а мимо… ну и вот… оторвала…

Слезы все-таки хлынули. Девушка поспешно размазала их рукавом. Елисей недоверчиво посмотрел на нее, ожидая продолжения.

– Ну оторвала, дальше-то что? – в недоумении спросил он наконец.

– Как «что»? – кривила губы рыдающая Алена. – Это же… резьба… древняя! Музейная! Ей лет сколько! А я… и что теперь будет…

– И ты по этой птичке так убиваешься и на зов не отвечаешь? Ох ты, горюшко… Ну ладно, не рыдай, давай ее сюда, я на днях новую сделаю.

Алена не поверила своим ушам.

– К-к-как это – на днях новую? Ты сможешь такую сделать?!

– Ален, мне очень жаль тебя разочаровывать, – серьезным тоном проговорил Елисей, – но вот этой древней музейной резьбе лет семь, и сделал ее я. Если тебя это утешит, то первоначальная, того века, о котором вы на экскурсиях рассказываете, была точно такая же. Я ее сам видел. Так что прекращай оплакивания и спускайся чай пить, я мороженое из магазина привез.

Через несколько дней птички на ставнях были в полном порядке – и не отличишь, которая новая, которая старая.

Еще Елисей привозил иногда родниковую воду. Вода в Брусвянке, была, конечно, – и колодезная, и даже водопроводная, но родниковая из леса казалась особенной. Алена ее звала «живой водой», чем вызывала неизменный приступ веселья у Елисея и немного грустную – да нет, показалось, наверно! – улыбку Яны Владимировны. Иногда «Леший» брал Алену с собой, и она сама зачерпывала ковшичком ледяную прозрачную воду. По дороге он рассказывал что-нибудь интересное про лес и про людей, которые в этот лес приходят – всегда почему-то выходило смешно.

Алена любила эти прогулки. Ей нравилось бродить, ни о чем не думая, по нарядному и щедрому осеннему лесу, смотреть, как бегут облака над вершинами елей, отражаясь в бурых от торфа лесных канавках. Иногда лес наполнялся курлыканьем пролетающего журавлиного клина. Алена, запрокинув голову, наблюдала за его полетом и думала, что журавли в небе – это прекрасное зрелище.

* * *

Осенний лес становился все краше. Среди величавого ельника то тут, то там вспыхивали рыже-багряные осинки и сочно-желтые, как дыни, березы. Они перешептывались на ветру, время от времени роняя на темно-зеленый мох нарядные листья.

Алена сидела на крыльце, кинув на ступеньку теплый вязаный плед, и с наслаждением обкусывала нарядное полосатое яблоко из огорода при тереме. Это было, по выражению Яны Владимировны, время «неспешного созерцания», когда полагалось закончить или отложить все дела, все беспокойные мысли и ощутить плавное течение жизни: слушать, как падают листья и перекликаются птицы, дышать полной грудью, различая запахи осенних трав и дымка, тянущегося из трубы, ощущать пальцами чуть нагретое последним солнцем деревянное крыльцо, смотреть на яркие краски рябины у забора…

Иногда, правда, Алене казалось, что она как-то уж чересчур глубоко прислушивается и присматривается. Ей начинало мерещиться чье-то неуловимое присутствие, словно еще немножко – и она сумеет различить какие-то голоса в яблоневых ветках. «Это с непривычки», – объясняла Яна Владимировна. – «Привыкнув к постоянному гаму внутри и снаружи, поначалу бывает трудно слушать тишину». Так-то оно, конечно, так. Тишину Алена давно уж не слушала ни вокруг, ни тем более внутри. И все-таки что-то иногда мелькало на задворках сознания, словно какая-то тень, которую не удавалось ни поймать, ни рассмотреть.

Взять вот хоть этот плед. Плед валялся на вязанке поленьев, убранных на крытое крыльцо от дождя. У него был вид вещи, кинутой второпях на первое попавшееся место, да и позабытой там. Разве что Василиса приходила на нем полежать. Алена стала брать этот плед для своих созерцательных посиделок, и каждый раз ей казалось, будто она его уже где-то видела. С одной стороны – ну мало ли одинаковых пледов может быть в разных домах? Даже если ей где-то попадался такой же – что в этом странного? И все-таки каждый раз при взгляде на него тревожно билась какая-то мысль, точно птица в клетке.

Ну да и ладно. Это все не ее, Аленино, дело. А стоит подумать о своих делах.

Сентябрь-то уже за середину перевалил. Хорошо бы сходить, посмотреть Лазоревку, полюбоваться на знаменитые бирюзовые озера, пока дожди не пошли и листья все не облетели. Грибы собрать, какие остались, да и брусника еще не отошла… Вот только одной в незнакомые места идти было боязно. Три километра – вроде не так чтобы далеко, а все же и не в соседнем дворе, да еще лесом. Заплутает, так ее саму искать потом придется. Попросить, что ли, нарисовать план? Вернется смотрительница, и надо будет ее спросить.

Яна Владимировна, порядочно поднатаскав Аленку по части музея, повадилась куда-то уходить. За порог вышла – и все, ищи-свищи ее… К соседке, что ль, сворачивала, которая как раз напротив живет?

Девушка доела яблоко вместе с огрызком и поднялась с крыльца. Ей вдруг захотелось сплести яркий осенний венок, как в детстве. Рябину трогать было не велено, но где-то тут растет, кажется, клен? Алена собрала охапку огненных листьев и принялась плести.

За этим занятием и застал ее Елисей, внезапно постучавший в калитку. Он тащил какой-то ящик.

– Ой… Привет!

– Привет.

– А Яны Владимировны нет, вышла опять куда-то…

– Ну, вышла так вышла…

Елисей сгрузил ящик у порога.

– Вот, консервов решил по дороге закинуть… А ты отдыхаешь? Мешаю тебе?

– Нет, конечно! – Алена мотнула головой так сильно, что русый хвост – не плести же изо дня в день косы! – задорно метнулся вправо-влево. – Садись. Или чаю сделать?

– Да сиди, я уж сколько-то проживу без чая, – усмехнулся гость. Уселся на ступеньку пониже, погладил подошедшую кошку, и та залезла к нему на колени.

Какое-то время сидели молча: Алена увлеченно плела, Елисей подавал ей листья, выбирая по размеру.

– Не жалеешь, что осталась? – вдруг спросил он.

– Что ты! Тут здорово, – улыбнулась Алена. – Мне очень нравится. Жалко только, на Лазоревские озера еще так и не посмотрела.

– Ну здрасьте! Так рвалась, так рвалась – и не сходила до сих пор? Что ж так? Смотрительница, что ль, не пустила?

– Да не в этом дело, – отозвалась девушка, смущенно теребя кленовые листья. Признаваться насмешливому Елисею, что она способна заплутать в трех соснах, было досадно. – Я поначалу… ну… слишком много всего было нового, времени мало было… а теперь я бы с радостью пошла, но… понимаешь, я одна боюсь идти, заблужусь еще… Вот если б кто-то проводил…

Ответ прозвучал, как плохо скрытый намек, и Алена вконец смутилась. Она же не специально! Но Елисей смеяться, к счастью, не стал.

– Ну, дорогу-то я тебе могу показать хоть сейчас, она на самом деле легкая, ты сразу запомнишь.

– Правда покажешь? – обрадовалась девушка.

– Ну конечно! Только время к вечеру уже, до мостков дойдем – и сразу назад. Потом, в другой раз, сама сходишь, погуляешь, сколько захочешь. Главное – посветлу иди, чтоб до заката уже вернуться. Угу?

– Угу. А что будет, если не успею? – ляпнула Алена. Не то чтобы она действительно собиралась проверять, просто стало интересно.

Елисей только глаза закатил.

– А еще говоришь, в деревне жила… Сейчас у нас что? Сентябрь! А в лесу у нас кто? Лоси! А в сентябре лоси что по ночам делают?

– Ревут, – буркнула Алена. – Поняла я. А когда это я говорила, что в деревне жила?

– Когда-то, значит, сказала. Не сам же я это придумал, раз откуда-то знаю?

– Вот я и спрашиваю, откуда ты это знаешь.

– Да ты в первый же день, как приехала, Яне Владимировне сказала. Так, мельком, к слову, видно, пришлось. Я и запомнил.

Алена попыталась припомнить, но подробности того дня слишком перемешались в голове. Наверно, так и было, иначе откуда бы?

– Так показывать тебе дорогу-то?

– Да! Конечно! – Алена мигом забыла и про лосей, и про деревню, и про свое удивление.

– Ну тогда заканчивай свой веночек и собирайся.

– Да я уже закончила!

Девушка с готовностью подскочила, кинула на поленья плед, смахнула оставшиеся листья в траву и взвесила на руке свое творение.

– Красивый получился, – одобрил Елисей. – Ну идем тогда что ли? Сапоги надень только, там трава сырая. Я пока ящик на место закину.

Алена мигом влезла в резиновые сапоги (которые ей в первый же день выдала Яна Владимировна из недр кладовки, удивительно точно попав в размер), повертела в руках венок, надела было на голову, передумала, сняла, огляделась, спрыгнула с крыльца…

Елисей вышел из дома и расхохотался в голос, глядя на статую крылатого пса с кленовым ожерельем на каменной шее.

* * *

– Не стоило бы к ней особо привязываться…

– Вот и не привязывайся. И ко мне заодно.

– Да вот уж с тобой мне связываться точно неохота.

– Да хватит уже! И отстаньте вы от девчонки-то… Она молодцом держится.

– Забавная она.

– Может, и выйдет чего…

– Тогда уж не «чего», а «куда»…

6. Равноденствие

Еще один листок отрывного календаря отправился в печку.

Алена любила вешать на стены нарядные календари с разворотами по месяцам, и чтобы на пол-разворота – обязательно какая-нибудь красивая иллюстрация. Яна Владимировна же была твердо убеждена, что в доме обязательно должен висеть отрывной календарик: маленький, толстый, с жирно прописанным числом и названием месяца на половину крохотной странички. На второй половине была какая-нибудь символическая картинка. При этом каким-то чудом туда еще влезала уйма ценной информации мелким шрифтом: фаза луны, время восхода и заката, какая-нибудь народная примета. С обратной стороны странички можно было найти что угодно, от рецепта капустного пирога до тридцати способов завязать романтическое знакомство на автобусной остановке. Каждый день Яна Владимировна проглядывала очередную оторванную страничку: те, что, по ее мнению, могли бы когда-нибудь пригодиться, откладывались в маленькую шкатулку, бесполезные шли на растопку.

– Меня до вечера не будет, в Новолисино надо съездить, – сообщила хранительница музея сразу после завтрака. – Ты уж без меня сегодня, хорошо? Пообедать не забудь!

– Хорошо, – отозвалась Алена. – Мне не уходить никуда, да?

– А как хочешь. Захочется погулять, так погуляй, ворота только запри хорошенько. Званые гости к нам сегодня не собираются, а незваные, если уж так надо, посидят-подождут.