Набрав на домофоне универсальные цифры допуска, мы проникли в подъезд и поднялись на девятый этаж. По информации службы наружного наблюдения, которая пасла адрес, Осипова была дома. Одна.
Я вдавил кнопку звонка. Без всяких там плебейски опасливых «кто там?» дверь открыла высокая, не ниже метра восьмидесяти, сухощавая женщина с мускулистыми руками, в футболке и потертых джинсах.
Было в ней что-то неуловимое, что отличало выпускников технических ВУЗов, отдавших годы жизни работе в бесчисленных научно-исследовательских институтах, которые испустили дух с началом в России эпидемии демократии. Так и было – она долгое время проработала конструктором в закрытом НИИ «Кулон», пока не сбежала оттуда из-за безденежья – надо было как-то обеспечивать сыну образование и сносную жизнь.
– Здравствуйте. Мы из Университета связи. Я из ректората, штатный психолог. А это наш сотрудник отдела кадров, – кивнул я на Робина и продемонстрировал заранее припасенный документ – пропуск в Университет с указанием должности.
В ректорате были предупреждены о том, чтобы в случае, если женщина начнет им названивать и проверять нежданных гостей, ей бы ответили – есть такие, точно, посылали. Все-таки у ФСБ до сих пор остается множество возможностей, в том числе для решения таких вопросов. Особенно чекисты были традиционно сильны в высших учебных заведениях.
– Что с ним опять? – недружелюбно осведомилась Анна Алексеевна, приглашая нас в квартиру.
– Не беспокойтесь,– произнес я, стягивая туфли и надевая предложенные пушистые тапочки. – Успеваемость – тут у него все терпимо. Но его несколько дней не было на занятиях.
– Его проблемы исключительно психологического характера. Неразрешенные внутренние конфликты, которые, если не купировать, могут привести к надлому психики, – завел Робин убаюкивающую песню. – Мы не призваны карать. Мы хотим, чтобы он реализовывал на сто процентов свой немаленький потенциал.
Робин действительно мог бы стать неплохим психологом. А как психоаналитик – так вообще бы озолотился. Но он стал снайпером. А потом дезертиром. Но это совсем другая история.
Мы расселись в большой комнате стандартной московской двушки. Из мебели здесь был просторный, на полкомнаты, диван, три кресла, полутораметровая плазменная панель на стене, множество полок с книгами, посудой и недорогими сувенирами из разных концов света – алюминиевыми Эйфелевыми башнями, гипсовыми сфинксами, деревянными таиландскими жабами, приносящими деньги. Стены тоже были завешаны всяческими заморскими дарами – папирусами с изображениями египетских богов, шелковыми китайскими рисунками. Все это отражало род занятий хозяйки квартиры – она являлась директором небольшой туристической фирмы.
Она налила чай в большие фарфоровые кружки, стоящие на журнальном столике рядом с блюдцами с вареньем и песочными пирожными.
– Я его воспитывала одна, – голос у нее сухой, даже равнодушный, но нетрудно было догадаться, что за показным равнодушием скрывается буря страстей. Она была похожа на человека в отчаянии, который держится из последних сил. – Дима всегда был чувствительным, умным ребенком. И очень увлекающимся. Началось все с этих мерзких программ обучения. То курсы по раскрытию личности, то сайентологи в школы повадились. И ребенок стал меняться. Хулиганить перестал. Но книжки эти чертовы. Эти Шамбалы, гуру, Блаватская с Эдгаром Кейси.
Она горько вздохнула и зажгла сигарету:
– Не возражаете?
– Нисколько, – произнес Роб проникновенно сочувственным тоном – ох, артист.
– Потом попал в кришнаитскую секту. Сколько сил стоило вытянуть его оттуда. Потом были еще какие-то сектанты – сыроеды, экстрасенсы. Я им потеряла счет. И каждый раз они, с его слов, оказывались продвинутыми людьми, в них он ощущал опору. Малообразованные негодяи превращались в его воображении в мудрых носителей истины. Год назад он взялся за ум. Учился. А потом…
– Что потом? – нетерпеливо спросил я.
– Это как рецидив у наркоманов. Он ничего не рассказывал, но я поняла – снова попал в цепкие когти очередного гуру. Опять стал поздно приходить.
– А вы не в курсе, с кем он связался на этот раз? – осведомился Робин.
– Ну конечно же опять с милейшими людьми, которые мечтают наставить его на правильный путь. Эта конторка называется, кажется, клубом творческого развития «Инсайт».
– И что дальше?
– А потом он исчез.
– Как? Взял и бесследно исчез? – недоуменно осведомился я.
– Почему бесследно? Записку оставил.
– Если там никаких тайн, можно на нее взглянуть? – попросил я.
– Какие там тайны? Одна дурь, – она поднялась с кресла, подошла к полке, приподняла бронзовую фигуру Будды, которая придавливала сложенный вчетверо листок. – Читайте.
«Ты, как и все, погрязла во лжи. Нас спасет только смерть. Забудь обо мне. Но я буду помнить о тебе всегда».
Такой любящий сын. Недаром мать на эмоциях назвала его чудовищем.
– А это точно его почерк? – спросил я.
– Несомненно, – кивнула Осипова.
– А можно осмотреть его вещи? – взял я быка за рога.
– Вы ведь не из ректората, – пронзила меня кинжальным взором хозяйка квартиры.
Я пожал плечами. Конечно, она поняла, что представителям ректората незачем осматривать вещи студента. Но и нам скрываться уже смысла не было. Дальше необходимо было задавать вопросы, которые невозможно объяснить в рамках первоначальной легенды.
Я предъявил полицейское удостоверение:
– Управление по борьбе с экстремизмом полиции Москвы. Работаем по тоталитарным сектам. Ваш сын проходит скорее как жертва.
– Он точно ни в чем не замешан? – напряженно спросила женщина.
– Чист как младенец.
– Может хоть вы вытащите его из этого капкана… Если он жив, – глаза ее затуманились. Но она решительным голосом произнесла: – Можете осмотреть все в его комнате… Только ничего не найдете.
В маленькой комнате царил идеальный порядок. Мебель была из ИКЕИ – чистенькая, но страшненькая, такую в былые времена в сараях ставили. Деревянные рейки, кровать, крутящийся стул, компьютерный стол с мощным компом. На стене плакат с изображением мистика Саи Бабы, одного из самых знаменитых мистификаторов прошлого века.
Осмотреть комнату много времени не потребовалось. Вещей у Димы было немного. Повозиться пришлось лишь с тремя полками мракобесных книг – пролистывали каждую в расчете на то, что там между страниц лежат документы или записки, которые могут представлять интерес. Простучали полы, стены, осмотрели паркет. Не нашли ничего. Вообще не было ни одной вещи, которая говорила бы о том, что здесь жил живой человека, и что эта комната не выставочный стенд мебельного салона.
Винчестера в компьютере не было. Ни одного диска, флешки, даже записки.
– Он что, всегда жил, не оставляя следов? – спросил я Осипову.
– Нет. Просто перед тем, как уйти, навел идеальный порядок. И забрал несколько любимых книг, а также записную книжку.
– Даже винчестер… Чего он боялся?
– Откуда я знаю?! – вспыхнула хозяйка квартиры. – За что он со мной так? За что?!
– Да ни за что. Просто он себе не принадлежит, – сказал я. – Это не совсем тот человек, которого вы воспитывали.
– И как мне жить?
– Попытаться вернуть его на грешную землю.
Мы потерзали хозяйку квартиры еще вопросами, не выяснили ничего ценного. Зато Робин на кухне нашел визитную карточку клуба творческого развития «Инсайт».
Значит, нам туда дорога.
– Сейчас поедем в эту мозгомойную конторку? – спросил Робин, поеживаясь от холодного ветра, встретившего нас на выходе из подъезда.
– Давай завтра. Надо присмотреться. Пробить эту шарагу. А то наткнемся на ячейку «Правдолюбов», там нас и похоронят.
Глава 9
Последний шанс
Добыть информацию о клубе «Инсайт» оказалось несложно. На них было небольшое досье в московском управлении полиции по борьбе с экстремизмом. Ну и Интернет пестрил рекламами этой конторки, а также восторженными, хорошо подготовленными отзывами о благостности воздействия уникальной методики, которую разработал основатель клуба Багир Ахманов.
Насколько я понял, в этом клубе собирали людей для проведения так называемых социальных тренингов. Это означало найти запуганного обывателя, который боится попросить у начальника прибавку к жалованию, и путем несложных манипуляций с сознанием задрать его самооценку до небес, привить комплекс исключительности, научить смотреть на окружающих как на представителей низших биологических видов.
Эзотерикой в «Инсайте» не баловались, пропагандировался исключительно «научный» подход, который на проверку оказывался набором примитивных психологических этюдов.
На тоталитарную секту шарага никак не тянула. К криминалу и тем более терроризму эти пиявки не имеют никакого отношения. Обычные разводильщики. Таких конторок в Москве сотни. А дураков они выпускают десятки тысяч.
Эта деятельность не такая безобидная, потому что часто обработанные по таким «научным» методикам люди теряются в жизни – эгоцентризм и сознание собственной исключительности мало кого доводили до добра. Кадровики всех более-менее приличных коммерческих структур от питомцев курсов социальных тренингов шарахаются как черт от ладана – у ребят наблюдается гигантский разрыв амбиций и реальных возможностей.
Можно было бы не обращать внимания на этот клуб. Вот только рецидив у Димы Гремлина совпал по времени с его посещением.
Нам повезло – в клубе было запланирована рекламная акция с раздачей каких-то подарков, лотереей и лекцией самого Багира Ахманова, члена международной академии информатизации, действительного члена Нью-Йоркской академии наук, секретаря московской ассоциации психоаналитиков и обладателя еще пары десятков подобных сомнительных титулов.
В восемнадцать часов мы расселись в креслах на третьем ряду в актовом зале бывшего детского сада, захваченного «Инсайтом». Народу там набралось с полсотни человек: прыщавые юнцы, тетки бальзаковского возраста – основной контингент подобных тусовок.
Багир Ахманов чем-то походил на цыганского барона – смугл, волосат, в белом пиджаке, голубой рубашке и малиновом галстуке, с массивными золотыми браслетами на каждой руке. Стиль его выступления был нарочито деловой. Даже сухой.
Сегодня этот бухгалтерский подход на людей действует куда лучше, чем туманные, велеречивые, наполненные таинственностью и многозначительностью речи, так модные еще недавно. Все просто, вы заключаете честную сделку – вкладываете некоторую сумму в курс совершенствования личности, взамен получаете набор навыков и умений, которые позволят вам занять более высокое положение в обществе, повысить доходы, тем самым компенсировав расходы, и уйти далеко в плюс. Был ты тихим хомяком. После курса ты исключительный, ты хозяин судьбы. И гребешь деньги лопатой. Фетиш – деньги, остальное все приложение к ним.
Мерно вышагивая по сцене, Ахманов трындел, как заведенный, часа полтора. Расписывал блистающие перспективы в стиле Остапа Бендера – Москва станет Нью-Васюками, а Нью-Васюки Москвой. После этого сжато изложил прейскурант и быстренько свинтил, оставив всю толпу на сухую как вобла ассистентку в строгом темно-синем деловом костюме.
Мы устремились за ним в коридор. Настигли его около кабинета с массивной бронзовой вывеской, извещавшей, что здесь обитает сам Багир Ахманов, директор клуба «Инсайт».
– Нам бы переговорить, Багир Абдулатипович, – произнес я.
– Насчет записи к Светлане Евгеньевне, – дежурно улыбнувшись с отсутствующим видом, сигнализирующем – шли бы вы все, произнес Ахманов и толкнул дверь кабинета.
– Мы сами кого хочешь запишем, – я подхватил Ахманова под локоть и помахал перед его носом полицейским удостоверением полиции. – Поговорим?
Глаза руководителя клуба воровато забегали, севшим голосом он произнес:
– Попрошу в мой кабинет.
Кабинет был обставлен по-цыгански богато – шелковые портьеры, расписанный под золото потолок, стулья и секретер с бронзовой окантовкой, стол, заставленный блестящими и бесполезными финтифлюшками типа чернильного прибора, массивные фолианты в кожаных переплетах с золотым тиснением. Судя про всему дела у шараги шли неплохо, если ее хозяин мог позволить себе такой интерьер. С другой стороны – понты дороже денег.
– Чем обязан? – спросил Ахманов, усаживаясь в массивное кресло в стиле ампир по главе стола.
– Многим, – усмехнулся Роб. – Для начала, чем вы здесь занимаетесь?
– Мягкой психологической реабилитацией граждан, находящихся в состоянии психологического стресса, – четко оттарабанил четко Ахманов. – Вид деятельности прописан в соответствующих учетных и регистрационных документах, которые я могу вам представить.
– Ах, в документах, – кивнул Робин.
Ахманов сглотнул, поджав недовольно губы, и тут же бросился в бой:
– Если у вас есть ко мне вопросы в рамках ваших полномочий, я готов ответить на них в присутствии адвоката.
Такие заявления надо давить нещадно. И таких типов надо ставить на место жестко.
– Чего? – я перегнулся через стол и погладил лацкан его пиджака. – Тебе уголовный процесс нужен, душевед ты наш? С судом, прессой и прокурорами? Могу устроить. А для начала прикрою твою богадельню за психологическое насилие над гражданами и экстремизм. С ОМОНОМ, как положено. С наручниками и обезьянником.
– Это безумные обвинения! – подскочил он.
– А это мы посмотрим… – многообещающе произнес я. – Ты хорошо подумай и ответь мне, нужен тебе еще адвокат?
– Пока нет.
– Тогда отвечаем на вопросы предельно искренне, четко и по существу. Годится?
– Хорошо, если вы так…
– Много лишних слов, психолог, – я продемонстрировали фотографию Гремлина. – Был такой тип?
– Был. Кажется, зовут Дмитрий.
– Вы всех клиентов знаете по именам?
– Нет. Но этот запомнился.
– Чем?
– Вроде добросовестный, но не креативный. Зажатый. Мне казалось, он просто отбывает номер. Ему было неинтересно. Но базовый курс прошел. И сертификат получил.
– Зачем ему это было нужно?
– Затем, что мы – это их последний шанс. И они приходят к нам за ним. Они сами себя в корне не устраивают своей ничтожностью. Хотят измениться. Но без посторонней помощи им через себя не перепрыгнуть.
– И вы им помогаете перепрыгнуть?
Ахманов в ответ только пожал плечами.
– Создаете иллюзию, – кивнул Роб.
– Не даем им вздернуться в общественном туалете или перестрелять свой офис.
– Нужное дело делаете, батенька, – съязвил Роб.
Ахманов в ответ лишь злобно ощерился.
– Так и расстались с ним? – поинтересовался я.
– Нет. Он записался на специализированный курс «Объективная самооценка и доминирование в замкнутых социальных группах» на сентябрь… А что, он в чем-то замешан?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Он пропал. Его мать нам написала заявление.
– Найдется. Такие всегда находятся.
– Вы лично проводили у него семинары?
– Не все.
– И как он вел себя на семинарах?
– Я же говорил – тихо. Иногда его прорывало, и он толкал довольно бессвязные речи. Что-то о лжи, комплексе вины. И необходимости всеобщего очищения. Но я такие разговоры старался пресекать. Ни к чему эти псевдорелигиозные бредни. У нас же не секта, а наука. Психотехнологии
Робин саркастически хмыкнул.
– Напрасно смеетесь, – резко отреагировал Ахманов. – Это технологии, сертифицированные Ассоциацией психологов США.
– А, ну если США, – кивнул я. – А этот Дима – он с кем здесь общался?
– Здесь – ни с кем. Был замкнут. Но однажды я вышел из здания после окончания занятий и увидел его с каким-то мужчиной. Тот держал его за локоть. И что-то вкрадчиво внушал. Я еще тогда подумал, может он из этих… Из нетрадиционалов? Сейчас это модно.
– Все может быть. А что за мужчина?
– Невысокий, какой-то вертлявый, с усами. Неприятный.
– Композиционный портрет составить можете?
– Да что вы? Мельком видел.
– Когда это было?
– Я тогда в ВАК ездил – кандидатскую защищаю. Двадцать третье марта. Точно – этот день.
Больше ничего выжать из психотехнолога не удалось
Зато удалось изъять записи видеонаблюдения за 23 марта службы безопасности «Банка Москвы». Стеклянное око перекрывало подходы к филиалу банка, захватывало ограду и ворота детсада, оккупированного клубом «Инсайт».
Просматривая вместе с Робином на моей хате эти записи, я присвистнул.
Запись была цветная. Цвета блеклые, но четкость более-менее приличная – качества хватило, чтобы рассмотреть Диму и его собеседника.
Я встряхнул головой.
– Что, знакомый? – спросил Робин.
– Мимолетный знакомый.
– Это как?
– Это тот стервятник, которого я уложил на квартире Архимеда…
Глава 10
Эстетика заката
На этот раз Куратор назначил встречу на «Винзаводе», расположенном в 4-м Сыромятническом переулке, что в пяти минутах ходьбы от Курского вокзала. До революции в этих промышленных помещениях располагался пивоваренный завод «Московская Бавария», потом винный комбинат. А сегодня там вольготно раскинулся центр современного искусства.
Не знаю, с какой целью Куратор устраивал встречи в храмах искусства – возможно, проводил надо мной какие-то психологические эксперименты, пытался понять, может ли прекрасное и вечное пробиться сквозь толстую шкуру бывшего спецназовца ГРУ. В общем-то, может. Но редко.
В ожидании Куратора я решил ознакомиться с экспозицией – не зря же сто рублей уплочены. И теперь бродил внутри краснокирпичных промышленных построек, некогда бывших цехами, дегустационными лабораториями, винными подвалами.
Там царил лютый ужас.
Что только не создаст больное воображение. Человеческий скелет с отвисающим в причинном месте батоном колбасы. Картина «Песни мусора» с изображением чего-то непонятного, но исключительно гнусного. И сам мусор был рядом – какие-то огрызки, ошметки, разложенные в виде геометрических фигур. Скульптура из трех муляжей автоматов Калашникова с подписью «Ассоциация кармических модификаций». Ну и конечно длинные ряды картин, скульптур и фотографий с изображениями задниц, грудей и других обычно скрытых одеждой частей тела. Но задниц было больше. К ним творцы испытывали особую тягу, возможно, на этой теме у них произошла психологическая фиксация. Особенно порадовал пылесос, надувающий резиновую задницу.
Были высокотехнологические образцы типа «Аддский луноход» – садовая тачка, щедро утыканная антеннами и пружинами. Вдоль стены стояли изогнутые корыта – ржавые, грязные, но что-то там символизирующие – хотя, может, это просто инструмент, оставшийся после рабочих, ремонтировавших помещение и принятый за экспонат.
Была тут и знаменитая картина «Целующиеся милиционеры» с двумя гомиками в форме – когда-то она вызвала бурую негодования, но на фоне сегодняшних триумфальных побед извращенцев всех мастей воспринималась уже как милый образец патриархального искусства. Дальше шли «Повесившийся милиционер», «Трахающийся милиционер».
И опять задницы, задницы, задницы. В одном месте я застал даже пару живых голых задниц, на которых краской были нарисованы глаза и лица, что вызвало ассоциации с непристойными зековскими татуировками. Их обладатели умудрялись часами стоять на коленях, удивляя посетителей. Сдержав почти непреодолимое желание наподдать по филейной части тяжелым башмаком, я направился дальше.
Ну а тут выставляется живой классик – стена завешана фотографиями автора, огуливающего различных животных. На фотках художник был гол, убог и мерзок, а животных было жалко.
Серия картин «Источники вдохновения»: «Кокаин», «Метадон» и дальше без остановок.
В обязательном порядке несколько картин на библейские темы, свободно подпадающие под статью о глумлении над религиозными чувствами. Типа сошествие Христа к шлюхам в полицейский обезьянник.
Было ощущение, что основная часть произведений создавалась прямо на месте творцами, распечатавшими здесь нетронутые винные подвалы, да так и павшими в борьбе с зеленым змием – познавшими и «белочку», и алкогольный делирий. Хотя лучше для таких экспозиций подошло бы конопляное поле, а не винзавод.
М-да, искусство как таковое приказало долго жить. Живописные полотна с пасторальными пейзажами и прекрасными дамами ныне не в моде. А в моде инсталляции – когда «художник» бессистемно разбрасывает всякую дрянь на территории размером с комнату – сломанные стулья и компьютеры, разбитые унитазы и гнутые вилки. Это называется авторским взглядом на несовершенство мира. А если среди этого мусора сидит голая девка – это уже перфоманс.
Около такой обнаженной фемины, уютно пристроившейся в обнимку с приколоченным к фанерному листу писсуаром, я и застыл в задумчивости. За этим занятием меня застал Куратор.
– Любуешься? – спросил он.
– Недоумеваю. Почему нам было не встретиться в приличном заведении типа стриптиз-бара?
– Нужно же тебя встряхнуть.
Мы прошли мимо алюминиевого бака с надписью «Срань Господняя».
– М-да, с ликвидацией карательной психиатрии российская интеллигенция лишилась квалифицированной медицинской помощи… Все равно не понимаю – зачем все это? – обвел я рукой зал.
– Зачем искусство заменили на эпатаж?
– Именно.
– Из мира уходит гармония… Лавинообразно растет накопленная цивилизацией информация. А взамен уходит красота.
– Просто победили гнусные извращенцы, – я кивнул на очередной шедевр – фотографию балерины, пьющей из унитаза. – И это кому-то выгодно.
– Эстетическая трансформация цивилизации направляется теми, кто считает человечество за стадо, а себя определили пастухами.
– За версту видать старого чекиста, который даже в картинной галерее найдет мировой заговор.
– Найдем, – кивнул Куратор. – Кстати, благодарность тебе от командования за Гремлина. Похоже, он действительно имеет отношение к «правдолюбам»…
– Всенепременно имеет.
– Все-таки ты везучий черт. Мои ребята сейчас работают по его связям. Может, отыщем и его самого.
– Хоть на что-то я сгодился.
– Мы тоже не лаптем щи хлебаем, – он протянул мне небольшую флешку. – Нашли мы Таю, на которую твой Архимед ссылался.
– Вот это новость.
– Таисия Лопарева. Это не его зазноба и не родственница. Дальняя связь его покойной матери.
– И он пошел к ней в минуту опасности.
– Решил, наверное, что так будет надежнее. Никто не отследит связь… Нам ее взять в оборот, или сам справишься?
– Сам, – недолго думая, определился я.
– Группа обеспечения и прикрытия нужна?
– Обойдусь.
– На флешке все данные на нее. Удачи, спецназовец.
Глава 11
Врач высшей категории
– Ну что за вашу мать, – в сердцах воскликнул я, когда длинная железная змея застыла на неопределенное время, не пуская никого за кольцевую дорогу.
Железные кони затоптали все живое в городе Москве. Сожрали зеленые насаждения, дворы, загрязнили воздух. Они перекрыли город, делая движение по нему невозможным. Личная машина – это фетиш. Это престиж, статус. Понты, наконец. И мечта. По большому счету автомобиль один из недобрых божков современности. Ему поклоняются, приносятся жертвы – перекраиваются города и среда обитания, высасываются недра и человеческий труд. Он же собирает кровавый урожай и завоевывает все новые пространства.
Человечество безуспешно пытается бороться с этим божком. Вводятся свободные от автомобилей зоны. В Пекине четные номера ездят по четным дням, а нечетные по нечетным. В Шанхае номер на автомобиль стоит дороже самого автомобиля. И все равно автомобили побеждают. А Москва полностью сдалась на милость победителя.
После дезертирства из частей спецназначения российской армии, улегшись на дно, я работал механиком на автобазе. Я люблю механизмы и знаю в них толк. Но к легковым автомобилям отношусь как-то равнодушно. Будь моя воля, я бы изгнал их из городов. Вспоминались картинки пятидесятых годов – как тогда представляли будущее. Монорельсовые дороги, скоростные поезда в прозрачных трубах, самодвижущиеся тротуары – вот это высокая цивилизация мегаполиса, которая так и не была построена. Взамен ей наплодили карет с двигателями внутреннего сгорания.
Впереди Ленинградский проспект перегородил начавший разворачиваться и намертво застывший подъемный кран. Это надолго.
Ладно, торопиться особенно некуда. Я положил перед собой планшетник и продолжил изучение файлов, которые мне сбросил Куратор. И пытался прикинуть, как построить беседу с этой самой Таей.
Итак, что о ней известно.
Таисия Николаевна Лопарева. Возраст – пятьдесят восемь лет. Живет в Твери, на окраине города. Хирург городской клинической больницы номер три, врач высшей категории – это обычно люди циничные, прагматичные, внимательные и со своими принципами.
Как с ней работать? Хитростью брать или наглостью? Пожалуй, не нужно никаких комбинаций и тонких изысков. Правильнее будет просто заявиться к ней и в лоб спросить – не оставлял ли мой старый и добрый друг Паша что-нибудь для меня. Не сработает – тогда и будем думать.
До Твери, слава те Господи, рукой подать. Если бы не пробки, был бы уже там.
Наконец кран развернулся, и железная змея двинулась вперед. И началось броуновское движение – каждый пытался быть умнее других.
– Куда ты прешь, баран! – в сердцах воскликнул я вслед подрезавшей меня маршрутке.
Полтора часа я выбирался из мегаполиса. Вырвавшись на оперативный простор, притопил педаль и отдался на волю скорости. И часа через два пересек границу Твери, которая еще недавно была Калининым.
Пообедав в грузинском ресторанчике в центре города – готовили вкусно, цены приемлемые, я вышел на улицу, которая встретила меня мощными порывами холодного, пробирающего насквозь ветра.
В таких резких порывах ветра есть для меня что-то волнующее. В воображении возникает целый сонм обрывков образов – распарывающий бушпритом штормовой океан пиратский бриг, ломящийся через грозовой фронт утлый самолет, отвесный склон горной вершины, которую необходимо взять. В этом есть вызов и преодоление. Терпкий вкус борьбы. Я люблю бьющий в лицо ветер.
Вспомнил, что сегодня объявляли штормовое предупреждение. Как пел Буревестник: пусть скорее грянет буря.
Стоп, хватит забивать голову ерундой.
Я присел на капот моей машины и вытащил мобильник. Пора звонить Таисии Николаевне. Уже полвторого. Если верны имеющиеся в моем распоряжении сведения, сегодня ее смена до двух.
Я набрал номер. Мне не ответили.
Я сел в свою «мазду». Позвонил еще. Нет ответа…
Прогулялся по исторической набережной, поглазел на гордые силуэты древних храмов. Город хоть и запущенный, но красивый.
Вернувшись в машину, я откинулся на сидении и еще раз набрал номер.
– Я вас слушаю, – послышался в трубке усталый женский голос.
– Таисия Николаевна. Здравствуйте.
– И вам того же.
– Вы, конечно, меня не знаете. Мне дал ваш номер Павел Андронов.
– Павел?
– Да…
– Павел, – будто пробуя имя на вкус, произнесла Таисия Николаевна. – И что же вам надо?
– Совершенно не телефонный разговор. Переговорить бы с глазу на глаз. Могу пригласить на чашку кофе. В любом месте, где скажете. Клятвенно обещаю, что не задержу вас надолго.
– Павел Андронов. Паша… Говорите, он номер дал?
Я хотел сказать «да», но прикусил язык. Вспомнил справку с ее данными. Телефон этот она приобрела две недели назад. Сменила по каким-то причинам номер.
– Нет. Он просто назвал вас. А номер я узнал сам.
Молчание на том конце. Потом женщина осведомилась требовательно:
– Извините, а как вас зовут?
– Сергей.
– А по батюшке?
– Сергей Васильевич.
– Да. Павел говорил о вас… У меня сейчас закончилась смена. Подъезжайте на улицу Граермана, около городской клинической больницы.
– Во сколько?
– Когда можете?
– Я на набережной.
– Пятнадцать минут езды. Если не заблудитесь.
– У меня навигатор.
– Хорошо, я вас жду, – произнесла она.
За пятнадцать минут я не справился – навигатор завел не туда. Но через четверть часа был на месте.
Припарковался я в переулке прям за черным лакированным, как ботинок сутенера, «ауди». Метров триста до места встречи прошел пешком. Осмотрелся и сразу увидел Таисию Николаевну – она просматривала журнал около газетного киоска, располагавшегося справа от шлагбаума перед территорией больницы. На ней был длинный золотистый плащ, высокие сапоги. Женщина далеко не первой молодости, но худощавая фигура, правильные черты лица говорили о том, что когда-то она была чертовски хороша.
– Таисия Николаевна. Я Сергей, – представился я, подойдя к ней.
– Я поняла, – глаза у нее были цепкие и умные.
– Пойдемте, выпьем кофе, – я кивнул на кафе «Волгарь», расположенное в трехэтажном доме с острой крышей.
– Тут дорого. Лучше пройдем подальше. Там пиццерия подешевле.
– Дешево и сердито – это не наш выбор, – с улыбкой я указал в сторону забракованного женщиной заведения.
Интерьер был выдержан в старорусском стиле, на стенах развешаны фотографии с изображением старых видов Твери, бурлаков, крестьян и купцов. Мы уселись в уголке рядом с огромным медным самоваром, на стене за моей спиной висели связки баранок.
– Что будете есть? – спросил я, просматривая увесистое меню в толстой кожаной обложке
– Спасибо, только кофе.
– Ну хотя бы пирожное.
Уломал ее на тирамису и фрукты. Сделал заказ молоденькой, в красном сарафанчике официантке. Откинулся на спинку стула, поймав на себе внимательный взгляд собеседницы. Она отвела глаза и произнесла:
– Я убедилась, что вы тот самый Сергей. Павел описал вашу внешность.
– И что говорил обо мне?
– Что вы придете обязательно…
– Тут он был прав.
Значит, Архимед давно чувствовал, что кончится все этим. И в живых остаться не слишком надеялся. Тогда почему не пришел и не рассказал мне все откровенно? Смысл устраивать все эти игры? Просто надо было прийти и сказать – помоги. И я бы вытащил его хоть из преисподней. Но он постеснялся. Скорее всего, до последнего надеялся на другой исход. Решил, что разгребет все сам, но на крайний случай подстраховался.
– Я знаю его с пяти лет, – поведала Таисия. – Он был умненьким, все понимающим мальчишкой – сорванцом. С детства знал все обо всем. Особенно о компьютерах. Мать его была моей пациенткой. Потом стала подругой – из тех, с кем видишься раз в год, но все равно чувствуешь близость. Я любила их семью, Сергей. И жалела их. Им всегда не везло. И эта катастрофа. И Павел потом изменился. И вообще…
Принесли заказ. Таисия отхлебнула небольшой глоток кофе и снова внимательно посмотрела на меня, будто чего-то ждала. Потом глухо произнесла:
– Он жив?
– Нет, – угрюмо ответил я.
– Что с ним стряслось?
– Его убили.
– Кто?
– Я не знаю. Но очень хочу узнать.
Она поставила чашку. Глаза на миг наполнились болью. Но она тут же взяла себя в руки.
– Я вам вряд ли могу чем-то помочь Я не знаю ничего ни о его занятиях, ни о знакомых, ни о жизни. Он появлялся очень редко… И теперь больше не появится никогда…
Она постучала задумчиво ногтем по фарфору чашки:
– Я одна. У меня нет семьи. Как сын он был мне… Как же жизнь нас всех крутит.
Потом резко произнесла:
– Если можете, найдите этих мерзавцев. Нельзя безнаказанно убивать таких ребят.
– Я найду, – заверил я.
Она открыла сумочку и извлекла из нее конверт: