Черный Тамбовский Волк. Полусказка

Глава вторая

Утром Роман встал пораньше, когда родители ещё спали. Тихонько, чтоб не разбудить, позавтракал яичницей с колбасой, вывел с балкона велосипед и покатил по влажному от росы асфальту. Ехать пришлось довольно долго, минут сорок, в основном по просёлочной дороге. Вот и дальний лес! Забравшись подальше от дороги, спрятал велосипед и одежду, навалив веток и сухой травы. Огляделся: подходящее место! Заросли орешника, за ними березнячок с полкилометра шириной. Ветерок приятно холодил разгорячённое тело. Вперёд! В смысле, даёшь превращение! … Ура! Получилось без задержки!

Опустив нос к самой земле, Роман медленно двигался по расширяющейся спирали, надеясь наткнуться на след какой-нибудь дичи. Так, ёжик… Это неинтересно. Дальше, дальше… Он ушел довольно далеко от своей «базы» и кружил уже более часа. О! Наконец-то! Заяц! След читался отчётливо, не только запах, даже отпечатки лап были различимы.

«След-то, свежий! Вон, кое-где даже травинки примятые не распрямились ещё! Ну, заяц, погоди!»

Широкими прыжками он понёсся через березняк. Заяц был где-то совсем близко, уже можно было различить его живой запах. Чуть правее… Есть! Вон он, ушастый! Заметил охотника, улепётывает во всю мочь!

«Врёшь, не уйдёшь!»

Ветер свистел в ушах. Хвост помогал выдерживать направление и баланс. Земля была ровная, без кочек и ямок. Роман настигал добычу! Заяц в панике сделал скидку, прыгнул в сторону, затем ещё раз, но это не помогло. Волк уверенно догонял, и скорость его превышала заячью. Впереди показалось болотце, и длинноухий свернул вправо. Это было его роковой ошибкой, ибо он потерял скорость, и Роман одним прыжком настиг его. Челюсти сомкнулись на спине с силой железного капкана. Брызнула кровь. Заяц отчаянно вскрикнул и замолк, обмякнув.

«Во, прямо, как человек вопит! Значит, Бианки не выдумал!»

Роман осторожно положил серенькое тельце на траву. Не такой уж и большой, как в книгах пишут. Как его есть-то? Шкура-то, волосатая! Осторожно прокусил живот. Вот она, печень! Вкусная, зар-раза! А это что, сердце? Тоже годится! Покончив с внутренностями (особенно понравились почки), он желудок и кишки есть не стал, а старательно слопал ещё трепещущее мясо, придерживая шкуру лапой и легко разгрызая кости. Разгрыз и голову. О, мозги! Прямо, деликатес! Приятная сытость затопила сознание эйфорией. Странно, дома, сколько ни ел всяких вкусняшек, а такого удовольствия не испытывал! Может, потому, что кровь раньше не пробовал?

Полежав с часок, почувствовал, что сил ощутимо прибыло.

«Добрая была охота!»

Чем бы ещё заняться? Роман принялся бесцельно кружить по лесу, наслаждаясь симфонией запахов. Муравейник! Пахнет, прямо-таки, оглушающе! Кислым чем-то. Вспомнил, как они с Серёгой прошлым летом совали в муравейник травинки и лакомились крупными рыжими муравьями. Точно, приятная, такая, была кислинка! А вот в кустах гнездо! С птенцами! Что за птицы? Есть не стал. Пробежав ещё несколько шагов, наткнулся на осиное гнездо, пахнущее вроде мёдом. Быстренько убрался. Ну, их, ос этих! Вдруг кусаться начнут? Так-то шкуру не прокусят, а вот, нос или глаз – запросто! … Надо будет в энциклопедии посмотреть, делают они мёд, или нет.

Роман наслаждался новым восприятием мира. Запахи преобладали, звуки были на втором месте, зрение на третьем. А ещё он точно знал, где находится, в смысле, насколько далеко и в каком направлении его «база». Слово «заблудиться» более не имело смысла! Напав на след ласки, он погнался за ней чисто из спортивного интереса, но не догнал, зверушка юркнула в нору. Попытался её откопать, но быстро надоело, только морду глиной перемазал. Нашёл ручеёк, напился, и улёгся на берегу вздремнуть. Но и во сне слышал и чуял дыхание леса. Проснувшись, посмотрел на солнце. Эге! Время к пяти часам! Пора и домой, а то родители волноваться будут.

Возвращаясь, наткнулся на обвалившийся блиндаж времён войны. В человеческом облике Роман бы его не заметил, ибо блиндаж выглядел как холмик, поросший травой, но оттуда отчётливо пахло железом, сгнившей кожей ремней и смертью. Давнишней смертью двух мужчин и женщины.

«Надо будет с Серёгой сюда завтра приехать! Вдруг, интересное что найдём?»

Домой добрался только к ужину. Родители, конечно, уже волновались и сделали втык за пропущенный обед.

– Да, ел я, мам! Ел! – опрометчиво брякнул Роман.

– Интересно, что это ты ел? – саркастически сдвинула брови Алла.

– Что, что… Зайца в лесу поймал!

Отец захохотал.

– И на костре зажарил?

– Нет, я его сырым съел!

Алла вздохнула и осуждающе погрозила пальцем:

– Ну и шуточки у тебя… армейские!

Николай обиделся за армию и, надувшись, заявил, что ему странно слышать такое отношение к армии из уст жены военного офицера. Мать переключилась на него, и из-за этой мелкой перебранки Роман выпал из родительского поля внимания.

Серёга воспринял идею раскопать блиндаж с энтузиазмом.

– Конечно, поехали! Только на дачу к нам за лопатой заскочим.

Предупредив родителей, что уезжают на целый день, и, прихватив бутерброды с колбасой и две фляжки воды, мальчишки отправились на дачу Ивакиных за лопатой. Взяли также, на всякий случай, мощный фонарик. Дача, к сожалению, была не по пути, от неё до блиндажа пришлось пилить километров шестнадцать, поэтому ребята немного устали. Слезши с велосипедов, они первым делом разожгли костёр. Серёга с таинственным видом достал сигареты. Болгарские, «Стюардесса» с фильтром.

– Будешь? – спросил он, улыбаясь.

Ни он, ни Роман этого удовольствия ранее не испытывали. Но в жизни всё надо попробовать! Они закурили, осторожно втянули дым… Жуткий кашель сотряс оба мальчишеских тельца! Тем не менее, они, отдышавшись, повторили попытку. На этот раз дым проник в лёгкие без осложнений. После нескольких затяжек у Романа закружилась голова, стало приятно, а Серёга, наоборот, побледнел до зелёненького цвета и, вскочив, отбежал в кусты. До Романа донеслись рыгающие звуки. Вернулся товарищ со слезящимися глазами.

– Ой, хреново мне! – простонал он, хватаясь за фляжку.

Роман с превосходством во взоре выпустил дым через ноздри, совсем, как взрослый, и длинно сплюнул в костёр. Слюна от табака била фонтаном. Однако, по большому счёту, курить ему не понравилось, ибо мгновенно притупилось обоняние. Вдруг оно и в волчьем состоянии пострадает?

Дождавшись, когда Серёга оклемался, принялись за раскопки. Лопата была одна, поэтому копали по очереди. За два часа откопали вход, ещё три часа пыхтели, растаскивая сгнившие брёвна провалившейся крыши. Хорошо, что не толстые, так, сантиметров десять или пятнадцать. Расчистив, наконец, операционное поле, сели отдохнуть и перекусить. Через полчаса приступили к обследованию блиндажа. Нашли три черепа и множество костей, две ржавых и дырявых немецких каски, значок «Стальной Шлем» в прекрасном состоянии, и эсэсовский кинжал в ножнах, к сожалению проржавевший до дыр и развалившийся на куски при попытке его вытащить из ножен. Рукоять из красного дерева, впрочем, сохранилась.

– Можно будет к ней другой клинок приделать! – размыслил Серёга.

Нашли также совершенно ржавые остатки ручного пулемёта и пистолетную кобуру, совершенно неповреждённую, как ни странно. Каски решили с собой не тащить. Взяли только рукоять от кинжала, значок и кобуру. И два медальона с цифрами и буквами на цепочках. Чрезвычайно довольные своими достижениями, поехали домой.

Папа Коля, увидев трофеи, посерьёзнел лицом:

– Немцы, значит. Трое, говоришь?

– Ага, трое.

– А медальонов только два нашли?

– Два, батя.

– Странно…

– Да, чего ж странного? Двое мужчин, солдаты, а третья – женщина, гражданская.

Отец вытаращил глаза:

– С чего ты взял, что там женщина была?!

Роман уже открыл рот, чтобы сказать: «по запаху», но спохватился и пожал плечами:

– Касок две, сапог сгнивших тоже две пары. Значит третий – тётка!

– Да, логично… – задумчиво кивнул отец.

Они с Серёгой съездили туда ещё раз, но больше ничего ценного не нашли. А ещё через две недели семья Ивакиных переехала в Прибалтику – отец получил туда назначение. И Роман остался без друга…

Месяц спустя, уже перед самым новым учебным годом, Роман снова резвился в лесу. Зайцы всё это время не попадались ни разу, лишь однажды удалось поймать какого-то дрозда. Но это было неважно! Свобода, сильное звериное тело, уйма новых ощущений – вот, что радовало выше крыши!

Уже через час после приезда и превращения Роман почуял человеческий запах. Потянул носом внимательнее: девчонка, что ли? И тоже на велосипеде приехала! Стало интересно. Бесшумно скользя по мокрой (ночью был дождь) траве, он подкрался к источнику запаха, но нашёл только спрятанный велик и одежду! Портки-техасы, рубашку, свитерок, кеды… и трусики! Понюхал их внимательно: точно, девчонка! А ещё он учуял свежий волчий след! Вот это да! Значит, он не один такой… Вдруг сильный удар в бок сбил его с ног, и Роман увидел над собой оскаленную пасть с вываленным розовым языком. Волчица, тоже чёрная, улыбалась. Он медленно поднялся на лапы и церемонно обнюхал её. Примерно его возраста… в смысле – не взрослая, тоже подросток. Волчица тоже с интересом обнюхала его, где положено, и снова сморщила нос в улыбке. Затем побежала, оглядываясь. Не быстро побежала. Роман принял это за игру и последовал за ней. Но это была не игра. Остановившись на пляжике у ручья, она написала лапой на песке:

«Я – Оля»

Роман тоже представился. Затем они бегали наперегонки, боролись, шуточно кусая друг друга за уши, лапы и загривки. Когда солнце начало спускаться к закату, они вернулись к Олиному велосипеду. Сообразив, что она сейчас превратится в девочку, Роман застеснялся и отвернулся. Через минуту услышал:

– Можешь повернуться!

Девочка была постарше него. Полненькая, не красавица, но симпатичная. Круглое улыбчивое лицо с ямочками на щеках и веснушками, косички до лопаток. Едва наметившаяся грудь. Очки. Глаза карие. А, вот, уши тоже слегка лопоухие, без мочек и заострённые! Роман ликовал: он встретил родственное существо! С ней можно играть, охотиться, делиться впечатлениями! Дружить!

– Давай, Ромик, перекидывайся! А то уже домой пора! – сказала Оля, погладив по голове «Властелина Чащи».

Роман лёгкой рысцой двинулся к своему велику, выбирая маршрут поровнее, чтобы Оле удобно было ехать за ним.

Едва вернувшись в состояние человека, он спросил:

– А ты давно?

– Не очень. С весны, – ответила Оля, – А ты?

– С июля.

Они ехали рядом и болтали, болтали, болтали. Выяснилось, что Оля старше на десять месяцев и учится в школе номер два. Роман учился в первой школе. Жила она, соответственно, в Железнодорожном районе, в то время, как Роман – в Кирпичнозаводском. Это наполнило его сердце некоторой грустью, ибо между упомянутыми районами была вражда. Ребят с «Кирпичиков», появлявшихся на «Чугунке», нещадно лупили местные. И наоборот, соответственно. Так что, сходить в гости к Оле было проблемой. Но это неважно! Чего им дома-то делать? Они будут встречаться в лесу!

– Ты на лыжах как, нормально? – поинтересовался Роман, – А то не успеешь оглянуться – и зима!

– На лыжах я не очень, чтобы очень, – вздохнула Оля, – Но как-нибудь справлюсь.

Перед расставанием обменялись телефонами.

Начался учебный год. Роман пошёл в седьмой класс, а Оля – в восьмой. Они перезванивались каждый день, но встречаться в лесу могли только по воскресеньям. Как на буднях выберешься? Да и по воскресеньям не всегда получалось: то одно, то другое… Или погода плохая. В сентябре удалось встретиться только один раз. В октябре – два раза. Зато качественно! Они затравили зайца. Оля сидела в засаде, а Рома гнал ушастого на неё. Получилось! Перекушенного едва не пополам зайца съели вместе.

– Здорово! – похвалила потом Оля, – А я только мышек умудрялась ловить.

– Мы с тобой ещё и на лося сходим! – пообещал Роман, впрочем, не очень уверенно.

– Ну, уж и на лося! – засомневалась Оля, – Он же здоровенный, как конь, как его загрызёшь?

– Придумаем что-нибудь! Главное – найти его.

– А чего ж не найти! Они тут водятся…

В следующий раз, уже в ноябре, Роман поехал в лес один. Оля уклонилась, сославшись на нездоровье. День был замечательный, солнечный и безветренный. Забравшись подальше, туда, где он ещё не был, Роман принялся обследовать местность. Когда-то тут был хутор. Он нашёл покосившуюся избу с остатками соломенной крыши, колодец, хлев. Останками людей не пахло. Но, зато, от полуразвалившейся печки сильно пахло ружейной смазкой! Покрутившись вокруг и убедившись, что самому ему не справиться без лома и кувалды, Роман решил рассказать о находке отцу. Охота в тот день была не очень успешная: удалось поймать только крота, неизвестно зачем выбравшегося на поверхность земли. Есть его Роман не стал.

Вернувшись домой, он застал отца за игрой в преферанс с тремя сослуживцами.

– Пас!

– Пика!

– Трефа! – отозвался отец, отхлебнув красненького.

– Ну, попутного пинка тебе в зад, Коля… А что это у нас в прикупе?

– Два туза!

– О! Как говорится, два туза – три взятки! Я на тебя вистов запишу соответственно!

– Контора пишет! Восемь крестей!

– Так, откуда у нас ход? От тебя, Саша… Вист!

– Пас! Ложимся?

– Ну, неужели!

…

– Та-ак… А черва-то, на одну руку легла! Саша, срочно в черву! А я её козырем!

– Гады! Ненавижу вас!

– Правильно, Коля! Потому, что мы тебе лапу отгрызли! Согласен без лапы?

– Согласен, – понуро подтвердил отец, и отхлебнул ещё портвейна.

Наскоро поужинав, Роман ушёл в свою комнату. Разговаривать с отцом сейчас не следовало, дабы не навлечь на себя его неудовольствие. У майора было две страсти: футбол и преферанс.

Раскрыв семейную реликвию – книгу Сетона-Томпсона, изданную ещё в 1934 году, Роман нашёл место, где описывалась охота волков на оленя. Волк там прыгал не на загривок, как думал «Властелин Чащи», а под брюхо, и рвал живот, а потом ждал, пока олень упадёт, и перегрызал горло.

«Годится, пожалуй! Лось, он, ведь, тоже олень!»

Когда гости ушли, унося с собой два рубля сорок восемь копеек отцовского проигрыша, Роман вернулся в гостиную-столовую, она же родительская спальня.

– Батя! Я тут в лесу кое-что интересное нашёл! – сообщил он, – Давай, вместе съездим, а? Только лом надо взять и кувалду.

– Это зачем?

– Печку ломать. Там хутор заброшенный.

Глаза отца засветились кладоискательским блеском:

– Конечно, сынок! Я завтра выходной, возьму в части Газик… Там от дороги далеко?

– Не очень. Километров пять. Машина проедет запросто.

– Ну, тогда сразу после школы тебя подберу!

Путь, на который Роман потратил вчера более полутора часов, Газик преодолел за полчаса.

– Левее, батя! Теперь правее… Так держать! – командовал младший Чёрный, ощущая себя капитаном флибустьерского брига, идущего на захват испанского города (он недавно прочитал «Одиссею Капитана Блада» Рафаэля Сабатини).

Вот и развалины хутора.

– Однако! Далеконько ты забираешься, сынок!

– Так, интересно же!

Отец остановил машину и заглушил мотор.

– Ну, показывай!

Сын подвёл его к печке и показал пальцем:

– Здесь!

– А как ты угадал?

Роман показал на трещину, змеившуюся по правой стенке:

– Во, если принюхаться как следует, отсюда оружейной смазкой тянет!

– Ну, ты и нюхастый, сынок! А я, вот, ничего не чую…

– Это потому, что ты куришь, батя! – объяснил Роман.

– А ты? – прищурился отец.

– Я – нет. Пробовал, не понравилось.

Удовлетворенно крякнув, старший Чёрный взял лом и приступил к поискам клада. Печка оказалась крепкая и, несмотря на трещину, сопротивлялась отчаянно. Но майор был могуч! Вот он, тихо матерясь, выворотил первый кирпич… дальше пошло легче! Через полчаса усилий в стене открылась ниша сантиметров тридцать на тридцать и столько же в глубину. Роман вытянул шею, заглядывая через плечо.

– Ну-ка, ну-ка! Что тут у нас?

Николай Александрович вытащил завёрнутый в истлевшую холстину свёрток, затем ещё один, поменьше, и чугунок, закрытый замазанной смолой крышкой.

В большом свёртке оказались два маузера в деревянных кобурах и коробка патронов!

– Вот это да!

Роман схватил один, вынул из кобуры. Густая смазка отлично предохранила оружие от ржавчины, воронёная сталь смотрелась, как новая! Отец нетерпеливо рвал ткань на свёртке поменьше. В нем оказался мешок из дублёной кожи, из которого матово сверкнули золотые монеты. В чугунке нашли серебряные царские рубли. Много!

– Ну, ты, сынок, молоде-ец! – восхищённо протянул майор и стиснул отпрыска в объятиях так крепко, что тот затрепыхался, боясь задохнуться.

Добычу перетащили в машину и принялись считать монеты. Золотых империалов с профилем Александра Третьего и Николая Второго пятьсот три штуки! Рублей с теми же профилями – триста пятьдесят пять! Во время подсчёта отец отвлёкся закурить, и Роман заныкал один золотой – для Оли.

– Сдадим это эхо Гражданской Войны державе, получим свои двадцать пять процентов… На машину хватит, и ещё останется! – мечтательно поведал сыну отец.

– А маузеры, батя?

– Маузеры в наш музей отнесу. Продать же их нельзя!

Роману стало жалко таких замечательных вещей.

– А, может, один оставим на память?

– Нельзя! Огнестрельное оружие! Разрешение на него никогда не дадут!

– А если боёк вынуть и ствол просверлить? Ну, как в автомате учебном у нас в школе?

– Эй, да ты прав! Признают негодным… На стену, на ковёр повесим и будем хвастаться!

Оба рассмеялись.

Доля отца и сына Чёрных составила одиннадцать тысяч триста пятьдесят два рубля и сорок четыре копейки, с учётом того, что некоторые монеты оказались редкими, а потому дорогими. Огромные деньги! Один маузер (с просверленным стволом и без бойка) майор отнёс в КГБ, где его официально признали негодным к стрельбе и выдали соответствующую справку. Другой с благодарностью приняли в краеведческом музее. Тоже, впрочем, сначала испортили.

В газете «Моршанская Правда» напечатали заметку: «Пионер сдал ценный клад государству!» С фотографией улыбающегося виновника переполоха! Почему переполох? Да, потому, что во всех окрестных деревнях, как заброшенных, так и действующих, народ принялся массово ломать печи и стены!

Глава третья

Наступил декабрь. Холодный, вьюжный, снежный. Во второе воскресенье погода выдалась удовлетворительная: потеплело до нуля. С утра пораньше, было ещё темно, Роман с Олей встали на лыжи и пошли в лес. Лыжня до самого леса была накатанная, поэтому дошли быстро и почти не устали. В самом лесу пришлось труднее: лыжни уже не усматривалось, снег лип к лыжам, тормозил.

– Надо нам будет, когда в следующий раз пойдём, правильную смазку подобрать! – пропыхтела Оля, вытирая рукавичкой потный лоб.

– Ага, – согласился Роман, – Я обеспечу. Батя в этом хорошо разбирается.

Сложив лыжи под ёлочкой, они, отвернувшись друг от друга, торопливо разделись. И пошло веселье! Бегали, валялись в снегу, боролись. Увы, никакой дичи не нашли. Следы были: и заячьи, и лисьи, и беличьи, но старые. Через три часа они, памятуя, что зимний день короток, решили вернуться домой, тем более, что уже и подмораживать начало. Одежда, особенно бельё, замёрзла до твёрдого состояния и стояла колом, надевать её было обжигающе холодно, особенно пропотевшие носки. Роман предложил развести костёр, но Оля эту идею отвергла, дескать, поздновато у костра нежиться.

– Давай, Ромик, в темпе! На ходу согреемся!

И они помчались в город по собственной лыжне, что было намного легче, чем по целине. Успели домой на закате, как и было задумано, чтобы родители не волновались.

Роман сидел на кухне и, обжигаясь, большими глотками пил горячий чай с мамиными плюшками и земляничным вареньем. О, блаженство! Эти тёпленькие нежные плюшки с причудливыми складочками, сочащиеся маслом и благоухающие корицей! Прямо, поэма в тесте! Это варенье, хранящее в себе вкус и запах лета! Этот чай, такой горьковато-вяжущий, утоляющий жажду лучше самого лучшего лимонада! Парень рыгнул и, не в силах сдержать искушение, взял с противня шестую плюшку.

Вошла мать.

– Ой, Ромочка! Ты не заболел? Весь какой-то красный и потный!

– Нет, мам, всё нормально. Просто я на лыжах ходил.

– Ешь – потей, работай – мёрзни! – засмеялся отец, куривший у форточки.

Алла всмотрелась в окружающую обстановку:

– Ой! А плюшки-то! Вечером Самойловы придут, что я им подам? Жалкие остатки?

Роман не ответил, ибо, на всякий случай, чтоб не отняли, запихнул плюшку в рот целиком.

– И варенье ты лопаешь прямо ложками! Кашу бы так ел! – развивала наступление мать, – А сколько кусков рафинада в чай положил, а?

– Четыре! – признался отпрыск, уже проглотивший плюшку.

– Ага, сахарным диабетом мечтаешь заболеть?

– Не мечтаю.

Алла примолкла, чтобы сочинить новые воспитательные тезисы, и тут Роман выдвинул свои веские аргументы:

– По телеку всё время говорят: «Всё лучшее – детям!» А дети – это я! Светка Самойлова, кстати, сладкое не любит. Да и оставил я им достаточное количество! А летом я тебе, мам, такую земляничную поляну покажу, что закачаешься! Втрое больше варенья наваришь!

Алла не нашлась, что возразить, ибо всё было логично и правильно. Просто махнула рукой и вышла.

Лесник – должность ответственная. За зверями-птицами присмотреть, за браконьерами, которые без лицензии охотятся или лес рубят. Опять же, за кострами – не дай бог не потушат беспечные туристы костёр, лесной пожар может сделаться!

Афанасий Савельевич Сомов служил лесником уже тридцать лет, с тех пор, как с войны вернулся. Конечно, годы своё берут, но старым он себя не чувствовал. Проходил по вверенному его попечению лесу по пятьдесят, а то и шестьдесят километров за день! И всё примечал: и новый выводок у лисы Алисы, и шкоду Пятнашку, молодую рысь, пришедшую издалека и оставшуюся жить, несмотря на отсутствие самца, и лося Никифора с лосихой Галкой. У них, кстати, весной маленький будет…

Не спеша скользя на широких самодельных лыжах, Афанасий приближался к границе своего участка. Ещё четыре километра – и дорога, а за ней уже участок Николая. Внимание привлекла лыжня, которой не было ещё три дня назад. Лыжня уходила в ельник.

«Интересно! Кто бы это? Спортсмены?»

Присел на корточки, присмотрелся: нет, не спортсмены! Любители. Снег у них к лыжам прилипал, оттого шли неуверенно. Тогда, кто? Влюблённая парочка? Похоже на то… Афанасий свистнул, подзывая Брыха, верного своего спутника.

– Туда! – показал он рукой, – След!

Пёс весело помахал бубликом хвоста, дескать, понял, и широкими прыжками устремился в ельник. Однако через пять минут выскочил оттуда с поджатым хвостом. Скуля, прижался к валенку хозяина.

«Это что ж там такое, а?»

Приказав Брыху сидеть и ждать, пошел в ельник сам. Лыжня обрывалась у небольшой ёлки. Вот, здесь они лыжи сняли, вот мешки какие-то положили… Следы! Волчьи! Два следа! И, одновременно, отпечатки двух пар человеческих босых ступней! Мороз прихватил подтаявший вчера снег и следы отлично сохранились. По спине пробежал холодок. Волков здесь не было с сорок восьмого года. Извели проклятых! Добрая тогда была облава, восемнадцать серых взяли. Сняв с плеча ружьё, зарядил стволы картечью. Пошёл по волчьим следам на поляну. Снег там выглядел, как после танковых учений: взрыт, раскидан, примят. Брачные игры, что ли? Так, не время сейчас серым спариваться… Поднял два чёрных волоска. Чёрный, что ли волк? Не бывает таких! А пуще всего были непонятны отпечатки босых ног, причём, явно не взрослых людей, а подростков. Покрутившись ещё немного, и так и не придя к разумному объяснению феномена, отправился домой, решив всё подробно описать в рапорте.

Дома за чаем рассказал жене о странных следах.

– И волчьи, и людские следы босые, одновременно! Как такое может быть? Или люди раньше пришли, а потом волки нагрянули?

Жена, Анна Петровна, задумалась. Что-то промелькнуло в памяти… только никак не удавалось ухватить воспоминание за хвост. Бабушкины сказки… Когда маленькая была, бабушка Паня в темноте им с Ванькой рассказывала и про лешего, и про кикимору, и про волков… а они на печке тряслись от страха. О! Вспомнила!

– Не волки это, Афоня, а оборотни! Их ещё волколаками называют. Сам посуди: следы и волчьи, и человечьи. А волос чёрный? Точно тебе говорю: оборотни! Поиграть они приходили.

Афанасий побледнел, как портянка!

– Какие-такие оборотни, Нюра? В них же Марксизм-Ленинизм верить запрещает!

– Ну, а кто, тогда?

Лесник промолчал, но слова жены застряли в памяти.

Уже после Нового Года он наткнулся на странные следы ещё раз, почти там же. Следы были совсем свежие, не старше часа или двух, и Брых впал в настоящую истерику. Пришлось его приструнить хворостиной.

Слух о волках-оборотнях распространился по округе. Люди, особенно женщины, боязливо перешёптывались в очередях и на работе о страшных чёрных чудовищах. О том, чтобы пойти погулять в лес, даже ближний, не было и речи! Секции лыжников было настоятельно рекомендовано тренироваться на стадионе. О странных волках доложили Секретарю Райкома КПСС товарищу Рамкину. Тот нахмурил мохнатые, как у генсека, брови (которыми очень гордился), и приказал вызвать лесника. Тот прибыл незамедлительно, на следующий же день.

– Садитесь, товарищ… э-э… Сомов! – пригласил товарищ Рамкин и гостеприимно спросил:

– Чайку со мной выпьете?

– С нашим удовольствием, – ответил Афанасий, осторожно садясь на стул для посетителей.

Он ощущал некоторую робость, ибо впервые лицезрел вблизи столь высокое начальство. Для такого случая жена заставила его надеть костюм (коричневый) и синий, в белый горошек, довоенный галстук к белой рубашке.

Секретарша принесла чай и баранки. Афанасий хотел по привычке налить напиток в блюдечко, но постеснялся.

– Курите! – подтолкнул ему пачку «Герцеговины Флор» Рамкин.

– Благодарствуйте!

Душистый дым успокоил взвинченные нервы, и Афанасий расслабился. Некоторое время они пили чай молча, а затем товарищ Рамкин, якобы небрежно, спросил:

– Что там насчёт волков, Афанасий… Савельич? Весь город слухами бурлит!

– Это не я! – быстро ответил лесник, – Это, наверное, баба моя растрепала!

– Так, что по делу?

И лесной страж принялся рассказывать, для убедительности чертя пальцем на полированной столешнице:

– Обходил я, как обычно, свой участок. Вдруг, вижу – лыжня свежая, в ельник упирается. Я пса послал, а он тут же с визгом вернулся. Хвост поджал и ко мне жмётся. Пошёл сам посмотреть, а там следы волчьи! Два следа! И людские следы, тоже два – босые. Невеликие, не как у взрослых. А на поляне снег весь взрытый, как будто там танкисты учения проводили! И два волоса я подобрал чёрных. Что думать – не знаю. Нету в природе чёрных волков! А последних серых ещё в сорок восьмом истребили. Я сам в той облаве участвовал, восемнадцать хищников тогда взяли.

О предположении жены насчёт оборотней он умолчал, памятуя о Марксизме-Ленинизме.

Секретарь райкома задумался. Чтобы думалось легче, тоже закурил.

– Может быть, снова облаву устроить, Афанасий Савельич? Кинем клич, охотников наберём, загонщиков…

Сомов отрицательно покачал головой:

– Не получится, Иван Трофимович. Они в моём лесу не живут, приходят только… иногда.

«Не буду ему на людские следы напирать! Пусть сам догадается, что оборотни!»

– Где ж они, тогда, живут-то? – озабоченно шмыгнул носом Рамкин.

– А кто ж их знает! Надо соседей поспрашивать, Николая да Кешу, не было ли у них чего-нибудь подобного. Только Кеша уже не в нашем районе, а в Сабуровском.

– Это не важно, что в Сабуровском… Да, вы правы, товарищ Сомов. Необходима дополнительная информация.

По смене тона на официальный, Афанасий догадался, что аудиенция окончена.

– Разрешите идти?

– Идите. И смотрите в оба!

– Есть смотреть в оба! – молодцевато вытянулся бывший гвардейский старшина.

Участки Николая и Иннокентия были от города далековато – километров двадцать пять-тридцать, а от Афанасия – километров пятнадцать. Сомов назначил им встречу в Моршанске, использовав для этого Брыха. Дело в том, что дома у него, в стеклянных банках, специально на такой, вот, случай, сохранялись портянки. В одной Николая, в другой – Иннокентия. Дав псу понюхать, привязывал на ошейник письмо – и вперёд! Пёс неоднократно бывал у обоих и дорогу знал. К вечеру возвращался с ответом. Этот метод связи был очень удобен: ни марку на конверт клеить не надо, ни в почтовый ящик письмо бросать. А самое главное – быстрота! По почте когда ещё письмишко дойдёт! Может, даже через неделю.

Итак, через три дня, в субботу, они встретились в Моршанске. В пивной, где же ещё? Все трое были людьми солидными, а потому взяли пива не ради пьянства окаянного, а здоровья для, и дабы не отвыкнуть. Водкой усугублять не стали, хотя Николай и пробормотал:

– Пиво без водки – деньги на ветер!

– Дело серьёзное, Коля, – качнул седой головой Афанасий, – Мы тута не для пьянства собрались, а дело важное обсудить. Сам Секретарь Райкома, товарищ Рамкин поручение дал!

Лесники впечатлились. Отхлебнув пивка и закусив лохмотком вяленого леща, Афанасий рассказал им про чёрных волков вкупе с человеческими следами.

– Дважды видел, второй раз под Рождество. Опять лыжня в чащобу, под ёлкой снег примят от поклажи и лыж. И следы! Причём, волчьи вперемешку с людскими! А снег на поляне весь изрытый, видать, носились они там, валялись да боролись. Играли, в общем. Судя по всему, молодые. Матёрые звери так себя не ведут!

– Ага, разве что, когда спариваются, – подтвердил Иннокентий и закурил.

Афанасий тоже закурил беломорину, смяв мундштук крест-накрест.

– Я Нюре рассказал, а она и говорит: оборотни это, Афоня. Волколаки. Ей в детстве бабушка рассказывала.

Друзья дружно ахнули.

– Во-во! Я тоже, было, ахнул. А потом подумал-подумал… Кто же ещё, как не оборотни? Чёрных-то волков не бывает!

– Не бывает, – согласился Николай, – А дальше-то, что было?

– Дальше… дальше слых по городу прошёл, что в лесу оборотни. Нюрка растрепала своим языком бабьим. Народ в панике, даже в ближний лес никто не ходит, лыжники на стадионе тренируются, круги унылые наматывают.

Афанасий допил кружку и продолжил:

– И вызвал меня, значит, сам товарищ Рамкин. Чаем с баранками угостил, честь по чести. Рассказал я ему всё, только слово «оборотни» не употребил.

– Почему? – удивился Иннокентий, сдувая пену с усов.

– Потому! Марксизм-Ленинизм всякую мистику и волшебство не признаёт, и верить в оборотней не велит! Если товарищу секретарю надо, пусть сам догадывается. И сказал он мне так: дополнительная информация нужна. Спроси, говорит, своих коллег, может, у них что подобное было. И велел смотреть в оба, бдеть, значит.

– Да, уж, будем бдеть! – серьёзно согласились друзья.

– Не было у меня никаких волков, – сообщил Николай после третьей кружки, предварительно обстоятельно подумав.

– И у меня не было! – подтвердил Иннокентий, которого маленько повело от четырёх кружек.