Узел судеб. Полусказка

– Во, история! – покрутил головой Петр Сидорович и, чокнувшись, выпил.

Анатолий Викторович тоже выпил. Закусили солёными помидорами. Стресс снялся!

– Теперь давай за Кирочку выпьем, – поднял тост хозяин, – Чтоб у ней всё было хорошо!

Выпили, закусили, на сей раз, домашним салом с чесночком. Потом выпили за жён (за каждую отдельно), потом Пётр Сидорович достал из холодильника вторую бутылку. Следующие тосты были серьёзные: за Партию, за армию… Размякнув, стали травить анекдоты.

– Во, слушай: один мужик ребёнка из проруби вытащил. На другой день звонок в дверь. Открывает – а там мамаша того ребёнка. Это вы, спрашивает, моего Коленьку из проруби вытащили? Мужик отвечает: ну я, а чо? А мамаша: чо, чо, через плечо! Шапочка где?

– Ну, дура! – пристукнул кулаком Филин, – Шапочку ей, надо же! Нет бы человеку душевное спасибо сказать, так она… Фу, меркантильность какая! Вот, я лучше тебе про ракетчиков расскажу. Комполка по утрянке вбегает в казарму и орёт: кто валенком в пульт кинулся? Все молчат. Он снова: кто валенком в пульт кинулся? Один солдатик отвечает: это я, из баловства… А полковник: вот и добаловался! Бельгия где?

– Это ваще с-служебный проступок, грязным валенком в пульт кидаться! – прокомментировал Мыш заплетающимся языком, – Из-за этого могут даже быть м-международные осложнения… А, эту… Бельгию… нашли потом?

Ёмкость опустела. Попытка добыть ещё одну у соседа не увенчалась успехом.

– Ночуй у меня, слушай, – гостеприимно предложил Филин, – Как ты поедешь в час ночи?

– Да тут всего-то два квартала!

– Не-е, опасно! Пьяный за рулём – потенциальный убивец!

Анатолий Викторович снял трубку и позвонил жене:

– Алё… как тебя… Зина! То-есть, Вера! Меня сегодня не жди, я с Филином… это… совещаюсь, вот! Здесь и заночую. … И не пьяный я вовсе! … Что-о!? А ну, р-равняйсь! Смир-рна-а! Отбой воздушной тревоги!

Глава вторая

На следующий день Антон с удивлением убедился, что в школе все уже знают о произошедшем. А что тут удивительного, Читатель? Город-то маленький! У кого-то из учеников в больнице работала в ту ночь не то сестра, не то тётка… Короче, Антона встретили, как героя! Классная руководительница, обсудив новость с коллегами, предложила записать Филину в личное дело благодарность. Он смущался и едва досидел до конца уроков.

После школы зашёл к Мышам забрать велосипед. Вера Степановна заключила его в объятия и всего измочила благодарными слезами, насилу вырвался. Поколебавшись, решил проведать Киру. Купив за двугривенный букетик ромашек у бабульки, торговавшей у крыльца универмага, поехал в медсанчасть. В хирургическое отделение его не пустили, часы для посетителей начинались с четырёх.

– Хто у тебя тута, кавалер? – вяло поинтересовалась пожилая вахтёрша, не отрываясь от вязания.

– Да так… одноклассница…

– А! Понятно. Эй, Васильевна! – окликнула она пожилую санитарку, закончившую мыть пол, – Всё равно в гнойное идёшь. Позови-ка… Как фамилиё?

– Мыш.

– Во, Мышу позови! Скажи, кавалер ждёт, с цветами!

Васильевна поставила пустое ведро и швабру и пошла на второй этаж. Через несколько минут оттуда, хромая, спустилась Кира. Бледная, с синими тенями под глазами и марлевой наклейкой на лице.

– Привет, Филин! А цветы кому? Неужели, мне?

– Привет… Ага, тебе!

Кира взяла ромашки, понюхала, улыбнулась:

– Какая прелесть! Мне ещё никто никогда цветов не дарил!

Антон покраснел. Он тоже ещё никому цветов не дарил.

Они вышли на крыльцо и остановились у перил. Антон встал на ступеньку ниже, чтобы глаза были на одном уровне. Неловко спросил:

– Ну, как ты?

– Нормально. Мне обезболивающее вкололи, всю ночь спала, как сурок. А ни свет, ни заря разбудили температуру мерить, да ещё заставили анализы сдавать. И опять укол делали! Пенициллин. Болючий, как битое стекло! А в двенадцать, перед обедом, ещё один! Уже даже сидеть больно. Сказали, четыре раза на день! Пока выпишусь, всю задницу в дуршлаг превратят…

Антону стало жалко школьную подругу, но он не мог найти слов, чтобы выразить это. Спросил, чтобы хоть что-нибудь сказать:

– И что, температура?

– Нормальная.

Разговор как-то не клеился. Подул ветерок, и Кира поплотнее запахнула линялый байковый халат неопределённого цвета, который был размера на четыре больше, чем нужно.

– Филин, а ты, правда, свой самоучитель порвал для костра, или мне показалось? – вдруг задала она неожиданный вопрос.

– Ну… да! – растерялся парень, – Всего две спички осталось… вот и пришлось учебник…

И тут произошло такое… такое!

Кира обняла его за шею и поцеловала. В губы, да! А потом… потом убежала не попрощавшись. Стало быть, не так уж сильно нога болит!

Антон постоял, ошарашено глядя ей вслед, затем сел на велосипед и, выписывая кренделя, поехал прочь.

Дома он завалился на диван переживать. Отец был на службе, мать отсыпалась после ночной смены, так что переживать никто не мешал.

Мать встала через час и заглянула в комнату сына:

– Расскажешь?

Антон принялся рассказывать. Нина Петровна слушала внимательно, не перебивая, ибо в общих чертах уже знала о происшествии.

– … а сегодня я её навестил…

Парень умолк.

– Цветы подарил?

– Ну…

– И она тебя поцеловала?

– Ага… Откуда ты знаешь, мам? Никто же не видел!

Нина Петровна улыбнулась и погладила сына по вихрам.

– Я просто поставила себя на место Киры… Вот и догадалась!

Больше Антон Киру не навещал, тем более, что её, в связи с окончанием учебного года, через три дня выписали долечиваться амбулаторно. Встречая девушку, здоровался, конечно, но отводил глаза, ибо после того поцелуя сохранилась странная неловкость. Кира тоже смущалась… Она теперь из-за шрамов, которые воздвигали новый комплекс неполноценности взамен утраченного прыщевого, была вынуждена носить брюки и большие дымчатые очки. Ненавистные же прыщи исчезли без следа после поцелуя! Ну, и уколы пенициллина с витамином В12 тоже помогли.

Об очках. Через деверя заведующей станцией Скорой Помощи мама Вера вышла на тётку его приятеля, которая имела знакомство в «Оптике» на Университетском Проспекте в Москве. Там в заграничную наимоднейшую (с двойной переносицей!) оправу, купленную аж за восемьдесят (!) рублей у спекулянтов на базаре в Малоярославце, вставили остродефицитные нестандартные голубовато-дымчатые стёкла минус три. Очки отлично маскировали шрам на лице, ибо были вдвое больше обычных.

Наступила пора экзаменов. Антон всё сдал на пятёрки, только физику, математику и химию на четвёрки. Кира тоже не подкачала.

И вот, наконец, Выпускной Бал! Кире сшили для него платье ещё зимой, но она наотрез отказалась его надеть: короткое же, до колен! А шрамы видно даже сквозь колготки! Пришлось родителям поехать с дочкой на барахолку аж в Малоярославец, где после долгих поисков купили замечательный кримпленовый брючный костюм лазоревого цвета с серебряными фасонными пуговками. Венгерский. Стоил он, как комплект зимней резины на Жигули, папа Толя даже с лица сбледнул. Но, на какие только материальные жертвы не пойдёшь для единственной дочери!

Мероприятие прошло, как положено: с поздравительными речами педагогов и благодарными речами родителей, с вручением медали и аттестатов. Золотую медаль на школу выделили только одну, её получила Лена Скворцова из 10 «А». Медаль была лёгкая, явно не золотая, а позолоченная, или, может, вообще, анодированная. К слову, Лена добилась высшей школьной награды Родины в основном усидчивостью и зубрёжкой. Особых талантов у девушки не имелось, она ни разу не участвовала в олимпиадах и прочих викторинах. Зато папа трудился директором НИИФЭ.

Затем начался концерт самодеятельности. Читались стихи, пелись песни, плясался акробатический рок-н-ролл, на который Пётр Иванович взирал с неодобрением, ведь совсем недавно, каких-нибудь десять лет назад, подобные телодвижения квалифицировались как буржуазное разложение, а исполнители клеймились позорным словом «стиляги».

Дима Шерстнёв показывал фокусы. На глазах у изумлённой публики он три раза подряд достал из карточной колоды пикового туза, порвал его на клочки, колоду сжёг на железном противне, а потом провозгласил ломающимся баском:

– Колода эта теперича вместе с тузом находится в кармане у гражданина Парчевского между трёхрублёвкой и квитанцией из прачечной!

Коля Парчевский, изобразив на лице изумление, предъявил колоду с воскресшим пиковым тузом. Все смеялись и хлопали.

Финалом-апофеозом концерта был «Танец Маленьких Лебедей», исполненный четырьмя акселератами из 10 «Б». Они, плавно двигая лопатками на мускулистых спинах, выплыли из-за кулис, а затем, взявшись за руки, исполнили собственно танец. В белых майках, пачках и кедах, с венками на головах, ребята старательно выбрыкивали ногами, вызывая в зале взрывы хохота.

После концерта все повалили к накрытым в спортзале столам, кряхтевших и трещавших от пирогов, салатов, колбас, тортов, варёной картошки и прочих деликатесов. Было даже две баночки шпротов! Присутствовало также шампанское из расчёта одна бутылка на пятерых. Педсовет и Пётр Иванович были против алкоголя, но родительский комитет выдавил у них согласие на чисто символическую дозу, мотивировав, что это важный ритуал вступления во взрослую жизнь. Пётр Иванович, вздохнув, согласился и обречённо подумал: «Всё равно водку тайком притащат…».

После того, как все наелись, столы сдвинули к стене и начались танцы. Их открыли физрук Вадим Викторович и немка, в смысле, учительница немецкого языка, Каролина Арнольдовна, шикарно исполнившие вальс под песню «Вальс устарел». Про них шушукались, что… ну, вы же понимаете: он молодой, красивый и мускулистый, холостой, она – блондинка с формами, хотя и старше годами. Пела, разумеется, Кира, подражая Майе Кристаллинской. Затем ансамбль заиграл быстрый танец (для разогрева!) и веселье начало набирать обороты. Кира села за синтезатор.

Антон плясал в компании четырёх одноклассников, образовавших кружок и по очереди совершавших причудливые телодвижения, пытаясь на языке танца поведать окружающим свои мысли, идеи и устремления. Иногда это удавалось, но чаще – нет. Но, всё равно, было весело!

Одноклассница Людмила Скокина, вся напрягшись, как леопардиха на ветке, следила за предметом своего вожделения – Филином, выжидая правильного момента, чтобы сделать бросок и закогтить. Она была влюблена в нашего героя уже два года, с тех пор, как перевелась в его класс, переехав из Кинешмы. С первого же дня Люся делала парню довольно недвусмысленные намёки, которые тот тупо не понимал и не подозревал об охоте на себя, хотя Скокина, сидевшая позади него, постоянно дышала в затылок, клянчила дать списать и угощала домашними пирожками.

К сожалению, сия девушка была некрасивая, и ни фигурой, ни нарядами, ни интеллектом похвастаться не могла, но характер имела несгибаемый, и умела добиваться поставленных целей. Слегка выпив с девчонками для куражу, она приняла решение: сегодня или никогда! Антошка, Антошка, небось, пойдёшь копать картошку…

Антон духарился в меру своих способностей и воображения, искоса поглядывая на Киру. Он ждал, когда она спустится в зал, а тогда… Пригласит на первый же медленный танец! Наконец, быстрый танец кончился и начался медленный. Кира освободила место у синтезатора Гошке Верховцеву, Антон дёрнулся было к ней, но… его опередил Алексей! Экая незадача! Антон угрюмо вышел в туалет. Там трое ребят, уже изрядно навеселе, предложили остограммиться. Антон раньше водку никогда не пил, но, тем не менее, согласился. А что? Он же уже взрослый! Выпив пол стакана, не опьянел, но почувствовал, как сознание, слегка запнувшись, расправило могучие крылья! Проснулось остроумие, сила и жажда подвигов. Покурив с ребятами, хотя тяги к куреву не испытывал, а так, баловался изредка, вернулся в зал. Кто-то, азартно сопя, подкрался сзади и закрыл ему глаза влажными ладошками.

– Угадай, кто?

Антон добросовестно задумался. От незнакомки слегка пахло портвейном «Агдам», чуть сильнее – пóтом… и духами «Кармен»! Такими духами в классе мазюкалась только одна девушка, Люся Скокина, сидевшая за партой позади него.

– Скокина, ты, что ли?

– Ну!

Бесцеремонно схватив парня за руку, она двинулась на середину зала.

– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

Отказаться было невежливо, да и с какой стати?

Обвившись вокруг Антона, как лоза вокруг дуба, интриганка, наступая ему на ноги, шептала прямо в ухо:

– Ой, Антоша! Что ты со мной делаешь?

Упругая грудь упиралась в солнечное сплетение! Вообще-то, Люся Антону никогда не нравилась, но сейчас… сейчас критика была угнетена водкой, и он незаметно прижал её (Люсю, а не критику!) к себе покрепче. Та счастливо охнула.

После танца девушка не отпустила Антона, но потянула за собой:

– Пойдём, Филин! У меня там есть… кое-что!

Уходить не хотелось, ибо в душе теплилась надежда потанцевать с Кирой, но её крепко держал под руку Алексей, рассказывая что-то смешное. Кира смеялась, запрокинув голову, и её горло трогательно вздрагивало.

«Потом… попозже подойду!» – решил Антон и переключил сознание на Люсю, тащившую его за руку с упорством муравья, пленившего гусеницу.

Они зашли в кабинет биологии, почему-то оказавшийся не запертым. Не зажигая света, Скокина вытащила из парты сумку, а из неё – бутылку ноль семь.

– Во, портвейн! Давай, ты первый!

И Антон, задержав дыхание, храбро отпил из горлышка несколько больших глотков – не отказываться же! Ещё сочтёт за слабака! Люся, тоже отхлебнув чуть-чуть, придвинулась ближе.

– Какой ты красивый… – прошептала она, и в следующую секунду её липкие, пахнущие вином губы приникли к губам парня.

Поцелуй был жадным и продолжительным. Оторопевший от такого развития событий, Антон попытался отстраниться, но не тут-то было. Сознание покосилось и грозило вот-вот рассыпаться. Неудивительно: портвейн после водки, без закуски, с непривычки…

А руки одноклассницы уже вцепились в него мёртвой хваткой, и её длинный скользкий язык проник в рот и загулял по дёснам, зубам, нёбу. Было очень приятно, но, в то же время, конфузливо. Затем последовал другой поцелуй, третий… много! Не прерывая этого приятного занятия, девушка слегка отстранилась, и в следующий миг положила руку Антона себе на грудь. Оказалось, что платье уже расстёгнуто до самого пояса, а лифчика нет вовсе!

Всё, как рассказывал отец: сначала артиллерийская подготовка, а потом вступают танки!

Антону было хорошо! И нехорошо тоже. Во-первых, сознание совсем раскололось, и он плохо соображал, где находится и что делает. Во-вторых, его мутило, несмотря на восхитительные ощущения от объятий и поцелуев. В-третьих, он стеснялся Люсиных откровенных прикосновений к своим самым интимным местам.

Сколь долго всё это продолжалось? Может, минуту, а может – вечность… Счастливые часов не наблюдают! Да и часов в темноте было не разглядеть.

Внезапно вспыхнул ослепительный свет. В дверях стояла биологичка Вера Анатольевна, Алексей, Гошка… и Кира. Ребятам понадобился скелет для очередного номера.

Антон и Люся отпрянули друг от друга, но вошедшим всё сделалось ясно. Вера Анатольевна даже хотела сделать замечание, в смысле, заорать от возмущения, но настолько обалдела, что только и смогла выдавить из себя:

– Здесь вам не тут!

Дальнейшего Антон не помнил. Очнулся дома, в своей постели. Сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался солнечный луч, кинжалом коловший глаза. Во рту привольно раскинулась пустыня Сахара с горелым пнём языка посередине. Голова не болела, потому что целиком превратилась в сгусток боли. Казалось: шевельнись только организм – и этот сгусток взорвётся! Но покинуть постель было необходимо, причём без промедления, ибо мочевой пузырь и прямая кишка трещали по швам и вопили, что нуждаются в безотлагательном освобождении от продуктов распада, а не то…

Антон послушался этих призывов и двинулся на поиски туалета, который нашёл с первой же попытки. Оттуда до кухни с краном, испускающим спасительную воду, было рукой подать. А на кухне сидел отец.

– Доброе утро, Антон Петрович! – задушевно поздоровался Пётр Сидорович.

– Ы-ы… – невнятно отозвался юноша, жадно приникая к источнику живительной влаги.

– Что пил, сынок? – участливо и деловито поинтересовался отец, когда сын утолил супержажду.

– Водку… и портвейн, – признался тот.

Филин старший содрогнулся:

– И, без закуски!?

– Ага…

Подполковник танковых войск ощутил в себе сочувствие, основанное на личном опыте. Ругаться расхотелось.

– Запомни сын: ты вступаешь во взрослую жизнь, может, даже станешь офицером. Без спиртного обойтись в этой жизни не удастся. А потому! Никогда не смешивай, всегда закусывай, не пей наспех и с незнакомцами. Насчёт меры… она у каждого своя, определяется эмпирически. Старайся не превышать.

– Пап! Да я вообще теперь…

Отец снова вздохнул:

– Не зарекайся. Кто знает, как жизнь повернётся.

И закурил для уверенности.

Помолчали. Антон выпил предложенный отцом огуречный рассол. Сознание прояснилось, организм отживел.

– Слушай, а как я домой попал? Нифига не помню…

– Тебя мать привезла. Она специально вчера дежурила в дополнительной бригаде.

– Что, прям, из-за меня!?

Отец ухмыльнулся:

– Нет, из-за всех вас. Четверо упились до отключки, ещё троих из разных школ в приёмный покой пришлось везти с разбитыми мордасами. Ну, и ты среди прочих.

Антон виновато передёрнул плечами и угрюмо спросил:

– Пап! А что, я теперь на Люське должен жениться… как честный человек?

Пётр Сидорович подавился дымом Беломора и закашлялся от неожиданности, хотя и знал от жены, что сына застали тискавшим полураздетую одноклассницу. Затем сипло спросил:

– А ты что, ей… вдул?!

Парень попытался собрать осколки воспоминаний в кучку.

– Нет… Не думаю… Не, точно – нет!

– Тогда… не должен!

Сей ответ последовал с некоторой запинкой.

– Запомни, сынок, – отец положил руку на плечо парня, – Баб в твоей жизни будет… много. На всех не переженишься. Только с той расписывайся… впрочем, сам потом поймёшь, с кем.

Антон попытался представить, как женится на Кире, но голова всё ещё работала плохо, поэтому сия фантазия не получилась.

Кира вернулась домой на рассвете, встреченном в компании двух одноклассниц и Алексея. Он, вообще, не отходил он неё всю ночь, держал за руку, а при расставании даже попытался поцеловать, но Кира отвернулась, и поцелуй угодил в нос. Тем не менее, всё равно было приятно.

«Щетина у Гремина колючая, а так – ничего» – подумала она, ложась спать. Что значило «ничего» Автор не знает.

Однако, сразу уснуть не удалось. Перед глазами стояла сцена в кабинете биологии: голые сиськи Скокиной, пьяные глаза и отвисшая слюнявая нижняя губа Филина. Фу, гадость какая! Неожиданно попыталась представить себя на месте Скокиной, но голова была слишком тяжёлая, сильно хотелось спать, поэтому сия фантазия не получилась.

Глава третья

Пережив после обеда неприятный разговор с матерью (было очень стыдно за своё поведение), Антон решил прогуляться на свежем воздухе. Взявши ракетку, пошел в парк, надеясь поиграть в пинг-понг. Там, в летнем павильоне на три стола, всегда кучковались любители постучать шариком.

Дорожка, посыпанная кирпичной крошкой, бодро шуршала под резиновыми подошвами кед. Множество одуванчиков, уже превратившиеся в пушистые шарики, так и провоцировали на вмешательство в их процесс размножения. Поднявши длинный прут, Антон на ходу сносил их седые головы, представляя себя богатырём Добрыней Никитичем, сражающимся с татаро-монгольской ратью.

– Вот вам, злы татаровья! – бормотал он под нос, – Ишь, заполонили Землю Русскую! Всем головы пооттяпываю!

Перебив всех «врагов», до которых мог достать, он прицелился и метнул прут в обособленную кучку цветов шагах в десяти. Полегли все!

– Во, и штаб ихний накрылся!

Довольный собой, прошёл остаток пути просто так, без фантазий. У входа в павильон его окликнул Алексей:

– О! Привет, Филин! Просьба у меня: поиграй со мной. А то больше никого нету!

– А, чего ж! Просьбу выполню.

Они сыграли восемь партий, пока не утомились. Антон выиграл три. Одну партию он проиграл на «больше-меньше» и слегка переживал из-за этого. Вообще-то, силы были не равны, так как ракетка у Алексея была лучше: вьетнамская, гладкая, с шипами вовнутрь. Такой кручёные подачи гораздо кручёнее получаются, а это – серьёзное преимущество! Да и похмелье ещё не совсем выветрилось.

Сели на лавочку, помолчали. Как мы помним, друзьями они не были. Алексей с хрустом потянулся:

– Эх! Славно вчера всё прошло, не так ли?

– Э-э… Угу! – промычал Антон, восторга от выпускного вечера не испытывающий.

Гремин кудахтающе захихикал:

– А ты молодец! Скокину, говорят, вообще… Как у неё сиськи? Твёрдые, а? Или не очень?

Вопрошаемый конфузливо промолчал.

– А мне тоже целоваться пришлось, – похвастался Алексей, доставая из красивой коробочки толстую папиросу «Три богатыря».

– А с кем? – чисто из вежливости спросил Антон, – О, ты курить начал? Большой стал, да?

– Ага, взрослый я, – солидно выпустил дым через ноздри Алексей и поднял руку, – Все вторичные половые признаки отчётливо определяются! Во, волосы в подмышке видишь?

Он длинно сплюнул в траву и продолжил:

– А целовался с Мышой. Она в меня втюрилась по страшной силе. Всю ночь гуляли под ручку. Тёплая такая, приятная на ощупь! Эх, кабы эти дурёхи, Сокольская с Горюновой, под ногами не путались, я б, наверное…

С замиранием сердца Антон понял, что Кира для него потеряна навсегда. Осознание этого факта наполнило настроение нешуточной грустью. Да, конечно, у них с Кирой ничего не было… кроме того поцелуя. Да и то, он был дружеский… Но, ведь, могло бы быть потом? Гулять вместе, целоваться, ага? А после института…

Мысль эту он додумывать не стал.

Алексей докурил, снова сплюнул (слюна у него била фонтаном от непривычки к табаку!) и деловито предложил:

– Ну, давай ещё партеечку-другую?

– Неохота что-то… – буркнул Антон, почему-то начавший испытывать к Гремину неприязнь, – В стенку постучи.

– Да ну его, этот онанизм! Подожду, может, подойдёт кто-нибудь.

Заткнув ракетку за пояс, Антон ушёл, не прощаясь. Повесив голову, он брёл куда попало, ни о чём не думая. Впрочем, отдельные бессвязные мысли всплывали и тут же тонули в водоворотах дурного настроения:

«Вот ктой-то с горочки спустился… Бэсса мэ, бесса мэ муча… Филин, а ты, правда, итальянский знаешь? … Естердей… олл май траблз сим соу фар эвэй… Ой, Антоша! Что ты со мной делаешь? … Здесь вам не тут… Антошка, Антошка, пойдём копать…»

Слово «картошку» додумать не удалось, ибо он натолкнулся на Киру, вышедшую из-за поворота, и задел её плечо своим.

– Алё, гараж! – возмущённо воскликнула девушка, потирая ушибленное место, – Фары включи!

– Ну, что пардон – то пардон, – покаянно отозвался Антон.

– То-то, что пардон…

Голос Киры смягчился.

– А ты куда, такой смурной?

– Да так… вдоль, а потом поперёк.

– Ой, а пойдём в теннис поиграем? Вон, и ракетка у тебя!

– Да я уже… А ты иди, там Гремин сидит, ему партнёр нужен.

Кира странно посмотрела на него. В глазах её отразилось удивление и разочарование.

– Ну, как хочешь… Гремин, так Гремин.

Антон хотел ответить, что так, как он хочет, уже не получится, но вместо этого грубо брякнул:

– Ну, и целуйся со своим Греминым!

Лицо девушки покраснело, губы искривились, и с них сорвалось громкое:

– Дурак!

Антон на «дурака» обиделся. Резко повернувшись, он полубегом ринулся прочь из парка.

Кира не пошла в павильон. Она брела, куда глаза глядят.

«Ну, почему, почему он со мной так? И, причём тут Гремин? Подумаешь, прошлись под ручку! Нет, тут другое: он же теперь со Скокиной гуляет… и не только гуляет, а ещё и тискается. Перебежала дорогу, тварь развратная, увела моего Филина… Антошу! Теперь надежды нет… Эх, жалко, что нынче в монастырь нельзя уйти!»

Придя домой упала на кровать и дала волю слезам.

Отвезя документы в Институт Военных Переводчиков, Антон принялся готовиться к вступительным экзаменам. Времени было не так много: там начинали раньше, чем в гражданских вузах. Особенно пришлось зубрить историю. Когда был 2-й съезд РСДРП? А что на нём порешали? Или, скажем, цели и задачи Крымской Войны 1854 года. Чего добивались англичанцы с французами и турками от царя Александра? Нет, минуточку… Кто тогда царём-то был? Если Александр, то с каким порядковым номером? Срочно уточнить!

Пробелов было много, поэтому погулять было возможно только часок перед сном. Ну, ездил, конечно, по воскресеньям на озеро.

А с Кирой не встречался, не до неё было, да и дулся, вспоминая «дурака».

Кира держала экзамены в Институт имени Гнесиных (там конкурс был поменьше, чем в Консерватории).

Выслушав её исполнение этюда Прокофьева (играла на память!) экзаменаторша свернула верхнюю (усатую!) губу в трубочку. «На хоботок похоже!» – мысленно хихикнула Кира, но удержала на лице серьёзное выражение.

– Неплохо, как бы… Только, что у вас за техника старорежимная? Девятнадцатый век какой-то… Вы первый, пятый и третий палец так ставите, что аж с души воротит!

Кира обиделась, но, сдержавшись, вежливо объяснила:

– Я училась у Валентины Васильевны Шишкиной, заслуженного учителя РСФСР. Ей в этом году исполнилось девяносто лет. А Консерваторию она закончила в 1904 году…

Экзаменаторша развернула губу обратно и поставила четвёрку.

Остальные экзамены девушка сдала на пятёрки и была зачислена… на отделение народных инструментов!

– Ничего, доченька, не расстраивайся! – утешала её мать, гладя по голове, – Год отучишься на народных, а потом переведёшься на исполнительское!

Кира шмыгнула распухшим от слёз носом и нехотя согласилась с сим планом.

Первым экзаменом у абитуриента Филина А. П. была история. Вопросы попались лёгкие: татаро-монгольское иго и итоги первой мировой войны. И, вроде, всё правильно ответил, но…

– А какой город был столицей Золотой Орды? – спросила экзаменаторша, дама под пятьдесят со старомодной башней на голове, раскосая и сама похожая на татарку.

– Э-э… Так, они же кочевые были… Туда-сюда… Какая ж столица? – забормотал в смятении Антон.

– Ага, не знаете! Стыдно, молодой человек!

Тётка скривилась, как от уксуса, и задала следующий вопрос:

– Что было главным событием двадцатого столетия, произошедшим в результате империалистической войны?

Антон лихорадочно заскрипел мозгами:

«Во, валит, так валит! Что за событие такое? Да ещё главное? Может, мирный договор в Компьене? Конец войны и всё такое… Нет, не то… А что?!»

Молчание затягивалось и грозная историчка суровела на глазах.

– Неужели, тоже не знаете? – с оттенком презрения бросила она через губу.

– Нет… – вымолвил готовый разрыдаться Антон.

И тут проклятая азиатка громыхнула бортовым залпом бронепоезда, даже пороховым дымом запахло (на самом деле это Антон пукнул с испугу!):

– А Великая Октябрьская Социалистическая Революция? Разве она не была результатом первой мировой войны!?

– Ага, была… Действительно, главное событие! – убито подтвердил экзаменуемый.

Результат был провальным: три балла!

Приехав домой, Антон первым делом схватил энциклопедию и выяснил, что столицей Золотой Орды был город со смешным названием Сарай. На Волге.

– Во, блин! А в учебнике этого нету…

Вторым экзаменом был английский. Антон правильно ответил про герундий, написал десять неправильных глаголов во всех трёх формах (пришлось незаметно воспользоваться шпаргалкой, прилежно выцарапанной на гранях авторучки). Затем предстояло поговорить на тему «Москва – столица нашей Родины». Антон схитрил и принялся объяснять, что в Москве есть Третьяковская Галерея, а в ней висит картина Сурикова «Боярыня Морозова»… Далее он намеревался плавно соскользнуть на хорошо отрепетированную тему биографии и творчества Сурикова, но экзаменатор, ехидный старикашка в мощных очках, сразу прервал его:

– Про Москву, про Москву, пожалуйста, молодой человек! Про Третьяковку не в тему!

Специально выступление про Москву наш абитуриент не готовил. Промямлил что-то про Кремль, про Мавзолей… Беглость речи внезапно испарилась, косяком попёрли грамматические ошибки, произношение тоже зачахло. На вопрос, что собирались построить на месте бассейна «Москва», ответить не смог. Итог неутешительный: трояк.

На семейном совете было решено не продолжать, ибо даже с двумя пятёрками по оставшимся двум предметам шансов на зачисление не было никаких. Забрать документы и подать заявление в Институт Иностранных Языков имени Мориса Тореза, благо в военных ВУЗах экзамены проходили раньше на целый месяц. Антон документы, конечно, в Ин-Яз отнёс, но сомнения были большие, ибо конкурс там был выше, чем в Военных Переводчиков.

К своему громадному изумлению, он сдал все экзамены на четвёрки, а сочинение – на пять! Однако в списках принятых его не оказалось: не хватило одного балла!

В мрачном состоянии настроения Антон шёл по улице Горького к Белорусскому вокзалу. Сейчас на электричку – и домой… Родители, конечно, огорчатся, но переживут как-нибудь. А, вот, что дальше делать? Вспомнился стих: «У меня растут года, будет мне семнадцать! Кем работать мне тогда? Чем заниматься?» Да, в декабре стукнет восемнадцать, и весной призовут в ряды Красной Армии. Но, это же целых восемь, а то и девять месяцев! А профессии нет…

Полный раздумий, он ступил на привокзальную площадь. Обратный билет имелся, так что в очереди в кассу стоять не надо. Сколько там до поезда? Пятнадцать минут. Но, только парень собрался повернуть к платформам, как путь преградила дородная цыганка с чумазым младенцем на руках. Младенец жалобно плакал.

– Ай, молодой-симпатичный… – начала она нараспев.

Антон шарахнулся, ибо неоднократно слышал рассказы об обжуленных цыганками людях.

– Э, погоди, красивый, я не затем, о чём ты подумал! – воскликнула цыганка, – Вот, мальчика моего благослови! Положи ему на голову руку!

– Чего?! – обомлел парень.

– Того! Ну?

Переложив в левую руку авоську с продуктами, Антон коснулся ладонью лба малыша. Тот сразу перестал плакать и заулыбался.

– Вот спасибо-расспасибо! – растроганно вскрикнула мамаша и втиснула в руку Филина скомканную десятку, – Удачи тебе, хороший человек!

– Не надо… Зачем… – растерянно забормотал Антон, пытаясь вернуть деньги, но цыганка спрятала руку за спину и отступила на шаг.

– Надо! А то не поможет! – веско заявила она.

– А… что с ним? – несмело поинтересовался «хороший человек».

– Порча, – понятно и, вместе с тем, непонятно объяснила представительница загадочного народа и повернулась, чтобы уйти, но тут неизвестно откуда возник милицейский сержант.

– Стоять! – рявкнул он ей и повернулся к Антону.

– Что, парень, на деньги развела? Много за гаданье заплатил?

– Нет… Она сама мне червонец дала…

Сержант выпучил глаза:

– Не, правда, что ли?

– Ага…

– Ну, блин, первый раз такое слышу!

Цыганка уже исчезла в толпе, и несостоявшийся студент сел в подошедшую электричку. Народу было много, поэтому пришлось ехать стоя. В тамбуре. Со всех сторон давили рюкзаки дачников, чья-то сумка удобно устроилась на ноге, плюща стопу чугунным прессом. Но, несмотря на эти неудобства, настроение почему-то улучшилось. Мысли крутились и вращались вокруг произошедшего. Ребёнку явно получшело. «Но, почему я?»