Мы выпили, и она снова принялась меня жарко целовать со своим перегаром. Тело ее медленно слабело в моих рука, а затем и вовсе обмякло. Решив, что она уснула от синьки, я положил ее на лавку рядом отдыхать.

Поп отвлекся от уже растрепанной, но почему-то с широкой улыбкой Болотницы, налил себе стакан, и предложил всем выпить. Я наполнил свой тоже.

– Скоро все мы будем с ней, скоро все мы будем там. – сказал он, занес стакан высоко над головой, выпил, и повалился под стол.

Я повторил тоже самое.

В пьяном бреду, я поймал себя на мысли, что вокруг стало настолько тихо, что летающая над телом муха, уже была отчетливо слышна, и сделав пору кругов по комнате, удалилась в приоткрытую форточку.

Потянув на себя за руку Вдову, я понял, что она не спала, а была мертва. Как и остальные в этой комнате. Мне стало хуже, это уже не было опьянение, нас отравили. Попытавшись встать, я упал, и мог лишь только ползти. Я изо всех сил выполз на улицу, там было тихо, и весь двор, тускло освещаемый слабой лампочкой, был усеян трупами. Потрепав за плечо Деда, он медленно наклонился в низ, и упал как мешок картошки, прямо лицом в землю. Из живых остались только я, да и то ненадолго, и слепая собачонка, которая уставилась на меня своими мутными слепыми глазами. Тяжелыми руками я закурил, и перевернулся на спину. Ночное небо, было усеяно сотнями тысяч обозримых звезд, скоро и я отправлюсь к ним.

Состояний иллюзорных тысячи, сотни из них вне, остальные снаружи, и так остро подступали под язык. Под язык, так же текла кровь, не желая больше оставаться в отравленном теле. Изображения разные странные, проносились и не останавливались даже на миг. Хлопотное дело, умирать от отравленного самогона, неприятное. Но я уже ничего не чувствовал, не тошноты, не боли. Только приятная слабость, и дыхание слепой собачонки, которая своими мутными глазами смотрела в самые мои глубины, коих становилось во мне с каждой секундой все больше. Стало быть, пора и мне засыпать…