Поймать и приспособить! Полусказка

Глава пятая

– Давным давно, когда в небе ещё плавало две луны, людей было мало, не то, что нынче. Они кочевали по бескрайним равнинам и лесам, и жили в землянках, пещерах и шалашах. Одно небольшое племя долго шло на север, преследуя огромные стада зубров. Иногда охотникам удавалось убить отставшего зубра, и тогда все пировали целую неделю, а из шкуры шили тёплую одежду тем, кто больше всех в ней нуждались. Однако могучие зубры – тяжёлая добыча! Если охотники приближались к стаду, то самцы вставали в круг и угрожающе опускали рога. Очень было трудно к ним подобраться, чтобы поразить копьём! Самые могучие охотники могли метать тяжелое копьё на пятьдесят и даже на шестьдесят шагов, но шкуру зубров можно было пробить только шагов с десяти-пятнадцати, а так близко подступить не удавалось, ибо могучие звери бросались в атаку и норовили забодать или растоптать охотников. Шаман племени, Мамонт, получивший своё имя за огромную силу и выдающуюся мудрость, много лун придумывал оружие, которое могло бы поражать дичь с безопасного расстояния. И после долгих медитаций он изобрёл лук и стрелы! Лук бросал стрелу на двести шагов, а после усовершенствований (композитные материалы, обратная изогнутость плеч) и на триста! Но стрела намного легче копья и, даже сделанная из твёрдого дерева, обожженного для прочности острия, пробить шкуру может с трудом. С наконечником из кости дело пошло немного лучше, он вполне годился для мелкой дичи. Тем не менее, нужен был принципиально новый материал, присадистый, острый и тяжелый.

В конце весны племя пришло в долину, лежащую между невысоких гор. Камень, камень, кругом камень… Камень! Мамонт взял один и ударил о другой. Камень раскололся, и край получился острый! Долго, целых две луны шаман испытывал разные камни, пока не нашел нужный: он раскалывался на пластинки из которых получались отличные острые и тяжелые наконечники для стрел и копий! Шаман назвал камень Кремнем, ибо пробивная сила оружия увеличилась многократно! Теперь охотники с безопасного расстояния в пятьдесят и даже в восемьдесят шагов поражали зубров, пронзая стрелами их сердца. Наступило изобилие! Мяса, жира и шкур хватало на всех, люди ели досыта, толстели и славили Мамонта. Из избытка шкур они научились строить переносные шатры-чумы, натягивая их на каркас из жердей. Кстати, рубить деревья каменными топорами оказалось совсем легко (раньше, чтобы свалить дерево, даже не очень толстое, приходилось его резать острой костью много дней или пережигать).

Прошло много лун, снова наступило лето. Мамонт, обстукивая молоточком очередной кремень, задумался: при ударе часто рождались искры, совсем такие же, как вылетающие из пламени костра. А что, если…? Он положил рядом с кремнем трут. Удар, ещё удар! Две искры упали на трут и он затлел! Шаман приложил бересту, осторожно подул – и родился огонь! Быстро! А раньше, для того, чтобы добыть огонь, нужно было тереть две сухие палки с полудня до заката! Вечером он продемонстрировал новое умение всему племени. Люди славили Мамонта и пили в его честь напиток из мухоморов, веселящий сердца.

А ночью Мамонту приснился странный сон: стоит захотеть – и изо рта у него вырывается язык пламени! А ещё у него лапы с когтями и крылья! Он взмахивает этими крыльями и поднимается в воздух, летит! Всё выше и выше, сквозь облака, которые оказались простыми клочьями тумана. Ой, не стукнуться бы о небесный свод! Земля внизу выглядит странно: перевернутой чашей. Деревья – как трава, озеро – как маленькая лужица. А вон стадо каких-то мышей… Это же зубры! Сложив крылья, шаман камнем падает на спину одного из них, хватает его лапами и поднимает. Зверь отчаянно ревёт от страха…

Сон прервался. Мамонт встал с ложа и вышел из чума. Прохладный ночной ветерок ласково погладил и освежил вспотевшее чело. «Всё, что мы видим во сне, или можем выдумать бодрствуя, может быть осуществлено, так или иначе! Я буду плести заклинание, чтобы превратиться в Огненосного Дракона!» – твёрдо решил шаман.

И принялся за работу. Когда прошло столько зим, сколько пальцев на руках у мужчины, заклинание было готово. В самую короткую ночь лета Мамонт на рассвете вышел обнаженный на берег озера. Дождавшись, когда первый луч зари окрасил небосвод в цвет лепестков шиповника, а озеро в малиново-алый, он вскинул руки и, глядя на солнечный диск, принялся громко произносить слова заклятья. Люди пугливо жались друг к другу, а дети плакали, ибо почти все слова были грозны и непонятны: шаман выдумал их сам. Солнце поднималось всё выше и выше, а странные слова всё лились из уст мага. Лишь с последним лучом уходящего дня затих и последний звук заклинания. Воздух сгустился, и потрясённые люди увидели вместо своего шамана могучее тело невиданного, наводящего ужас существа с широкими крыльями и когтистыми лапами.

– Я – Огненосный Дракон! – прогрохотал монстр, испуская из пасти струю огня.

Медленно и плавно он поднялся в вечереющее небо. Все люди пали ниц, ибо ноги не держали от ужаса.

Замей замолк и жадно припал к воде.

– В глотке пересохло, – прокомментировал Осколок, – А дальше-то, что было?

– Это всё. Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец, – пробурчал Замей, рыгнув.

Уклонившись от облачка вонючего пара, вылетевшего из пасти, Рогнеда запальчиво воскликнула:

– Как это, всё? А семья? А дети? Так и жил, что ли, бобылём до самой смерти?

Огненосный Дракон совершенно по-собачьи почесал задней лапой бок:

– Ну… семьи, конечно у него не было, а, вот, дети были.

– Так, расскажи! – хором потребовали Осколок и Рогнеда.

– Когда ему приспичивало, он девушек красивых похищал…

– Фу! – скривилась Рогнеда, – Насильник, значит!

– Не насильник, а… э-э… соблазнитель, – ворчливо принялся объяснять Замей, – Он девушек в укромное место уносил, а потом в юношу превращался. Ну, и… соблазнял! Они потом рожали, а Горюнич мальчиков воспитывал.

– А девочек? – живо поинтересовался Осколок, опередив уже открывшую рот Рогнеду.

– А девочки не рождались. Они в заклинании не были предусмотрены.

– Подожди-подожди! – возбуждённо встряла Рогнеда, – А мальчики что? Они потом к людям возвращались?

Замей снова почесался, на этот раз продолжительнее. Ругнулся:

– Блин! Экзема проклятая! Так и инфекцию в расчёсы занести недолго!

– Так что насчёт мальчиков? – поднажал Осколок.

– Что, что… Они тоже Огненосными Драконами становились.

– Интересно… То дракон, то человек… – протянула задумчиво Рогнеда.

– Не дракон и не человек. Рептилоиды мы, понятно? Совершенно новый вид.

Все ненадолго замолчали. Замей снова попил водички. Рогнеда села, подтянув колени к груди. Осколок едва слышно вздохнул: ему нравилось тепло девушки и пушистость её волос. «Ничего, ночью снова придёт, я ей под головой и удобен, и приятен!»

Рогнеда навскидку выстрелила в Замея крупнокалиберным вопросом:

– А ты можешь человеческий облик принять, в смысле, прямо сейчас?

Любопытство полыхало в глазах и голосе девушки, как пожар в пампасах.

– Нет. Во-первых, мне сейчас не надо. Во-вторых, вам всем голый больной парень не понравится. В-третьих, это силу отнимает, а я и так слабый.

– Не надо? – не поняла Рогнеда, – Чего не надо?

– Ой, я же объяснил! Меняю облик, только когда женщину хочу! В смысле, девушку. А сейчас не хочу! Не до них мне.

Рогнеда покраснела и замолкла. Ей сделалось неловко от такого откровенного заявления. Да и голых парней она стеснялась, хотя и не видела никогда. Замей Горюнич утомлённо прикрыл глаза и свернулся в кольцо, касаясь мордой хвоста.

Филатыч, устроившись в кроне сосны, повёл биноклем, тщательно осматривая местность по секторам. Группа Царевича была, судя по следам, очень близко. «Даже не стараются конспирацию соблюдать! Прут, как буйволы, напрямик, даже какашки свои не закапывают. А, с другой стороны, зачем им прятаться? У них Волк есть. Сразу учует чужого. Интересно, кто этот третий с ними?». След присоединившегося к группе Ильи он обнаружил ещё вчера и поразился размеру обуви. Ветерок переменил направление и донёс запах дыма и жареной свинины. Совсем близко! Рот наполнился слюной, ибо всё это время Филатыч и его помощники питались амброзией (универсальная компактная еда, производившаяся в Византии для спецвойск и разведки). В меру сытно, но невкусно! Тем более, что огонь из соображений конспирации не разжигали, лопали всё в холодном виде и запивали холодной же водой. Воду обеззараживали спецтаблетками, и она мрачно воняла хлоркой, но деваться некуда: пить необходимо, а болеть дизентерией не хотелось.

На соседнем островке, метрах в трёхстах, что-то мелькнуло. Филатыч навёл бинокль: есть! Человек с непокрытой седой головой, оглядевшись, уселся на корягу и… Филатыч подкрутил резкость и чуть не свалился с сосны: человек, зажав коленями зеркальце, выдавливал прыщ на лбу! А затем и ещё один! Вот это да! Стало быть, молодой и зеленый альбинос… Случайно к группе прибился, не иначе. Из кустов к воде шагнул Иван, белобрысый сконфузился, торопливо спрятал зеркальце и вскочил. Византиец путём сравнения величин их фигур понял, что альбинос – богатырь. Блин, ещё и это! План операции затрещал по швам. Трое – это уже толпа! И Волк… Но почему они застряли на этом островке? Рискуя сверзиться, Филатыч принялся карабкаться выше. Ветки под ним гнулись и трещали, но он упрямо лез, пока не достиг вершины. Оттуда удалось разглядеть полянку с догорающим костром, девушку и какую-то бесформенную кучу не то камней, не то коряг. Тут на полянку вышел Волк и куча шевельнулась! С замиранием сердца Филатыч рассмотрел голову на длинной шее и дымок из ноздрей. Змей Горыныч! Иван и его группа вступили с ним в контакт! И будут добывать яйца! Правда, непонятно, как они уговорят дракона добровольно их отдать. Что можно ему посулить взамен? Неужели, силой возьмут? А что, застрелить или усыпить – и забрать кладку!

Филатыч медленно слез с сосны. Ухмыльнулся: «А влез такой загадочный! А слез такой задумчивый!». Со Змеем Горынычем было много неясного. Припомнил первую сказку: там Змей хотел забрать девушку… куда? Если бы не бабка, превратившая Настю в лягушку… Верить в это превращение или нет – вопрос второстепенный. Проблема в другом: для кого девушка была предназначена? Во второй сказке есть ответ: для сообщника-человека. Но зачем? С какой стати вообще какой-то сообщник? И пещера с сокровищами… Кстати, за всей суетой так и не выяснили насчёт самки-драконихи: какая она, где находится, как часто яйца кладёт. Должна же быть самка? Или Змей однополый? Всё это можно было узнать только допросив сам объект разработки. Что ж, подождём ухода группы, а когда Змей останется в одиночестве попытаемся с ним побеседовать.

Утром угрюмый, невыспавшийся из-за Рогнеды Иван (она ночью привалилась к нему упругой грудью и нечаянно положила руку на его… ну вы поняли, на что!) принялся готовиться к походу восвояси. Для Горюнича пришлось построить волокушу, ибо летать он не мог, а ходил с трудом. Несмотря на употреблённую Мертвую Воду, легче ему стало ненамного. А, может, доза была неадекватная!

– Ничего, до города доберемся – вылечат тебя! – пообещал Волк, – Ёжиков, и тех излечивают! Или взять меня: в шестьдесят втором отравился боевыми газами, взводный думал, что хана мне, хотел бросить. Но бойцы не согласились, дотащили до медсанбата.

– И что? Вылечили? – одышливо поинтересовался Замей.

– А то! Правда, вся шерсть выпала, полгода голым ходил…

Рогнеда представила голого Волка и, не удержавшись, фыркнула.

– Где это тебя газами-то траванули? – с интересом спросил напарника Иван.

Волк строго постучал хвостом:

– Не могу сказать, сам понимаешь!

Однако, при этом выразительно скосился на запад. Иван догадался: спецкомандировка за рубежи Родины!

После завтрака (остатки вчерашней свинины, приправленные побегами папоротника) могучий Илья взялся за волокушу и попёр в одному ему известном направлении. Рогнеда нагрузилась коробом с Осколком. Волк трусил впереди, осуществляя разведку, Иван замыкал шествие с Атасом наперевес. Наблюдавший всё это в бинокль Филатыч длинно и витиевато выругался по латыни. Значит, они Змея Горыныча завербовали! М-да, ситуация! Он теперь яйца будет нести для Советского Союза сколько потребуется!

Из-за тяжёлой волокуши (Замей весил килограммов триста) маршрут приходилось выбирать отнюдь не прямой, но, как выразился товарищ Серый: «Кривой дорогой ближе». К полудню, пройдя не менее двадцати километров, приблизились к цели только на семь (Иван высчитал по ориентирам). Расположились на полянке. Рогнеда пошла собирать валежник для костра. Волк исчез в кустах, буркнув:

– Я на охоту.

Иван, подсев к растянувшемуся в траве Илье, достал карту, на которой Горелого Болота не было:

– Слушай, вот моя деревня. Покажи, где баркас?

Илья, в карте не ориентировавшийся, тем не менее вполне связно объяснил принцип, согласно которому он надеялся достичь баркас.

– По приметам, значит. После обеда пойдём чуть левее во-он того островка с тремя соснами. За ним ещё один будет, там и заночуем. Не волнуйся, не заблудимся.

Иван согласился. А что ещё оставалось? Конечно, двигалась экспедиция медленно, но, с другой стороны, куда торопиться? Еда есть, вода есть. На задание отпущен целый месяц, а они меньше, чем за неделю, цели достигли!

Через полчаса вернулся Волк, неся в зубах здоровенного зайца.

– Это вам!

Иван пригляделся, сказал с улыбкой:

– О, товарищ Серый! Рыльце-то у вас в пушку!

– Ну! Я другого зайца сам употребил!

Длинноухого выпотрошили и насадили на вертел. Задумчиво глядя на язычки пламени, перепархивающие по углям, Рогнеда вздохнула:

– Эх, к этому зайчику, да макарончиков!

– А это что? – живо спросил Осколок.

– Ну… макароны они и есть макароны! Трубочки из сушёного теста, как бы… Их в кастрюле варят, – несколько растерянно объяснила девушка.

– Ты можешь эти макароны отчётливо представить или вспомнить?

Рогнеда зажмурилась и напряглась так, что аж покраснела.

«Как бы не обкакалась!» – забеспокоился Иван, но промолчал.

– Сканирую… сканирую… достаточно! – объявил Осколок.

И произошло такое, что все хором охнули: на полянку плюхнулась неизвестно откуда возникшая картонная коробка. Этикетка гласила: «Макароны „Любительские“. Сорт высший. ГОСТ №3891011. Ордена Трудового Красного Знамени макаронная фабрика „Красная макаронина“ им. Клары Цеткин, г. Красный Елец. Вес нетто 10 кг»

– Ой! Такие у нас в Сельпо… на развес… – ойкнула Рогнеда.

– Телепортация! – с важным видом прокомментировал Волк, – Ну, типа «Скатерти Самобранки».

– Здорово! – восхитился Иван, – Слышь, Осколок, а ты только макароны можешь?

– Я много чего могу, – уклончиво мурлыкнул говорящий камень, довольный произведенным эффектом, – Только не всегда. Во-первых, мыслеформа нужна чёткая, ну, представление об объекте, во-вторых – наличие объекта в радиусе действия моих рецепторов.

Иван задумался. Ничто не возникает из ничего! Значит…

– Ты где их взял?

– Со склада в деревенском магазине, – признался Осколок, – А что? Высший же сорт!

– Дело не в этом, – вздохнул руководитель экспедиции, обремененный ответственностью за поступки подчинённых, – Заплатить за них придётся, а то у людей недостача будет. Ладно, потом разберёмся. Рогнежка! Займись! Сама же выпросила!

Вскоре в котелке кипела вода и булькали макароны.

Филатыч вывихнул все мозги, пытаясь найти решение загадки, в смысле, как подобраться к группе и вступить в контакт с драконом. Было ясно, что его везут в секретный виварий-террариум КГБ для исследований. Там его не достать… Вступить в бой, положить всех? Решил, что перестрелять такую уйму народу вряд ли удастся: Волк при первом же выстреле спрячется, а потом выследит и глотку перервёт! А если с него начать, то Иван со скорострельным Атасом тоже скучать не даст. Да ещё этот, богатырь. Судя по всему, человек лесной, стало быть, может бесшумно подкрасться и голыми руками задавить! Э, зачем руками, вон, дубина у него, аж жуть берёт. Конечно, будь Арнольд с Феликсом вооружены… но винтовка только одна. Хитростью придётся действовать!

Хитрость выдумалась к вечеру. Если послать Феликса (он посмышлёней) сдаться в плен? Понарошку, конечно.

– Феликс! Слушай приказ! – скомандовал Филатыч, подозвав этого наймита империализма, – Возьми пистолет с отравленными пульками и иди сдаваться в плен. Пистолет спрячешь не дойдя до лагеря. Объяснишь, что ты разведчик (и византийцы, и русские избегали употреблять слово «Шпион» как обидное), что следил за ними, но товарищи все потонули в болоте, в том числе и рюкзак с едой и туалетной бумагой. Два дня, дескать, назад. И ты, чтобы с голоду не помереть и в болоте не сгинуть, официально сдаёшься старшему группы, чтобы он тебя отвёл в КГБ. Тебя, скорее всего, свяжут. На этот случай вот тебе спецсредство, – он протянул Феликсу комочек не то замазки, не то пластилина, – Намажешь веревку, она через пять минут распадётся, как от кислоты. Для кожи безвредно. Прилепи на руку, выдашь за бородавку. А может, и не будут они тебя связывать. Короче, ночью подберёшь пистолет и всех застрелишь. Затем подашь условный сигнал, то-есть, залаешь по-собачьи. Мы придём и вступим в контакт с драконом. Всё! Вопросы есть?

На Феликса было страшно смотреть, так жалко он выглядел. На лице разлилась синюшная бледность, и выступили крупные капли пота. Руки задрожали крупной дрожью.

– Я… я не смогу, шеф! Убить… нет! – смятенно проблеял он, – Моя специальность наружка… или замок взломать, ну, по карманам пошарить… Я не умею! Я же не боевик!

– Ты что, отказываешься выполнить боевой приказ? – грозно нахмурился Филатыч, вложив в голос целую тонну металла.

– Я… да! Отказываюсь! Всё, что угодно, только не это!

– Да я тебя… – замахнулся Филатыч на съёжившегося горе-помощника, но одумался.

Можно, конечно, его в расход пустить, да потом отписываться замучаешься. Перевёл взгляд на Арнольда и догадался по его бледному виду, что результат будет такой же.

– Рапорт на вас подам! На обоих! – процедил начальник, сплёвывая в лужу крошку амброзии.

– А на меня-то за что? – робко квакнул Арнольд.

Филатыч не ответил. На дело придётся идти самому…

Глава шестая

В сгущавшихся сумерках Филатыч осторожно крался к лагерю противника, сжимая рукой в кармане смертоносный пистолет. Чтобы обмануть бдительного Волка пришлось обогнуть островок и двигаться против ветра. Запах! Византиец грустно подумал, что его, немытого, потного и перепачканного всякой болотной дрянью, запросто за сотню шагов учует даже человек. Хотя, с другой стороны, наоборот тоже верно? Он замер и принюхался: ветер доносил вонь какой-то падали, запах дыма и варёных макарон (откуда у них макароны?), амбрэ мокрой волчьей шерсти и ароматный душок женского пота. Всё правильно! Костра не видно, уже прогорел. По ощущениям, он от лагеря уже всего шагах в сорока. О, даже разговор слышно, только слов не разобрать. Принятый час назад порошок для активизации ночного зрения наконец заработал в полную силу. Вот и подходящий куст… Пистолет в водонепроницаемой кобуре, заранее обработанный отбивающим запах средством, аккуратно присыпан травой и хвоей. Вперёд! Через десятка полтора шагов он оказался в освещённом углями догорающего костра пространстве и, как бы жалобно, подал голос:

– Эй! Не стреляйте! Сдаюсь!

Иван, чертыхаясь и передергивая затвор Атаса, выскочил из палатки, больно наступив при этом коленом Рогнеде на поясницу. Ещё через пять секунд в поле зрения появился Серый с вздыбленной на загривке шерстью. Уже заснувший было Илья очумело вскинулся, ощупкой ища дубину.

– Ага, шпион! – прорычал Волк, – Ишь, подкрался, даже я не учуял!

Филатыч стоял смирно, подняв руки вверх на всякий случай.

– Руки вверх! – нервно скомандовал Иван.

– Да я и так уже…

– Оружие есть?

– Нету…

– Говорит, нету оружия, – зачем-то подтвердил Иван Волку, от растерянности, наверное.

– Мало ли, что он там говорит! Обыщи-ка его! – грозно рыкнул Серый, принимая, тем не менее, более мирную позу, – А ты, Илюша, дровишек в костёр подкинь!

Иван, закинув Атас за спину, приблизился к византийскому засланцу и принялся его неуклюже обыскивать. Филатыч прикинул, что можно было бы курсанта-стрельца треснуть лбом по носу, сорвать автомат и замочить всех, начав с Волка, но рисковать не стал.

Обыск результатов не дал, кроме перочинного ножа и затрёпанного паспорта на имя Ивана Филатовича Кеовина, 1922 года рождения, военнообязанного, холостого, прописанного в Ленинграде.

– Давай-ка, я тебе руки свяжу, господин шпион… Филатыч! – бдительно сообразил Иван вслух, – Рогнежка! Дай верёвку!

Принесенной верёвкой он тщательно обмотал запястья врага, заметив крупную бородавку между большим и указательным пальцем. «Вроде, раньше у него такой не было?» – засомневался Иван, но точно вспомнить не смог, хотя всего несколько дней назад, в поезде, три часа подряд эти руки раздавали карты и наливали пиво прямо перед его глазами.

– Садись к костру, допрашивать тебя будем!

Филатыч послушно сел, облокотившись спиной на пенёк и вытянув к огню уставшие ноги. Иван велел Рогнеде вести протокол. Допрос взял на себя Волк, как старший по званию.

– Имя?

Вопрос был несложный.

– Микаэлас Александриди, – бодро соврал Федотыч (зачем настоящее имя называть?).

– Звание? – продолжал выпытывать информацию Волк.

– Старший центурион.

– Это как по-нашему? – шепотом спросила Ивана Рогнеда, не упустив возможности слегка навалиться на плечо милёнка грудью.

– Это повыше капитана и пониже майора, – тоже шепотом объяснил тот и мужественно отодвинулся, дабы не поддаться искушению.

– На кого работаешь? – расширил тем временем тему товарищ Серый.

Филатыч вздохнул и понурился:

– Я на такой вопрос не должен отвечать. Военнопленный обязан сообщить только своё имя, звание и номер воинского подразделения.

– Военнопленным бы ты считался, если б вышел сдаваться в форме! – уточнил Волк и угрожающе щёлкнул пастью, подмигнув при этом Илье.

Тот понял намёк и принялся угрожающе махать дубиной.

Филатыч заёрзал, потом, как бы через силу, ответил:

– Я служу в Центральном Разведывательном Управлении Византийской Империи.

– Ого! – непроизвольно вырвалось у Ивана: это учреждение, как постоянно писали в советской прессе и вещали по Серебряному Блюдечку, «раскинуло свои омерзительные щупальца по всему Земному Диску»!

Волк покосился неодобрительно и строго постучал хвостом. Затем он обнажил клыки и надвинулся на цереушника, добиваясь «момента истины».

– Задание?

– Меня убьют, если я расскажу… – прошептал Филатыч, опустив голову.

– Тебя убьют, если ты не расскажешь, – недобро пообещал Волк и замахнулся лапой.

Филатыч пугливо отшатнулся, аж слёзы на глазах выступили.

Иван не выдержал и громко сказал по-украински (чтобы враг не понял):

– Товарищ Серый! Зупынись (остановись, укр.)!

– Шо: «зупынись»? – отозвался Волк, припечатывая лапой муху

После довольно долгого молчания, нарушаемого лишь сопением Ильи, крутящего дубиной восьмёрки, допрашиваемый раскололся:

– Я должен найти Змея Горыныча и похитить его яйца. Случайно узнав, что вы тоже охотитесь за ним, я следил за вами, надеясь отнять добычу.

Всё это было чистой правдой! А зачем выдумывать лишнее враньё? Запутаться можно!

Волк переглянулся с Иваном. Вон оно как! Прямо, происки империалистов, как и предупреждал замполит неоднократно и настойчиво!

– А почему сдаться решил? – спросил Иван, хотя это было уже не так важно.

Филатыч, поняв, что противник ему поверил и вот-вот расслабится, горестно развёл связанными руками:

– Группа моя, оба-двое, в болоте потонула третьего дня. А с ними все харчи и туалетная бумага… и карта. Прямо, гибель пришла! А жить-то хочется! Вот и решил я, что плен лучше смерти.

Сие вполне логичное и правдоподобное объяснение удовлетворило товарища Серого и Ивана. Оставив пленника одного, они отошли в сторонку посоветоваться.

– Придётся его с собой тащить, – вздохнул Иван, – Хотя и не хочется.

– Надо, Ваня, надо! – с металлом в голосе возразил Волк и процитировал ещё не снятый фильм «Белое солнце пустыни», – Потому, что долг революционный к тому нас обязывает.

– Связанный он нас сильно тормозить будет…

– А зачем его связывать? Достаточно только ночью. Днём навьючим его коробом с Осколком и макаронами. Да от меня и не убежит!

До них донёсся голос как бы оклемавшегося Филатыча:

– Гражданин начальник! Раз уж вы меня в плен взяли, извольте покормить! Положено!

– Ну вот, ещё и кормить его, – проворчал Иван с досадой, – Рогнежка! Дай ему макаронов, что ли…

– Ага, не остыли! – подтвердила девушка, накладывая полную миску мучных изделий краснознамённой красноелецкой фабрики.

Федотыч не был голоден, а макароны, тем более, советские, не любил, но пришлось съесть всё, чтобы не заподозрили обмана. Ночь была тёплая, поэтому ему соорудили простенькое ложе из лапника, а накрыться ничего не дали: сами, дескать, страдаем недостатком одеял! Затем все заново разместились на ночлег. Иван с Рогнедой в палатке, в пяти шагах от них Илья (тоже на ложе из лапника, но с одеялом), а Волк у него под боком – для компании и тепла. Византиец всё это тщательно запомнил.

Время позднее, а день был длинный и утомительный. Все, повозившись, постепенно погружались в сон. Уснули Илья и Иван, уснул и Волк. Задремал Филатыч, рассудив, что своё чёрное дело лучше будет сделать ближе к утру. Не спала только Рогнеда. Во-первых, она пыталась придумать новые приёмы завлечения Ванюши в брачные сети. Казалось бы: спит с ним в одной палатке, кормит из рук, бельё ему стирает… что ещё надо? Решила: надо милёнку голое тело показать! Случайно, как бы. Ну, купаться пойти и сделать вид, что его не заметила! Во-вторых, её слегка беспокоил живот. Не то, чтобы болел, а так, пучило: макаронов переела. Наконец, заснула и она.

В четыре часа утра Филатыч натренированно проснулся. Вымазав спецсоставом веревку, выждал пять минут. Легонько потянул. Веревка распалась, и он с удовольствием пошевелил затекшими кистями. Прислушался: в лагере было тихо, в смысле, все спали. Вот сопит богатырь, Волк рядом издаёт ворчащие звуки, снится, наверное, что-нибудь. В палатке похрапывает Иван… Не слышно только девушку. Ну, тоже никуда не денется!

Пора! Извиваясь по-змеиному, Филатыч совершенно бесшумно отполз к кусту со спрятанным пистолетом. Рубчатая рукоять плотно легла в руку, едва слышно щёлкнул курок. Сделав десяток быстрых шагов, он оказался лицом к лицу (лицом к морде?) с проснувшимся и насторожившимся Волком и выстрелил навскидку. Стрелял византиец хорошо, поэтому попал. Хотя, позвольте спросить, кто бы промахнулся с трёх шагов по такой крупной мишени? Волк рухнул и больше не шевелился: отрава в пульках была мгновенного действия. Минус один! Уже не спеша Филатыч подошёл к палатке и выстрелил дважды: первый раз в выпуклость Ивановой задницы, натянувшей ткань стенки, второй – туда, где должна была лежать Рогнеда. Минус три! Выстрелы были тихие (ну, пневматика малого калибра!) но, тем не менее, Илья проснулся и поднял голову:

– Чего, а?

– Чего, чего… Смерть твоя пришла! – страшным голосом вскричал убийца и выстрелил ему прямо в сердце.

Илья уронил голову и замер.

«Минус четыре!» – удовлетворённо осклабился цереушник и залаял по собачьи, подавая знак Арнольду и Феликсу.

Те возникли из темноты минут через двадцать.

– Так, ты подбрось в костёр дровишек, да побольше, – приказал Филатыч Феликсу, – А ты иди со мной! И дай сюда винтовку!

Он ещё с вечера приметил где лежит волокуша со Змеем Горынычем – шагах в сорока от костра. Из-за вони.

Змей Горыныч спал, закутавшись в собственные крылья. Филатыч осторожно потыкал его дулом винтовки:

– Эй, ты! Проснись, а?

Тот приоткрыл левый глаз и выпустил струйку пламени. Арнольд испуганно отпрянул. А Филатыч сдержался и не отпрянул, хотя тоже испытал страх.

– Это ещё что за… Кто такие? – просипел Замей, опасливо косясь на винтовку.

– Да мы, это… Мимо шли, – уклончиво ответил Филатыч, не желая до поры, до времени раскрывать свою сущность.

– Ну, и идите… мимо!

Арнольд не выдержал скопившейся в нем напряженности и визгливо крикнул:

– Яйца где?

Филатыч поморщился: резкий тон грозил нарушить только-только установленный контакт! Но, с другой стороны, может, так и надо, в лоб и напрямик?

– Яйца? – переспросил Замей недоуменно, – Яйца при мне…

– Когда откладывать собираешься? Ну, нестись? – напирал Арнольд, почувствовав молчаливое одобрения шефа.

Замей встал и индифферентно пыхнул дымом:

– Какое ещё «нестись»? Я вам что, яйцекладущий?

– А разве нет? – быстро спросил Филатыч, чуя удачу в смысле получения важной информации.

Замей принял позу, исполненную изящества и достоинства, и заявил:

– Я – рептилоид!

Тут следствие маленько зашло в тупик, ибо слово было неизвестное. После многоминутного раздумья Феликс сочинил и задал ключевой вопрос:

– А как ты размножаешься?

– Также, как и вы! – гордо ответил Замей, – Грянусь оземь, превращусь в человека, да красну девицу и соблазню!

Вот оно что! Филатычу стала понятна сказка старухи Михайловны: никакого сообщника-человека у Змея Горыныча не было, это он сам в человеческом образе с Ксенией, то-есть, с Клавдией шалил-окаянствовал! А из детей, выходит, новые рептилоиды вырастают! Стоп! А почему их тогда так мало?

– А почему вас так мало? В старые времена, говорят, много было…

Замей сел в позу Сфинкса и понурился:

– Лет восемьсот назад маги собрались на… консилиум и на нас заклятье наложили. Подлое и хитроизощрённое! Либидо наше чуть не в ноль свели.

– Либидо, это что? – громким шепотом спросил у Филатыча Арнольд.

Тот тоже не знал, но виду не подал. Криво улыбнувшись, он предложил:

– Ты, рептилоид, не умничай, а пальцем покажи! Мы, знаешь ли, лицеев не кончали.

– Ну, это… Раньше, ведь, как? Понравилась красна девица, кровь заиграла, прилила в орган размножения – и всё, можно приступать к прокреативному акту. Хоть каждую неделю! А с тех пор, как заклятье наложили, то… – Замей всхлипнул и утёр слезу крылом.

– Что, совсем вставать перестал? – потрясенно охнул Филатыч.

– Ага… Хорошо, если раз в сто лет… а то и ни разу!

Замей снова отёр слезу и высморкался:

– Вымираем, короче! Нас, может, всего трое или четверо осталось…

Арнольд, вибрируя от любопытства, посунулся вперед:

– А скажи-ка, какая у вас продолжительность жизни?

Замей уже совладал с собой.

– Лет сто двадцать – сто тридцать. Мне, например, сороковой год пошел.

– И ты ни разу не…?

Ответом было молчание.

Филатыч торопливо вспоминал, что ещё важного нужно выспросить. О!

– Скажи-ка, любезный… В сказках Змей Горыныч трёхголовый! А ты – нет!

Рептилоид шумно выдохнул дым и развёл передними лапами:

– Да, был такой лет тыщу назад. Мутант. Пьяница и беспредельщик. Никаких понятий не признавал, потому и прославился больше всех остальных. Его один купец хитростью одолел…