Неожиданный Город. Фантастический роман

Глава шестая

Чжан Ли спустил курок. С расстояния в пятьдесят метров попасть в цель было легко. Пуля инородным телом застряла в двигателе, и он, не в силах провернуть эту глупость, остановился. Вертолёт повело вбок, и он замер, готовясь рухнуть.

– Полундра! – завопил Колумб, лихорадочно отстёгивая ремни, – Прыгаем, да?

«Да, как прыгать-то? И куда? Парашютов-то нет…» – обречённо раскинул мозгами Шпыря.

Кипятков же перекрестился, хотя и был коммунистом, и воззвал помертвевшими губами:

– Спаси, Господи, люди твоя!

И вертолёт брякнулся… на торчащий из пропасти пик с плоской верхушкой! Всего метров пятнадцать. Треснулись, конечно, сильно, но не смертельно. Колумб прикусил язык, Кипятков расквасил нос в лепёшку, а Шпыре рукоятка управления вывихнула большой палец.

– Щедр и милостив Господь! – радостно прогундосил Кипятков, пытаясь встать.

Вертолёт опасно качнуло.

– Замрите все!!! – страшным голосом рявкнул Шпыря.

Шевелиться было смерти подобно – вертолёт замер в неустойчивом равновесии. Осторожно осмотревшись, Шпыря принял решение: прыгать всем сразу, тогда будет шанс уцелеть. Но сначала он вызвал по рации помощь:

– Седьмой, седьмой, я тридцать первый! Срочно ответь! Приём!

База отозвалась только после пятой попытки.

– Седьмой на связи! Приём.

– Тридцать первый – седьмому. У меня авария в секторе три шестнадцать! Вынужденная посадка! На скалу! Самим не выбраться! Приём.

– Понял тебя, тридцать первый. Подожди маленько, буду согласовывать! Приём.

Потянулись минуты ожидания. Вертолёт покачивался и поскрипывал, что оптимизма не прибавляло. Поэтому экипаж замер, дыша носом и через раз. Через нервно проведённые сорок минут рация ожила:

– Тридцать первый, тридцать первый! Я седьмой! Приём!

– Я тридцать первый! Приём! – радостно откликнулся командир экипажа.

– Высылаем на помощь двадцать восьмого. Приём!

Колумб дёрнулся, услышав это. Под двадцать восьмым был зашифрован старший лейтенант Ногарук, с которым Христофор всего неделю назад подрался на танцах из-за доярки Маруси, кокетничавшей напропалую с обоими лётчиками. Тёзка великого мореплавателя тогда победил по очкам.

«М-да-а… лучше бы кого-нибудь более другого прислали…» – кисло подумал он, представив лицемерное сочувствие на роже Ногарука при виде его беспомощного состояния.

– Принято, седьмой! Конец связи.

Не дожидаясь команды, Колумб выбросил контейнер с НЗ и флягу с водой. Кипятков выбросил пулемёт: авария аварией, а оружие – оружием! За его утрату строго спросят!

– Все отстегнулись? – заботливо спросил Шпыря, – Тогда прыгаем! На счёт три! Раз… два… два с половиной… приготовились! Три!!!

Все дружно прыгнули, повалившись друг на друга. Кипятков больно ушиб коленку и заругался, но офицеры не стали делать ему замечание за не предусмотренные уставом слова. Вертолёт же, подумав секунд десять, медленно, со скрипом, накренился и рухнул в пропасть.

– Фу-у! – облегчённо-горестно выдохнул экипаж.

«Однако, вот я и безлошадный!» – закручинился Колумб, ибо павший в бою вертолёт был закреплён за ним, – «Жди теперь неизвестно сколько, пока новую машину пришлют…»

Осмотрелись: овальная площадка была размером десять на восемь метров. Поверхность её была неровная, сплошные острые, как ножи, бугры, кочки и уступы. Ни сесть, ни лечь… Помощь должна была прилететь часов через десять.

– Пошли! – дернул за рукав американца Чжан Ли, – Да быстрее!

– Погоди… – упёрся тот, сильно взволнованный аварией, – Я в туалет сильно хочу!

– Ну, так давай!

– Что, прямо здесь?! Я же в пропасть упаду!

– Слушай, некогда другое место искать! Кидай свой камень – и ходу! Погоня на хвосте! Я их уже слышу!

Маккартни замялся:

– Ты, это… отвернись, хотя бы, а?

Выругавшись, Чжан Ли отвернулся. Через две минуты специфические звуки за его спиной закончились.

– У тебя туалетной бумаги нет ли? А то я свою второпях забыл…

– Нету!

– А как же… подтереться?

– Камушком!!! Камушком, Дуглас!!!

Чжан Ли нервничал. Погоня уже была за поворотом, до слуха даже доносились междометия бойцов!

Американец, наконец, привёл свой зад в порядок и подтянул штаны. Беглецы двинулись по карнизу со всей доступной скоростью, обрушивая позади себя всё, что только можно обрушить. Ну, чтобы погоню задержать. Через час карниз перешёл в узкое ущелье, и двигаться стало легче. А ещё через полчаса…

Тепляев, сильно уставший за три с лишним часа и натёрший левую ногу, тем не менее, упорно хромал вперёд, решив не объявлять привала до поимки негодяев. Зрелище уныло стоящих на скале вертолётчиков и вид валяющегося на дне пропасти искорёженного вертолёта плеснуло бензином на тлеющие угли ярости и разожгло в груди пламя гнева. Хе-Донь попыталась бросить Шпыре верёвку, но так и не добросила. Тепляев ободряюще крикнул:

– Помочь не можем, но вы держитесь!

Бойцы прошли мимо строевым шагом, отдавая честь поворотом головы.

Ещё час… С трудом волоча отяжелевшие ноги, Тепляев вступил с опостылевшего страшного карниза на тропу, ведущую в узкое ущелье. Время близилось к полудню, люто мучила жажда, голод и желание покакать. Одновременно. Внезапно Хе-Донь, шедшая впереди, остановилась и подняла руку. Тепляев и бойцы тоже остановились, тяжело дыша и неразборчиво бормоча незлые тихие слова.

«Засада, что ли?» – подобрался милиционер.

Но Хе-Донь вела себя спокойно. Жестом показала: сам, мол, посмотри!

Тепляев осторожно, одним глазком, заглянул за угол: всего метрах в пятидесяти преследуемые, как ни в чём ни бывало, сидели и лопали консервы прямо из банки. Ножами.

Мелькнула мысль: «Фи, как некультурно!», а вслух Тепляев крикнул:

– Эй! Живо сдавайтесь! Вы окружены!

– А вот это ты видел?

И Чжан Ли показал на… советский пограничный столб, милиционером не замеченный.

Маккартни радостно заржал и тоже показал. Оттопыренный средний палец. Этот иностранный жест был Тепляеву незнаком, но он всё равно обиделся.

«Не, что делать-то? Продолжать преследование за границей СССР?»

Можно, конечно, рискнуть… Но! Если это станет известно начальству, то его не то, что по головке не погладят, а ещё и… Додумывать не стал. К тому же, на суд обязательно припрутся корреспонденты ихних американских и не только американских газет… и дипломаты всякие. Факт задержания американского гражданина на территории иностранного государства мигом объявят произволом и беспределом, и арест придётся признать незаконным. Короче, куда ни кинь – всюду клин! Вздохнув, приказал активизировать рацию.

– Михась, Михась, я Зяма! Ответь! Приём!

Самсонов отозвался моментально, ибо изгрыз все ногти до самых локтей от жуткой нетерпячки:

– Здесь Михась! Слушаю тебя, Зяма! Что, взяли гадов? Приём!

– Я Зяма. Нет, не взяли, но я их вижу. Они за пределами границы СССР сидят, – сообщил Тепляев тусклым голосом, – А вертолёт разбился. Но экипаж уцелел. Снять их со скалы даже Хе-Донь не смогла. Приём.

– Зяма, я Михась! Хватай их! В смысле, шпионов! Под мою ответственность! Потом отпишемся! Приём!

– Я Зяма. Не могу, мне же по шапке дадут, и арест признают незаконным. Скандал большой будет. Приём.

– Зяма! Тогда, застрели этих «пи-ип»! *

*вонючих, испачканных калом лиц нетрадиционной ориентации – перевод Автора

От возбуждения Самсонов даже нарушил процедуру радиоконтакта – не сказал «приём».

– Я Зяма. Да, кто ж стрелять-то будет? Через границу-то? Бойцы все грамотные, под трибунал идти не захотят… Придётся возвращаться. Приём.

Вопль скорби, вырвавшийся из глотки Самсонова, едва не оглушил начальника РОВД Хорога.

– Я Зяма. Понял тебя, Михась. Конец связи.

На всякий случай сфотографировав символ государственной границы и беглецов, сидящих за пределами СССР, Тепляев угрюмо дал команду возвращаться. Отдыхать на виду у шпиона и предателя Родины не хотелось.

Самсонов, вне себя от горя, принялся составлять рапорт полковнику Бабкину. Вот, что у него получилось:

«михась таджику тчк шпионам удалось перейти границу СССР тчк несмотря мой приказ тепляев отказался произвести арест или застрелить негодяев мотивируя незаконностью тчк шпионы застрелили винтовки вертолёт зпт он потерпел аварию зпт экипаж уцелел зпт но снять их со скалы не смогла даже бородатая девушка хе дефис донь тчк подпись михась»

Прочитав сей текст, Бабкин ударил кулаком по столу.

«Блин! Улизнули, сыновья самки собаки! Да ещё и вертолёт застрелили! Что делать-то теперя?»

С поникшей головой пошёл к шефу, в приёмной вздрогнув при виде Дусиной железнозубой улыбки.

– Вот, товарищ генерал-лейтенант, удрал за границу и шпион, и его пособник.

Хольев думал недолго, потому, что обладал недюжинным умом и сообразительностью, а также способностью мыслить нестандартно.

– Куда, говоришь, они ушли? В Китай или в Афганистан?

– В Афганистан…

Генерал закурил, чтобы сосредоточиться, и через несколько секунд озвучил решение:

– Срочно судить обоих заочно за шпионаж! Это – раз. Потребовать у Тарраки их экстади… экструдикции… ну, выдачи, в общем. Это – два!

Бабкин восхитился простотой и мудростью решения. Хольев, довольный собой, откинулся на спинку кресла.

– Иди, организуй всё. Вопросы есть?

– Так точно, есть! Что за Тарраки такие?

Генерал захохотал. Полковник обидчиво поджал губы: по делу же спросил! Отсмеявшись, Хольев объяснил:

– Тарраки – это президент ихний, афганистанский.

– Понял, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите идти? – посветлел лицом Бабкин.

– Свободен!

Когда Хилмс вошёл тем утром в Овальный Кабинет, там уже сидел Саймон Раскинзон, госсекретарь.

– Что, Ричард Макгарра, есть новости? – всколыхнулся президент.

– Есть! Вот, читайте!

Цереушник шлёпнул на стол перевод перехваченной радиограммы. Джонстон и Раскинзон устремились к ней так резво, что столкнулись головами, издав бильярдный стук.

– Родными будем… – пробормотал президент, потирая шишку.

– Я тебя умоляю! Зачем мне родственник-гой? – огрызнулся госсекретарь.

Хилмс хихикнул.

Прочитав и перечитав радиограмму, Джонстон погрустнел и вздохнул.

– Плакали мои денежки…

– Ага, с вас сотняга, мистер президент, сэр! – широко улыбнулся Хилмс.

Сэр президент снова вздохнул, на этот раз ещё горше, и открыл ящик стола:

– Ничего, если никелями?

Хилмс слегка опешил:

– Что, сотню баксов – никелями*?

*никель – пятицентовая монета – американский уличный жаргон

– Ага. Я их с самого начала своего президентства собираю. Когда пиццу приносят, она три девяносто пять сто́ит, я сдачу с четырёх долларов в копилку и кладу.

– Ладно, давай, хоть, никелями… Погоди, Линден! Что за пиццу ты такую дешёвую заказываешь? Я дешевле, чем по четыре девяносто пять не встречал!

– Пицца пепперонья. Она, вообще-то, тоже четыре девяносто пять стоит, но мне, как президенту страны, хозяин пиццерии скидку делает. Целый доллар!

– Хорошо устроился! – с завистью воскликнул Хилмс.

– А то!

Отсчитать две тысячи монеток заняло изрядное количество времени.

– К делу, джентльмены! – нетерпеливо постучал обручальным кольцом по стакану госсекретарь, – Что за бородатая девушка упоминается в радиограмме?

– О, ты же ничего ещё не знаешь, Саймон! – хором воскликнули цереушник и президент, и наперебой принялись рассказывать о городе, населённом причудливым народом с бородатыми женщинами и девушками.

Раскинзон впечатлился до крайности!

Не успел Самсонов отправить радиограмму, как издалека послышался стрекот моторов. Взглянув на небо, увидел транспортные самолёты Ан12. Целых шесть! Выхватив ракетницу, майор, ещё не знавший, что он уже полковник, выждал ещё минуту и выстрелил в небо.

– Вижу зелёную ракету! – доложил второй пилот флагманского аппарата командиру корабля.

– Подтверждаю! Высота девятьсот, скорость двести! Приготовиться к десантированию!

Замерцала красная лампочка. Десантники, толкаясь и переругиваясь, выстроились в очередь к открытой двери.

– Первый пошёл! – зычно скомандовал командир, и вскоре в небе расцвели одуванчики парашютов.

«Шестью шесть – тридцать шесть… Значит, триста шестьдесят парней! Ага!» – удовлетворённо улыбнулся Самсонов.

Десантники приземлились на площади перед горсоветом довольно кучно, быстро собрали парашюты и построились. К Самсонову строевым шагом подошёл майор ВДВ (сущий орёл!) и отдал честь:

– Командир батальона майор Попрыгин! Здравия желаю, товарищ полковник!

– Э-э… Я, вообще-то, майор… – растерялся тот.

– Не-ет, товарищ военный комендант, вы полковник! – настаивал майор, шевеля бровями, – Вот, я и приказ привёз!

И протянул пакет с сургучной печатью.

Нетерпеливо разорвав бумагу, Самсонов влип взглядом в прыгающие строчки машинописи (руки сильно дрожали!):

«… присвоить звание ПОЛКОВНИК… наградить орденом Боевого Красного Знамени…»

Восторг переполнил душу, грозя хлынуть через край! В животе громоподобно забурчало, сердце заколотилось, как воробей об стекло, губы растянулись в улыбке до самого затылка.

– Поздравляю, товарищ полковник, с новым званием и заслуженной наградой! – проникновенным голосом прогремел Попрыгин и протянул погоны с тремя звёздочками.

Самсонов крепко пожал руку человеку, принесшему добрые вести:

– Командуйте, товарищ майор, пусть люди размещаются… Вам место во-он там отвели… А вас милости прошу в мою палатку!

Для празднования производства в новый чин и награждения он пригласил также Андреева. Тепляев ещё не вернулся.

«Пригласить, что ли, этого шпака Михеева тоже?»

Решил пригласить, ибо партийное начальство, от которого многое зависит. Пригласил также и Хи-Лоня, но тот отказался, сославшись на занятость. Однако концепцию празднования понял правильно и прислал ящик водки. Китайской, двадцатисемиградусной, невкусной. Однако, всяко лучше, чем никакой вообще!

Согласно традиции, Самсонов положил три звёздочки в помятую алюминиевую кружку и залил водкой доверху, после чего медленно выпил под внимательными взглядами Попрыгина, Андреева и Михеева. Выплюнул звёздочки на ладонь. Все зааплодировали! Кружка была большая, на четыреста граммов, поэтому новоявленного полковника резко повело.

– Закуси, Михаил Игнатьич! – протянул кольцо копчёной колбасы Андреев.

– Откудова такое… ик… чудо? – удивился Самсонов.

– А! Местное производство! На тушёнку сменял.

Колбаса оказалась нереально вкусной.

Нетерпеливо ёрзавший партсекретарь заявил:

– Имею сказать тост!

Все приготовились слушать. Товарищ Михеев вздел очки и вытащил из кармана листок с текстом. Пошевелив губами, начал читать нараспев с подвыванием:

Я пью за партию родную!

За Леонида Ильича!

Под его мудрым руководством

Врагов зарубим мы сплеча!

Построим коммунизм вручную,

Ведь наша сила горяча!

Этот шедевр прикладной поэзии произвёл на слушателей огромное впечатление! Выпили стоя, а как же иначе! Товарищ Михеев скромно умолчал, что авторство принадлежало Рахмону. Ой, не Рахмону, а Маккартни…

Кстати, этот стих необъяснимым образом стал известен товарищу Рассулову. Он намотал его на ус, чтобы при случае продекламировать его любимому вождю.

Выпили за награду полковника Самсонова. С энтузиазмом! Праздник уверенно набрал обороты. Тосты следовали один за другим. Майор Попрыгин пил, как будто сливал в пустую ногу, как выражаются американцы, и был ни в одном глазу, в то время, как все остальные изрядно потеряли человеческие облики. Дошло до того, что выпили за прекрасных дам, которых за столом не имелось. Задумались, за что выпить ещё. Андреев изобретательно предложил тост за удачу.

– Нет, давайте лучше выпьем за здоровье, – запротестовал майор, – Оно поважнее удачи будет!

– Это почему? – удивились все.

– А потому! Вот, у меня давеча случилась удача, а здоровья её осуществить не хватило, – повесил голову Попрыгин, – Так и ушла… виляя попкой, а я остался.

Все с сомнением посмотрели на могучего самца-орла-вэдэвэшника.

– Птичья болезнь сразила, – пояснил тот, – Пе́репил.

Немного погодя Андреев достал губную гармошку и мастерски исполнил трио-сонату Баха для органа. Правда, в тональности ля-минор вместо до-мажор. Ему долго и старательно хлопали. Затем товарищ Михеев спел «Ямщик, не гони лошадей», также сорвав аплодисменты. Майор рассказал анекдот: вызвали председателя колхоза в райком Партии и спрашивают: почему у вас в этом году неурожай? Тот мямлит, дескать, заморозки, дожди, саранча всякая… Партсекретарь кулаком по столу – бах! Не врать! Ничего этого в районе не было! В глаза смотри! Правду говори! Ну? Председатель пожух и признался, что забыли посадить.

К вечеру на ногах остался только майор. Андреев тоже мог передвигаться, но только ползком. Товарищ Михеев вырубился раньше всех – слаб оказался на вино. Его сложили аккуратной кучкой в уголке, чтоб не мешал. Полковник Самсонов лежал поперёк палатки, раскинув по полу растянутые улыбкой щёки. Для полного счастья ему не хватало только папахи!

Вертолёт под управлением старшего лейтенанта Ногарука достиг места вынужденной посадки за час до заката. Колумб выстрелил ракету, чтобы не осталось сомнений, куда кидать верёвочную лестницу. Замлевшие от многочасового неподвижного стояния тела слушались плохо, но все трое справились вскарабкаться на борт, хотя и с трудом, и даже пулемёт втащили.

– О, Христо! Что-то ты какой-то бледный… и ухо обвисло? Испугался, наверное? – подначил соперника.

– Это я от жуткой жлощти такой, – шепеляво ответил тот прикушенным языком, – Вовще я не ишпугалщя.

В вертолёте, кроме бортстрелка, обнаружилась симпатичная, голубоглазая и румяная во все щёки тётенька с пишущей машинкой на коленях, кутающаяся в телогрейку.

– Я старшина Популина, секретарь военного коменданта Лхаги полковника Самсонова, – представилась она.

– А как ваше имя-отчество? – галантно поинтересовался Шпыря.

– Пульхерия Потаповна.

– Ой, Пульхерия Потаповна, я вижу, термос у вас большой! Чайку не нальёте ли? А то в роте пересохло! Пожалуйста!

Термос пошёл по кругу. Потерпевшие крушение вертолётчики пили горячий сладкий чай и кряхтели от удовольствия, ибо изрядно озябли на скале, открытой всем ветрам, а вода во фляге кончилась уже через три часа.

На закате приземлились в Лхаги. Вертолётчиков распихали по палаткам десантников, а Пульхерии показали, где живёт военный комендант. Прижимая к животу пишущую машинку, она вошла в палатку начальника и, по совместительству, любимого человека, обнаружив там лежащие вповалку тела числом четыре. Исторгаемый ими перегар можно было резать ломтями!

– Михаил Игнатьевич! … Миша! … Мишенька! Я приехала… – несмело позвала Пульхерия, но ответа не получила.

Вздохнув, вышла на свежий воздух, под звёзды. Куда идти? Где ночевать? Стройная фигурка шагнула навстречу: Томирис!

– Пойдёмте ко мне ночевать, Пульхерия Петровна. А завтра свою палатку поставите!

– Потаповна я, а ни какая не Петровна! – ворчливо огрызнулась старшина Популина, – Никак запомнить не можете!

Ночевать в одной палатке с Томирис ей не хотелось, ибо ревность пузырилась, бурлила и клокотала в сердце, как содержимое сортира, в который бросили дрожжи. Но деваться было некуда: не проситься же на ночлег к солдатам?

Через час после заката, уже в полной темноте, в город вернулся Тепляев с командой. Нельзя сказать, что он был бодр и свеж. Далеко не! Добредя до своей палатки, не обнаружил там ни военкома, ни партсекретаря.

«Вот те на! Куда они подевались?»

Разгадывать эту загадку не было сил. Достав из рюкзака фляжку со спиртом, сберегаемым для экстраординарных случаев, отхлебнул граммов восемьдесят, сочтя свою запредельную усталость подходящим поводом. Принюхавшись, учуял слегка протухшую ножку жареного улара, принесённую запасливым Андреевым с пира. Поколебавшись, съел, так как очень проголодался, дав себе слово извиниться потом перед товарищем. Последней мыслью Зиновия Степановича перед тем, как заснуть, было:

«Наградить меня, конечно, не наградят… но и не накажут. Не за что! А что шпионы за границу ушли, так она сама виновата: зачем так близко оказалась?»

Глава седьмая

Утром, разлепив пальцами веки, полковник Самсонов обнаружил около себя… угадайте, кого? Правильно, Пульхерию! Радость мощно всколыхнула его, заставив покривиться от головной боли.

– Пуля, ты ли это? – квакнул он пересохшей глоткой.

– Ага!

– А ты когда?

– Вчера вечером, на вертолёте прилетела.

– Вот здорово!

Самсонов огляделся: кроме них в палатке никого не было. И Попрыгин, и Андреев, и товарищ Михеев исчезли, оставив после себя остатки праздника, в смысле две полных бутылки водки и одну початую, а также толстый слой тяжёлого перегара. При виде водки Самсонова замутило, а желудок скрутило спазмом.

Правильно поняв его состояние, женщина протянула жбан с холодным кумысом:

– Вот, Мишенька, опохмелитесь!

Опорожнив ёмкость в три глотка, Мишенька громко рыгнул и немедленно почувствовал прилив здоровья в организм! Он обнял Пульхерию и требовательно притянул к себе. Та догадалась, что у него на уме, и гибко вывернулась:

– Нет, милый, не сейчас!

– Это ещё почему?! – изумился измученный воздержанием человек.

– А вдруг кто войдёт?

Прочитав на лице мужчины жестокое разочарование, Пульхерия расширила обоснование отказа:

– Белый день на дворе, а вы же военный комендант! Сейчас посетители попрут косяком!

И обещающе улыбнулась:

– А, вот, ночью – не попрут!

И точно: буквально через несколько минут пришёл майор Попрыгин.

– Товарищ полковник, я там палатку привёз вам под комендатуру, и мебелишку складную: стол, стулья. Сегодня ожидается ещё десант: полевую кухню сбросят и электрогенератор. Ну, и по мелочи оборудование.

– Вот, спасибо! – пожал ему руку Самсонов и пошёл устраиваться.

Большая штабная двухкомнатная палатка отлично вписывалась в пейзаж! Два складных стола – один для себя, один для секретарши. Угнездившись, Самсонов вызвал Хи-Лоня. Пульхерия при виде Томирис громко засопела, но сдержала ревность.

– Вот, что, достопочтенный старец, аэродром бы надо построить.

– Что такое аэродром? – деловито спросил тот.

– Это такое ровное, без кочек, ямок и камней поле… А размеры вот такие… Тут, на севере, за лесом, есть ровное место. Хорошо бы побыстрее!

– Да. Я распоряжусь нынче же. Но, людям надо будет заплатить! Сколько платишь, Михаил?

Самсонов озвучил стоимость работы, рекомендованную специалистами, экономистами-строителями из Душанбэ. Он понимал, что без бульдозеров и прочей тяжёлой техники быстро не будет, но аэродром был абсолютно необходим в первую очередь. На лошадях много не привезёшь, да и вертолётами тоже.

– Замётано! Я направлю на эту работу две тысячи женщин, – ошарашил его тем временем Хи-Лонь, – Всё сделают за два дня.

– Два!? Дня?! – потрясся военный комендант, ожидавший два месяца.

– Ну! Быстрее не получится.

– Да, я… это… два дня нормально… – забормотал Самсонов, – А… почему женщин?

– Не мужское это дело, землю копать и камни таскать!

Хи-Лонь ушел, а полковнику Бабкину была отправлена радиограмма:

«михась таджику тчк бородатые женщины построят аэродром два дня тчк шлите деньги N рублей тчк подпись михась»

Во второй половине дня снова прилетели самолёты. Сбросили оборудование и ещё триста десантников, а также железный шкаф с деньгами. Шкаф, к сожалению, во время приземления треснулся об скалу, поэтому дверцу открыть долго не удавалось из-за перекоса. Могучий майор Попрыгин в конце концов открыл ломиком, но закрыть обратно не получилось. Самсонов приуныл: как теперь деньги и секретные документы хранить? Снова выручил Хи-Лонь: привёл шестерых мужиков, которые утащили шкаф в кузницу, и вернули через час совершенно исправным. Только краска вспузырилась и частично облезла от нагревания. За эту работу работяги потребовали сто восемьдесят рублей. Самсонов не знал, много это или мало, но заплатил, не забыв взять расписку для отчётности.

Короче, работа и быт налаживались. И личная жизнь тоже! Ночью комендант-полковник незаметно проник в палатку старшины Популиной, где… ну, в общем, понятно, да? Правда, получилось не сразу и с немалыми трудностями, несмотря на длительное воздержание. Горная болезнь изрядно вредила прокреативному акту.

Тем временем в кабинете товарища Рассулова зазвонил телефон правительственной связи. Генсек Таджикской Компартии вскочил, схватил трубку и вытянулся по стойке «смирно»:

– Алё! Рассулов на проводе!

В динамике загремел голос дорогого Леонида Ильича:

– Ты там что?

– То-есть, Леонид Ильич? Я… это… работаю!

– А прессу сегодняшнюю смотрел, р-работничек?

– Прессу? А как же, конечно смотрел!

Товарищ Рассулов судорожно пытался сообразить, что именно в сегодняшней прессе так взволновало верховного вождя.

– А американскую?

– Н-нет ещё… свежую пока не доставили…

Голос Брежжнева слегка смягчился:

– Да, и верно… я, вот, чего звоню: по «Голосу Америки» только что сообщение было о том, что Советский Таджикистан совершенно насильственным образом присоединил к себе вольный город Лхаги, расположенный на территории суверенного Афганистана! Сказали, что увидели это со спутника и сфотографировали. В газетах грозились фотки опубликовать!

У товарища Рассулова отлегло от сердца:

– Пиз… ой, я хотел сказать, врут всё америкосы, как гады! Хольев вертолёт посылал, они до метра всё проверили и убедились: наша территория, не афганская! Столбы пограничные сфотографировали! Стоят, где их тридцать лет назад вкопали!

Тут он вспомнил, что Леонид Ильич более серьёзно реагирует на крепкие выражения, и страстно воскликнул:

– Хер на пятаки порежу, если то не так!

– На пятаки, говоришь… Ладно, пришли мне те фотографии. Будет что в нашей «Правде» напечатать в ответ на ихнюю брехню.

– Есть послать! Сию же минуту!

– Конец связи, Рассолыч.

Когда вышеупомянутая передача завершилась, президент Америки выключил радиоприёмник.

– Вот, Саймон, как выражаются русские, мы только что залили совкам сала за шкуру! Теперь сначала будет большая ругачка, а затем…

Он сделал жест, означающий драку.

Госсекретарь, покривившись при слове «сало», задумчиво кивнул.

– Нам понадобятся люди, владеющие ситуацией… соображающие в той обстановке, знакомые с местностью…

– Я уверен, что Ричард Макгарра не подведёт и нужных специалистов обеспечит! Кстати, он мне сказал, что нашему агенту Подкидышу и китайцу удалось ускользнуть из лап советской контрразведки в Афганистан! Несомненно, они нам пригодятся в дальнейшем.

Раскинзон вынул сигару в алюминиевом контейнере из внутреннего кармана пиджака, проигнорировав лежащие на столе.

– Это что у тебя? Неужели кубинская? – поднял брови Джонстон.

– Ага. Контрабанда.

– Слушай, а дай мне! – завистливо попросил глава государства.

– Рука в гов…* – бормотнул госсекретарь, – Ладно, дам, но только одну! Самому мало.

*рука испачкана калом

Некоторое время джентльмены наслаждались ароматным дымом, а затем Раскинзон сказал:

– Ты любишь русские поговорки. Так вот: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! На месте товарища Рассулова я бы срочно организовал заочный суд над этими двумя. Без сомнения, их приговорят к десяти-пятнадцати годам лагерей, а то и к расстрелу. Затем он потребует у этого… кто там сейчас в Афганистане…

– Тарраки?

– Ага, у него! Потребует их экстрадиции, и Тарраки парней выдаст, чтобы не ссориться с Большим Северным Братом. Если поймает, конечно.

Чжан Ли и Маккартни, переночевав прямо на тропе, двигались на юг уже много часов.

– Слушай, у тебя карта есть? – тяжело отдуваясь, спросил американец.

– Нету.

– Тогда, куда мы, вообще, идём?

– В Кабул. Там твоё посольство, аэродром… Цивилизация! – доступно объяснил Чжан Ли, – Вот, набредём на какое-нибудь селение, передохнём, купим еду и одежду, дорогу спросим.

– А-а!

На человека они наткнулись только на следующий день. Вывернувший из-за поворота пожилой крестьянин и его ишак, нагруженный дровами, с интересом воззрились на пришельцев.

– Салям алейкум, уважаемый! – вежливо поклонился Чжан Ли, – Сами мы не местные… Скажи, куда мы идём?

На лице крестьянина и морде ишака выразилось недоумение.

– А хрен вас знает!

Чжан Ли понял, что неверно сформулировал вопрос и поправился:

– Нам надо в Кабул. Где он?

– О! Да будет вам известно, что благословенная Аллахом столица нашей родины находится на востоке от Скалы Снежного Барса! – поделился сакральным знанием абориген, важно погладив бороду.

– Ты не умничай, ты пальцем покажи! – слегка раздражённо предложил Чжан Ли, одновременно вкладывая в заскорузлую ладонь пять рублей.

При виде денег, хотя и советских, крестьянин заулыбался и замахал руками:

– Во-он она, Скала Снежного Барса! Два дня пути.

– Ага, вижу! – удовлетворённо хмыкнули Чжан Ли и Маккартни.

Теперь надо было решить проблему ночлега, питания и экипировки.

– А что, уважаемый, неплохо бы водки выпить? – зашёл с козырного туза Чжан Ли, почти дословно цитируя бессмертный роман Ильфа и Петрова «Двенадцать Стульев».

В Коране написано, что правоверным нельзя употреблять сброженные напитки: вино и пиво. А про водку не написано! Поэтому Чжан Ли по опыту знал, что мусульмане её пьют с удовольствием, если удаётся достать.

– Ну, угости! – незамедлительно отозвался томимый жаждой человек и повёл их в свою саклю, оказавшуюся всего в сотне шагов.

После распития одной из трёх стыренных на пиру бутылок водки (Маккартни только пригубил), Чжан Ли развил наступление:

– Так, мы у тебя переночуем?

– Ой, по мне – хоть всю жизнь живите, раз хорошие люди! Да благословит вас Аллах за вашу доброту и щедрость!

Крестьянин, которого звали Абдуллой, оказался гостеприимным человеком. Всего за двадцать пять рублей он предоставил усталым странникам ночлег, питание и старый ватный халат. Наутро, сердечно распрощавшись с хозяином, долго кричавшим вслед благословения и пожелания доброго пути, путешественники двинулись к торчащей на горизонте Скале Снежного Барса. Для конспирации они ещё и накрутили тюрбаны. Нипочём от местных не отличить!

Они шли и не знали, что в Душанбэ Военная Коллегия Верховного Суда Таджикской ССР только что заочно судила их. Дугласа Маккартни приговорили к четырнадцати годам тюремного режима, а Чжана Ли – к расстрелу.

Аэродром, и впрямь, был готов через два дня! Поразившись этому невообразимому факту, Самсонов лично убедился в отличном качестве поверхности, прошагав площадку вдоль и поперёк, а также наискосок.

Прочитав его радиограмму, товарищ Рассулов довольно потёр руки и распорядился срочно послать в Лхаги самолёты с самым необходимым. Так город обогатился двадцатью инструкторами обкома КПСС и таким же количеством переводчиков с уйгурского. Привезли также десяток экземпляров материалов последнего съезда КПСС, полное собрание сочинений В. И. Ленина, «Капитал» Маркса – на русском и, на всякий случай, немецком языке, учебник истории КПСС для техникумов 1963 года выпуска под редакцией академика Б. И. Пономарёва, а также множество методических пособий для всех мыслимых идеологических ситуаций. Всё это руководству города предстояло освоить, да что там, освоить! Принять сердцем и выгравировать на его донышке! Да, ещё привезли большой гипсовый бюст Владимира Ильича и портрет товарища Брежжнева. Для наглядности.