Небольшая повозка, стуча своими деревянными колёсами по выпуклым камням дороги, проезжала через Айварстед – большое поселение на окраине владения Рифта. Недалеко от тракта, в центральной части поселения, находилась большая таверна «Вайлмир», в которой в это тёмное время суток сидели за столами местные работники, обычные постояльцы из числа жителей, путешественники и купцы, и опустошали свои деревянные бокалы с тёплым элем или согревающим нордским мёдом. Посреди огромного зала, возле продольного костра, горящего в каменном сооружении, играл свою музыку бард, расслабляя посетителей приятной мелодией натянутых струн на большой лютне.

Кроме этой таверны в поселении не было больше места, где бы смогли собраться местные жители. Здесь не было ни дворца ярла, ни военных казарм, ничего, что смогло бы защитить местное население от опасности извне. Даже не было ни стен, ни валов. Лишь небольшой патруль сторожил погружённое во мрак ночи поселение. Так как Айварстед находился на самой границе владения, ярл Рифтена не соизволил рискнуть своими военными частями, чтобы отправить их на защиту поселения. Оно долгое время избегало неприятностей, но вскоре грозовые тучи, предвестники лихих, тяжёлых времён, сомкнутся и над ним…

Ахаз’ир осматривал близлежащие невысокие жилые дома, протекающие вдоль движущейся повозки, возле каждого из которых расстилался либо небольшой сад с красивыми цветами, либо небольшой огород с рыхлыми лунками, на которых росли стебли картофеля, тыквы и других овощей. С урожаем в этих окраинах проблем не было. За сводом жилых домов возвышался холм, на котором во мраке ночи покоилось древнее нордское сооружение.

– Что это? – спросил Ахаз’ир, не отводя взгляда от строения.

– Это проклятое место. Так считают местные жители и пугливо обходят сию гробницу стороной. Очень сильно люди в последнее время стали беспокоиться о своей жизни, – ответил каджит в монашеском одеянии и, после недолгого молчания, продолжил: – А рядом с тем холмом живёт старая ведьма. Отшельница. Не знаю я, кого здешнее население боится больше: мифических суеверий или чокнувшуюся на зельях старуху.

Ахаз’ир посмотрел на него. Он понимал, о ком идёт речь, ненароком вспомнив беседу с зачарованным эльфом, вынужденным томить своё существование в облике маленького грязекраба.

Тхингалл издал тяжёлый кашель, слегка приоткрыв глаза, а после снова впал в небытие. Нисаба приложила свою руку на грудь раненого каджита.

– Он умирает. Если не поспешим к нашему лагерю, то его жизнь оборвётся в страшных муках, – сказала она.

– Я гоню коней, как могу. Повозка уже старая и вот-вот развалится, поэтому стараюсь тщательно выбирать дорогу. Здесь кругом и сплошь ямки и впадины на дороге, – отозвался Джи’Зирр, слегка повернув голову назад.

– Куда мы едем? – голос Ахаз’ира стал более равномерным и не таким громким. Он понимал, что ещё есть надежда и потому беспокоиться сейчас бессмысленно.

– На границе владения Вайтрана, в небольшом лесу, наш лагерь находится, – ответил каджит в монашеском одеянии. – Там твоего друга вылечат.

– Как тебя зовут? – спросил Ахаз’ир, не отводя взгляда от него.

– М’Айк… М’Айк Лжец, – ответил тот.

Ахаз’ир слегка подался назад, облокачиваясь на невысокий край повозки, что внешне напоминала разбитое корыто. Имена каджитов являлись весьма специфическими и порой трудными в произношении. У некоторых людей, эльфов, представителей иных рас могут спутаться языки, проговаривая каждую букву их имени, каждый слог в этом длинном наборе звучаний, порой резко переливающихся.

Каджит, сидевший напротив Ахаз’ира, имел одно из тех имён, что не требуют усилия в своём произношении. Однако необычным показалась Ахаз’иру его фамилия, которая, как он надеялся, не описывала его сущность и природу. Наоборот, М’Айк Лжец выглядел весьма харизматично и был приветливым каджитом, а взгляд его источал остроту не меньше, чем его слова, порой произносимые в таком порядке, что, казалось, они летят как ветер, неся за собой определённый, скрытый за огромным занавесом мрака смысл, который сложно принять и понять тем, чьё миропонимание весьма ограничено и блекло, не углубленно во всю суть жизненного бытия, а лишь познающее его с одного ракурса, который скрывает множество других, более значимых деталей.

– Я Ахаз’ир, а его зовут Тхингалл, – сказал каджит, опустив свой взор на раненого.

– Как это случилось? – спросила Нисаба.

Ахаз’ир, посмотрев на неё, начал рассказывать о их непродолжительном, но насыщенном путешествии, о том, как им удалось спастись от шайки разбойников, что хотели убить их, о том, как они встретили незнакомца на большом тракте, и о том, как им пришлось вступить в схватку с тварью недалеко от огромного водопада.

– Однажды, у меня были проблемы в Рифтене, и я убежал в Виндхельм. Хорошо, что никому не было до этого дела, – почесав свои усы, сказал М’Айк Лжец.

Ахаз’ир посмотрел на него, приподняв обе брови.

– Никогда не любил пауков…– сказал Джи’Зирр, поворачивая свои поводья вправо. – Очень много глаз у них и все они смотрят на тебя.

Повозка выехала за пределы поселения и проезжала по узкой дороге, идущей по склону вниз параллельно с левосторонней речушкой, прорезающей своим течением торчащие со дна камни.

– Противников не выбирают, – сказала Нисаба, посмотрев на Тхингалла. – Вы очень смелые, раз сошлись с этой паучихой в схватке, а не убежали.

– Восемь лап лучше, чем две, – сказал М’Айк Лжец. – Не думаю, что им удалось бы удрать от неё достаточно далеко. К тому же, та тварь была либо изранена и вымотана раннее произошедшей схваткой с хищниками или себе подобными уродцами, либо стара и ослаблена. Встретьтесь вы с пауком в самом рассвете сил, вы стали бы его пищей.

– Я зашвырнул этой мрази кинжал в глотку… – сквозь стиснутые клыки процедил Ахаз’ир. – Но не смог помочь Тхингаллу…

Впереди, прорезая ночной мрак, к повозке приближалось свечение из нескольких обеспокоенно горящих факелов. Постепенно, выходя из тёмной пелены ночи, показалось четыре силуэта в коричневых кожаных доспехах и шлемах, которые вели впереди связанного человека во рваном балахоне.

– Вот тебе на… – тихо проговорил Джи’Зирр. – Мы на имперский отряд наткнулись.

– Спокойно, – ответил М’Айк Лжец. – Говорить буду я.

– Стоять! – раздался громкий бас. Солдат, шедший впереди всех остальных, вытянул свою здоровую руку вперёд, приказывая повозке прекратить движение. Джи’Зирр покорно потянул поводья, и кони остановились. Имперский солдат, держа на вытянутой руке горящий факел, подошёл к повозке.

– Что перевозим ночью? Очередную контрабанду? – возрастной мужчина, с густой светлой бородой и голубыми глазами, посмотрел на каджитов.

– Мы честные и порядочные каджиты, которые только есть в Нирне. – М’Айк Лжец поднялся. – Нам чужды противозаконные действия и мирские грязные вожделения. Мы лишь хотим вылечить нашего собрата, которого поразил недуг и направляемся к местному врачевателю.

– Благочестивые каджиты, значит, – солдат приподнял брови, после чего подошёл ближе к повозке и протянул факел вперёд, внимательно осматривая её пассажиров. – И правда, ваш сородич в мерзком состоянии. Ладно, езжайте. И чтобы никаких мелких уловок мне тут, хвостатые.

– За что вы схватили того человека? – спросил Ахаз’ир, взглядом указав на связанного норда.

– Государственные дела, хвостатый, тебя это не касается, – голос солдата изменился в тоне.

– Что верно, то верно! – широко улыбнулся М’Айк Лжец. – Нам не интересны разборки среди людей. С Вашего позволения мы поедем дальше, не причиняя никому неудобства…

– Езжайте. И больше не задавайте навязчивых вопросов, иначе пожалеете, – солдат посмотрел на Ахаз’ира, после чего жестом приказал своей группе двигаться дальше.

Джи’Зирр ударил поводьями и повозка со скрипом тронулась по дороге.

– Кто тебя тянет за язык, Ахаз’ир «Любопытный каджит»? – проворчав, М’Айк Лжец сел на скамью, скрестив лапы на груди. – Уж и так ясно, кто это у них попался. Очередной вояка-норд, бьющийся за свободу своего Скайрима от гнёта Империи.

– Но в этом же нет ничего плохого, – сказал Ахаз’ир, понимая, что его любопытство могло стоить неприятностями всем и, в особенности, жизни его другу.

– Эта война порождает среди местных нордов ненависть ко всем чужакам, – сказала Нисаба, слегка вздохнув. – Мы сбежали сюда, скрываясь от Империи, но и здесь мы наткнулись на притеснения.

– Разве вы не должны поддерживать Сопротивление? Ведь, если Империя победит, то негде вам будет скрываться. – Ахаз’ир недоуменно посмотрел на Нисабу.

– Империя сильна. Если мы встанем на сторону Сопротивления и проиграем, то весь Эльсвейр пожалеет о таком вероломстве, а мы будем разыскиваться чуть ли не по всему Тамриэлю, – ответила каджитка. – Станем ненавистными со стороны наших же сородичей, которые горько поплатятся за наш поступок.

– Значит, страх перед Империей заставляет вас постоянно убегать, – заключил Ахаз’ир.

– Это не страх. Мы не хотим, чтобы из-за нас страдали многие и многие. Мы не хотим тонуть в луже ненависти со стороны наших же сородичей. Наш народ и так находится не в лучшем положении, что вынужден расселяться по другим странам Тамриэля в поисках достойной жизни. Но везде мы встречаем око Альдмерии и кнут Империи, – сказала каджитка.

Ахаз’ир не проронил больше ни слова. Он посчитал, что мало понимает нынешнее положение дел. С рождения он, как и Тхингалл, прожил в Рифтене и ему далеко не известны причины всей пучины ненастий, что нависла над этой провинцией. Он молча склонил голову, отведя взгляд в сторону дороги, по которой они спускались с очередной возвышенности.

Спустя некоторое время лошади ступили на большой тракт, прямо пролегающий вдоль теперь уже ровно текущей реки. Владения Рифта заканчивались здесь.

– Вот мы и во владения славного ярла Балгруфа выехали, – словно пропел нотами М’Айк Лжец.

Луна на ночном небе ярко освещала путь. Кругом царила абсолютная тишина и лишь были слышны шум воды и звучание светлячков, что летали возле придорожных кустов, освещая их своим ярким светом. Нисаба, вытащив из своей маленькой кожаной сумочки стеклянную баночку, спрыгнула с повозки.

– Куда она? – поинтересовался Ахаз’ир.

– Собирать светлячков, – ответил М’Айк Лжец, посмотрев в сторону отдаляющейся каджитки. – Это её забава. Она часто выходит поздней ночью и ловит этих прекрасных созданий природы. А потом приносит к себе в шатёр и ставит баночки с пойманными светлячками на стол и начинает писать или читать что-нибудь. Никогда она не говорит, что пишет.

– Возможно, какую-нибудь историю о каджитах, которые неволей были закинуты в эти холодные земли, – улыбнувшись, сказал Ахаз’ир.

– Пусть тогда эта история будет такой же короткой, как клешни грязекраба, – сказал М’Айк Лжец, повернувшись и облокотившись спиной о край повозки.

Нисаба подошла к кустам, где энергично кружили светлячки. Она откупорила крышку стеклянной банки, выжидая удобного момента. Один из светлячков отстал и тогда каджитка одним махом ловко заточила его в банке, после чего закрыла её. Светлячок светил очень ярко, и вскоре сама банка в её руках засветилась так ярко, что стала похожа на небольшой ручной фонарь, источающий блекло-зелёный свет. Нисаба мигом догнала свою повозку. Она была очень стройной, натренированной и могла преодолевать большие расстояния за кротчайшее время, но в этот раз охота на ночных светил была не долгой, поэтому повозку она догнала буквально сразу же.

Ловко запрыгнув, каджитка уселась на своё место, приподнимая светящуюся банку над глазами.

– Этот самый яркий, – улыбнувшись, сказала она.

– Эх, Скайрим когда-то был землёй бабочек. Когда-то, но не сейчас, – сказал М’Айк Лжец.

– А правда, что давным-давно здесь обитали снежные эльфы? – Ахаз’ир посмотрел сначала на М’Айка, а потом на Нисабу.

– Это было так давно, что никто уже и не помнит, – ответил М’Айк Лжец.

– Что же с ними случилось? – Ахаз’ир медленно провёл пальцами по своим усам.

– Когда-то эта провинция была родиной снежных эльфов. Первые норды, что переселились сюда из Атморы, выгнали этих созданий с поверхности. Снежные эльфы забились глубоко под землей. Так глубоко, что перестали быть эльфами и стали противными фалмерами.

– Кто-то говорит, что они заключили договор с двемерами – таинственной подземной расой, столь развитой, что все их железобетонные города в глубоких недрах оснащались различной машинной техникой. Они создавали кристаллы, снабжающие их технологии энергией, создавали машины, что охраняли их царство. Ты не видел огромных двемерских центурионов, Ахаз’ир, не видел их боевых колесниц, что, в состоянии огромных катящихся шаров передвигаются так быстро… А потом они выпрямляются, становятся ростом чуть выше человеческого и убивают. Их технологии – грозный противник, и в то же время настоящее совершенство! – продолжила вслед за М’Айком Нисаба и, после недолгого молчания, сказала: – Двемеры обманули снежных эльфов и сделали из них рабов, лишив всех зрения, магией или чем-то другим, от чего они озлобились и превратились в мерзких существ, обитающих в тёмных глубоких пещерах и заброшенных двемерских городах.

– Никто не знает до сих пор, от чего ослепли эльфы, но это никак не связано с исчезновением двемеров, точно-точно, – сказал М’Айк Лжец.

– А куда они исчезли? – недоуменно приподняв одну бровь, спросил Ахаз’ир. – Раз они достигли такого могущества, жили глубоко под землёй. Какая опасность их могла настичь там? Тем более, как сказала Нисаба, их жизнь охраняли технологии, способные убивать.

– Этого тоже никто не знает, – ответила Нисаба. – Возможно, их уничтожили их же собственные творения. Возможно, они никуда и не исчезали. Ну, или просто покинули этот мир и перешли на новый этап развития, сбросив с себя материальную оболочку. Ну или что-то в этом роде. Я не учёная, чтобы внятно разъяснить.

– В любом случае, – сказал Джи’Зирр, держа свои поводья ровно и крепко – и тех, двемеров, и тех, эльфов, уже нет. А мы есть до сих пор.

– Фалмеры есть, пусть они и являются некой блеклой полосой воспоминания о том, какими-были когда-то, – сказал М’Айк Лжец.

– Они давно лишились разума. Ими движут лишь животные инстинкты. Они перестали быть расой и стали мерзостью, – ответил Джи’Зирр.

– Они лишены зрения, но у них обострились все другие чувствительные органы, что не мешает им расправляться с жертвами, заблудшими в их подземелья, – сказала Нисаба, посмотрев на Ахаз’ира.

Тхингалл широко открыл глаза. Его серые зрачки, лишённые души и окраса, устремились в звёздное небо. Каджит потянул лапу вперёд, громко бормоча несвязанные фразы себе под нос. Ахаз’ир схватил его, нервно посмотрев на М’Айка Лжеца.

– Что с ним?! – спросил он.

– Это яд начинает высасывать из него жизнь. Ему осталось от силы несколько десятков минут. Приехали.

Последнее слово имело двойственное значение. Повозка остановилась. Джи’Зирр спрыгнул, подходя к каджитам.

– Дальше плохая дорога. Повозка поедет ещё медленнее. Вы должны добраться до лагеря пешими. Идти придётся через лес, но так будет быстрее.

Ахаз’ир первым спустился с повозки. М’Айк Лжец поднял умирающего Тхингалла за плечи. Нисаба спустилась тоже и помогла перенять раненого.

– Нисаба, отправляйся с Ахаз’иром в лагерь по самой короткой тропе. Я с Джи’Зирром отвезу нашу повозку. Встретимся дома.

Джи’Зирр вновь взобрался, ухватившись за поводья, сильно ударил ими по двоим лошадям, тёмно-бурой окраски, и повозка тронулась. Нисаба и Ахаз’ир пошли по крутой и извилистой тропинке через плотные заросли, являющиеся границей здешнего огромного леса.

Уходя постепенно всё дальше, вглубь леса, узкая травянистая и извилистая тропинка всё мутнее прорезала свой образ сквозь ночной мрак. Обычному человеку ничего бы не было видно дальше вытянутой руки, но Нисаба, таща вместе с Ахаз’иром на своём плече Тхингалла, хорошо знала местность. Выкалывающая глаза темнота была не способна дезориентировать каджитку, обладающую помимо отличных качеств ориентирования острым зрением, способным видеть ночью так же, как и при свете дневного светила.

Зелёные кусты плотно сомкнулись по бокам от тропинки, создав собой травянистую стену, которая колыхалась от дуновений лёгкого ветра, издавая тихий шелест. Неожиданно нахлынувшие тучи, захватив звёздное небо в плотный мрак, не давали лучам белой Луны просочиться на землю. Дорога, по которой направлялись в лагерь каджиты, действительно оказалась короткой. Впереди, за плотными столбами сосен, показалась небольшая поляна, где видно было одинокое свечение огня.

– Мы рядом, – сказала Нисаба, бережно тратя своё дыхание на эти слова, стараясь сохранить как можно больше воздуха для одышки, чтобы не сбить ритм и не устать.

Всё отчётливее показывался отделанный тёмно-коричневого цвета шкурами животных шатёр, освещаемый горящим костром за стеной деревьев. Прорезая ночной мрак, показались и другие шатры. Всего их впоследствии показалось пять. Это был лагерь на опушке небольшого леса, закрытый от глаз всего Скайрима. В этом лагере Тхингалла ждало спасение, или кончина…

Навстречу паре с правой стороны, из лиственного разрыва в плотной стене кустов, вышла каджитка, держа в руке большой охотничий лук. Нисаба, остановившись, посмотрела на неё.

– Кейт, сообщи Старейшине, что тьма вот-вот коснётся одного из наших сородичей.

Охотница резко повернулась и скрылась из виду. Спустя некоторое время пара вышла к лагерю. Шатры, возле некоторых вскоре обнаружились и небольшие спальные палатки из меха и шкуры разной животины, были расставлены вкруг, создавая большое кольцо. В центре этого «кольца» горел высокий костёр. Каджит, сидя к нему лицом, точил свой клинок на точильном камне, заставляя его крутиться с помощью двух деревянных педалей. Звон точившейся стали был слышен ещё на подходах к лагерю, а искры, вылетавшие от соприкосновений лезвия и камня, падали на травянистую почву. Услышав шаги позади себя, каджит обернулся, вынимая табачную трубку изо рта. Из самого большого шатра, на вершине которого томился каменный полумесяц – символ богини Азуры, – вышел ещё один каджит, облачённый в тёмно-серое одеяние с такого же цвета поношенным плащом с капюшоном. Он подошёл к прибывшей паре. Раненый Тхингалл издавал уже предсмертные хрипы, постепенно падая в объятия смерти. Седовласый Старейшина посмотрел на него, а за его спиной появились и другие каджитские обитатели здешнего лагеря, встревоженно и с неким любопытством смотря на новоприбывших.

– Времени мало у нас, в шатёр мой несите его, – необычным для каджитского хриплого баритона голосом произнёс Старейшина, чьи ноты певчески плавно распространялись на слух

Тхингалла занесли внутрь шатра. Его интерьер состоял из одной деревянной тумбочки, одноместной кровати, алхимического столика, где ярко-зелёным светом бушевало и пенилось в стеклянном сосуде зелье, обычного деревянного круглого стола, что находился посередине помещения, на котором в двух стеклянных баночках светила пара светлячков, и небольшого алтаря даэдрической богини Азуры – богини Заката и Рассвета, владычицы магии Сумерек.

– На стол его кладите, – сказал Старейшина, отодвигая к краям светящиеся баночки. Ахаз’ир и Нисаба аккуратно положили Тхингалла на стол. Его шерсть приняла мертвенно-бледный оттенок, а глаза, ставшие серыми, потеряли свою душу, которая находилась на границе между светом и тьмой.

Старейшина подошёл к нему, приложив свою лапу к его лбу. Его длинные седые локоны свисали вниз, закрывая его морду от стоящих сбоку каджитов. Вскоре, здесь собрались немногочисленные обитатели небольшого лагеря, наблюдая за происходящим.

– К свету тянется он, но не может отрубить тьмы щупальца, что затаскивают его в бездну мрачную, – сказал Старейшина. – Тёмная магия им овладела.

– Так сделайте что-нибудь! Действия ему помогут, а не пустые слова! – крикнул Ахаз’ир.

Старейшина посмотрел на него, не спеша переведя взгляд с Тхингалла на взволнованного каджита.

– Все покинуть шатёр этот должны. Только тот, кто способен изменять потоки жизни, останется здесь. Ваша тревога бесполезна, – посмотрев на Ахаз’ира, произнёс седовласый каджит.

Нисаба положила свою руку на плечо Ахаз’ира, кивком указывая в сторону выхода. Он, глубоко вздохнув и посмотрев на Тхингалла, пошёл вслед за каджиткой. Вскоре Старейшина остался один.

Сумерки ночи просочились сквозь кожаный шатёр, окружая каджита мраком. Седовласый волшебник стоял над Тхингаллом. Он приложил свою лапу к его лбу, закрыв глаза. Потоки энергии, текущие по тонким пальцам его лапы, осветили её лунного цвета ореолом. Его волосы обеспокоенно заколыхались от дуновения появившегося сквозняка в палатке. Старейшина резко отстранился, посмотрев на умирающего каджита испуганным взглядом.

– Магия, не совладать с которой никому… – прошептал он. – Мрачная и могущественная… Сила…

Последнее слово отразилось эхом в помещении, принося за собой сильный поток ветра внутрь. Старейшина обернулся. Его свисающие седые усы тревожно подались назад, вслед за локонами длинных волос. Тёмное облако, закрывшее собой выход наружу, накрыло мраком всё, что было внутри. Даже свет светлячков не смог противостоять надвинувшейся тьме. Тхингалл не спеша повернул свою голову, взирая своими пустыми глазами на старого волшебника.

– О да, она это. Смертоносная Сила великая! – вновь обратив свой взгляд на Тхингалла, произнёс старый каджит.

– Время, крошащее на своём пути горы, опустошающее огромные реки и моря, достигло и Тамриэля, – голос умирающего каджита вселял в сердце Старейшины леденящий страх.

– Здесь начнётся точка отсчёта. Здесь начнётся царствование Тьмы, которое накроет весь Тамриэль. И никто не в силах изменить поток судьбы. Даже ты, старый колдун, – Тхингалл приподнялся, не сводя взгляда со Старейшины.

– Багровое пламя сожжёт всех, кто восстанет против меня. Ураган сметёт целые города, оставив одни руины. А воды, превратившиеся в кровь, потопят почву и деревья. Ты знаешь, что так и будет. Ты лишь отсрочиваешь приближение Мрака, но он поглотит и тебя, и всех, кто тебе дорог.

Старый каджит выставил вперёд свои лапы, пронзительно глядя на Тхингалла.

– Я изгоню тебя, Нихдимиус, как рассвет изгоняет ночь.

Старейшина начал нашептывать заклинание. Его лапы осветились ярким светом, рассеивающим сгустившийся мрак. Вскоре весь волшебник окутался ярким ореолом. Тьма пыталась поглотить его, накрывая старого каджита чёрной пеленой мрачного облака, но Нихдимиусу не хватало сил сокрушить Старейшину. Волшебник повысил свой тон, произнося чары всё громче и громче. Через некоторое время помещение осветилось ярким нестерпимым светом. Ожидавшие каджиты снаружи резко приподнялись, устремив все как один свои взоры в сторону шатра. Старейшина рассекал тьму, нависшую над Тхингаллом.

– Глупец! Меня не одолеть твоими дрянными фокусами! – голос Нихдимуса в палатке раздался эхом внезапно ударившего грома, отчего все, кто стоял снаружи, отошли подальше от палатки, в которой сошлись в схватке Свет и Тьма. Раздался звонкий гул, который, после яркой вспышки, утих вслед за исчезнувшим светом. Ослеплённые каджиты закрыли свои глаза предплечьем лап. Спустя некоторое время Старейшина не спеша вышел наружу, полной грудью выдохнув тяжёлый воздух из своей груди. Он был бледен как смерть, стоял молча, пошатываясь. Закрыв глаза, он упал на скамью, обратив закрытые очи к ночному небу. Яркий свет, ударивший молниеносной линией вверх, разогнал неожиданно нахлынувшие тучи, давая свечению звёзд пасть на густой лес. Ахаз’ир, не сдержавшись, рванул в шатёр. За ним побежала и Нисаба, выкрикивая его имя. Оказавшись внутри, они остановились у лежащего на столе каджита. Тхингалл, сложив лапы на груди, ровно дышал, погрузившись в глубокий сон. Его шерсть приняла естественный цвет, а дыхание было ровным.

– У него получилось… – произнес Ахаз’ир, тяжело вздыхая. Он нагнулся, тяжко оперевшись лапами о колени. Казалось, что его выворачивает наизнанку. – Я уверен, у него получилось… Смотри, спит, крепко спит. А шерсть… Она стала прежней. И нет больше душераздирающих хрипов и стонов…

– Он будет жить, – слегка улыбнувшись, сказала каджитка, положив свою руку на плечо каджита. Он выпрямился и обнял её, а она его. В палатку зашли и другие, встав вокруг стола, на котором крепко спал Тхингалл.

– Старейшина вдохнул в его тело новую жизнь, – сказал один из каджитов с тёмной гривой до плеч.

– Не будем пугать сон, окутавший этого каджита, – сказала каджитка, держа за руку своего белогривого мужа.

– Верно, жена моя, нам лучше покинуть сие помещение, – сказал он в ответ.

Все вышли. Только Ахаз’ир остался ещё некоторое время внутри, не сводя глаз со спящего Тхингалла. Он обошёл круглый деревянный стол, приложив свои лапы к вискам спящего каджита.

– Отдыхай, дружище. Набирайся сил, они тебе ещё пригодятся.

После чего он вышел и подошёл к Старейшине, который, сидя на скамье, посмотрел на него и слегка улыбнулся.

– Вы спасли моего друга от смерти. Я обязан вам. Обязан всей вашей общине. Мой друг, когда узнает о случившемся, поручится своими словами точно так же.

– Жить будет он, несомненно. Однако, за жизнь его он плату свою отдал. За всё в жизни платить нужно, – ответил седовласый Старейшина.

Ахаз’ир смотрел на него, не проронив ни слова.

– Возможно, он ни имени, ни происхождения своего не вспомнит, но оно благородное у него. Он не знал об этом, а теперь не узнает и подавно. И тебя, добрый друг его, он тоже вспомнить не сможет.

– Что вы имеете в виду? – спросил Ахаз’ир, за его плечом появилась Нисаба, внимательно вслушиваясь в каждое слово Старейшины.

– Такая плата за жизнь новую. Лишь поступки его, которые совершит он на пути своём, твёрдой рукой судьбы укажут ему на происхождение его. Когда время нужное придёт, – Старейшина, приподнявшись, продолжил: – Отдохнуть надо всем, тревожна ночь эта, окутавшая Скайрим. Зло не спит и не уснёт теперь вовсе.

Он не спеша вошёл внутрь своего шатра. Нисаба встала перед Ахаз’иром, впавшим в глубокое смятение.

– Не переживай сильно. Я уверена, Тхингалл вспомнит тебя. Он не может не вспомнить. Он посмотрит тебе в глаза и узнает, кто ты.

Каджит сел на скамейку, рядом с ним села и она.

– Он будет жить, не умрёт. Разве, я имею право требовать большего? – посмотрев на Нисабу, сказал Ахаз’ир.

– Теперь вы с нами, в нашей небольшой, но крепкой семье. Мы поможем Тхингаллу обрести сознание себя самого, поможем набраться ему сил. Ибо, мы родня. По крови. И вам найдётся место среди нас.

На опушке, прорезая густые заслоны кустов, появилась группа. Двоих Ахаз’ир узнал сразу. М’Айк Лжец и Джи’Зирр шли и рассказывали что-то воину, облачённому в нордскую резную броню серебристого цвета. Встретившись с Ахаз’иром взглядами, он простился с двумя каджитами и подошёл к паре, сидевшей на скамье. На его ремне свисал длинный меч с сапфиром на навершии эфеса, а лапы были скрещены на мощной груди. Серые бакенбарды, могучие плечи, суровый взгляд светло-серых глаз на внушающей, сероватого цвета шерсти, морде – всё это увидел Ахаз’ир, когда каджитский воин подошёл к ним.

– У нас новые гости, я смотрю, – произнёс новоприбывший незнакомец. Рядом с ним появилась охотница, которую они встретили на пути в лагерь.

– Большая численность привлекает много ненужного внимания, но в этом суровом мире как нельзя кстати нужно единство, скреплённое долгом друг перед другом и общей каджитской кровью. Мне рассказали о вас, о том, что вы сделали, чтобы остаться в живых. Что пережили. Поэтому, от лица нашего лагеря я нарекаю вас членами нашей общины, ибо теперь в нашей обязанности принять вас, как жизнь вновь приняла твоего товарища, – сказал он. – Пускай лично вас я знаю поверхностно, ибо знания мои крепятся на словах моих сородичей. Но вы подкрепите своё право жить среди нас поступками, достойными, чтобы называть себя членами нашей семьи. Вы должны отплатить нам своей преданностью, своим энтузиазмом и всей отдачей нашему делу. Доказать, что достойны быть в рядах нашей семьи и чтить наши правила. На этих основах и держится наша каджитская община. Здесь каждый работает во благо её.

Ахаз’ир молча выслушивал грозного воина. Любое его слово было наполнено огромной силой и опаляющим разум авторитетом. Когда он закончил, Ахаз’ир сказал:

– За лесным горизонтом, везде царит насилие и опасность, везде нужно проявлять свою силу, чтобы утвердить свои права на жизнь в этом мире. Когда мы покинули стены Рифтена, то были так недальновидны, так наивны, что ожидали многого, и получили его, правда, это «многое» было вывернуто наизнанку, которая показала нам всю природу здешней среды. А это место… Оно является отсветом во тьме, является островком крепких отношений среди бурь и штормов насилия в Скайриме. Мне не нужно больше убеждаться в этом. Везде, где мы были, где мы думали, что будет свобода, встречается только смерть и ненависть. Я ручаюсь за себя и за своего друга, что мы будем жить с вами бок о бок и платить за вашу непомерную помощь всем, что будет во благо общины, ибо мы вам обязаны не меньше, намного больше. И идти нам некуда…

– Ну вот и славно, – воин улыбнулся, оскалив свои длинные, острые клыки. – Моё имя Маркиз. Это Кейт, – он повернул голову в сторону каджитки, стоявшей рядом. – С Нисабой ты, видимо, уже знаком. Старейшину зовут М’Айк Лжец Старший.

– Два М’Айка в одной общине, – иронично сказал Ахаз’ир.

– Он отец того, с кем ты, видимо, тоже знаком. С остальными ты и твой друг познакомитесь позже. А сейчас, надо отдыхать. Ночь темна и холодна для наших костей. – Маркиз, снова улыбнувшись и чуть склонив голову в знак прощания, повернулся и отстранился в шатёр слева от них.

– Я охотница, – сказала Кейт, проводив Маркиза взглядом. – Поэтому, если захочешь поохотиться, то я не против. Только, если у тебя довольно быстрые лапы и довольно зоркие глаза. – после этих слов она тоже отстранилась, оставив Нисабу и Ахаз’ира наедине.

– Есть хочешь? – спросила каджитка. Ахаз’ир почувствовал, как его внезапно нагнал сильный голод, приносящий боль в животе. Он так же внезапно настиг его, как внезапно отступила тревога в его сознании. Каджит кивнул.

– Идём, я покормлю тебя, ну а после помогу тебе обустроить место, где ты и Тхингалл сможете первое время ночевать.

Они встали и пошли в противоположную от ушедшей пары каджитов сторону. Через некоторое время, поужинав в спокойной обстановке, Нисаба и Ахаз’ир соорудили две лежанки с навесом и меховым одеялом.

– Пока вас не возьмут ночевать в наши палатки. Не то чтобы к вам не было доверия. Вы должны доказать свою верность в нашем деле.

– И на этом благодарствую, – ответил Ахаз’ир.