Случилось, что и дервиш пришел в эту пору к судье за розыском о своем ученике и шубе. Тогда он сказал судье: «О господин! это дело должно рассмотреть со всех сторон и тщательно исследовать его, чтоб добраться до истины, потому что ни вор не утащил бы у меня платья, ни олени не убили бы лисицу, яд не отравил бы злой женщины и башмачник не отрезал бы нос жене цирюльника, если бы все мы не были сами причиной этих бедствий. Тогда судья потребовал у дервиша обстоятельного объяснения, что тот и исполнил, рассказав все происшествия с начала до конца. – „Если бы я не пожадничал на большое число учеников, ко мне не забрался бы плут и не утащил бы жалованной шубы. Если бы лисица не пожадничала на кровь, то не погибла бы от оленей. Если бы та злая женщина не польстилась на большую прибыль, она не погибла бы от своего яда. Если бы жена цирюльника не помогала в том дурном деле, то башмачник не отрезал бы ей нос. Кто делает зло, не должен ожидать хорошего, и кто сеет горькое семя, не должен ожидать от него сладких плодов.
Один опытный наставник сказал:
Не делай зла, чтоб не получить его.
* * *
В этой повести довольно черт, характеризующих мусульманские нравы и мораль, и если бы останавливаться над каждой из них, то пришлось бы написать целую книгу; но мы представляем самому читателю вглядеться пристальнее в рассказ меддаха и переходим прямо к образцу повествований второго разряда, где рассказчик является вместе и автором: здесь мы обратим внимание и на самый язык рассказа.
Повесть о некоем докторе, жене его и сыне.
В одно время, когда еще не было пароходов, жил в Стамбуле некий хеким баши (главный доктор), большой любитель опиума и следовательно нелюбитель женского пола. Однажды, возвращаясь домой, он увидал спящего „бегчи“ (караульного в квартале) в положении, которое позволяло хеким-баши рассмотреть всю красоту его атлетических форм. Придя домой, хеким-баши рассказал смеха ради все жене своей, но вышло совсем не то действие, которого ожидал хеким-баши: жена его, как новая Зулейха, воспылала страстью к бегчи. На другой день, едва лишь хеким-баши отправился со двора по больным, как жена послала за бегчи, но на беду хеким-баши дорогой захворал и воротился домой: жена впопыхах спрятала бегчи в чулан.
Ночью бегчи заснул и, как следует исправному караульному, видит во сне пожар. „Янгын вар“, пожар! кричит он из всех сил, и всполошенный хеким-баши с ужасом узнает голос бегчи своего квартала. Выбежав на улицу, хеким-баши разыскивает пожар, но ничего не находит: успокоенный, он ложится опять спать и засыпает, по выражению рассказчика, сном „терьяки“ (принимающего опиум) – у терьяки сон не превосходит дремоты – но бегчи видит второй сон, и опять во сне грезится ему пожар. Янгын вар! кричит бегчи, и доктор на этот раз устремляется прямо к чулану, где спит караульный: найдя его здесь, хеким-баши обращается за объяснением к жене, а та говорить очень наивно: „бегчи носил нам воду для мытья белья и верно как-нибудь нечаянно заснул в чулане“.
У хеким-баши, кроме ветреной жены, есть еще сынок-недоросль, маменькин баловень. Как образованный человек, он заставляет сына учиться разным знаниям, которых и сам не понимает. Пользуясь этим, сынок постоянно городит отцу страшную чепуху и морочит его. (Эта сцена, представленная меддахом очень живо, имела большой успех.)
Бедный терьяки опивается опиуму и умирает; избалованный сынок начинает кутить и мотать отцовское наследство. (Первый приступ сынка к водке, отвращение борющееся с фанфаронством, были представлены меддахом превосходно.) Подпив порядком, сынок нанимает музыкантов и созывает весь мир на пирушку. Музыкантов является очень много.
– Кто вы? – спрашивает сынок одного из после пришедших музыкантов.
– Тулюм чалыджилер эфендим, играющие на волынке, – отвечают они. (Здесь спрятан каламбур: чалыджи значит и музыкант, и вор.)