Летопись голодной стали. Ростки зла

Дункан резко переступил, встав в боевую стойку. Остались только они: раззадоренный смертями наёмник и бандит в кожаной куртке, крутящий блеклые кинжалы меж своих пальцев.

Темноволосый оскалил зубы в улыбке.

– Именно мне достанется честь убить тебя. И именно мне одному достанется награда – я трахну твою спутницу. И сделаю это не один раз. А потом изрешечу её тело на полоски и оставлю на пир воронам.

Дункан с рыком кинулся на бандита. Тот умело уворачивался вольтами, однако его кинжалы были слишком коротки, чтобы достать до тела наёмника. Переступая ногами, бандит прогнулся под рубящим ударом, вынырнул из-под руки и резанул Дункана в бок. Тот вскрикнул, спешно отходя и оборачиваясь, на что словил двойной колющий удар кинжалами в район солнечного сплетения и живота. Отражать такие было крайне неудобно. Клинки бандита были мелкими по сравнению с его мечом. А рана, нанесённая бандитом, давала о себе знать ноющей болью от каждого резкого движения любой части тела. Отступая, Дункан плясал в кружащемся танце, поддаваясь навязыванию такта ловким и умелым разбойником. Стоит отдать ему должное – сражаться с Соколом на равных, тем более диктуя ему свои условия в этой смертельной партии, мог только действительно отличный боец. Темноволосый был именно таким.

Они прокружились по всей опушке, создав собой одну большую воронку. В миг сражавшиеся оказались возле повозки, а через некоторое время и возле коня наёмника. Тот встал на дыбы и дико заржал.

Дункан зафиксировал оба клинка в прочном блоке. Их лица сомкнулись, разделяемые сталью. Наёмник смотрел в горящие глаза бандита: они насмехались над ним. Взгляд Дункана был непоколебим: безэмоциональным и холодным.

Вдруг послышался приглушённый стук, словно камнем ударили по стволу дерева. Бандит резко подкосил ноги, ослабил хватку, его глаза потекли. Он свалился. За его спиной стояла Елена, держа в руке здоровый камень. Её удар был не таким сильным – камень был чист, на нём не было крови, – но от неожиданности бандит выбыл из равновесия. Не теряя ни минуты, Дункан с рыком вогнал остриё меча под дых разбойника, слегка осевшего на подкошенных ногах. Тот вскрикнул, раскрыв рот, из которых потекли узкие багровые струйки. Его глаза пронизали небо, а потом закатились. Тело свалилось набок, дыхание прервалось.

Наёмник отступил назад, облокотившись спиной о ствол дерева. Его меч был залит кровью от основания и до эфеса. Переводя дыхание, он согнулся. Потом посмотрел на Елену. Та стояла, словно онемевшая, глядя на тело убитого бандита. А потом посмотрела и на другие тела. Сказать она ничего не могла, ибо к горлу подступал тяжёлый ком. Её грудь, сжатая корсетом, нервно вздымалась, камень как-то сам вывалился из её ослабших пальцев.

– Эй, спасибо. Сам бы я, наверное, не справился… – отдышавшись, сказал Дункан, исподлобья смотря на девушку. Та лишь молча посмотрела на него.

Потом наёмник зашипел, схватился за левый бок. Кожаный нагрудник, старый и слегка дряблый, и кольчуга под ним были запачканы багровыми пятнами.

– Тебя ранили? – спешно подойдя, девушка положила на его бок ладонь

– Ничего серьёзного. Обычная царапина.

– Надо посмотреть, и обработать, при необходимости. Иначе заражения не избежать.

Спустя некоторое время Дункан сидел перед костром в одной тёмно-коричневой рубашке, задранной кверху. Нагрудник и кольчугу пришлось снять. Елена умело обрабатывала его рану спиртом, найденным у бандитов в той бутыли, из которой они пили. Сказать честно, Дункан в очередной раз удивился её умению совладать с собой после вида крови. И, кроме того, она умело обращалась с раной, аккуратно поливая её жидкостью с весьма едким запахом. Достав из одной из сумок какую-то ткань, Дункан разорвал её и перебинтовал себе бок. На всё ушло минут десять. Солнце уже сходило со своего пика и медленно, но неутомимо наступал вечер. А вместе с ним и холодало ещё сильнее.

Закончив с раной и одевшись в кольчугу, наёмник затянул пояс. Посмотрев на повозку, он подошёл к ней. В нос ударил резкий запах крови. Зайдя за повозку, Дункан увидел два мёртвых тела: одним был мужчина, лет тридцати, в крестьянской рубашке с меховым воротничком, серых штанах и сапогах с высоким голенищем; второй лежала молодая, истерзанная полуобнажённая женщина. На её теле с кровяными подтёками распластались следы насилия.

– Суки… – прорычал Дункан сквозь стиснутые зубы, потом сплюнул.

Девушка шла к нему.

– Стой там! – приказал он Елене, вытянув руку.

– Почему? Что там? – спросила она, выглядывая из-за стороны.

– Стой там! – нервно повторил наёмник. – Вернись к костру и сядь к повозке спиной! И чтобы не оборачивалась!

– Но…

– Делай, что говорю!

Елена понурила голову, но сделала так, как велел наёмник. Она прошла к центру опушки и села перед костром, обхватив колени руками и глядя на то, как пламя нервно танцует в сооружённом из малых камней круге.

Наёмник раскрыл тент. В повозке были бочонки, корзины и сундук. Кроме них, как удачно, лежала лопата. Взяв её, Дункан зашёл за повозку и подошёл к одному из деревьев, после чего начал энергично копать. Лопата жадно вгрызалась в землю, разбрасывая вокруг ног наёмника крошками тёмную почву.

Прошло много времени, прежде чем Дункан выкопал яму. На это ушли его последние силы. Он устал.

По одному он перетащил тела двух убитых к яме и аккуратно сложил их, рядом друг с другом. Кем они были друг другу при жизни? Мужем и женой? Любовниками? Сейчас они соседи в одной общей яме, которая засыпалась отрывистыми махами лопаты, вгрызавшейся в рассыпающийся холмик тёмной почвы у её края.

Спустя некоторое время она была засыпана, а на ней Дункан насыпал небольшой холмик.

Потом резким махом воткнул лопату в землю, вытер лоб и пришёл к костру, уставши сев на одну из подстилок рядом с Еленой.

Девушка посмотрела на него.

– Что там было?

– Там были плоды творения человеческой жестокости. – Дункан ответил холодно, смотря на костёр.

Глаза Елены наполнились печалью. Она вздохнула, опустив подбородок на сложенные на колени руки.

Так сидели они молча очень долго и наблюдали, как вечерние сумерки окутывают горизонт деревьев перед ними, от чего их верхушки окрашивались в тёмный.

– В повозке есть еда. Перекусим и двинемся дальше, – спокойно сказал Дункан.

– Что-то у меня аппетита нет… – грустно сказала Елена.

– Забудь это, как страшный сон.

– А как же тела, разбросанные по опушке?

– Представь просто, что их здесь нет.

Спустя некоторое время они ели и пили возле костра. В повозке были найдены окорока зажаренного мяса, засушенная рыба, хлеб и готовая гречневая каша. Из питья были яблочный сок и виноградное вино. Выбрали вино. Девушка выпила два бокала, закусывая его мясом и кашей. Дункан выпил вдвое больше.

А потом, поев и взяв с собой то, что можно было увезти, они отвязали коня, сели и поехали на юг, к темнеющему горизонту высоких хвойных деревьев.

Вестибюль царского дворца, окунувшийся в сумрак, был просторен и пуст. Белые стены богато отделанного помещения гладил хмурый отблеск дневного света, проникавшего сюда через высоченный проход, обставленный с обеих сторон распахнутыми дубовыми инкрустированными дверями, неимоверно огромными. К центру помещения росла световая дорожка, что выделяла на полу из белого кафеля все его царапины неровные линии, за не одни десятилетия постепенно портившие эту ровную гладь, на каждом прикосновении чьих-либо подошв отдающую гулким эхом, уносящимся во все части переднего парадного вестибюля, устремляющимся вверх по белоснежной мраморной лестнице, проникающим во все ответвления дворца на втором этаже, перекрытом балюстрадой, и выше, к куполообразному потолку.

За вторым этажом шёл третий: белая лестница с двух сторон поднималась на три десятка ступеней на непросторную площадку, а потом уходила ещё выше, разворачиваясь в обратную сторону, и приводила на балкон третьего этажа, последнего. Балкон этот был перекрыт серебристым парапетом, тонкие вертикальные линии в нём, которые доходили стоящему до пояса, были инкрустированы перламутровыми камушками, что покрывали чистую и гладкую сталь своеобразной блистательной пудрой. Любая балюстрада, любой парапет, любой подоконник здесь был выстроен и выкрашен с особым энтузиазмом.

Здесь, на третьем этаже, в разные части дворца уходили тонкие коридоры. Тут же располагались тронный зал, царская опочивальня, покои царевича Якова и царевны Елены. Последние уныло пустовали. Распахнутые белые дверцы открывали проход на просторный балкон, спрятанный под свисающими с гранитного карниза лиловыми занавесками, что сейчас нервно колыхали от проникновения в комнату царевны сильного сквозняка снаружи. Закрыть дверцы балкона было некому.

В других же покоях, в покоях её брата, одиноко не было. Там томился в одиночестве сам царевич, прикованный пленом к своей комнате без возможности куда-либо выбраться. Двери его балкона были заперты настежь и единственными источниками света были маленькие, тонкие полосы дневного света, пропускаемые через серые занавески, закрывающие узкие двустворчатые окна.

Яков мрачно сидел на стуле возле бурого круглого стола в углу комнаты, погружённый в тень. Он вцепился пальцами в рубцовые подлокотники, отчаянно стараясь сдавить их своими ногтями. Его лицо дёргалось, дыхание было неровным. Шок всё ещё овладевал им и не стремился отпускать. Страх окутывал его сердце, заставлял смотреть в сторону дверей, запертых с другой стороны, снаружи. Там же, словно каменные истуканы, стояли двое, облачённые в чёрную броню и в приоткрытых чёрных шлемах с маленькими крыльями, выпирающими в профиль возле висков.

Царевича пленили, и охраняли его в этот холодный и тёмный час чужие.

И сам дворец для мальчика сейчас был чем-то чужим, не родным. Ставшим таким в одно мгновение ока. Его белые стены помрачнели и посерели в глазах царевича. От них, некогда отдающих домашним очагом, светом и любовью, сейчас источался холодный сквозняк безразличного равнодушия. Стены эти стали цвета осеннего дождя: хмурого и серого, льющего нескончаемую скорбь по некогда радостным и светлым дням. Дням, которые так резко и внезапно покинули этот дворец. Улетучились смех и веселье, улетучилась в один миг радость. Пролитая кровь пропитала стены дворца аурой смерти, грустью и тоской. И более солнечные лучи не пробивались сюда сквозь узкие двустворчатые оконца.

Но вернёмся сейчас на первый этаж. Туда, где кафельный пол лижет узенькая световая полоса, похожая на лунную дорожку, на которой сейчас отображался силуэт вошедшего внутрь человека. Человеком этим был Климек. Наёмник из синдиката Соколов стоял в проходе, внимательно осматривая передний дворцовый вестибюль. Его глаза вторили его циклопическому величию. Стены, увешанные канделябрами, сейчас потухшими, огибали широкую просторную лестницу, ведущую на верхний ярус дворца. Всё манило и притягивало его внимание. Не часто наёмник посещает царский дворец, но сегодня приглашение, полученное им от посла, стало для него неожиданностью.

На рассвете в дверь его комнаты, снятой на втором этаже городской таверны, раздался размашистый стук. Климек, с трудом проснувшись, слабо повернулся. На его плече лежала женская рука. Наёмник, зажмурившись спросонья, глянул в сторону выхода. Потом он лениво встал, скидывая с себя серое тонкое одеяло. Позади него раздался слабый сонный стон. Голая девица со спутанными в кудри тёмными волосами перевернулась на спину, раскрывая сонному взору все прелести своего тела, потом отвернулась к стене, сквозь сон нащупав внезапно соскользнувшее с её голых плеч одеяло, и укуталась в него плотнее.

Наёмник, не одеваясь, подошёл к двери и открыл её. На пороге стоял какой-то человек. Не похожий на воина, в плаще и с накинутым на голову льняным плотным капюшоном. Что-то сказал. Всё ещё сонный Климек муторным разумом разобрал кое-что. Тот что-то сказал ему про дворец, и про то, что там его ждут на аудиенцию. Сказал, что дело срочной важности, и что любые отлагательства недопустимы.

Потом этот человек учтиво поклонился и пошёл прочь. Климек, раздосадованный тем, что его разбудили в такую рань, и тем более тем, что лишили утреннего секса с его напарницей по постели, пошаркал босыми ногами по кривому полу комнаты. Остановившись возле кровати, он упёр руки в бока, посмотрел на спящую девушку.

«Срочной важности дело? Не терпит замедлений? Хм, а может, всё-таки, отработать по-быстрому время, уплаченное за ночь и за это утро в придачу? М-м, нет… Удовольствие нужно растягивать, как следует».

Потом он вздохнул и стал молча одеваться. А девушке, что всё ещё спала крепким сном после бурной ночи, что лишила её всяких сил, он положил на стол несколько сребреников.

«Чаевые. За прекрасно проведённое время».

И уже через десять минут он поднимался по ступеням ко входу в царский дворец. Площадь вокруг как-то странно запустела. Но были здесь и другие детали, бросающиеся в глаза: брусчатку покрывали в некоторых местах слипшиеся кровяные линии.

«Что ещё за чертовщина?» – постоянно спрашивал себя наёмник, внимательно осматриваясь. Он то, увлечённый прошлой ночью бурными услаждениями с трактирной путаной, и не подозревал о резни, разбушевавшейся здесь в то же время.

Но вопросы сами собой отошли в сторону, как только его глаза вперили в просторное помещение вестибюля.

«Такого мои глаза ещё не видели».

И конечно же! О чём и думать? Даже в его гнезде, в замке синдиката, в Бостпиле, всё гораздо скромнее и угрюмее: стены выпуклые и уже заплесневелые, серые. Пол такой-же. Потолок часто протекает под проливными дождями. Из достопримечательностей можно выделить только канделябры, но и те относятся к таким только из-за своего старинного раритетного вида.

Климек как-то завистливо вздохнул, после чего пошёл по это тоненькой световой дорожке к лестнице, а его силуэт становился всё больше и больше.

Поднявшись, наёмник оказался на втором этаже вестибюля. Прямо вперёд уходил узкий, длинный тёмный коридор, совсем пустой и беззвучный, словно был это туннель куда-то за грань материального. А на конце его царила тьма.

– А, господин Климек! – услышал наёмник голос, налитый западным акцентом. – Прокуратор Ярген уже ждёт Вас в своём кабинете. Прошу, следуйте за мной.

Климек обернулся влево. У входа в одно из ответвлений стоял посол Луций, как всегда, с умилённой улыбкой на своём бледном лице.

Наёмник молча направился к нему. Тот развернулся и вошёл в тёмный коридор, уходящий в северо-западную часть дворца.

Они шли по нему молча. С обеих сторон сгущались тёмно-серые стены, на которых на больших расстояниях висели в подсвечниках одиноко горящие свечи. Пол был укрыт красным бархатистым ковром с золотой прошитой границей на его краях, что начиналась от начала и протекала параллельно с ним до конца. Каждый шаг их подошв был беззвучен, ибо терялись они в пышном покрове этой искусно вышитой ткани. На нём было множество рисунков, каких-то странных и непонятных. Климек, чтобы скоротать время, потупил взгляд вниз и смотрел на него. А те, слившись в сумраке комнаты, протекали в обратную от него сторону. И когда наёмник долго и усердно старался выловить хоть один из них, увидеть, что он из себя представляет, у него слабо закружилась голова. Подняв взгляд, наёмник оставил эти рисунки нераскрытыми.

Наконец за поворотом показалось блеклое свечение. Они вышли и впереди замыкала коридор дубовая светло-коричневая дверь. Возле неё, подняв алебарды, стояли двое стражников. Над дверью свисало бархатистое полотно сиреневого цвета, и по его центру, в позолоченном венце, были выкрашены две жирные и позолоченные буквы: «П.Р.».

– Вот мы и на месте. Прошу, прокуратор ждёт Вас.

Луций посмотрел на Климека взглядом, наполненным поблёскивающими огоньками. Учтиво указав жестом вытянутой руки на дверь, посол слабо улыбнулся.

Климек холодно посмотрел на него, после чего прошёл к двери. Стража открыла её, и наёмник шагнул в комнату.

Она была просторной. По центру, под потолком куполообразной формы, висела огромная люстра. Под ней стоял массивный чёрный прямоугольный стол с задвинутыми по обеим сторонам к нему шестью широкими стульями с высокими, обшитыми кожей, спинками, такими же чёрными. Горели на столе в серебристом канделябре, внешне напоминавшем раскидистые в разные стороны пышные ветви, маленькие огоньки свеч.

Справа у стены громоздился огромный книжный шкаф тёмно-бурого окраса. В слабом сумраке комнаты его затенённое очертание придавало ему мрачный вид. Маленькие многочисленные дверцы с резными ручками на нём, расположенные на каждом ярусе шкафа, наполовину состояли из украшенного рисунками стекла, за которым покоилось неисчислимое количество переплетённых в кожаную корочку томов.

С противоположной стороны стену закрывала просторная картина. Можно было сказать, что она вся представляла собой стену, на которой на полотне были изображены масштабные события истории: кругом бушевал огонь и воины, коих было неисчислимое количество, бились друг против друга. Рассматривая картину более внимательно и с более близкого ракурса, можно было различить воюющих с обеих сторон: с одной это были люди, с другой же оружие держали эльфы, гномы, волколюды и минотавры. Почему их можно было различить, лишь хорошо присмотревшись? Все они, подобно муравьям, маленькие чёрные точки, кружащиеся в нескончаемом вихре сражения вокруг огромного человека, гордо смотрящего вдаль, за горизонт. Этот человек был похож на ту статую на площади перед дворцом: такая же осанка, такой же львиный оскал его грозного лица, такая же одежда на нём. Несомненно, важной деталью всей этой масштабной панорамы был несомненно он – царь Валдислав, прозванный среди людей героем, а среди нелюдей – кровавым Мясником.

За большим чёрным столом, меж двух полукруглых выпуклостей в стене, похожих во вросшие в неё колонны, находилось огромное прямоугольное окно, от самого пола уходящее вверх, до древесного карниза, висящего под самым потолком.

Возле него, скрестив руки за спиной, стоял лицом к раскрывающемуся за стеклом ковру шатровых крыш городских домов и других строений прокуратор.

Климек прошёл к центру, положил обе руки на край стола и чуть нагнулся, исподлобья глядя на него.

Ярген медленно обернулся, держа свою осанку ровной, посмотрел на пришедшего и слабо улыбнулся.

– Добро пожаловать в царский дворец, господин Климек. Надеюсь, он произвёл на Вас впечатление.

– Меня не часто приглашают в царские дворцы, и поэтому мои глаза не часто видят их великолепие. Но этот дворец просто великолепен. Мои глаза тонули в его величии. Словно… не люди, а боги возвели его.

– Люди умеют создавать величие, поверьте. Этот дворец строили лучшие архитекторы, причём не только из Венерии. Были приглашены первые мастера из Манисии. А какие там дворцы… Вы, видимо, не представляете. Тамошний климат более благоприятен для них, и поэтому они выглядят там ещё великолепней, чем здесь, наш.

– Я слышал, что страна на юге называется «страной лучезарных башен». Уверен, что это название неспроста.

– Её назвали так по трём башням, находящимся в городе Кронвиц. В центре этого города есть один квартал, окружённый стенами. Своего рода это крепость, в которой находится кафедра архиерея Августа Ванорзиса. Три башни символизируют три столпа: первый столп, это вера – наиглавнейшая привилегия, дарованная людям во имя их спасения Всевышним. Вера помогает, спасает, лечит. Она как путеводная звезда на ночном небе – указывает праведным дорогу, а сбившимся с пути помогает на неё вернуться. Второй столп – это власть царя, земная власть людей, которая воплощает в реальность власть Всевышнего. Царь – помазанник божий, его самый верный слуга, а его подчинённые – его верные слуги. Третий столп – это народ, то, что удерживает власть земную, не давая кануть миру в пропасть. Как вы считаете, господин Климек, что важнее из всего этого трёх?

Ярген не спеша подошёл к столу, держа руки за спиной, и смотря на наёмника. Тот задумался, это было видно по выражению его сморщившегося лица. Он бегло пробежал глазами по столу, а потом ответил:

– Нельзя выделять из этого что-то одно, верно ведь? Выделишь одно, вырвешь его из Священного Трио, и единство рухнет. Выделишь веру – и жизнь может потерять всякий смысл, так как живём мы в мире материальном, в мире смертном. И все будут стремиться поскорее увидеть бога. А бог наказал всем жить долго и счастливо. Выделишь власть царя – и тот станет деспотом, тираном, ставящим себя выше любых законов, даже выше святых Заветов. А выделишь народ…

– И мир наш погрязнет в пучину невежества и хаоса. – Прокуратор ответил заранее, не дав договорить наёмнику. – Да, Вы правы. Единство важно. Единство везде и во всём. Нельзя воспринимать одно из трёх как главное и затмевающее собой всё остальное. Такие есть, на самом деле. Отшельники и фанатики, которые считают, что вера важнее всего, другие считают, что единственная власть, которую мы видим и осязаем, – это власть царя. Ну а третьи бредят идеями народовластия, хотя не понимают, что управлять народом и страной может лишь только тот, кто достоин этого.

– А кто достоин? Каждый ведь считает, что он знает больше другого. Каждый тянет одеяло на себя, – спросил Климек.

– Достоин тот, кто, идя во власть, воспринимает её не как возможность управлять, не как возможность для этого, а как должное, как тяжёлое бремя, рубящее, словно топор, по твоим плечам, как трудность и боль, и ответственность.

– Хорошее определение власть имущих, – подчеркнул Климек.

– Любой государь принимает её бремя как оковы. Многие думают, что правитель волен делать то, что он хочет. Но если бы так и было, то не было бы цивилизации людей. Правитель – самый несвободный человек среди всех остальных. Так думал и он, – Ярген указал пальцем в сторону масштабной картины, – царь Валдислав, когда становился первым правителем объединённого государства. Такого, каким мы его знаем сейчас.

– Его профиль, изображённый тут, сильно похож на статую, стоящую на площади. – Климек посмотрел на огромную картину.

– На самом деле, эта картина очень даже молода. Статую выстроили после смерти царя Валдислава. Картину же нарисовали ещё во времена правления царя Константина, моего деда, в пору его юности. Видите ли, царь Константин был ярым поклонником царя Валдислава. Он считал, что все поступки того – справедливы и все решения по достоинству неоспоримы. Во многом мой дед хотел походить на легендарного правителя прошлого. Но нельзя становится похожим на кого-то, а нужно быть собой и творить историю, действуя по своим собственным убеждениям. Он это понял, в конце концов, когда состарился. Но лучше поздно, чем никогда. Итак, – прокуратор резко сменил тему разговора, отодвигая перед собой стул. Жестом он предложил Климеку присесть. Тот, отодвинув стул, сел, откинувшись на спинку и вытянув руку, положив её на край стола. – Как Вам у нас в столице?

– Весело, шумно. Все улицы увешаны украшениями, по ним гуляют шуты, веселящиеся, нетрезвые пары. Во всех углах бурлит праздничное раздолье.

– В эти дни наш город оживает. Данное празднество приносит уйму эмоций, и в то же время наша казна значительно пустеет. Но в этом случае деньги не так важны. Устроить грандиозный пир, проводящийся один раз в год, это обязанность. Народу нужны праздники и гулянки, чтобы отвлекаться от унылой рутины.

– Вчера все были довольны. И ничего пагубного не произошло.

– Но не в этот раз… – Лицо прокуратора резко помрачнело. Его глаза скрылись под тёмными сводами век, брови опустились в прискорбии. – Этот праздник очернила смерть царя Демитрия.

– Что?… – Климек будто потерял лицо. Его рука соскользнула с края стола. Он подался вперёд. – Царь… мёртв?

– Дело в том, что наш царь, мой брат по совместительству, долгое время тяжело болел. Болезнь протекала у него целый месяц. И вчера, за праздничным столом, кончина пришла к нему. Внезапно, в разгар кульминационного момента. Его сын, Яков, также болен. И для обеспечения безопасности и предотвращения распространения хвори, мы его поместили в карантин.

– Но если болезнь так опасна, и царь был на пиршестве, то велика вероятность того, что все присутствующие могли заразиться. – Климек с трудом переваривал первые услышанные слова. Весть о смерти царя ввела его в ступор. Он говорил, понурив голову и словно ища что-то под своими ногами. В следующие слова, льющиеся из уст прокуратора, наёмник уже не вникал основательно.

– Это исключено, – с огромной толикой уверенности заверил прокуратор. – Царь сидел поодаль от остальных, это раз. Два – на контакт прямой ни с кем он не входил. И три – как передаётся эта болезнь, мы не знаем. Но факт заражения сына, который сейчас тоже пребывает в плохом состоянии – не только от неё, но и из-за смерти своего отца, – заставляет нас предпринимать меры наперёд и не медлить. И есть ещё кое-что. Очень важное.

Климек поднял взгляд, посмотрев в холодные глаза прокуратора. Его бледное лицо источало хладнокровие на каждом слове.

– Была похищена дочь царя, Елена, прямо во время пира, когда в зале началась суматоха после смерти правителя. Куда её увели – неизвестно. Кто её похитил – тоже не известно. Есть предположения, что наши заграничные соседи могут предпринять попытки, чтобы разжечь смуту в нашей стране. Дескать, царя отравили или убили иным способом заговорщики с целью его свержения. Создав смуту, они могут поспособствовать ослаблению государства. Не хочу ничего плохого говорить о наших долголетних друзьях на юге, но исключать возможность интервенции тоже нельзя. А Венерия – самое большое государство на континенте.

– Прошу прощения, прокуратор… Я сейчас стараюсь осмыслить то, что Вы сказали ранее. Весть о смерти царя столь внезапная для меня… Я ожидал чего-угодно, но только не этого…

– Вы любили царя Демитрия? – спросил прокуратор, всё так же держа хладнокровное лицо чистым от любых эмоций. Он восседал на стуле, как на троне. Возможно, уже готовился к этому. Его руки сжимали подлокотники кресла, а спина облокотилась на его спинку.

– Демитрий сделал много хорошего для своей страны. Смерть любого царя, если он не являлся деспотом при жизни, оплакивают горькими слезами.

– Да, мрачное событие, которое принесло нам много горя всего за эту ночь и утро. Никто ещё, кроме нас с Вами и моих приближённых об этом не знает. К полудню эта весть разнесётся по всей стране. К вечеру же я выступлю с обращением к народу на площади. Так как царь мёртв, сын его болен и не может управлять государством, а Елена похищена нашими потенциальными врагами и, возможно, с помощью заговорщиков изнутри, то тяжёлое бремя власти ложится на мои плечи.

– Но почему именно я? Зачем меня вызвали к Вам?

Прокуратор на миг опустил глаза, слабо вздохнув грудью.

– Видите ли, на пиру присутствовал один из ваших соратников. Наверное, Вы это знаете.

Климек осторожно и медленно откинулся на спинку стула, вперившись в прокуратора своими наполненными непониманием, недоумением, и даже опасностью глазами.

– Господин Дункан. Многоуважаемый член синдиката Соколов.

– Да, я это знаю, – с нотой осторожности проговорил Климек, не сводя глаз с прокуратора.

– Скажите, после ночного пира он приезжал в таверну? Проводил остаток ночи вместе с Вами? Со всеми наёмниками? Вас здесь целый отряд поселился на ночёвку.

– Я не видел, – не зная, нужно ли говорить именно так, с трудом и комками выдавливал из себя слова Климек. – С полуночи я заперся в съёмной комнате с одной из… и не выходил из неё до момента неожиданного стука в мою дверь.

– Это очень важно для нас, поймите. Дело в том, что Дункан покинул пир после трагических событий. Мы не нашли ни его, ни Елены. И, смею предположить, как лицо, на плечах которого лежит ответственность, это совпадение не простое.

– Не думаете ли Вы, прокуратор, что Дункан…

– Не хочу посрамлять честь многоуважаемого воина, господин Климек. Ведь он имеет хорошую репутацию профессионала. И, к тому же, он Ваш друг. Я это понял по вашему побледневшему, как у мертвеца, лицу, когда я спросил Вас о нём. Но, как я высказался ранее, на моих плечах теперь бремя ответственности. Поэтому мне необходимы точные сведения. Иначе я вынужден повесить на Дункана ярлык подозреваемого в похищении. До приезда в столицу он ни с кем не заводил контактов?

– Нет, такого точно не было. – Климек изменился. Он сказал это уверенно, в защиту Дункана, будто намереваясь этим поставить точку и переубедить прокуратора. Но тот не переубедился.

– Вы с ним были вместе всю дорогу и перед ней? Может, он устранялся куда-либо перед отъездом?

– Не было такого. – Климек ответил снова решительно.

– Не было такого, или Вы не помните? Прошу, проймите, что от риторики Вашей зависит очень многое. В том числе то, виновен ли Дункан в похищении царевны или нет, и то, являетесь ли Вы его сообщником.

– Я заверяю Вас совершенно точно, господин прокуратор, – голос Климека постоянно срывался от возбуждения. – Дункан ни с кем в связь не вступал, никуда не пропадал.

– Но, всё же, Вы не знаете, вернулся ли он к вам после пира в таверну, или же бесследно исчез?

Климек потупил взгляд, вновь уставился в пол. На его лбу появилась испарина. И хоть в комнате было прохладно, его шея начала потеть.

– Мы обязаны проверить это. Надеюсь, Вы меня понимаете. И если в городе Дункана не обнаружат, равно как и царевну, то мы вынуждены будем объявить члена вашего синдиката в розыск по всей стране.

– Что Вы хотите от меня? – измученно спросил Климек. – Если Вы сказали всё, что хотели…

– Нет, есть ещё кое-что. И это будет не просьба, а прямой приказ будущего царя. – Прокуратор медленно подался вперёд, сложив руки на столе и мрачно глядя на наёмника. – Если узнается, что Дункан прячет у себя Елену, мы будем вынуждены арестовать его и придать суду, как сообщника с внешними врагами. Похищение царевны – это преступление.

Наконец лицо прокуратора медленно менялось, приобретало тот приветливый облик, с которым он встретил наёмника на пороге своего кабинета.

– Однако приговор может быть смягчён. Довольно-таки смягчён, если ваш синдикат приложит свою руку этом в деле. В этом расследовании. Мы знаем, что ваш синдикат переживает не очень хорошие дни. Я бы сказал – самые мерзопакостные. Репутация вашего собрата сейчас значительно поредела, о Соколах многое говорят, очень нехорошее в подворотнях, иногда откровенно плюя вам вслед. Но возможно вернуть некогда гордому синдикату былую славу. И, более того, как и ранее, когда Братство по оружию и государство шли рука об руку друг с другом, верные дружбе, возможно сделать это и сейчас. Но всё зависит только от вас. От Вас, господин Климек, от Дункана, если он не наворотит для себя приключений, и от всех членов вашего синдиката.