Граничные проблемы между сферами, да и граничные проблемы вообще – не частный случай, а правило. Сама жизнь, движение к свободе – это постоянное разрешение пограничных вопросов, это движение от плохого к хорошему, а от хорошего к лучшему. Понимание окружающего мира начинается со способности правильно проводить границы, определять, и чем лучше люди пытаются в чем-то разобраться, тем больше им приходится проводить границ. Наше путешествие в мир морали мы тоже начали с деления ее на части. Сперва мы отделили жертвенную мораль, потом героическую и так добрались до обьективной этики. Мы провели границы, но не определили их точно. Да и возможно ли это? Отделить черное и белое легко только в простых случаях, а уж в морали, как показывает история, вообще все чрезвычайно запутано.

И тем не менее без этого не обойтись – граничные ситуации чреваты конфликтами. Конфликт между семьей и обществом по поводу детей – один из них. Упомянутые в прошлый раз неэтичные практики, размывающие сферы общества – тоже следствие подобных конфликтов. Избежать их по-видимому невозможно, ведь личная сфера неформальна, и значит по крайней мере с одной стороны границы нас будет вечно поджидать сюрприз. Однако, чем лучше мы понимаем разницу между сферами, чем отчетливее граница, тем проще конфликт предотвратить и разрешить.

Граница между публичной и личной сферами – по сути граница между этикой и жертвенной моралью. Она не пролегает по краю близких отношений, если так можно выразиться. Мы не только постоянно сталкиваемся с незнакомыми людьми, видим их, слышим – а потому вынуждены думать о них и взаимодействовать с ними. Мы также осведомлены о существовании миллионов других людей, интересы которых необходимо принимать в расчет. А для жертвенной морали достаточно уже простого знания о ком-то конкретном, чтобы налагать на нас неформальный моральный долг.

Как бы поточнее разграничить моральные сферы общества? Самый легкий и вероятно неизбежный способ – начать с деления физического пространства: «мой дом – моя крепость», «с глаз долой – из сердца вон», правило «вытянутой руки», правило «двух секунд» и т. п. Однако уже вблизи это не легко. Как ограничить вторжение в личную сферу звука? Запаха? А взять внешний вид или вид из окна? Что делать, если чужая одежда вызывает отторжение? Как быть, если вы попали в час пик, в толпу, в давку?

Возьмем простую бытовую ситуацию. Вы оказались в ограниченном пространстве с незнакомым человеком, например, на лестнице, в лифте, на тропинке. Этика требует от вас не причинять незнакомцу неудобств, но мораль призывает сделать для незнакомца что-то хорошее. Почему бы не улыбнуться, говорит она, не поздороваться. Вы скажете – но разве не причинять неудобств мало? А с другой стороны, разве улыбка – это жертва? Она вполне может быть требованием этики, формальной нормой. Вот так, столкнувшись с незнакомцем, мы на самом деле столкнулись с границей, когда не ясно – где кончается одно и начинается другое. Та же вежливость. Этика запрещает, она не требует конкретных действий, кроме тех, где человек сам согласился с правилами. Но вежливость не может быть таким правилом, поскольку она не оставляет выбора – в личных контактах вежливость обязательна и это явный признак морали.

Чтобы пространственная граница работала, она должна «продолжаться» в область отношений, для чего необходимо запретить личные отношения в публичном месте, а общественные – на частной территории. Однако возьмем такую ситуацию. Вы нанимаете на работу и вам надо оценить претендента обьективно, с точки зрения потребностей компании. Как добиться этого результата?! Ваша оценка человека всегда субьективна, вы неизбежно полагаетесь на ваш личный опыт даже если честно стараетесь ограничиться его квалификацией. А вдруг он вызывает у вас «смешанные» чувства? Вдруг он принадлежит другой расе? Говорит с акцентом? Инвалид? Многие ли могут обьективно оценить инвалида? А если еще хуже – вдруг это ваш знакомый? Как можно обьективно отнестись к знакомому? Как избавиться от стереотипов, избежать дискриминации? Как отбросить личные ощущения и сделать строго формальные, правильные выводы?

Когда личные и общественные отношения накладываются, возникают еще более трудные ситуации. Скажем, где граница между невинным обсуждением последних новостей на работе и распространением щекотливой, непубличной информации? Где граница между желанием оказать услугу приятелю и нарушением принципа равенства возможностей? Между нежеланием портить отношения с сотрудником и обязанностью сообщить о его промахе? Между преданностью команде и верностью долгу?

Ключевой граничной проблемой является дробление публичной сферы на коллективы. Общество – это не однородная «взвесь» индивидов, оно все состоит из больших и малых организаций, компаний, ассоциаций, клубов. Людям свойственно образовывать группы, обьединяться по интересам. Однако, очевидно, что есть коллективы этичные, без которых общество не может функционировать, а есть – неэтичные, которые его разрушают. Например, существуют партии, кланы и тайные группы, нацеленные на борьбу за ресурсы, за власть. Но с другой стороны, отстаивать свои интересы могут и законные организации – те же коммерческие компании. Если не общий интерес – в чем вообще смысл обьединения? Но тогда как определить что есть что? Где граница между этичной структурой и неэтичной? Какая здесь связь с моральными сферами?

Вы наверное посетуете, что сегодня я задаю много вопросов, но мало отвечаю. Давайте попробуем ответить. Вы знаете, что личные отношения не только отделяют личную сферу, но и проводят границу между людьми. Здесь и кроется причина неэтичности некоторых коллективов, озабоченных частными интересами. Так, во-первых, явно неэтичны личные профессиональные связи, бизнес среди своих, устные договоренности, вообще любые неформальные сети, скрепляемые посредством знакомства. Во-вторых, возьмем такую структуру, работающую по формальным правилам, как орден, спецслужба или закрытая корпорация. Этична ли она? Нет. Откуда я знаю? Из принципа ее формирования – именно здесь пролегает граница сфер. Из-за того, что необходимо личное знакомство или личная рекомендации для приема в ее члены, подобную структуру можно назвать полуформальной. Часто в возможностях доступа человека в различные сообщества заключается его реальная свобода, реальные права. Причем этот же подход применим и к частям сообщества, к его внутренним «лифтам». Наконец, в-третьих, возьмем полностью формальную организацию, скажем министерство здравоохранения или ассоциацию врачей. Как отличить, кто работает на общее благо, а кто – на свое собственное? Я думаю, маркер тот же самый – способ приема в члены. Если правила доступа установлены обществом и зависят только от него – это организация, теоретически полезная для всех. Когда доступ зависит от самой организации – это скорее всего неэтичная группа нацеленная на защиту собственных интересов, ибо она отделяет себя от общества, а значит и от его блага. Правда, в данном случае мы не можем сказать, что организация размывает публичную сферу – ведь личное влияние тут исключено, просто она так устроена, что вход в нее доступен не всем. В данном случае правомерно говорить лишь о том, что публичная сфера плохо устроена и ее надо улучшать.

Помимо сообществ, создаваемых людьми добровольно, существуют сообщества, созданные природой. Люди отличаются не только цветом глаз, и пока мы живем в мире разделенном культурными и этническими барьерами, построение свободного общества неизбежно упирается в проблему согласования соответствующих интересов. Понятно, что сущее для этики не препятствие. Границы мешают публичной сфере, она должна быть однородна, а люди поставлены в абсолютно равные условия. Поэтому этика запрещает подобные непрозрачные границы, будь те государственными или региональными, политическими или культурными, точно так же как она запрещает автономии, диаспоры и землячества, созданные для защиты местных коллективных интересов.

Тем не менее, пока человечество не способно справиться с этно-культурным детерминизмом, границы между людьми необходимо учитывать. А для этого их, как и другие границы, надо прежде всего четко определить. Тут мы попадаем в серую область, где этика не дает нам готового решения. В чем смысл уточнения этнических, культурных или исторических границ? В том, чтобы внутри них можно было сформировать однородную, свободную от дискриминации публичную сферу, где процветает взаимное доверие и следуют одним нормам. Иными словами, где возможна здоровая, самодостаточная правовая система, опирающаяся на прочное этическое ядро – общие ценности и общие цели.

В самом деле, можно ли рассчитывать, что общество будет нормально жить, если на месте единого правового пространства множатся меньшинства, продвигающие собственные права? Если общие ценности замещаются мультикультурой, свободой «совести», политическими склоками, и в итоге приходится силой насаждать толерантность к тем, кто не хочет быть толерантным к другим? Доверие и терпимость возможны только если люди хотят жить вместе, делят общую судьбу, имеют общую цель. Иначе, даже если обойдется без открытой вражды, неизбежна дискриминация – деление на своих и чужих, стереотипы и предрассудки. Ясно, что если некие этнические граждане заключают сделки только между единородцами, если некие верующие граждане пропагандируют исключительно единоверцев, если некие идейные граждане голосуют лишь за сторонников – у их «совместного» общества нет будущего.

Как есть смысл провести границы? Я думаю, если людей живущих вместе действительно можно назвать одним народом – а именно, они разделяют общие ценности и говорят на одном языке – однородная публичная сфера реальна. Тогда мелкие различия можно сгладить и вынести за скобки, в личную сферу. Если же люди слишком разные, если они не хотят жить вместе, не могут избавиться от дискриминации, границу лучше провести внутри народа, разделить его на более мелкие.

Иначе говоря, есть два одинаково разумных и логичных решения – сегрегация и ассимиляция. Вы спросите – ну а потом? Что будет потом с этими границами? А потом, после размежевания, каждое общество сможет двигаться к свободе со своей скоростью, решая взаимные проблемы путем равноправных переговоров и согласия, а не борьбы за собственное, единственно-правильное видение будущего. И это поможет наконец избавиться от власти, партий и политики – вопросы общего будущего решаются не политическим насилием, не навязыванием воли большинства или меньшинства, а диалогом, просвещением и убеждением, учетом всех мнений и поиском консенсуса. Общие ценности сделают реальным то, что сейчас выглядит как утопия.

Согласуется ли сказанное с этикой? Я думаю да. Ведь так делается шаг к общему договору, который пока невозможен в силу детерминизма. Вы спросите – но не приведет ли это наоборот, к еще большей вражде, ведь обособившись люди отдалятся, перестанут понимать друг друга? А расы? Если смешав всех вместе можно получить некую однородность, то разделившись люди начнут отличаться все больше и больше! В этом возражении есть рациональное зерно. Однако, во-первых, надо иметь в виду, что если культурные интересы реально существуют, то этнические интересы – фикция. Почему? Потому что без культуры нет свободного общества, тогда как этничность – не более чем наследие прошлого, генная солянка, которая не сегодня завтра перемелется биотехнологиями до неузнаваемости. Можно гарантировать, что уже скоро люди будут выглядеть гораздо более одинаково – и красиво! – чем сейчас. Расовые и этнические различия исчезнут навсегда.

Во-вторых, культурный интерес – это всегда движение к свободе. Поскольку культура служит формой, оболочкой этического ядра, между культурами нет принципиальной разницы. Культура развивается тем быстрее, чем свободнее общество и чем больше в нем накоплено ценностей, ведь творчество питается идеями и чем они многочисленней и разнообразней, тем лучше результат. Поэтому культуры взаимообогащаются, заимствуют и перерабатывают внешний материал, и в этом естественном, а не насильственном сближении и заключается правильный культурный интерес. Именно он проявляется в том, что культурные люди сами перенимают лучшее, передовое – и в искусстве, и в быту. Только предоставив возможность каждому народу самому решать судьбу своей культуры, можно обеспечить и отсутствие конфликтов, и общее движение к свободе.

28 Где начало (и конец) подвига?

Неумение справиться с предрассудками – один из примеров нашей зависимости от природы, нашей несвободы. К счастью, люди обладают волей – способностью преодолевать эту зависимость. И хотя сила воли обычно невелика, люди иногда совершают поступки удивительной силы. Мы называем их подвигами.

Преклонение перед подвигом, возведение его в идеал, очевидно, необходимо для свободы, поскольку без него наше движение к ней едва ли было бы возможным. Однако этика не может одобрять подвиг – свободы равно достоин каждый, свобода не является уделом избранных. С другой стороны, жертвенная мораль тоже не может требовать подвига, кроме разве что исключительных случаев, ведь забота о близком человеке обычно взаимна, близкие отношения связывают, роднят людей.

Чтобы разобраться в сущности подвига, надо опять уточнить границы – на этот раз героической морали. В случае героической и жертвенной морали, это несложно. Жертвенная ценит конкретного человека, героическая же превыше всего ставит абстракции – идеи, понятия, принципы. Именно они достойны подвига. И хотя исторически первой идеей было вероятно конкретное «мы», отдельные члены коллектива постепенно стали менее важны. Так возникла граница не только между видами морали, но и между гомо-сапиенсом и человеком – ведь это только человек способен ценить идеи выше людей.

Сложнее обстоит дело в случае этики. Этика тоже ценит идеи. Но идеи бывают разные, и главное их качество – они бывают правильные и неправильные. Героическая мораль не умеет определять правильность, в этом причина почему люди часто самоотверженно бьются неизвестно за что, например за интересы тех, кто их обманывает. Этим же обьясняется, почему у каждого народа свои герои, пусть даже они воевали друг с другом! Этика умеет увидеть правильную идею. Вы скажете – но ведь это свобода делает идею правильной, а цель в обоих случаях как раз свобода! Конечно. Но вспомните ее загадочную сущность – свобода неуловима, она достигается только такими же свободными средствами, правильная цель неотделима от правильных средств. Героическая мораль не понимает этого. Для нее результат важнее средств, а отсюда – не только подвиги, но и ошибки.

Вы спросите – но в чем конкретно разница средств? Разве этика не требует усилий воли, не требует преодолеть свою природу? Скажем, верность своему слову – это несомненно насилие над собой и подчас довольно серьезное! Или взять творчество. Когда человек творит, он тоже преодолевает себя – не просто лень и усталость, но и свое невежество, ограниченность. Или даже страх, когда испытывает тот же самолет. Да и вообще, воля – это всегда хоть чуточку подвиг, ведь у животных нет воли, у них инстинкты!

И тем не менее, этика полагается на согласованные действия, а они в идеале не требуют героизма. Героизм – неудача этики, это значит что-то где-то недодумано, не учтено. Этика не может требовать героизма, поскольку она не может требовать жертвы – она учитывает все интересы, а жертва не является естественным интересом свободного человека. Ведь что такое жертва? Это всегда преодоление себя до степени некоторого пусть малого, но ущерба. Но ущерб себе – не победа над детерминизмом, а поражение. Человек, понесший ущерб теряет свою свободу. Преодоление детерминизма не должно сводить его в могилу!

Вы возразите – но и простой отказ от удовольствия может нанести ущерб! Что, например, если подавление природной агрессивности делает человека больным, неврастеником? Этичное поведение, да еще в неэтичном обществе, вполне может быть героизмом доступным лишь избранным! Как же быть? Где провести границу? Там, где, как мы уже говорили, люди сами чувствуют какое поведение является нормальным, приемлемым для каждого, а какое – необычным, требующим слишком много сил. Например, не обманывать, не пользоваться слабостью других, не участвовать в явной несправедливости и насилии – вполне доступно каждому. Однако сказать правду, когда это нанесет огромный ущерб – скажем, лишит жизненных перспектив, похоронит надежды на будущее – уже под силу немногим. Понятно, что чем больше жертва, тем подвиг значительней.

Можно ли определить эту границу более формально? Можно. Как только люди найдут ее, они смогут заключить договор и тогда согласованное поведение как раз и будет областью этики. Ведь это именно приемлемые усилия для всех и позволяют договориться – договор не должен требовать героизма! Если же люди не могут договориться, если договор требует невыполнимого, остается борьба – и тогда люди руководствуются героической моралью. Отсюда кстати видно, что указанная граница переменчива – по мере прогресса приемлемым становится все меньшее насилие. Меняются и люди – они не только привыкают героически обходиться без насилия, но и теряют свои бойцовские качества, становятся более уязвимыми.

Необходимость перехода найденной границы служит признаком чрезвычайной ситуации – тогда следование этике становится невозможным для человека, это выше его сил. Это значит ни общество, ни люди еще не готовы к такой ситуации – они не выработали правильных средств, не создали механизмов. Договор затруднен и нужны особые меры, чтобы справиться с ситуацией. Например, началась война. Ожидать, что люди честно договорятся, кто пойдет в атаку, а кто поедет в тыл, едва ли возможно. Или чрезвычайная ситуация может возникнуть не сразу, скажем болезнь переросла в эпидемию. Сказанное проясняет смысл подвига. Поскольку подвиг – ответ на чрезвычайные обстоятельства, на «сверхштатное» насилие, он, несмотря на личный свободный выбор, в некотором роде является вынужденным. Можно сказать, что ущерб сопряженный с подвигом оправдан, поскольку обстоятельства влекут за собой еще больший ущерб, хоть допустим, и не конкретно человеку принимающему решение.

Из-за того, что героическая мораль требует чрезмерного насилия над собой, она может оправдывать и насилие над другими – не только врагами, но теоретически даже соратниками. Дело в том, что насилие разрушает основу договора, утрачивается чувство равенства. Вы спросите – зачем нужно насилие к соратникам? Затем, что не все способны на подвиг, и затем, что коллектив, особенно крупный, требует сплоченности труднодостижимой без личных отношений. Но тогда как сочетается насилие с добровольностью подвига? Да, к подвигу нельзя принудить, но моральное давление, как и взаимопомощь, помогает преодолеть трудности борьбы. И здесь уже возможен конфликт этики и морали. Если бы все были способны на подвиг, мораль была бы не нужна – люди могли бы договориться в любых условиях и легко стать свободными. Однако не следует сводить любое насилие в коллективе к героической морали – у насилия всегда полно причин. Мораль применяет насилие для борьбы со злом – оно помогает преодолеть слабость человека, обьединить коллектив, упрочить дисциплину, предотвратить злоупотребления властью. Метод героической морали – ответное насилие, но поскольку это все же насилие, она может конфликтовать с этикой.

Итак, хотя героическая мораль и этика сходны тем, что требуют противостоять насилию, преодолевать его, первое их отличие – в средствах. Средство этики – мирное, длительное, согласованное противостояние, не наносящее никому ущерба, а напротив, расширяющее общую, уже завоеванную свободу. Средства героической морали – это активное противодействие, риск и ущерб, это противоборство требующее всех сил во имя свободы в будущем.

Второе отличие – в целях, ведь будущая свобода всегда условна. Героическая мораль не знает правильности. Ошибки в ее целях – следствие ошибок в средствах, в отмеченном выше разрушении основы договора. Вне договора правильность невозможна, посему героическая мораль не может обойтись без этики. Указывая правильную цель, этика придает смысл борьбе. Увы, часто, когда люди борются, они знают против чего, но не знают за что. В этом причина, почему люди вообще иногда воюют, вместо того, чтобы договориться. В этом также причина, почему побеждая, они не останавливаются, а превращают победу в бессмысленное насилие над побежденными. В этом же причина почему вместо того, чтобы обьединиться в борьбе против общего врага, они грызутся между собой, видят врага друг в друге. Так, воюя за освобождение народа, одни желают «свободного рынка», а другие – «социальной справедливости». Понятно, что победа в таких условиях сомнительна.

В свободном обществе героическая мораль, теоретически, будет излишней. Но не сейчас. Этика предлагает достигать цели путем договора, однако если он невозможен – она бессильна. Эта ситуация характерна для насильственного общества, где отсутствуют реальные свободы, нет политических прав, где человек не может найти работу, получить образование, узнать правду. В таких условиях без героической морали не обойтись. Или, скажем, этика требует безусловного восстановления справедливости. Однако как быть, если общество настолько несправедливо, что нет возможности сделать это законными методами? Приходится заменять правосудие местью. Месть, т.е. наказание вне договора, гарантирует высокий риск, а значит это дело героической морали. Отмечу, что в общем случае этика не требует наказания, ведь восстановить справедливость можно договором и честной компенсацией.

Отсюда видно, что этика лишь терпит героическую мораль как вынужденную необходимость. Она не одобряет ущерб, но терпит, главным образом, ответное насилие. Этика требует его соразмерности – и в наказании, и в мести, и в борьбе. Насилие ни в коем случае не должно быть чрезмерным. Этика словно указывает черту после которой насилие становится неправым, а борьба за свободу превращается в зло. Мы видим здесь еще одну границу – где героическая мораль кончается, где подвиг теряет смысл, ведь в неправой борьбе подвигу уже нет места.

Рассмотрим ее поближе. В случае коллективной борьбы существует проблема соразмерности насилия, как внутреннего – к соратникам, так и внешнего – между противниками. Начнем со второго. Когда мы имеем дело с агрессией, для ее отражения подключается героическая мораль, поскольку этика не может требовать насилия. Но сразу появляется возможность конфликта. Героическая мораль нацелена на полное поражение врага, ее цель – победа. Этика же ставит целью свободу. В чем разница? Этика требует достигнуть мира путем переговоров, честного баланса интересов. Желание полной победы может повлечь неоправданное насилие к побежденным, а когда противники предлагают договор, такая позиция чревата вырождением в безусловное зло. Если же борьба выдыхается и затягивается, она может выродиться в групповой эгоизм, пренебрежение элементарными нормами в отношении бывших врагов. Этика всегда хочет видеть в противнике потенциального партнера по договору и если конфликт острый, возможно даже противостояние в рядах соратников, когда кто-то идет против своих же товарищей, потерявших в запале борьбы этические ориентиры.

Можно сказать, что если этика ищет баланс, то героическая мораль его восстанавливает. При этом этика не позволяет достигнув баланса, нарушить его в другую сторону. Она всегда требует справедливости и учета общих интересов. Она словно говорит – чрезвычайная ситуация сходит на нет, пора заменить насилие договором!

Сходным образом обстоит дело внутри коллектива. Чрезмерное внутреннее насилие в ответ на внешнее разрушает коллектив, оно воспринимается как несправедливость и этика требует ее устранить. (Поэтому, кстати, власть любит выдумывать врагов – дабы оправдать свое насилие.) Если требование этики не выполняется, героическая мораль начинает видеть врагов уже в тех, кто осуществляет это неоправданное насилие над соратниками. Т.е. острие морали может быть направлено не только на обьединение и укрепление дисциплины, но и на предотвращение излишнего внутреннего насилия. И пока мораль подчиняется этике, она сплачивает противостоящий противнику коллектив.

Однако что случится, если внешних врагов нет? Тогда этика будет против любого насилия, включая обьединяющее. Да, коллективная борьба рождает чувство сопричастности, вовлеченности, смысла бытия. Но этот смысл – временный! Выживание и победа не могут быть вечной целью. Срок годности героической морали ограничен – это только чрезвычайные ситуации. Слишком долгая борьба приводит к моральной усталости, отчего обьединяющее насилие костенеет, способствует появлению иерархии и несправедливости, а сама борьба замыкается внутри коллектива. Так исчезают бывшие герои – революционеры, повстанцы, святые, а их сообщества вырождаются в ордена, секты и банды. Вне этики героическая мораль бессильна.